Маршрутка, пыхтя, загрузила пассажиров, выстроивших-
ся аккуратной змейкой вдоль тротуара. Отъехав от обочины, она
встроилась в летящий автомобильный поток, желтым пятном
понеслась вдоль улицы. На лобовом стекле с одной стороны ви-
села щекастая восьмерка, обозначающая маршрут следования,
одновременно намекая на бесконечные мотания той, к чьему
лбу она была прилеплена, с другой, как на троне, восседал такой
же щекастый, как и номер его маршрута, водила Рашид.
Сказать, что Рашид был крупный, мало, Рашид был огром-
ный. Всё остальное вокруг него казалось ненастоящим, даже
игрушечным. Мелким и неказистым был руль, который он по-
рывисто крутил в своих мясистых, покрытых густой порослью
руках; сидение, в котором еле помещался его внушительный зад;
и даже сама маршрутка, которая проседала и жалась к асфальту
с той стороны, с которой сидел водила.
На передней панели стояла коробка из-под конфет, в ко-
торой столбиком стояли монеты. Сверху болтался тряпичный
игральный кубик, поворачивающий к сидящим то один, то дру-
гой бок. Слепая богиня, заглянув ненадолго и сюда, не задумы-
ваясь, вертела кубиком, сговорившись с ухабами, попадающи-
мися на пути. Спина Рашида, крепкая и широкая, выглядывала
из-за спинки сиденья. Встречный поток залетал ему за шиворот,
шевелил свободную рубаху, покачивал стоящие дыбом волосы
на высунутом из окна локте.
Пассажиры, усевшись, довольно поглядывали в окно. Раз-
мякли под жаркими лучами летнего солнца, послушно болтали
головами в такт гудящему, металлическому звуку. Одна Люська
была недовольна. Согнувшись, она упиралась макушкой в об-
манчивую мягкость потолка, сверкала глазами, испепеляя
взглядом головы случайных попутчиков. Упершись в поручень
удачно выпирающей округлостью, Люська пыталась поймать
равновесие. Топталась на месте, дергала плечами, на поворотах
вытягивала шею. Изредка Люська подгибала коленки, пружини-
ла на каждой пойманной дорожной яме.
В руках у Люськи была увесистая цветастая сумка. Из нее
торчали две палки доставшейся по дешёвке брауншвейгской
колбасы, на дне лежали пустые банки из-под супа, оставшиеся
после дежурства, грязный халат и шапочка. Спать Люське не
хотелось. Закаленная частыми ночными дежурствами, Люська
и после бессонной ночи была как стойкий оловянный солда-
тик. Закончив смену, поставив с полсотни капельниц, всадив по
уколу чуть ли не в каждую ягодицу в своем отделении, Люська
сразу домой не шла. Оставалась еще на пару часов. Стерили-
зовала инструменты, раскладывала таблетки, помогала только
закончившей училище, еще не успевшей обжиться в больнице
молоденькой медсестре, своей сменщице. В больнице Люську,
куда более опытную, чем любой новоиспеченный врач, уважа-
ли и даже побаивались. Баба она была надежная и безотказная,
как швейцарские часы, лишенная, правда, так иногда нужного
глянца.
На повороте Люську занесло в сторону. Припечатавшись
к стеклу, Люська баланс удержала, оттолкнулась плечом от стек-
ла, опять заняла исходную позицию. Невыносимо жали недав-
но купленные по случаю юбилея главврача туфли. В маршрутке
была духотища. Сжав покрепче в руках тряпочные ручки, Люсь-
ка, вперившись взглядом в трех сидящих перед собой потупив-
ших взор мужиков, вспыхнув щеками, поняла, что постепенно
начинает закипать.
«Мужичонки...» – Люська брезгливо поморщилась, но вслух
ничего не сказала. Она как раз нависла над средним из них.
«Эх, не богатыри», – промелькнуло в Люськином пере-
гретом мозгу. Перед Люськой сидел, вальяжно раскинув ноги,
тинейджер, безразличным взглядом обшаривающий маршрут-
ку. Из ушей торчали наушники.
