Вместо предисловия:
Позволю себе приурочить эти воспоминания, повествующие о событиях теперь уже двухлетней давности, но обнародованные только в 2013 году, - к 100-летию последней африканской экспедиции Н. С. Гумилёва (1913 - 2013). Если бы не грянувшая на следующий год по окончании этой экспедиции Первая мировая война, а затем и - революция в России, великий поэт мог бы стать не менее великим, а может быть, и крупнейшим русским исследователем чёрного континента; мало того, судьба самой Африки могла бы сложиться несколько по-другому, во всяком случае, в области её исторических и культурных связей с нашей страной. Но - жизнь распорядилась иначе…
Впрочем, судьба поэтов такого масштаба продолжает твориться и после их земной жизни. Доказательство тому - очередное чудо для исследователей и последователей Гумилёва: на юбилей африканской экспедиции Николай Степанович преподнёс всем нам новый подарок из своей вечности - долгое время считавшийся безвозвратно утерянным африканский дневник Гумилева был случайно (случайно ли?) обнаружен сотрудником Пушкинского Дома Прохоровым у дальних родственников Ореста Высотского - сына Николая Гумилева - в Молдавии (!) и возвращён в Санкт-Петербург. Об этом Чуде сообщил собравшимся на День Рождения Поэта (празднование которого благодаря усилиям председателя Гумилёвского общества Ольги Леонидовны Медведко-Лукницкой в очередной раз состоялось в ЦДЛ) директор Музея антропологии и этнографии Юрий Чистов…
Словом, чудеса, связанные с именем и судьбой Поэта, не иссякли: маяк Гумилёва шлёт нам сигналы из своего бессмертия, а значит, стоит продолжать наше плавание на его верный - вечный свет.
1 мая 2013
* * *
СЕРГЕЮ И ОЛЬГЕ МЕДВЕДКО - С БЛАГОДАРНОСТЬЮ
Судьбы великих поэтов и в этом мире, и в вечности - удивительно переплетаются не только друг с другом, но и с судьбами их самых верных читателей. Пушкинское «Бывают странные сближенья…» вновь и вновь приходило нам на память, когда в позапрошлом, 2011 году, мы - неожиданно для самих себя - совершенно необыкновенным образом отметили большой праздник: 125 лет со Дня Рождения (правда, с этим светлым юбилеем оказалась навсегда связана ещё одна, на сей раз трагическая, круглая дата - 90 лет расстрелу) Николая Степановича Гумилёва, о котором мы по-прежнему знаем преступно-мало и вспоминаем преступно-редко.
Всё началось с того, что по телеканалу "Культура" мы случайно (?) увидели потрясающий фильм о собирателе архива Поэта, удивительном человеке Павле Николаевиче Лукницком, который в 1925 году, будучи студентом, пришёл к Анне Ахматовой с просьбой помочь ему в написании дипломной работы, посвящённой некоторым аспектам творчества Гумилёва. Странное было время: поэта 4 года как расстреляли, но об этом по-настоящему ещё никто, кроме палачей - и ближайших родственников казнённого не знал; большая волна широких официальных репрессий ожидала молодую Страну Советов впереди - а пока можно было даже, воспользовавшись бюрократическим вакуумом, сделать диплом о «враге Советской власти»... Впрочем, ничего удивительного: гражданская война только-только закончилась, сильно потрёпанным победителям было покуда ни до чего, а Николая Гумилёва расстреляли первым, тайно ото всех - предполагаю, что и от многих советских чиновников (на ум сразу приходит пример Горького, долгое время не знавшего - или делавшего вид, что не знает - о гибели Гумилева) - расстреляли воровски, впопыхах…
Так вот, Ахматова прониклась такой симпатией и доверием к этому юноше, что передала ему весь свой Гумилёвский архив (словно предчувствуя, что у неё эти записи могут не сохраниться) и познакомила со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к её бывшему мужу и мог хоть что-то вспомнить... Павел Лукницкий собирал ВСЕ воспоминания о Гумилёве, от книг до отрывочных фраз на листках домашнего календаря поэта, оставленных его друзьями и недругами; фиксировал каждую, вроде бы, мелочь, деталь; если ему не отдавали какие-нибудь личные архивы в вечное пользование, он всё переписывал от руки, делая несколько копий, - и в результате у Лукницкого образовался не только самый большой архив произведений Гумилёва (и вообще документов, имевших хоть какое-то отношение к поэту), но и попросту самый большой частный архив в истории новейшей России!
