Скрывая дрожь смертельной боли. Веч стихи 24апреля
ПОЭТ И СМЕРТЬ ВЕЧЕРНИЕ СТИХИ 24 апреля
Отшумели долгожданные «Вечерние стихи» 24 апреля, а вот страсти по ним не умолкают.
Вероятно, Надежда Бесфамильная – поэтесса от бога, одна из сильнейших авторов за всю бытность передачи, а в последнем сезоне сильнейшая, не могла ожидать, как и какой текст ее вдруг отзовется.
Этого на самом деле невозможно предугадать, кажется автору: вот это лучшее, точно потрясу аудиторию, а это так себе, но вдруг кому-то оно понравится, надо почитать.
А потом оказывается, что первого никто не заметил, второе потрясло и стало стихотворным хитом.
Но еще хуже, если то самое, на которое надежды возлагал, вдруг выстреливает в противоположную сторону, да по самому автору.
Тут невозможно дать никаких советов, но в чем я убедилась точно за долгие годы, это в том, что не стоит читать на поэтических вечерах, а уж тем более в такой «колючей» передаче, как «Вечерние стихи», стихотворения о смерти, да еще и обращенные к определенному человеку, чаще всего все-таки близкому, о дальних мы никогда не пишем, да и вообще ухода не замечаем.
Если какое-то из подобных стихотворений и звучит, и цитируется, так это «Памяти Булгакова» в цикле «Венок мертвым» А.Ахматовой , а еще сразу вспоминается яркое, яростное послание нам А. Галича «Памяти Пастернака»
Но последнее звучит именно потому, что положено на музыку. Неповторимый голос автора скроет все неточности и шероховатости, никто их никогда не заметит, а самое главное потому что – это текст публицистический, а не собственно «Реквием», и обращен он не к самому Пастернаку, а ко всем тем, кто окружал поэта, это приговор для той своры, которая окружала и травила его накануне.
А. Галич до такой степени точно передает атмосферу того времени и того, что происходило вокруг, что диву даешься.
Вот только две зарисовки реакции окружающих на уход поэта:
И кто-то, спьяну, вопрошал:
— За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы — поименно! — вспомним всех,
Кто поднял руку!..
Ничего Вам не напоминает обстановка, когда Муано, заглядывала в чат Памяти Игоря Царева и возмущалась поведению особо одаренных гуськовцев, я сразу вспомнила эти строчки. Господи, ведь один к одному, остается только повторить: «Они не ведают, что творят».
И по этому поводу, А. Галич высказался предельно четко, остается только повторить эти строки и в нашем чате:
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
А что тут еще скажешь? Когда и без того все сказано. Люди совершенно не меняются.
Со временем становится все уже круг своих, круг доверия, зато все больше других, и с этим приходится мириться, особенно если мы рядом со стихоплетами, уровень таланта которых обратно пропорционален уровню честолюбия и наглости, хорошо, что дачи и зарплаты делить не приходится, а только рейтинг и моральное удовлетворение.
Но Александр Галич смог сказать все, что он думал о поэте и о тех, чьи имена никто никогда не вспомнит, и все-таки тогда они смогли отличиться и остаться в его творении, хотя Геростратам, и это радость, и это памятник.
Александр Галич - Памяти Пастернака
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
И не то чтобы с чем-то за сорок —
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок —
Член Литфонда, усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
"Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела..."
Нет, никакая не свеча —
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал —
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу —
Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
— За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы — поименно! — вспомним всех,
Кто поднял руку!..
"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..."
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародёры
И несут почётный ка-ра-ул!
Переделкино,
4 декабря 1966
И тут же, в передаче Надежда Бесфамильная прочитала стихотворение «Записка Саше»- очень личное, очень пронзительное стихотворение о смерти одноклассника.
Я много раз задавала себе вопрос, что бы сказали о ее творчестве критики, если бы не было этого стихотворения, насколько другим было бы их мнение? Теперь понять этого невозможно, но обвинения посыпались градом. И в центре оказалось именно стихотворение о смерти.