«В ушах бананы, и всё по барабану», – резюмировала про
себя часто общающаяся с молодежью медсестра. Выпяченное
мужское роскошество в туго обтянутых джинсах Люську чуть
не рассмешило, но она удержалась, нужно было держать равно-
весие, сейчас это было важнее.
Люська – недаром же пошла в медики – по натуре была
человек добрый и отзывчивый. Вот уже тридцать лет на своем
посту она день и ночь спасала человечество. Делала это скромно
и самоотверженно, не требуя взамен наград и почестей. Люська
ни разу не усомнилась в правильности выбранного пути. Вот
только сейчас что-то внутри нее пискнуло. Люська посмотрела
вниз. Все человечество сузилось в Люськином взбаламученном
тряской сознании до трех как раз сидящих перед ней особей.
Люська и моргнуть не успела, как ощутила откуда ни возьмись
выросшее, незнакомое ей ранее чувство. Люська вздохнула,
к стыду своему констатировала, что ей в этот самый момент
было наплевать на это самое человечество, сейчас ей было боль-
ше всего жаль себя. Люська посмотрела опять сверху вниз на
юнца, борясь с возникшей в сердце злобливостью. Увесистая
сумка с брауншвейгской зависла как раз над выпяченным до-
стоинством. Маршрутку мотнуло, и в последний момент Люсь-
ка, не дав свершиться непоправимому, все-таки удержала сумку
в своей руке.
«Да что ж это, – шикнула она на себя. – Людей вздумала
калечить!» – совсем было придушив негуманное чувство, закон-
чила внутренний монолог она.
Однако в душе ее опять что-то встрепенулось, и теперь
уже Люська, не пускаясь в долгие раздумья, дала чувству вылез-
ти. Каблучок туфельки редкого, сорок первого размера со всей
дури опустился на тряпочный мысок ничего не подозревающего
кроссовка.
Тинэйджер, взвизгнув, подскочил со своего места и стал
конвульсивно дергать ногой, пытаясь высвободиться из-под
ненавистного каблучка. Люська с видом недотепы, похлопывая
коровьими ресницами, вытянула лицо, сочувственно устави-
лась на визжащего, но каблучок с места не сдвинула.
Череда вздохов и междометий пронеслась по салону, при-
влекая всеобщее внимание.
– Ты… это ты, слезь с ноги... твою… – наконец прорычал
тип в кроссовках и, ухватившись обеими руками за Люськины
шикарные бедра, уткнувшись головой Люське туда, куда и поду-
мать неприлично, попытался сдвинуть ее с места. Туго думаю-
щая Люська наконец сообразила, что от нее требуется, быстро
убрала ногу.
– Ух, эти повороты, – запричитала Люська. – Больно, го-
лубчик? – Люська преданно заглянула в его глаза.
– Да какой я тебе голубчик… корова… нечесаная, – огрыз-
нулся хлопец.
Люська, не услышав ничего нового, обиженно посмотрела
на него.
С коровой она обычно соглашалась. Во-первых, животи-
на полезная, священная опять же для некоторых. А во-вторых,
привыкла она к тому, что ее еще в пору молодости обзывали ко-
ровой. Угадывалось в ее взгляде что-то томно-коровье, тягучее
и неспешное. Люська, по правде говоря, научилась даже на «ко-
рову» не обижаться. Но вот на «нечесаную» Люська, успевшая,
несмотря на бессонную ночь, собрать волосы в незамыслова-
тый, но аккуратный пучок, согласиться никак не могла. Вспых-
нула, ощетинилась.
– Да я же не нарочно, милок, прости, со всеми бывает! Ви-
дишь, как болтает, не маршрутка, а прямо корабль какой-то, –
начала оправдываться она.
Слова Люськи, как мячик, отскакивали от ничего не слы-
шащегося, успевшего опять опрокинуться в сиденье парня. Па-
ренек начал аккуратно шевелить носок пригвожденной каблу-
ком стопы.
– И кроссовок чуть не продырявила, – протянул он с кис-
лым видом. – Кляча безмозглая!
Люська посмотрела на стремительно бледнеющее лицо
подростка, и ей и вправду стало как-то не по себе, может, и зря
человека обидела.