Надо ли говорить, что уже в 1927-м году Павла посадили из-за Гумилёвского архива…но - вот опять чудо! - уже через 2 месяца выпустили, строго-настрого запретив продолжать какие-либо изыскания в этой области (после чего он, конечно, не прекратил работать над архивом, но делал это уже тайно, а всё накопленное прятал у себя на старой московской квартире - в полу, соорудив специальный настил, эдакое двойное дно...) Между тем надвигались 30-е, и Павел Лукницкий - филолог по образованию - понял, что надо круто менять жизнь и профессию…
Кем он стал? Географом! Верный рыцарь Гумилёва, он словно шёл по стопам своего учителя. В самые страшные годы Павел покидает Москву и уезжает на Памир, где открывает два новых пика, давая им зашифрованные имена своих на всю жизнь любимых поэтов и духовных учителей: Ак-Мо (вариант одного из имён или поэтических прозвищ Ахматовой) и Шатёр (по названию последнего прижизненного сборника Гумилёва), таким образом, увековечив память тех, о ком в родной стране так сильно постарались забыть... Кстати, почти через полвека ученики Павла Лукницкого откроют на Памире ещё один новый пик и назовут его (время шифровок прошло) Пиком Лукницкого... Ученик и верный рыцарь встал в один ряд с учителями...
Гумилёв хранил хранителя своих творений: Павел пережил 30-е годы, войну (несмотря на то, что уходил на фронт и дрался бок о бок с другими русскими солдатами, смелостью своей снова отчётливо напоминая любимого учителя и поэта), и умер мирной и непостыдной смертью в 1973-м году, передав сыну Сергею огромный архив в совершенной целости и сохранности - и завещав сделать всё возможное для посмертной реабилитации Николая Гумилёва. Надо сказать, что для сына Павла Лукницкого имя Гумилёва с детства тоже не было чужим: хотя отец по вполне понятным причинам часто отсутствовал дома, мальчик был воспитан матерью, Верой Константиновной, конечно же, большой поклонницей Гумилёва, (женщины с иными симпатиями в этом доме появиться не могло… кстати, любовь к творчеству запрещённого поэта и сблизила Веру с Павлом Лукницким настолько, что впоследствии это чувство странно - и вместе с тем очень естественно - переросло для них в любовь друг к другу) на подпольных «самиздатовских» стихах, которые с малых лет записывал вместо диктантов в тетрадку, шлифуя грамотность - и зачастую мешая произведения великих поэтов со своими, сочиняемыми тут же "на полях".
Так или иначе, но факт, как бы он ни был удивителен, остаётся фактом: из-за всепоглощающей любви то ли к отцу, то ли к Гумилёву, а скорее всего, к ним обоим, Сергей - чистый гуманитарий - поклявшись исполнить отцовское завещание, оставляет успешную учёбу на филфаке и поступает в юридическую академию, которую спустя положенный срок заканчивает с отличием - и становится не просто учёным-юристом, но чуть ли не военным; таким образом, он получает доступ к материалам о контрреволюционном, т.н. Таганцевском заговоре, в котором якобы участвовал Николай Гумилёв - материалам, широкое ознакомление с которыми было невозможно вплоть до перестройки. Сергей, используя своё служебное положение, поднял все засекреченные документы, доказал факт оговора - и начал методично таранить прокуратуру СССР грамотно составленными исками по делу о реабилитации Поэта. С первыми, пока что радостными колоколами гласности к борьбе за Гумилёва подключились уже довольно известные люди из широких слоёв т.н. творческой интеллигенции, что, конечно, облегчило задачу Лукницкому-младшему; однако надо понимать, что почти четверть века он боролся со всей этой махиной один...
