Едва рассвело, путники отправились дальше. Флора в долине Тана являлась настолько же разнообразной, насколько бедной здесь была фауна. Невиданные цветы наполняли воздух удивительными ароматами, огромные листья шелестели на легком ветру. Водная гладь озер, отражая солнечный свет, искрилась чистым золотом и наталкивала на мысли о небесной кузнице, в которой боги плавили драгоценный металл и по неосторожности пролили несколько капель на землю. Только никто не решился озвучить эту догадку – все трое были чересчур ошеломлены ночным происшествием, чтобы восхищаться пейзажами.
Хрустальная Гора приблизилась и заслонила половину неба. И здесь, вблизи, она совсем не напоминала клык дракона, пусть даже такого гигантского, как Звездный. Не была она и безукоризненно ровной, какой казалась издалека. Подножие горы составляли сплошь пологие склоны, покрытые густой растительностью и достаточно комфортные для неспешного восхождения. Но дальше гора поднималась почти вертикально. Многочисленные остроконечные и смертельно опасные скалы выступали на фоне ее монолитного тела, как ребра у чрезмерно тощего человека. Хрустальная макушка отражала солнечный свет и сверкала так ярко, что на нее нельзя было смотреть, не жмурясь. И к тому же была окружена причудливым радужным ореолом – результатом преломляющей способности хрусталя.
В полдень Кейлот и его маленькая компания миновали «кладбище» - жалкие останки человеческого войска, которое вопреки всем трудностям и невзгодам добралось до Хрустальной Горы, а теперь призрачным лагерем обосновалось на одном из ее склонов. Путешественники специально изменили маршрут, чтобы по широкой дуге обойти проклятое место. Но когда они очутились на первых возвышенностях, то жуткое зрелище само предстало перед их глазами, видимое, как на ладони. Это были застывшие привидения – прозрачные статуи, сохранившие облик тех людей, какими являлись при жизни.
Кейлот, Лютто и Ватто ненадолго остановились, чтобы должным образом почтить память погибших воинов. Они видели стеклянные палатки и стеклянные фигуры, застывшие в самых немыслимых позах. Стеклянные руки, воздетые против невидимой опасности, сжимали стеклянное оружие. Кое-где были видны стеклянные костры.
- Мне это напоминает сад ледяных скульптур, - сказал Лютто. – Помнишь, Ватто, тот, что мы видели во Фрайделинге на полуострове Макрон?
- Ага. Только они не растают под солнечными лучами, как это случилось со статуями Фреи и Симантрона. Должен сказать, я с трудом представляю ту силу, что смогла бы их теперь растопить.
- Наверное, была ночь, - высказал догадку Лютто, показывая на маленькие стеклянные конусы с рваными вершинами и изогнутыми боками. Даже самый умелый скульптор не смог бы так точно воссоздать в камне причудливую пляску огня, как это всего за несколько секунд сделал Алмазный Дракон и подвластные ему чары.
- И, тем не менее, ребята были во всеоружии, - заметил Кейлот, указывая на то, что в руках почти у каждой статуи был сжат стеклянный меч или копье. Заметил он также и то, что некоторые статуи повалились наземь и разбились, оставив торчать из земли фрагменты ног. – Интересно, что заставило Алмазного Дракона напасть так неожиданно?
- Вероятно, такова его тактика.
- Нет, - решительно отверг эту версию Кейлот. – Как и любое другое исполинское чудовище, уверенное в своих силах и мощи, Алмазный Дракон ведет размеренное и довольно примитивное существование, которое состоит из чередующихся периодов бодрствования и сна. За какой-то надобностью он летает на север и по пути уничтожает населенные пункты Королевства Низовья. Хорошо, допустим, эта загадка пока не имеет ответа. Но дремлет он исключительно здесь, в своей пещере. И мне интересно знать, что эти солдаты сделали такое, что заставило Алмазного Дракона проснуться и напасть? Что это было? Свет костров?
- Исключено, - сказал Лютто. – Алмазный Дракон слеп, и свет никак не мог потревожить его сон, равно как и…
- Что? – Кейлот едва ли не впервые за последние пятнадцать минут посмотрел на него. – Дракон слеп?
- Ну да, – ответствовал Лютто с таким видом, будто ему приходилось объяснять очевидное. – Я думал, вы знаете. Запрокиньте голову, господин, и посмотрите на жилище этого монстра. Как может живое существо, обитающее в таком месте, оставаться зрячим?
Кейлот посмотрел вверх и тут же заслонил ладонью глаза, когда в них посыпались острые и обжигающие иглы отраженного света. Даже здесь, у самого подножия, и притом, что из-за нагромождения скал видимой оставалась только небольшая часть хрустальной вершины, отраженный ею свет казался таким же ослепляющим, как и солнечный.
- Черт, она сияет, как второе солнце, - произнес Кейлот.
Он был поражен неожиданной догадкой, но тут же принялся обдумывать, какую пользу можно было извлечь из приобретенного знания. Понял, что никакую. Да, слепота являлась ощутимым ущербом не только для человека, но и для дракона. Однако отсутствие зрения заставляет активизироваться остальные органы чувств. А у Алмазного Дракона было предостаточно времени на то, чтобы как следует развить все четыре. Или сколько их там у древнего ящера?
- Его внимание мог привлечь не свет, а тепло от костров, - предположил Ватто. - Алмазный Дракон – существо не огнедышащее. Он может оказаться холоднокровным ящером, который болезненно реагирует на тепло.