Слева от пострадавшего, как на жердочке, приютился
щупленький мужчина лет сорока пяти. Видевшая все сверху
Люська заметила несмело проклевывающуюся лысину. Сам му-
жик тоже был робкий и незаметный, из разряда тех, о которых
можно забыть, даже когда они находятся перед самым носом.
Вроде как здесь, а вроде его и нет. Осторожно выглянув из своей
раковины, окинув Люську безразличным взглядом, мужик хо-
тел было уже опять удалиться вглубь панциря, но вдруг заметил
сидящую напротив русалку. Ожил. Стал осторожно за ней на-
блюдать. Слизнув взглядом ее длинные стройные ноги и сопо-
ставив их длину со своими шансами, мужик насупился и как-то
погрустнел. Замер, не сводя с нее глаз. Потом, спохватившись,
что слишком уж неосмотрительно раскрыл створки своего убе-
жища, дернулся и нехотя залез опять в раковину. Однако наблю-
дательная Люська заметила, что он, прилипнув к едва заметной
щелочке в створках, продолжал наблюдать.
«Залег на дно, – подытожила Люська. – Такую корову, как
я, теперь точно не заметит», – и с надеждой во взгляде и все чаще
дающей о себе знать болью в спине повернулась к третьему из
имеющихся богатырей.
По другую руку от паренька, как раз на месте Алеши
Поповича, павлином восседал импозантный мужчина с ше-
велюрой роскошных, припорошенных сединой волос. Как на
подносе были выложены неисчислимые его достоинства: не-
нароком выглядывали серебряные запонки на безупречно
отглаженных манжетах рубашки, аккуратные стрелки тонко-
суконных брюк спускались вниз и внизу утыкались в слегка
заостренные, нервно постукивающие мысы тщательно начи-
щенных ботинок.
«Эка тебя занесло, голубок, – сочувственно подумала Люсь-
ка. – Небось машину в сервис, а сам в маршрутку. Глядишь, так
и перышки запачкаешь! – Женщина перехватила в руке сумку. –
И тут ловить нечего», – сделала вывод она и, тяжело сопя, опять
повернула голову к юнцу посередке.
Впечатывая каблуки в пол, Люська переступила с ноги на
ногу. Кроссовки нервно ёрзнули под сиденье.
За окном частоколом мелькали стройные тополя, пока еще
не успевшие подпортить впечатление о себе надоедливым, ви-
тающим повсюду пухом. Люська тополя любила, это были дере-
вья из ее детства. Когда-то вереница их собратьев соединяла пя-
тачок ее деревни с неподалеку пролегающей трассой, мчащейся
на юг – к сытым, жирным землям; к не мухлюющим, с лихвой
возвращающим труд полям; к фруктовыми, залитым солнцем,
садам. К городу Люська так и не привыкла, в душе презирая
его за засилье наносного и ненужного, за спешку, от которой не
спрятаться и не скрыться.
Маршрутка резко затормозила, разогнав всколыхнувшую-
ся рябь воспоминаний, пропустила подрезавшую ее ушлую гру-
женую «газель». Невозмутимый, почитающий Аллаха Рашид не
проронил ни слова, только крепче схватился за руль. Пассажи-
ры дернулись. Люськины коленки, выстрелив вперед, согнулись,
уперлись в поджатые ноги юнца, но тут же под напором грозно-
го взгляда распрямились. Маршрутка поехала дальше. Люська
продолжала таращиться в окно, краем глаза разглядывая пока-
чивающуюся перед носом макушку.
– Ой, да как же это тебя так? – неожиданно охнула Люська.
Паренек встрепенулся, подняв на Люську непонимающий
взор.
– Как же ты не заметил? – наклонилась ниже к нему Люсь-
ка.
Паренек сдернул наушники и, повертев головой по сторо-
нам, наконец понял, что Люська обращается именно к нему.
– Ну что еще? – буркнул он, по всей видимости, до конца
не расслышав Люськиных слов.
– Так я говорю, что кто-то тебя это… – хохотнула она, поко-
палась в своем небогатом, утыканном медицинскими терминами
вокабуляре: – Осквернил! – еле сдерживая смех, закончила она.