В конце концов, за два месяца до своей смерти (Сергей Павлович Лукницкий умер в 54 года уже в наше, пост-перестроечное время - сердце не выдержало многолетней неравной борьбы, которую сыну нового Дон-Кихота приходилось вести отнюдь не с ветряными мельницами) Сергею удалось достичь своей цели: ему, уже тяжело больному, принесли на дом официально подтверждённые документы о полной посмертной реабилитации Николая Степановича Гумилёва. Кстати, и убили, и реабилитировали Гумилёва - одним из первых в ряду запрещённых в России и СССР поэтов Серебряного Века...
И всё-таки, несмотря на непростую жизнь и раннюю смерть, сын - Сергей Павлович Лукницкий - славно завершил дело отца - Павла Николаевича Лукницкого... Спасибо, Сергей. Это было очень по-Гумилёвски, а мы теперь можем сказать и - по-Лукницки: так намертво, и даже более, чем намертво - так навечно сдержать своё слово.
...Наверное, всё это было предначертано свыше: семья Лукницких - отец, мать и сын - от начала и до конца, поистине самозабвенно, то есть, прежде всего - радостно, без колебаний посвятили себя, свою жизнь, творчество и саму судьбу - жизни, творчеству и судьбе Николая Степановича Гумилёва. Более того, автором фильма о Лукницких и Гумилёве, который мы случайно увидели по телеканалу «Культура» (и который поразил нас, простых зрителей, своими «странными сближениями» на уровне посмертной славы и судьбы великого поэта и его верных почитателей и теперь уже вечных друзей), - так вот, автором этого фильма - очень неслучайно для нас - оказалась вдова Сергея Лукницкого Ольга. Казалось бы, ничего сверхъестественного тут нет: супруга Сергея продолжила и в определённом смысле подытожила дело всей его жизни - но представьте себе только наше удивление, когда мы узнали в Ольге родную сестру Сергея Медведко, известного журналиста и специалиста по Ближнему Востоку, с которым нам посчастливилось довольно долго работать в Сирии! В наших задушевных беседах за рюмкой арака (по российской традиции мы пили его неразбавленным) Сергей почему-то никогда не рассказывал о сестре и её муже... Как бы то ни было, потрясённые своим неожиданным открытием, сразу после просмотра фильма мы позвонили Сергею и попросили передать наши поздравления сестре в связи с прекрасной и, что ещё более ценно, до деталей документальной картиной; а он в ответ пригласил нас в ЦДЛ на вечер памяти Николая Гумилёва, который состоялся как раз в день Рождения Поэта - 15 апреля (по новому стилю) 2011 года.
ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ВЕЧЕР! Зал в ЦДЛ огромный, билетов никаких не было, и все желающие входили просто за бесплатно… это в наше-то время! Навсегда прав Гилберт Кийт Честертон: все по-настоящему хорошие вещи в этом мире стоят копейки, не говоря уже об ОЧЕНЬ хороших вещах - они даются нам даром… Сочетание давно забытого бессребреничества и поистине дон-кихотской беспечной щедрости удивительно соответствовало духу Гумилёвского торжества - а объяснялось оно, кроме всего прочего, ещё и тем, что это мероприятие было откровенно самодеятельным и организаторы не были уверены в широком «общественном отклике»... Однако, вопреки всем сомнениям и самым мрачным прогнозам, поддержанным полным отсутствием рекламы в каких бы то ни было СМИ и прочих вспомогательных средствах нынешнего гламурного и не очень агитпропа - НАРОД ВАЛОМ ВАЛИЛ НА ГУМИЛЁВА!
И какой в результате получился вечер...