- Это могло бы многое объяснить, - согласился Кейлот. - Но почему он нападал на Королевство Низовья? Костры жгут повсюду на земле.
- Ну, если так уж поразмыслить… А вы знаете, какие именно города поразил Алмазный Дракон?
- О, многие. Лансмор, Ваденворт, Декварт…
- Оружейные города, - подвел итог Ватто.
Кейлот онемел. Ватто заметил его замешательство:
- Я слышал, что Декварт славился своим оружием. В Лансморе мы с Лютто были, и над воротами, знаменующими въезд в этот город, висел щит с эмблемой – двумя перекрещенными мечами. По-моему, там на каждом углу находились кузницы. А в Ваденворте добывали порох, и на специальных участках, расположенных неподалеку от города, испытывали его мощность.
- Откуда ты знаешь про полигоны?
- Нетрудно догадаться об их существовании, когда отголоски взрывов катятся над городом, как громовые раскаты.
Кейлот все еще не мог прийти в себя. Действительно, ведь все было настолько очевидно. И как это он сам не догадался?
- Эти города изобиловали кузницами. Печи, и в них денно и нощно полыхающее пламя, раскаленный металл. Неужели кожа Алмазного Дракона настолько чувствительна?
- Ему изменило зрение. Но остальные органы чувств могли от этого только выиграть. В частности осязание.
- Но как же Дымный Лес? Он находится на полпути между Хрустальной Горой и Королевством Низовья, и там невероятно жарко. Так почему Дракон не уничтожил его?
Ватто пожал плечами.
- Дымный Лес – это природа. Пусть диковинная, но природа. Вулканы – это тоже природа, но неживая. Также гейзеры. Они не представляют опасности, и, думаю, знакомы Алмазному Дракону хотя бы по тем временам, когда зрение еще служило ему верой и правдой. Но то, что делают люди, заставляет его насторожиться. Он ощущает это, как опасность. И, нападая на человеческие поселения, тем самым пытается себя обезопасить.
Кейлот помолчал.
- Это очень полезное сведение, Ватто, если дела на самом деле обстоят так, как ты описываешь. Ты знаешь, как можно обратить это знание против Алмазного Дракона?
- Полагаю, мне это известно, - улыбнулся южанин после недолгого задумчивого молчания и распрямил ладонь, линии на которой были в пять раз глубже, чем у любого другого человека. – У меня найдется один фокус, который заставит Алмазного Дракона попотеть над его разгадкой.
- Самум? – с сомнением вопросил Кейлот.
- Самум? – в ужасе повторил за ним Лютто. - Ват, ты помнишь, что с тобой было, когда Самум окунулся в фонтан? Боюсь даже представить, что случится, когда его накроет белый вихрь Алмазного Дракона.
- Не волнуйся, Лют. Я буду предельно осторожен.
* * *
Северо-западный склон Хрустальной Горы вывел путников на небольшую горизонтальную площадку. Здесь можно было в последний раз спокойно отдохнуть, набраться сил и окончательно решить для себя, стоит ли подвергать жизнь смертельной опасности, карабкаясь по ненадежным уступам, один вид которых не внушал ничего, кроме недоверия. Площадка, имевшая в ширину не более десяти ярдов, в длину простиралась на добрых полмили и плавным изгибом окаймляла вертикальные каменные стены, постепенно сужаясь и прибавляя в крутизне. Затем она превращалась в одну из отвесных скал, коих здесь было превеликое множество, причем одна коварнее другой.
Площадка была завалена валунами и гигантскими скальными обломками. Выбеленные солнцем и временем они отбрасывали бесформенные угловатые тени на отвесные горные стены. В одной из таких теней притаился человек. Сидел он абсолютно неподвижно, и невнимательный путник мог пройти мимо него, не удостоив и взглядом, а потом получить удар в спину, потому что существо, укрывшееся между большим, нагретым солнцем камнем и вертикальной стеной, не отличалось крайним дружелюбием. К тому же оно располагало парой вещичек, с помощью которых намеревалось удовлетворить свои кровожадные амбиции – это короткий меч и серебряный топорик. Последний, впрочем, не предназначался для ведения боевых действий, но человек знал, что, хоть он и обладает рядом недостатков – например, норовит выскользнуть из руки, когда замахиваешься – но в качестве орудия убийства был просто незаменим. Некоторые воскресшие воспоминания подсказали Медасфену, что маленькое, но острое лезвие имеет обыкновение на раз рассекать кожу, глубоко входит в плоть и быстро дробит кости.
Медасфен затрясся в приступе иступленного, мрачного и беззвучного смеха, но тут же болезненно поморщился и сунул руку под рубашку. Когда вновь вытащил ее, обнаружил на подушечках пальцев кровь. Нет, акт мщения придется отложить на потом. Медасфен ослабел и тяжело ранен, а в таком состоянии путешественникам не составит труда положить его на обе лопатки.
Заслышав хруст гравия под подошвами трех пар сапог, Медасфен отодвинулся подальше в тень, притих и затаил дыхание. Он и так старался дышать как можно реже, поскольку вынужденные движения ребер заставляли его содрогаться от невыносимой боли, а рану – снова кровоточить.
К счастью, Кейлот был не из тех, кто ищет ворон там, где их нет. Его глаза наметанные замечать мельчайшие детали, быстро отыскали логово Медасфена. Впрочем, Кейлот так и не понял, что же он увидел – тело Медасфена было до такой степени сгорбленно и скрючено, что с первого взгляда различить в нем человека оказалось крайне затруднительно. Воин поднял руку и жестом приказал Лютто и Ватто остановиться.