Кстати, нам приводили пример эпатажа футуристов на лекции о поэзии серебряного века, и там как самую яркую и довольно страшную строку все время называли творение Маяковского , где было: «Я люблю смотреть, как умирают дети» .
Могу себе представить, а вернее, не могу даже, что случилось бы, прозвучи она сегодня в передаче в определенном контексте у любого из наших авторов… Если даже такое безобидное творение вызвало столько толков, осуждений, заявлений..
По-моему самым толковым размышлением о противостоянии критика и поэта стало размышление в рецензии Чена Кима на эту тему:
*****
Только вот с упреками, которые вызвали слова про колер глаз - я не соглашусь.
Речь идет о стихотворении Надежды Бесфамильной "Записка Саше"
http://stihi.ru/2011/07/20/123.
И дело тут наверное вот в чем. Женя еще молодая девушка (это прекрасно!). У нее отношение к смерти совсем иное чем у людей поживших. Нам (взрослым, пожилым, старым) приходилось уже много-много раз хоронить близких и не очень близких людей. У нас выработался некий механизм отстранения от смерти...
Мы научились (это на уровне инстинкта срабатывает) - "одомашнивать" смерть... Научились жить в ощущении ее постоянной близости. Не фронтовой близости - когда случай. А неизбежной - по времени... Ведь с течением времени в жизни каждого из нас похороны случаются все чаще и чаще...
И мы теряем некую сакральную составляющую этих событий. Мы можем уже без всякого пафоса говорить об умершем - как о живом. Потому что для нас эта граница - между мертвым и живым - вполне сделалась бытовой.
Посему Женин пафос и слова о том, что перед лицом смерти нельзя говорить бытовым слогом - это всего лишь нормальная подростковая реакция.
Поживет побольше-подольше - поймет, что со смертью можно говорить вот так вот просто, как с соседкой...
Чен Ким 25.04.2013 14:25
http://stihi.ru/rec.html?2013/04/25/7276
А я после этой рецензии еще раз убедилась в том, насколько актуальна эта тема для каждого из нас, и тех, кто пишет стихотворения, и тех, кто их читает, рассматривая под разными углами зрения. Сколько отторжения, истерик, осуждения и обсуждения вызывали подобные тексты.
Убеждена в том, что каждый из нас по-разному относится к смерти, к смерти разных людей, о чем свидетельствует и А.Галич, и мы никогда не сойдемся в какой-то одной оценке происходящего.
Прав Чен Ким – с течением времени отношение к ней будет меняться, в разных обстоятельствах оно совершенно разное, и стихотворения будут разными, а потому очень рисковано выносить на суд слушателей эти стихотворения. Ведь чаще всего это личная драма, и степень трагедии едва ли могут оценить другие, и особенно то, как мы это УВИДЕЛИ в тот момент, в экстремальной ситуации – ужас ли это или равнодушие. Целый роман у А.Камю называется «Посторонний», а там одно из центральных событий –смерть матери. Но уж в том, что писатель фальшив, наверное, его никто не смог бы обвинить.
Никогда не забуду эпизода беседы с молодым парнем, во время похорон Алеши Черепанова, нашего всеобщего любимца, которого действительно хоронил весь миллионный город, дети приходили классами, школами, потому что хоккей в тот год стал невероятно популярен, в чем была огромная его заслуга…Даже вчера на матче «Омских ястребов» многие повторяли:
-Алешка, шайбу! – и это помогало парням забивать, такая вот мистика.
А в тот день всеобщего горя, когда рыдали даже седовласые мужики, тот самый парнишка сказал:
- Я тоже хочу вот сейчас умереть, чтобы меня хоронил весь город, и все будут рыдать…
Он в это верил по-настоящему, у меня не повернулся язык сказать, что для это надо в жизни быть Алешей Черепановым, а не просто Вовой или Петей.