Официоза не было ни грана, выступали подвижники. Оказывается, люди, в том числе - и это ещё одно Чудо! - очень и очень молодые люди делают сегодня всё, чтобы на Родине Поэта появился ПЕРВЫЙ музей Николая Степановича Гумилёва! Верите ли, до сих пор (по данным на 2011 год) у Николая Гумилёва нет ни одного музея в России (настоящего, а не виртуального - Гумилёвский музей в интернете, как раз, имеется)… Даже у сына Поэта, Льва Николаевича Гумилёва, такой музей есть, не говоря уже о супруге Николая Степановича - Анне Ахматовой; а вот сам Николай Гумилёв долгое время был «недостоин» музея и памяти на Родине… Зато - и снова чудо! - сохранилось его имение в Слепнёво (сам деревянный дом был просто перенесён - заметьте, не сожжён, не разрушен, даже не разобран, а достаточно бережно перенесён в другое место); сохранились дома, где Гумилёв жил в Петербурге и Бежецке (по улице… Чудова! ну, не ещё ли одно «странное сближенье», говорящее о том, что не только в прижизненной, но и в посмертной судьбе великого поэта нет - и не может быть ничего случайного, но всё вершится только Чудом!); сохранились здания школы, гимназии, полуразрушенные, но ЖИВЫЕ храмы, где Гумилёва крестили и где он венчался - словом, до сих пор, несмотря ни на что, наличествует ВСЁ для того, чтобы создать хотя бы один музей Н. С. Гумилёва, - и это в нашей стране, где даже Набоковское имение в Рождествено, пережившее революцию и крестьянские пожары, якобы случайно сгорело в 1995 году... Несмотря ни на что, Господь берёг наследие поэта - а сам поэт словно терпеливо ждал, когда о нём вспомнят.
На базе колоссального архива Лукницких было издано полное (насколько это сегодня вообще возможно) собрание сочинений Гумилёва в 10 томах. В архивах российской (бывшей всесоюзной) фонотеки были обнаружены записи ЖИВОГО ГОЛОСА ГУМИЛЁВА, провидчески перенесённого за год до расстрела поэта на фонограф вместе с голосами Ахматовой и Блока, но затем по понятным причинам "потерянного", казалось бы, навсегда... И вот, благодаря трудам потрясающего Льва Шилова, эти записи были обнаружены! (Не могу не добавить тут a propos, что и Лев Алексеевич Шилов оказался в этой истории - лично для меня - совсем не случайным героем: никогда не забуду, как в 1987 году он в качестве одного из членов жюри с неизменной честностью и добротой «жюрил» нас в литературно-образовательной передаче "Автограф" - бескорыстной предтече нынешних «Умников и умниц» - где мой родной класс из незабвенной 710-й школы, как мог, читал стихи и всячески соревновался с ровесниками из английской 23-й спецшколы под предводительством Саши Никитина, сына известных бардов, - и проиграл им в честной борьбе… да, было время! Кстати, Саша Никитин читал на памятной передаче Гумилёвского «Жирафа» - и это было по тем временам настоящей сенсацией!)
На самом деле, Лев Шилов, подобно Сергею и Павлу Лукницким с их письменным архивом Гумилёва, долгие годы хранил это бесценное аудионаследие таким же - ни много ни мало - полуподпольным образом среди прочих, "официальных" записей Ахматовой, Блока и Маяковского; вот только на бобине с голосом Гумилёва значилось, конечно же, не "Николай Гумилев" (немыслимую для того времени запись стёрли бы немедленно!), а "Николай СтепанОвич" (понятный принцип шифровки...) Николай Гумилёв начитал на фонограф МНОГО своих стихов, и не все они пока что оцифрованы, не все попали в интернет… Записи, конечно, были затёрты до дыр, то есть до гладкого слоя воска на вощаных валиках - их изначальных "носителях", потому что ещё в 20-е годы эти валики прокручивались бессчётное число раз перед студентами актёрских вузов Петрограда (Ленинграда), учившихся по ним…художественной декламации!