- Что случилось? – спросил Лютто, выходя вперед и становясь по правую руку от Кейлота. Ватто стал слева.
Воин молча указал на узкий промежуток между валуном и горной скалой. Сперва могло показаться, что там лежит ворох старой одежды или скелет человека, который некогда бросил вызов скальным высотам Хрустальной Горы, но оказался недостаточно ловким и выносливым, чтобы выйти из этого поединка живым.
- Что там? – спросил Кейлот.
Лютто внимательно вгляделся в указанном направлении. Некоторое время он тоже ничего не мог понять. А потом вдруг осознал, что глядит в чьи-то светло-карие глаза, которые в свою очередь выжидающе смотрят на него самого. И, судя по тому, что веки моргали, а губы изгибались в злорадной усмешке, их обладатель был явно не из тех, чью жизнь оборвала суровая неприступность отвесных скал.
- Господин… - Лютто едва удалось совладать с голосом. - Это… это живой человек! И похоже – наш ночной гость!
- Понятно! – и Кейлот незамедлительно извлек меч и нацелил острие туда, где прятался человек. – Выходи, незнакомец! Но учти, что я хочу видеть твои руки, высоко поднятыми, а ладони – открытыми. Иначе я решу, что ты хочешь оказать сопротивление!
- Хорошо, хорошо, - донесся до них приглушенный голос и в тенистом полумраке мелькнули два продолговатых светлых пятна – распрямленные ладони незнакомца. – Не кипятись так, воин-человек. Я выхожу!
И Медасфен покинул убежище. Но сделал это весьма неожиданным образом – на четвереньках. И пока троица путешественников пыталась осмыслить причину его столь необычного появления, он оттолкнулся руками от земли, нащупал за спиной покатую поверхность камня, и, опираясь на нее, медленно и неуклюже поднялся на ноги. Кейлот внимательно следил за манипуляциями незнакомца, не сводя с него не только глаз, но и острия меча. Однако недоумение, а затем и крайнее изумление заставило воина наконец опустить оружие.
После ночного происшествия Лютто и Ватто объяснили Кейлоту, кто такие демоны ночи и в чем заключается специфика их превращений. В частности воин узнал, что светлое время суток подобные существа склонны проводить в человеческом обличье и не могут сменить его на устрашающую и куда более внушительную демоническую форму, пока в небо не взойдет первая звезда. Однако Кейлот даже представить себе не мог, что человеческая ипостась ужасного желтоглазого демона ночи окажется до такой степени ничтожной.
Представший перед ним человек был настолько жалок, что мысль, будто он представляет собой смертельную опасность, казалась смехотворной. Это был до безобразия тощий темноволосый юноша в грязной, изорванной и мешковатой одежде. Правая часть рубахи была заметно укорочена – видимо, парень намеревался сделать из лоскутка материи повязку, да только совсем не преуспел в этом занятии, поскольку вся левая сторона одежды побурела и заскорузла от засохшей крови. Мертвенно-бледное лицо являлось еще одним свидетельством большой кровопотери. Однако светло-карие, проникновенные и выразительные глаза смотрели живо, задорно и даже с некоторым вызовом, а огромные темно-фиолетовые круги, располагавшиеся ниже, придавали взгляду почти фаталистическую значимость.
- Извини, воин-человек, - произнес Медасфен, - но я не смогу подчиниться твоему требованию. Я ранен и очень слаб, - с этими словами он приподнял полу рубахи и продемонстрировал рану, располосовавшую весь левый бок. В соответствии с нанесенным ударом она была не глубокой, но широкой. Верхняя часть обнажала беловатые изгибы ребер, в нижней находилась по-прежнему кровоточащая полоса оголенной плоти. Лоскут ссеченной кожи, которую Медасфен так и не собрался с духом от себя оторвать, пожелтел и съежился, и теперь болтался у пояса, как кусок окровавленного пергамента.
Кейлот, повидавший на своем веку немало смертей и жутких ран, воспринял предложенное зрелище с должным хладнокровием. А вот Ватто предпочел отвернуться, припомнив скользящий удар, которым он отразил неожиданную атаку щупальца.
Медасфен не упустил этого движения. Он ждал его.
- Что, Ватто? Узнаешь свою работу? – с хищной улыбкой обратился он к южанину. – Или мне следовало бы называть тебя твоим настоящим именем, а, Ватфейрис?
Ватто вздрогнул, как от удара хлыста, и в неподдельном изумлении уставился на Медасфена:
- Ты помнишь меня?
Медасфен загадочно улыбнулся. На самом деле его крошечная уловка являлась тонким тактическим ходом, направленным на то, чтобы вновь начать различать двух братьев. Он знал Лютто и Ватто еще по тем временам, когда они являлись полноправными жителями Атлантиса. И ему была хорошо известна отличительная черта, существовавшая между братьями, настолько явная, что она скорее опровергала, чем подчеркивала их сходство. У братьев был разный цвет глаз. Но после того как атланты стали изгнанниками собственной земли и вынуждены были скитаться по свету, давние знакомцы надолго выпали из поля зрения Медасфена. А теперь он обнаружил, что за это время их внешности претерпели странные и разительные изменения: волосы стали черными, кожа потемнела, а цвет глаз – темно-коричневый – для обоих сделался одинаковым. Медасфен больше не знал, кто из братьев есть кто, и сейчас пытался исправить это досадное упущение.
