Свеча на ветру

Татьяна Алейникова
                Екатерине Домбровской

               Светлое Христово Воскресение

В  раннем  моём детстве это был самый таинственный праздник, который отмечать почему-то нельзя, но в доме пахнет мамиными пирогами, за окном зеленеет пригорок, где в воскресный день  с друзьями будем  катать  по траве  крашеные яйца  и  пробовать необыкновенно вкусные паски. Слово кулич придёт  позднее, когда в хлебных магазинах  появится новый вид  выпечки под названием «кекс весенний», а стоящая рядом в очереди старушка тихо попросит подать ей «вон тот куличик».  И станет вдруг  светлее вокруг  от этого удивительного слова. 

И я снова окажусь там, в прошлом, где  мама отваривает луковую шелуху и разводит в банке  марганцовку, заставляющую  меня поеживаться при воспоминании о сбитых коленках. Но тут марганцовка использовалась по другому назначению.Красок для украшения пасхальных яиц  в те годы  не было, хозяйки изощрялись, как могли. В ход однажды пошла зелёнка, что скрывать, моя придумка. Ходить с раскрашенными руками пришлось долго, но что это значило в сравнении с радостным  удивлением  мальчишек - приятелей.

Отец, вернувшийся с работы, увидел разноцветные пасхальные яйца в тарелке на столе и  рассердился. Он раздраженно выговорил  маме, что она «ставит его в дурацкое положение, как он  будет смотреть людям в глаза». Мама засмеялась и негромко спросила: «Фёдор, а как смотрит людям  в глаза  твой партийный начальник?»  Папа  смутился и замолчал.

 Я знала, о чём идёт речь, подслушав  разговор соседей о  дорожном происшествии на перекрёстке улиц Фрунзе (ныне пр. Славы) и  Попова, в которое попала машина секретаря горкома партии. В неё на перекрёстке врезалась другая, водитель затормозить не успел.

Мама спросила отца, что там произошло, и он подробно рассказал  услышанное от товарищей в горкоме, как  крышка багажника секретарской машины  поднялась от удара, приоткрыв взорам регулировщика и случайных прохожих куличи в корзине, прикрытые  вышитым рушником, и крашеные яйца, от удара  выкатившиеся  на  дорогу. Выбравшись из машины,  раскрасневшийся главный идеолог  огляделся и выдавил негромко: «А вот это уж здря».

Накануне именно он гневно клеймил на  партактиве отступников, которые ещё празднуют Пасху, призывая усилить антирелигиозную пропаганду в семьях и на производстве. Зная сдержанность отца, могу предположить, что в этом рассказе прорвалось скрытое недовольство давлением, которое постоянно оказывалось на него в горкоме.

После одного из партийных активов отец, взвинченный настойчивыми призывами  усилить борьбу с религиозными пережитками, запретил маме печь куличи. Дошло у них до ссоры. Скандальное  дорожное происшествие, обсуждавшееся горожанами, показало, что  и секретарь не устоял  перед величием праздника, памятного ему с детства ощущением счастья и торжества, когда после ночной службы  все вместе –от мала до велика - пели «Христос воскресе  из мертвых…», а потом разговлялись  освященными куличами.

Главе семейства хотелось донести эту радость и своим близким, ожидавшим его в городе. Услышав об этом, папа не знал, как загладить свою вину перед  нами, оставшимися без редкого в ту пору праздничного угощения.

Окраина Белгорода, где прошло моё детство, жила своей особой и негромкой жизнью, свято соблюдая традиции, передававшиеся из поколения в поколение. Они были сильнее  политики и пропаганды. Православные  праздники отмечались не всеми, но их знали и  старались придерживаться насколько  тогда это было возможно. Однако партия призывала  неустанно  бороться с предрассудками, и это приводило  к  вспыхивающим время от времени  ссорам между домочадцами.