Услышав эти записи, можно понять, почему авторское чтение Гумилёва было признано почти эталонным: он читает, действительно, очень эффектно, не столько актёрски, сколько аристократически-нараспев, не произнося, но почти выпевая каждое слово (и это при, мягко говоря, не лучшей дикции: как известно, Гумилёв картавил, кстати, как и многие русские аристократы, для которых первым языком был французский), - и благодаря именно этому, уже непривычному для нас, распевному чтению среди немыслимого шипения и треска всё ещё можно услышать не только голос, но и настоящее СЛОВО из уст Поэта!!!!! Это ли не Чудо? Словно сам Николай Степанович сделал нам такой драгоценный подарок на свой День Рождения…
В результате, из-за необыкновенного интереса зрителей и слушателей и чуть ли не превосходящего этот интерес энтузиазма выступающих - словом, по причине всеобщего неформата - вечер памяти Николая Гумилёва роскошно затянулся, и вместо стандартных двух часов шёл почти четыре! ...Вернулись домой мы уже за полночь, абсолютно разбитые от самых разнообразных переживаний, но больше всего - счастливые… Кто бы мог подумать, что спустя всего-то век с четвертью со Дня Рождения - и без малого век со Дня окончания земного странствия Николая Степановича Гумилёва - нам выпадет честь услышать его и почти что увидеться с ним?! Вот, что редко - но всё-таки случается в нашей нынешней, совсем непоэтической жизни… А может, так и должно было произойти???
Николай Гумилёв читал свои стихи так же, как жил - с безупречно прямой спиной; сейчас такую осанку уже трудно себе представить… Корней Чуковский вспоминал, что у Николая Степановича в 1918 году был шанс навсегда остаться в Париже или Лондоне, где он тогда находился проездом (кстати, встречался с моим любимым Честертоном, ездил к нему в имение! Между прочим, остались довольны друг другом, вот только поговорить как следует - по душам - не удалось: французский язык Гумилёв, как и большинство русских дворян, знал куда лучше английского; что же касается англоговорящего Честертона, то как раз во французском он, также по вполне понятным историческим причинам, был не слишком силён, не говоря уже о - или, скорее, на - нашем великом и могучем)… Однако, в тот самый момент, когда толпы беженцев валом валили из рушащейся страны, Гумилёв, вопреки всему и вся, принял решение вернуться домой, заметив со своей обычной тонкой улыбкой: "Надеюсь, большевики не страшнее африканских львов!" (наверное, единственный случай, когда поэт ошибся...)
Приехав в Петроград, жил так, словно никакой революции и не было: закатывал «балы», на которых все приглашённые танцевали в валенках и пальто - это было время разрухи, холода и голода… и только сам хозяин неизменно-элегантно вальсировал с очередной дамой в своём блестящем - сначала по причине ослепительной новизны, а потом по причине ослепительной потёртости - фраке. Это было типично Гумилёвским ответом на скотство среды; это было апофеозом той самой «тайной свободы», которую впоследствии воспел Блок - свободы творца с отвагой Пушкинских масштабов... короче говоря, это было Гумилёвской формой внутреннего изящного сопротивления «новому миру», всё сильнее похожему на старую недобрую войну всемирного варварства с российской культурой и бесконечную осаду последнего Рима современными гуннами всех мастей… Когда пришедший на одну из таких «модных» вечеринок молодой Николай Корнейчуков (будущий Корней Чуковский) упал в голодный обморок прямо на пороге Гумилёвской квартиры, радушный хозяин лично подхватил юношу на руки и отнёс в свою спальню, - а когда Чуковский очнулся на прекрасных дореволюционных перинах поэтического будуара, то первое, что он увидел перед собой на подносе, была очень красиво сервированная тарелка… с пшённой кашей и тончайшим ломтиком белого хлеба - невиданное в ту пору богатство…
...Забыв о времени и пространстве, мы слушали и слушали все эти бесконечно-интересные истории - и вдруг подумалось мне, что прямо посреди нашей далёкой от поэзии, смутной жизни сам Николай Степанович преподнёс нам этот праздничный вечер, тоже словно на каком-то немыслимо-роскошном подносе; не мы ему, а он нам подарил это Чудо, легко и стремительно - разом - раздав всё самое дорогое, что так долго сохранял для потомков по ту сторону своей вечности... Царствие Вам Небесное, Николай Степанович! И спасибо, что Вы время от времени возвращаетесь - значит, и для нас не всё потеряно в этой - и будущей главе творимой всем сонмом прошлых и грядущих великих поэтов Книги под названием: Почва и Судьба…
ВОСПОМИНАНИЕ О НИКОЛАЕ ГУМИЛЁВЕ
(125-летию со Дня Рождения Поэта посвящается)
Мы не читали Гумилёва,
Наверно, класса до восьмого -
Но сквозь забвения законы
Пробились к нам его канцоны.