- Конечно, Ватфейрис. Как, несомненно, помнишь и ты меня. Ну-ка, назови мое имя!
- Медасфен-Демон-Ночи, - проговорил Ватто, как человек, признание которого выбито многочисленными пытками и длительными допросами.
- Так меня зовут! – восторжествовал получеловек. – Как приятно вновь слышать это имя из чьих-либо еще уст, кроме собственных.
- Что ты здесь делаешь? – мрачно осведомился Лютто. Собственно, один только тон голоса заранее охарактеризовал отношение южанина к Медасфену во все времена его жизни. Пытливый взгляд получеловека тут же переместился на Лютто, а хищная улыбка стала чуть ли не кровожадной.
- Ах да! Люцетриан – воздушная бездарность! Как это я позабыл? А твой талантливый братец по-прежнему таскает тебя за собой? Хм… Могу позавидовать его феноменальной выдержке!
Лютто заскрипел зубами.
- Почему это бездарность? – процедил он.
- А как еще назвать маэра, который ничего не знает и ничего не умеет, а только слушает песни ветров и неустанно треплет языком?
- Я не…
- Тихо, Лют, - осадил его Ватто. – Ты что, забыл, с кем имеешь дело? Медасфен во все времена был известным провокатором.
Лютто благоразумно смолчал, а его оппонент предпринял очередную попытку досадить путешественникам.
- Что за имена вы для себя придумали? Ни один хороший хозяин даже дворового пса таким не назовет!
Ватто сдержал руку брата, которой тот потянулся к рукоятке кинжала.
- Это сокращенная форма от наших настоящих имен, - пояснил он.
- У имен атлантов не было сокращенных форм! Кстати, как там ваша матушка? Здравствует? Я бы хотел по секрету сообщить вашему предводителю… Кейлоту… что статуя Азмираны была слеплена из серого камня, - и Медасфен заговорщицки подмигнул воину, как будто они являлись сообщниками.
Кейлот нахмурился:
- И что это должно значить?
Медасфен немало удивился такому вопросу:
- То есть как? Вы ничего не знаете? Неужели Ватфейрис и Люцетриан за полторы тысячи лет не подобрали нужных слов, чтобы рассказать о своей родине и ее безвременной кончине? Какое досадное упущение! Ватфейрис, как же так? Зубастый остров? Рай-Среди-Ледников?
- Замолчи, Медасфен!
Кейлот обернулся к южанам:
- Ватто, о чем он говорит?
Южанин тяжело вздохнул и бросил на брата сожалеющий взгляд. Тот ответил ему таким же.
- О том, что мы уже давно должны были вам рассказать, да только никак не могли собраться с силами.
- Что-то подсказывает мне, - защебетал Медасфен, - будто я присутствую при эпохальном событии, которое просто не имею права пропустить. Пожалуй, я задержусь на известное время, чтобы послушать ваш лепет, - и он сполз на землю, не отрывая ладоней и спины от камня, на который опирался по причине слабости. Когда Медасфен занял сидячее положение, его незажившая рана выплеснула немного крови и обновила засохшее бурое пятно на левой части рубашки. Однако существо, находящееся в данный момент в уязвимом человеческом обличье, не обратило на это событие никакого внимания.
- Как вы уже, верно, успели заметить, Медасфен-Демон-Ночи называет нас атлантами, - заговорил Ватто. – И неспроста. Мы родились на острове Атлантис более тысячи лет назад, а потом вынуждены были бежать в земли Литварена, когда наша родина приказала долго жить. Мы до сих пор не можем объяснить причину, по которой огромный остров в один из дней ушел под воду со всеми лесами, полями, городами, животными и людьми, которые были на нем. Но то, что это произошло на самом деле, – факт.
- Атлантис… - задумчиво проговорил Кейлот, вычерчивая острием меча на песке замысловатые фигуры, будто он был учеником волшебника и сейчас нашел подходящее время для того, чтобы освежить в памяти полученные знания. На самом деле он делал это, дабы не смущать Ватто прямым взглядом в глаза и предоставить ему возможность рассказывать историю так, как он сочтет нужным, не утруждая себя мыслями о том, как его рассказ будет воспринят слушателем. – Я давно слыхивал истории о нем. Но всегда считал эти легенды несказанно старыми, буквально граничащими с мифами и сказками.
- Готовьтесь к тому, что ваше мировоззрение сейчас в значительной степени расширится, - предложил Лютто.
- А еще я слышал, что Атлантис населяли удивительные существа… сверхлюди.
- Я бы назвал их недолюдьми, - пояснил Медасфен, а потом с вызывающим видом отбил укоризненный взгляд Ватто, который хотел было адресовать ему колкое замечание, но передумал.
- Не суди всех по себе, - посоветовал Лютто.