Иконы под  давлением  партийных членов семейств  стыдливо перемещались в  дальние тесные комнатушки, где коротали  свой век старики, а в зале, так  называли  гостиную, на  стены вывешивались  почётные грамоты за  победу в социалистическом соревновании и фотографии в рамках под стеклом. Впрочем, какие там залы,  комнаты  размером чуть больше остальных,служившие местом общего сбора. В них обедали всем семейством, дети готовили уроки, слушали радио, принимали гостей. У многих это была единственная комната, служившая одновременно столовой и спальней.

После войны таких коммунальных жилищ было немало.В многокомнатных домах, реквизированных после революции у состоятельных граждан, проживало  по нескольку  семей, иногда среди них встречались потомки владельцев, теснившиеся в одной - двух комнатушках, милостиво оставленных им после «уплотнения». Здесь  старые традиции и обряды хранили бережно, иконы в дальних комнатах не укрывали.

Несмотря на  запреты и давление, к Пасхе старались порадовать детей обновками, пекли  куличи и пироги. Особенно удавались они в русской печи, сохранившейся в одном из старых домов на нашей улице. Пользовались  ею  по очереди, заранее договариваясь с домовладелицей о времени. Хозяйки приходили со своими дровами и углем, а, мы, дети, стайкой кружились на улице, привлечённые  запахом  ванили из распахнутых окон, ещё чего-то необыкновенно вкусного. Так пахнет только в детстве. Без куличей в тот год мы не остались, сочувствующие  маме соседки нанесли их вдоволь, а  ватрушек она  успела напечь в спешно подаренной отцом электрической духовке.

                Великий Четверг

Детьми мы ещё не понимали  причин негативного отношения к  Церкви, тогда в семьях это не обсуждалось. Позднее, став взрослыми, столкнёмся с нетерпимостью и настойчивой пропагандой новых традиций, которые так и не прижились. А пока  с друзьями  будем с упоением  колядовать в сочельник перед Рождеством, возвращаясь  зимним вечером домой с карманами, набитыми сладостями, а тёплой весенней порой обмениваться  пасхальными  яйцами и пробовать куличи.

 Верующих среди отцов моих друзей детства, кажется, не было, как не было и явного противостояния. Фронтовики –железнодорожники, они знали цену жизни и смерти  и  не запрещали матерям посещать церковь. С нежностью вспоминаю  женщин, свято хранивших уклад православной русской жизни. Они ходили  пешком за сотни километров в Киево - Печерскую лавру,  чтобы припасть к святым мощам, и возвращались  оттуда одухотворёнными, с иконами из заповедного  места.

Одну такую, большую, как картина, увидела в доме давних друзей родителей. Перехватив мой взгляд, немолодая женщина рассказала, как  мать её в начале тридцатых совершила паломничество в Лавру, оттуда и принесла этот список. Наверное, от них, дорогих  сердцу  бабушек, мы, дети, получили в наследство  знание церковных традиций и канонов, о которых в школе  никто и никогда не говорил.

В нашей большой  семье – семье  деповского  парторга, православные  праздники не отмечались, но мама не позволяла  пренебрегать ими. Помню, как  возмущённо  попеняла однажды  свекрови, затеявшей стирку на Пасху, хотя никогда не вступала с ней в словесные перепалки. Бабушка неожиданно для нас и даже для самой себя смутилась и не решилась  вывесить во дворе выстиранное бельё.  А мне- своей любимице- тихонько шепнула: «Спасибо скажи ей, своей матери, а то я  с дурной головы  забыла, какой сегодня день, позору  от соседей не  обобралась бы». 

И всё-таки власть не забывала о необходимости просвещать «тёмные массы». Вспоминается весенний вечер, напоенный ароматом распускающейся сирени. Пасха в тот год пришлась на начало мая. Мы с мамой зашли за отцом в депо, а он попросил подождать, пока закончится лекция. Тихонько прошли в красный уголок и примостились в последнем ряду.  На сцене происходило невероятное: толстый краснолицый лектор  что-то зажёг  на столе, и это  что-то  загорелось, распространяя едкий запах серы по небольшому залу, а он победно вскрикнул  и  забормотал  какие-то непонятные слова о «мнимых чудесах  церковников –мракобесов».