В открытом океане звуков,
На берегах нездешних слов -
Свою недрогнувшую руку
С небес нам подал Гумилёв.
Как будто в темноте прорезался
Луч небывалой чистоты,
Забытых яркости и резкости -
И стал уже не «он», но - «Ты».
Мы все - и физики, и лирики -
Ловили песенки Твои,
Как с африканской пальмы - финики…
Так отдалённые бои
Доходят с ароматом пороха,
С тревожным светом маяка…
От пораженчества и подлости
Спасала нас Твоя рука.
Твои рисковые, раскосые
Глаза смотрели прямо в нас -
И мы не мучились вопросами
При свете этих странных глаз;
Скорей, мы мучились ответами,
Пытаясь из последних сил
Поверить в то, что равных нету нам…
Так нас тогда Ты победил,
Заставив верить в нашу избранность -
Ведь не кому-нибудь, а нам
Открыл Ты истину - и истовость,
Назло завравшимся годам.
И до сих пор, больных, убогих,
Равно предавших ад и рай, -
Ты сохраняешь нас в дороге,
Суровый отче Николай.
В любви ни капли не жалея,
Спасаешь в час большой беды.
...Дыханием "Гиперборея"
Твои наполнены сады.
И мы под ветром тем знобящим
Твоих серебряных пустынь -
Свой дух растерянный обрящем.
Впиваясь в чудо слов простых,
Взрастём над собственными ужасами -
Мать-мачехой и лопухом,
Пытаясь научаться мужеству -
За ночью ночь и день за днём.
И заработать попытаемся
На жизнь нестыдную и смерть,
Под чёрным беспросветным парусом
Стараясь веселей смотреть
На скалы, что маячат вилами -
Вдали, по курсу корабля…
Так с нами меряется силами
Твоя некруглая земля.
К нездешним берегам причаливая
По истеченью судных дней,
Пытаемся встречать печали
С улыбкой строгою Твоей.
Пытаемся остаться юными,
Хотя б дожили мы до ста;
И населить твоими струнами
Свои пустынные места…
Пускай меж классами и кастами
У нас опять бушует бой -
Не прекратим Тобою клясться мы,
И петь, и побеждать - Тобой;
Делиться вновь последней коркою,
В пути кого-то подвозить…
Как в оны дни, в годину горькую
Твои ответы находить
На все вопросы, что не задали;
О чём не довелось спросить…
Их зададим, быть может, завтра мы
Тебе, Жених всея Руси;
Ушёл на рандеву с Отечеством -
И не вернулся с той любви…
Но мы не зря поём с младенчества
Лихие песенки Твои,
Что к нам без имени и отчества
Сквозь смерть восходят от певца;
Растут над нашим одиночеством,
Как сад безвестного творца,
Откуда в нашу юность финики
Летели с пальмовых вершин;
Откуда, физики и лирики,
Мы вышли все - и жить спешим.
Куда спешим, Тебе лишь ведомо,
Наш вечно завтрашний герой.
Твоей решающей победою
Стал этот долгий путь домой
Сквозь наши слабость и неверие,
Сквозь наше детство без имён…
Двадцатый век прождал за дверью Ты -
И вот, взорвав столетний сон,
Войдёшь - весёлый, светлый, ветреный,
Бесстрашный - навсегда живой,
Сверкая крестиком серебряным
И вечно бритой головой;
Войдёшь - и тихо удивишься,
Услышав славословий шквал:
- 125? Кому?
Убийство?
Я был расстрелян?
Не слыхал!
15 - 16 апреля 2011