- Это на самом деле так, - подтвердил Ватто слова Кейлота о сверхлюдях.- Но обо всем по порядку. Мы не соврали вам, когда назвали себя южанами, потому что Атлантис действительно располагался в южном полушарии. Его называли Раем-Среди-Ледников, потому что он находился в непосредственной близости от южного полюса и был окружен льдами. Существовало и другое препятствие на пути к его берегам – это ледяное замкнутое течение, которое циркулировало вокруг Атлантиса и вращало по окружности несметное количество гигантских айсбергов. Собственно, поэтому наша родина получила еще одно название – Зубастый Остров или Остров-С-Ожерельем. Для кораблей, чьи капитаны не были осведомлены об опасностях, которые таили прибрежные воды Атлантиса, встреча с ледяными клыками оказывалась роковой. Ледовые челюсти перемалывали в щепки целые армады. Немногие из чужестранцев достигали наших берегов, а те, кто все-таки добирался, уже не могли так просто вернуться. Но не потому, что туземцы силой удерживали гостей на своей земле – наоборот, они с радостью готовы были поделиться секретом преодоления зачарованного круга – но потому, что страна эта была так прекрасна, что моряки больше не хотели расставаться с тамошними красотами. Первоначально население Атлантиса составляли обычные люди: потомки мореплавателей, путешественников и исследователей, чьи корабли преодолели смертельную ловушку и причалили к берегам. По некой удивительной прихоти богов над Атлантисом всегда царило лето, хотя ночи и дни у нас, как и на всех близлежащих территориях, длились по несколько суток.
Медасфен протяжно вздохнул. Когда Лютто и Кейлот посмотрели на него, то обнаружили бледное и осунувшееся лицо получеловека мечтательно озаренным. И его можно было понять. Ведь бывали времена, когда он по несколько суток проводил в облике демона и примерно столько же – в образе человека.
Ватто не отвлекался на трепетные изъявления Медасфена, и продолжал дальше:
- Жители Атлантиса промышляли в основном земледелием и рыбной ловлей. Немногочисленные зодчие выстраивали удивительные дома, которые служили не только украшением острова, но и использовались по прямому назначению, поскольку, несмотря на бесконечное лето, погода на Атлантисе подчас выказывала далеко не благодушный нрав, насылая на остров ураганы, грозы и бури. Сильный град мог уничтожить большую часть посевов и на некоторое время лишить жителей растительной пищи. А если градины бывали слишком велики, то могли к тому же унести и немалый урожай человеческих жизней.
- Ну да, - вновь отозвался Медасфен. Ватто и Лютто вздрогнули от одного звука его голоса, слишком хорошо зная Медасфена по прежним временам, чтобы ожидать от него высокопарных или, по крайней мере, уважительных речей. И на этот раз он не подвел их ожиданий: - Своими россказнями ты уводишь воина-человека в сторону, Ватфейрис! Вечное лето и рай на земле! Пфф!.. Боги не могли поступить с Атлантисом иначе, ведь там обитали их любовники и любовницы!
- Что? – переспросил Кейлот.
Медасфен удовлетворенно усмехнулся, заметив вызванную им заинтересованность Кейлота и немое негодование близнецов, больше выраженное у Лютто, чем у Ватто.
- На самом деле, Атлантис был гигантским публичным домом! Да-да! Этаким увеселительным заведением для богов, где все было устроено таким образом, чтобы угождать каждому их желанию…
- Я еще раз поражаюсь твоей выдающейся способности все опошлить, - заметил Лютто.
- Рад стараться. Но сейчас я ничего лишнего не сказал, - отпарировал Медасфен.
После того, как они утихомирились, Ватто продолжил:
- По большому счету так и было. Наш пантеон состоит из пятнадцати богов. И мы верим, что эти боги управляли не только нашим маленьким островком, но и целым миром, то есть каждой вверенной в их обязанности областью: стихией, эмоциями, явлениями… Но отдыхать они предпочитали неизменно на просторах Атлантиса. И на то были весомые причины: нелегко отыскать другое такое уединенное и труднодоступное место, каким являлся этот остров. Несмотря на то, что могущество этих созданий едва ли поддавалось человеческому осмыслению, являть себя верующим они не спешили. Но за многие тысячи лет боги так утомились друг от друга, что стали искать утешения в объятиях людей. И закрытая каста жителей Атлантиса стала для них…
- …замечательным курортом, - подхватил Медасфен и, словив исполненный досады взгляд Ватто, с вызовом спросил: - Что? Или скажешь, не так?
- Так, - со вздохом согласился южанин. – Боги были существами бесплотными и бесформенными, а потому являлись людям во снах. То есть… Это несовершенный человеческий ум убеждал себя, что произошедшее было всего лишь сновидением. Наш отец рассказывал, что Азмирана, богиня шторма, явилась к нему, единственному выжившему после ужасного кораблекрушения, когда его швыряло по волнам, а разбушевавшееся море грозило потопить обломок мачты, за которую он держался. Отец говорил, что находился на грани реальности и помешательства, когда увидел среди волн и пенных брызг удивительное светящееся существо. Он говорил, что это создание не походило ни на одно из виденных им ранее существ, будь то обитатели моря или суши. И хоть он не мог отыскать в облике пришельца ни одной знакомой черты, что-то подсказывало ему, что это существо – женщина. Он не сразу поверил в ее реальность. Решил даже, что это первое видение его помутившегося рассудка. Но тут существо направилось к нему по плещущимся волнам, вытащило из воды и перенесло на сушу. Но прежде чем он очнулся на песчаном берегу Атлантиса, его сознание посетило странное видение, одно из тех, про которые очень немногие островитяне осмеливались говорить вслух, но даже и в тех случаях – едва слышным шепотом.
