И вот она стоит передо мной полностью обнажённая. Она выглядит потрясающе, поистине потрясающе. Её длинные каштановые волосы спадают на чуть грубые плечи, выступающие ключицы и бледную грудь. Её хрупкое тельце смутно виднеется при лунном свете, проникающем сквозь незашторенные окна. Я сижу на массивной деревянной кровати и любуюсь ею.
Не в состоянии сдерживать нависшую над нами тишину, она приоткрывает рот, чтобы что-то спросить, но я опережаю её действия. Я стремительно поднимаюсь с кровати, подхожу к ней и пылко целую в губы. Она отвечает на поцелуй, а не пытается увернуться, как обычно. Я обнимаю ей одной рукой, другой стягиваю с себя майку.
Весь воздух в комнате словно пропитался её духами, такими свежими и ненавязчивыми. Мы продолжаем целоваться, я стягиваю с себя последнюю одежду. Она, неизменно застенчивая и робкая, не смеет предпринять каких-либо решительных действий. Ну и пусть, так даже лучше.
Я аккуратно ложу её на кровать и нависаю над ней. В её глазах виднеются лёгкая неуверенность и сомнение. Чтобы убедить её, что всё правильно, я утешающе провожу рукой по её гладким, как шёлк, волосам. Она чуть заметно улыбается и притягивает меня к себе. Я неторопливо покрываю поцелуями всё её тело. Она уже почти не смущается, но просит меня держать её за руку.
В конце концов мне, как самому обычному двадцатилетнему парню, перестаёт хватать одних лишь поцелуев и прикосновений. Я вопрошающе смотрю на неё, она кивает. Только после её позволения я очень осторожно и медленно ввожу в неё свой до предела напряжённый член. Её лицо слегка морщится – больно, но вскоре она привыкает ко мне и разрешает набрать темп.
Спустя считанные минуты оргазм накрывает нас с головой. Я не решаюсь продолжать, ведь для неё это будет слишком. Я лишь беру её руки и начинаю прижимать их к себе. Они у неё такие же холодные, как и всегда. Не знаю, радоваться этому или печалиться.
Она долго молчит, просто смотрит мне прямо в глаза. Я шепчу ей о любви, обнимаю, целую в лоб. Она всё так же молчит то ли от пережитого, то ли от своего переменчивого настроения. Мы лежим так долго, часа два, не меньше. После она засыпает, обнимая меня, и невнятно бормочет что-то во сне. В глубочайшей тишине, окутавшей нас со всех сторон, я произношу то, что вертится на языке уже давно: «Прости».