Рядом сидящие пассажиры встрепенулись, хватая обрыв-
ки долетающих фраз, с интересом стали прислушиваться. По-
ездка могла оказаться не такой уж и скучной. Некоторые даже
вытянули шею, однако макушку пострадавшего разглядеть, как
ни тянулись, не могли. Обзор сверху им был недоступен, а при-
подниматься было как-то не совсем удобно.
Люська нагнулась пониже, чтобы получше разглядеть.
– Так погляжу, подсохшее, – ловя на себе взгляды, сообщи-
ла она. – Неужто с самого ранья на себе таскаешь?
В маршрутке наметилось оживление. Кто-то, плюнув на
все приличия, уже в открытую пытался хоть что-то разглядеть.
Кто-то недовольно водил носом, принюхивался, брезгливо про-
пуская через себя спертый воздух маршрутки. Сидящие по обе
руки от пострадавшего как по команде развели головы в разные
стороны, насколько позволяли узкие сидения, отодвинулись.
По крайней мере пятнадцать пар глаз бесцеремонно разгляды-
вали юнца. Парень ежился, пыхтел, неловко чувствуя себя под
натиском бесцеремонных взглядов. Покрывался то мелкими
пятнами, то испариной, представлял из себя зрелище жалкое
и печальное.
– Это все воронье, спасу от него нет, – сделала вывод сидя-
щая напротив юнца давно разменявшая пятый десяток женщи-
на с торчащими из босоножек яркими накрашенными ногтями.
– Наглая птица, – продолжала поклонница педикюра, –
когда моя Жильберта была еще щенком, на нее налетели две
вороны, если бы я вовремя не подоспела... – Запнувшись на по-
луслове, она обвела взглядом салон, никто не слушал ее живо-
трепещущую историю.
Напедикюренная слегка надула губки и больше не проро-
нила ни слова. Среди пассажиров собачников не оказалось.
– Если воронье, так это даже лучше, – неожиданно всту-
пила в диалог седовласая морщинистая старушка. – Голубь куда
хуже – птица грязная, помоечная, – продолжала она, – ест все
без разбору, – не унималась она. – Ляпнул однажды моему на ру-
баху, чем я только ни терла, так и выкинула, не достиравшись!
Лицо парня, не привыкшего к такому вниманию, искази-
лось от муки. Он растерянно посмотрел на старуху: «Может, оно
и к лучшему, что ворона?» – застыл немой вопрос в его глазах.
Но старушка немой вопрос не разглядела. Отвела от него
свои бесцветные глаза, легонько потрясла головой и со знанием
дела добавила:
– Голова не рубаха, куда ж ее выкидать?!
Паренек, отчаявшись, поднял было руку ощупать место,
куда так неудачно приземлилось еще недавно с аппетитом про-
глоченное какой-то птицей кушанье, но Люська, молниеносно
перехватив руку, не дала ей приземлиться на макушку.
– Да ты что, размажешь же! – вытаращила глаза она. – Да
еще и руки все перепачкаешь! – Люська уверенно возвратила его
руку на место, так и не дав ему ничего ощупать. – Теперь уж
сиди и не рыпайся, дома все отмоешь! – приказала Люська.
Паренек, вжавшись в кресло, сидел не шелохнувшись.
Крепкая броня оказалась на поверку непрочной и хрупкой. Па-
рень совсем скукожился, вжал голову в плечи и вел себя так, как
будто бы пролетел над ним с утра не голубь и не ворона, а по
меньшей мере корова.
– И вправду, ты уж не тронь, милок, – вмешалась опять
старушка. – А то захватаешь все ручки, а нам еще выходить, дер-
жаться за что-то надо, – окончательно прибила его она.
Останови, – взорвался наконец парень. – Здесь, здесь
стань! –крикнул он водителю.
Вскочив со своего места, рванул за ручку двери. Маршрут-
ка еле успела остановиться.
Юнец выскочил на дорогу и бросился бежать, оставляя
позади разинувших рот пассажиров. Люська проводила его
взглядом. Последний раз посмотрела на его стремительно уда-
ляющуюся макушку с развивающейся шевелюрой чистых, шел-
ковистых волос, повыше подняла сумку и наконец плюхнулась
на освободившееся место. Перевела дух.