Когда от таких союзов начали появляться дети, люди решили, что это какие-то выродки. Потому что отпрыски росли очень медленно и совсем не походили ни на одного из своих родителей. До двадцати лет они имели вид шестилетних детей. Потом, конечно, вырастали и выглядели как молодые мужчины и женщины, но случалось это не ранее шестидесятого года жизни, и ни один смертный родитель, как правило, не доживал до их необычного совершеннолетия. Эти люди обладали удивительными способностями и могли подчинять себе силу одной из четырех стихий… Помните, мы говорили вам, что не знаем условий разделения магии? На самом деле, закономерность эта проста. Магией земли и воды обладали те, чьим отцом был бог-мужчина. А магию огня или воздуха наследовали те, чьей матерью являлась богиня. Но это все касалось тех, кто родился от светлых богов. То, на что были способны отпрыски демонов, вы имели возможность лицезреть вчера ночью, и частично – сейчас.
И Ватто довольно фамильярно кивнул в сторону Медасфена. Тот неуклюже подбоченился, показывая, что отпущенная шпилька его ни в коей мере не зацепила.
- Значит, вы бессмертны? – спросил Кейлот.
- Божественная сущность наделила нас бесконечной жизнью и вечной молодостью, но дар человеческой – уязвимость. Любая смертельная рана положит конец нашему существованию.
- Почему вы не рассказали эту историю раньше? – спросил воин, впервые отрывая взгляд от загадочных иероглифов на песке и глядя на Ватто.
- Я… Мы боялись, что после услышанного, вы станете нас сторониться. Или проявите себя не с лучшей стороны.
- Разве у вас была причина так думать? – немало удивился Кейлот, припоминая, каким поступком он мог натолкнуть Лютто и Ватто на подобные мысли.
- Да, - признал Ватто. – Люди жестоки, завистливы и корыстолюбивы. Мы не раз сталкивались с подобными проявлениями человеческого характера, чтобы в дальнейшем соблюдать в общении с людьми известную долю осторожности. За всю свою тысячелетнюю жизнь мы открылись очень немногим людям, и только один из них отнесся к нашей истории с пониманием.
- А теперь скажу я! – отозвался Медасфен. – Ты, Ватфейрис, как-то ненавязчиво упустил из виду тот факт, что ваша матушка являлась серой богиней. Я думаю, Кейлоту необходимо знать, что серое божество – равно как и его отпрыски – в одинаковой степени мог принять как сторону добра, так и сторону зла.
- Кейлот, не слушайте его, - сказал Лютто, наклоняясь к самому уху воина и впиваясь пятерней ему в плечо, чтобы отвлечь человека если не словами, то хотя бы болью.
- Нет уж послушайте! – вклинился Медасфен. – Дело в том, что один из братьев не всегда был таким добрым и учтивым, каким вы его, несомненно, привыкли считать. В прежние времена он творил такие злые деяния, что даже я со своей исключительной злокозненностью – и, полагаю, присутствующие с этим согласятся – завидовал ему страшной завистью.
- Он уже давно осознал свои ошибки и исправился, - сказал Лютто, глядя на Медасфена почти враждебно.
- Да, только раз испачкавшись в грязи, уже никогда не станешь таким белоснежным, как прежде. Я не знаю, какой вид магии сделал вас темноволосыми и смуглыми. Но, когда ее сила иссякнет, предлагаю вам помянуть в молитвах всех богов, чтобы истинный цвет глаз проявился последним, - тут Медасфен снова прибег к жесту заговорщиков – прижал ребро правой ладони к левому уголку губ – и шепотом сказал, обращаясь к Кейлоту: - Цвет глаз одного из братьев был поистине демоническим. Фиолетовым.
И потом отнял руку от лица, глубоко вздохнул, как человек, который после длительной разлуки возвращается в свой обветшалый, но, тем не менее, любимый дом, и полными счастья глазами окинул посеревшие лица Лютто и Ватто.
- Я уже говорил, как смертельно за вами соскучился?
* * *
Кейлот проснулся посреди ночи. Причиной его неожиданного пробуждения стали вовсе не ночные кошмары, и не постороннее вмешательство. Просто за время путешествия воин привык к непродолжительному и содержательному сну, и лишние минуты бездействия его сильно тяготили. Он сел и едва не ударился макушкой о низкий потолок пещеры, в которой троица путешественников укрылась на ночь. Кейлот посчитал за благо, что она встретилась у них на пути, в противном случае пришлось бы ночевать на открытом всем ветрам уступе или, что более вероятно, в подвешенном состоянии, так как чем выше они взбирались, тем все более гладкими и отвесными становились горные склоны.
Распрощавшись с Медасфеном – Лютто с мрачным видом предрек, что это была далеко не последняя их встреча – они прошагали совсем немного и уткнулись в тупик: впереди и справа находились вертикальные стены, а слева – крутой спуск в долину. Кейлот приказал спутникам обвязаться веревкой, и дальнейший путь они продолжили в связке. Первым шел Лютто, безошибочно выбирая самые удобные выступы и самые широкие трещины. Далее следовал Кейлот. Замыкающая позиция Ватто страховала его от промашек, коими он славился. Кейлот подозревал, что и Лютто в своем восхождении успел допустить немало оплошностей, но все они сходили ему с рук за счет врожденного дара левитации.
- Вам уже полегчало? – участливо спросил Ватто, заметив, что Кейлот открыл глаза и принялся разминать затекшие конечности. Судя по страдальческому выражению лица, эти упражнения давались ему отнюдь не безболезненно.
- Разве мне было плохо? – вопросом на вопрос ответил Кейлот.
- Вы бредили, - пояснил южанин.