А потому отношение к смерти разное у разных людей, оно совсем другое у врачей, которые сталкиваются с ней значительно чаще, чем мы все, то, что сгибает одних и не дает продохнуть, у других вызывает вздох облегчения. Доведись послушать патологоанатомов, что бы мы услышали? Но сказать, что они фальшивят нельзя, они так это видят, и живут с этим изо дня в день.
Простой пример, женщина, лежавшая пятнадцать лет парализованной умерла –отмучилась, а если человек был на взлете творческой карьеры, всех достижений –это тоже разные отношения.
А.Галич определил такой смертный возраст:
И не то чтобы с чем-то за сорок —
Ровно семьдесят, возраст смертный.
Потому мы всегда рискуем получить град обвинений, когда появляются стихотворения «Памяти друга» и им подобные.
И опять же, будь критиком человек с медицинским образованием, практикой работы в больнице – он совсем по-другому бы отнесся к тому же тексту Надежды.
Но милой, хорошей, моей любимой Жене Коробковой я хочу сказать одно, а ради нее все это и писалось:
-Нельзя по этому тексту, даже если он и не понравился, что я вполне допускаю, судить обо всем остальном творчестве Надежды Бесфамильной или любого из нас, если мы окажемся в подобной ситуации.
Могу переврать, но фраза была примерно такая:
- У вас умер друг, а вы такое пишите…
А вот какое и как для творца это очень индивидуально.
И еще один пример, который был в моем интервью с любимым художником. Он рассказывал буквально следующее.
Хоронили отца его лучшего друга, близкого человека и для него тоже. И вот перед домом он вдруг увидел как из соседнего подъезда выходит свадьба- все происходило одновременно. Розы валялись на земле и там и здесь. И увидев все это, сразу же представив картину жизни и смерти, он ушел с похорон, чтобы нарисовать все, что увидел, потому что в тот самый момент творческий акт оказался сильнее реальности. Уже слышу реплики осуждения:
-Как так, у людей такое горе, а ему рисовать захотелось…
Но такое тоже случается с творческой натурой, и вправе ли простые смертные художника за что-то осуждать? Они живут в другом мире, по другим законам.
Наверное у всех у нас есть какие-то точки соприкосновения, если бы их не было, то мы бы вообще никогда никого не научились понимать…Но меньше всего их именно в нашем отношении к смерти, в этом за последние годы я убедилась.
И сама записала в дневнике 7 сентября, когда погибла моя любимая команда «Локомотив» : «Если он считает, что прав, то я готова поспорить с ним», а потом, когда в больнице умер Саша Галимов, сколько было постов «Сегодня я перестал(а) верить в бога»…Потому что даже взрослому человеку такие события трудно оценить адекватно, а что говорить о молодых людях, о ярославцах, которые любили свою команду больше, чем мы свою – это всегда чувствовалось.
Мы не умеем и вероятно никогда не научимся писать о смерти, и когда эти стихотворения становятся мерилом всего остального творчества, то мы совершаем ошибку, потому что они для поэта не правило, а исключение из правил. И нет, наверное, текстов более субъективных, вот это надо всегда учитывать, когда мы пытаемся кого-то критиковать.
На меня, например, наводит ужас стихотворение А.Ахматовой, обращенное к Н. Гумилеву:
Если в небе луна не бродит,
А стынет - ночи печать...
Мертвый мой муж приходит
Любовные письма читать.
В шкатулке резного дуба
Он помнит тайный замок,
Стучат по паркету грубо
Шаги закованных ног.
Сверяет часы свиданий
И подписей смутный узор.
Разве мало ему страданий,
Что вынес он до сих пор?
И все-таки самое яркое стихотворение из «Венка мертвым» - это »Памяти Булгакова». Но уверена, что и здесь при желании можно отыскать нечто крамольное, хотя совсем не хочется этого делать, остается просто вспомнить о Мастере, к которому обращены эти строчки.
Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.
И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне.
О, кто поверить смел, что полоумной мне,
Мне, плакальщице дней погибших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Всех потерявшей, все забывшей, -
Придется поминать того, кто, полный сил,
И светлых замыслов, и воли,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли.
Анна Ахматова 1940