- Да? Это, наверное, из-за быстрого подъема… Как бы там ни было, сейчас уже все нормально, - Кейлот внимательно посмотрел на Ватто. Темноту пещеры худо-бедно рассеивал свет маленького костерка. Путники долго спорили над тем, стоит ли разжигать огонь в непосредственной близости от логова Алмазного Дракона. И, в конце концов, решили, что костер, который едва согревает пальцы рук, не может привлечь внимание огромного чудовища, обитающего на вершине. При условии, что догадка Ватто верна, и ящер в самом деле болезненно реагирует на тепло. Но костерок горел уже больее четырех часов – Ватто по мере необходимости подкладывал в него сухую траву и иногда силой мысли заставлял огонь вспыхнуть чуть сильнее, чтобы согреть продрогшие конечности – а Алмазный Дракон ничем не выявлял своего неудовольствия.
- Который час? – спросил Кейлот.
- Сложно сказать, господин. Терра-Мидриан еще не вступила на западную половину небосклона, а полночь уже давно минула. Стало быть, сейчас около трех часов.
- Почему ты не будишь своего брата? Ему давно пора заступить на вахту… если, конечно, ваш уговор все еще остается в силе.
- Пусть спит. Он у нас известный соня. Если не выспится, будет целый день ворчать.
Кейлот прищурился:
- Но главная причина, конечно же, не в этом.
- А в чем же еще?
- В твоих кошмарах. Верно?
Ватто на миг задумался.
- Да, господин.
- Ты не спал половину нашей ночи в Лесах Плача. Ты не спал практически всю прошлую ночь, и не спишь эту. Ты лишишься всех своих сил.
- Эти сны не несут в себе облегчения. Они истощают меня куда больше, чем бессонница.
- Что тебе снится? Чудовища?
- Прошлое, - коротко ответил Ватто, и, отвечая так, впервые изменил своей привычке во время разговора смотреть собеседнику в глаза.
- Период, когда вы колесили с цирком по городам Королевства Низовья? Преследования королевских стражников? Ваши тюремщики? – попытался угадать Кейлот. Внезапно его осенила догадка: - Тот мальчик, которого ты оставил без руки?
Ватто покачал головой.
- Нет, нет, нет и еще раз нет. Мне снится Атлантис. Он давно уже покоится на дне океана и все, кто может теперь лицезреть его прежнее величие, это рыбы и другие неведомые обитатели морских глубин. Однако в своих сновидениях я вновь возвращаюсь в родные края, и попадаю туда в самый разгар бедствия. Повсюду пылают пожары, рушатся здания, земля трясется и норовит уйти из-под ног. Нас с Лютто разлучили, и я мечусь между горящими, как факелы, остовами сооружений, пытаясь отыскать брата. Я постоянно окликаю его по имени, но в ответ неизменно получаю обреченный вой ветра и рев беснующегося пламени. Вокруг все готово вот-вот провалиться в бездну, и вопрос состоит лишь в том, провалюсь ли я туда же, или мне все-таки посчастливится спастись. Я боюсь думать о том, что Лютто поджидает все тот же судьбоносный выбор, что он тоже может провалиться в пропасть или исчезнуть с лица земли каким-либо иным путем. И под конец…
Ватто перевел дыхание, как будто само это воспоминание заставляло его стремглав бежать на поиски, позабыв, что его брат спокойно спит, вытянувшись вдоль стены и пододвинув ноги поближе к огню.
- Под конец я понимаю, что он погиб. А иной раз сам проваливаюсь в пропасть и лечу навстречу острым камням, которыми усеяно дно. Но падение мое не оканчивается пробуждением. В конце концов, я чувствую каждый камень, вонзающийся в мое тело, слышу хруст каждой ломающейся кости и…, - Ватто не смог закончить, потому что ужас сновидений был выше способности их озвучить.
Кейлот задумался:
- Ты знаешь, Ватто, в последнее время мне тоже часто снится прошлое и мой городок Денвилль. Но не такой, каким я видел его в последний раз – практически безлюдным, а таким, каким я помнил его в свои самые счастливые дни.
И Кейлот рассказал Ватто все то, что снилось ему на протяжении нескольких последних ночей. Ватто внимательно его выслушал, и даже уточнил некоторые детали, особенно те, которые касались очков, удлиняющегося окна и стальной щеколды.
- Они важны, эти сны, не правда ли? – спросил Кейлот, видя, как нахмурился его друг.
- Сны сами по себе важны. А повторяющиеся – и подавно.
- Но твои тоже повторяются.
- Это другое. Это следствие проклятия.
- А может мои тоже являются неким побочным эффектом от того, что я обрек тебя на мучения?
- Нет, - решительно ответил Ватто. – Есть толкователи снов – люди, которые всю свою жизнь посвящают изучению знаков, являющихся в сновидениях. Они, эти люди, сродни лекарям – изучают не только сами сновидения, но и каждый аспект жизни своего клиента. Важно знать, в каких условиях привиделся тот или иной сон, чтобы максимально точно его расшифровать, а потом еще дать дельный совет. Вот к такому человеку вам следовало бы обратиться со своей проблемой.
- Его я сейчас вряд ли найду. А ты не мог бы мне чем-нибудь помочь? А то я всегда был яростным противником такого учения… не то, что Кельвида…
- Что? Ваша жена занималась толкованием снов?
- Да, она серьезно этим увлекалась. Не знаю, была ли она профессионалом, но в нашем городке всегда находились желающие – в основном женщины, молодые и не очень – перекинуться с ней парой слов по этому поводу.
Ватто сел поудобнее.
- Тогда неудивительно, что ваша покойная супруга явилась вам во сне. Это единственный известный ей способ, чтобы связаться с вами из потустороннего мира.
- Что она сообщает мне? - спросил Кейлот, объятый чуть ли не благоговейным трепетом.
- Нечто, касающееся вашей предстоящей битвы.
- Да ну! – отмахнулся Кейлот. - В моих снах нет ничего, указывающего на Алмазного Дракона.
- Вы уверены?
- Ватто, ты говоришь загадками.
Южанин улыбнулся. Кейлот пригрозил ему пальцем:
- По глазам вижу, что у тебя уже созрела догадка. Поделись ею.
- Я не толкователь снов, господин. И не уверен, что моя догадка верна.
- Не важно. По крайней мере, у нас уже будет, от чего оттолкнуться.
- Хорошо, - согласился Ватто. – Я не знаю, что зашифровано в окне, которое вытягивается в высоту, и засове, который вы пытаетесь открыть. Но у меня есть мысли относительно очков. Думаю, они имеют самое первостепенное значение, поскольку ваша супруга не только держит их в руке, но и постукивает пальцем по стеклам.
- Что это может значить?
- Не уверен, но, похоже… она указывает вам на щит.
У Кейлота отнялся дар речи.
- Что? - только и сумел произнести он.
- Ну, щит. Редкий поединок обходится без ответных ударов. Уверен, что Алмазный Дракон нанесет их целое множество. И нам нужно иметь надежное укрытие от его выпадов.
Кейлот выглядел раздосадованным и злым.
- Я знаю, что такое щит. Любому человеку известно, что против смерчей Алмазного Дракона нет спасения, иначе его атаки не составляли бы такой колоссальной проблемы.
- Вы уверены? - второй раз спросил Ватто.
- Ты доведешь меня до бешенства, - вполне спокойно сказал Кейлот. По крайней мере, без той дрожи в голосе, которая появлялась, когда он был взбешен.
- Ладно, давайте поразмышляем. Что делают смерчи Алмазного Дракона?
- Обращают все в стекло, - Кейлот чувствовал себя учеником-тугодумом, который вынуждает учителя затрачивать лишнее время на объяснения. И едва сдерживал раздражение по этому поводу.
- Верно. В стекло обращаются камни, деревья, вода, огонь, металл, земля, плоть…
- Все, - подытожил Кейлот и ребром ладони рассек воздух перед собой, как будто подвел невидимую черту.
- А что остается неизменным?
Кейлот тряхнул головой:
- Ничего.
- Нет. Кое-что все-таки остается. Я вижу, господин, что вас раздражает мое нежелание сказать вам это прямо. Но меня на эту мысль навело именно ваше сновидение. Если бы вы не рассказали мне о нем, то я бы продолжал оставаться в неведении. А теперь ума не приложу, почему я раньше этого не замечал. Почему никто не замечал?
- Что это? – Кейлот задумался. - Стекло?
Ватто молча кивнул.
- О небеса! – воскликнул Кейлот. – Стекло! Только стекло остается неизменным! Подумать только, прозрачное, тонкое и хрупкое вещество. Но означает ли это, что стеклянный щит сможет защитить от смерти?
- В обыкновенном бою – едва ли. В поединке с Алмазным Драконом – почти наверняка.
- Ты сказал «почти»?
- У нас будет только одна возможность в этом удостовериться.
- Но у нас нет ничего стеклянного.
- Там, куда мы идем, стекло – не проблема. В пещере Алмазного Дракона все стены хрустальные, а хрусталь обладает теми же свойствами.
Кейлот едва не прослезился. Однако какой толковый напарник ему попался! Даром, что заснул на дежурстве, так он успел уже сотню раз за это реабилитироваться.
- Очень жаль, Ватто, что нам остается пробыть вместе так недолго. Ты мог бы обучить меня тому, что мои военные наставники в свое время упустили из виду.
- Это обыкновенная наблюдательность. Сомневаюсь, что вы о ней не знаете.
- Нет. По-моему, это особый талант.
- Вы считаете, что нас постигнет неудача?
- Всегда нужно брать во внимание и самый плохой исход, чтобы не переоценить свои силы. А теперь иди спать. Тебе нужно сохранить ясность ума. Не считая Самума, это твое самое мощное оружие.
Но прежде чем последовать совету… или точнее, приказу Кейлота, Ватто сделал одну странную вещь. Он распахнул плащ, снял с пояса ножны с кинжалом и, держа его обеими руками, протянул Кейлоту. По стенам пещеры заметались огромные размытые тени, когда его руки простерлись над костерком.
- Возьмите, - сказал Ватто.
- Ты отдаешь его мне?
- Да, теперь он принадлежит вам.
- Нет, Ватто. Не стоит.
Но Ватто склонил голову в знак того, что не намерен слушать никаких отговорок, и Кейлоту пришлось взять неожиданный подарок. Он вытащил кинжал из ножен и оценил изогнутый клинок. Кейлот поворачивал его то так, то эдак, любуясь переливами света на остро отточенных краях, потом спрятал оружие в ножны, отметив, что оно практически такое же, как и у Лютто. С тем только отличием, что в рукоятку этого кинжала был погружен не сапфир, а рубин, ограненный в форме пирамиды.
- Спасибо, Ватто, - Кейлот пристегнул ножны с кинжалом к своему поясу, не догадываясь, что оружие это прослужит ему совсем недолгую службу.