Я нетерпеливо дёрнула маму за рукав жакета  и свистящим шёпотом спросила, кто такие мракобесы. Мама резко отдёрнула руку  и негромко сказала: «Перестань повторять всякие глупости». Я  увидела, что  она  огорчена, и замолкла в тоскливом ожидании окончания пытки. В небольшом помещении было душно, да ещё этот противный запах. Шепнула уже  тише: «Мама, давай уйдём, а то пропущу свечечки».

Она знала, что в этот четверг, дома его называли  «чистым»,  мы, малыши, будем с замиранием сердца ожидать верующих савинцев, возвращающихся с  вечернего богослужения  с горящими свечами, бережно прикрытыми  от ветра.  Когда  на пригорке появятся светящиеся точки, мы бросимся им навстречу, а потом в отдалении будем сопровождать старушек, переживая, не задует ли внезапный порыв ветра эти живые огоньки. Я представляла, как у них в домах затеплятся лампадки, вызывавшие у меня душевный трепет.

Видела их в дорогой сердцу семье, где очень любила бывать с мамой, и никак не могла понять, почему у нас такой нет и почему при папе об этом спрашивать нельзя. Теперь, вспоминая детство, я начинаю понимать, кем  были заложены  семена, проросшие потом совершенно неожиданно для меня.

Долго хранились они в сердце памятью  о прекрасных стариках, угощавших нас чаем с вареньем из райских яблочек, вкусными  пирогами, которые пекли не только в праздники, а я  поглядывала  на иконы в углу. Однажды зимним вечером, синевшим в маленьких окошках больничной церкви, на  всенощной,  я  поняла, когда впервые  в мерцающем свете лампадки лики святых показались  мне живыми. Я вспомнила всё.
               

           Вечером в Великую Субботу

В жизни возвышенное и земное, кажется, не существуют одно без другого. Запомнилось  забавное происшествие, случившееся с маминой подругой под Пасху. Сидела тётя Лида  на лавочке у дома, когда старушка, направлявшаяся в церковь с куличами, завернутыми в белоснежный платок, неожиданно заметила, что впопыхах надела наизнанку юбку.  Охнула  бедная  и смущенно попросила разрешения зайти во двор, чтобы переодеться.

Шла она издалека, из-под Белой горы, в Николаевскую  кладбищенскую церковь. Хозяйка отворила калитку и, пропустив бабушку вперёд, стала ждать, придерживая рвущуюся с цепи собаку... Она  и не заметила, как  мимо прошмыгнули на улицу её дети.

-Женя, давясь слезами, рассказывала тётя Лида, - прошло несколько минут, не больше. Когда мы вышли, на лавке от яиц осталась только цветная скорлупа. Поверишь, у меня остановилось сердце. Бабуля развязывает платок, а там -  мамина подруга расплакалась, с трудом выговаривая слова,- одна паска съедена наполовину, а у второй успели отгрызть верхушку. Выручай, я заплачу.

Мама растерялась:
 -Лида, ты же знаешь, мне  в этом году  Фёдор  категорически запретил печь куличи, а пирогов хватит и на вашу долю. 
 -Какие пироги,  Женя, бабка голосит  на всю улицу, грозится вызвать милицию, а тут Миша  из поездки вот-вот вернется. Он же меня с детьми прибьет.-
 
Подругу надо было спасать. Мама знала, что  савинские хозяйки куличи  пекут  в доме  её приятельницы. Оттуда их приносили  причудливо украшенными  карамельками и разноцветным  пшеном. Но это бывало на Пасху, утром, когда освященное угощение делили на всю семью. Съедал свою порцию и отец, не смея ослушаться домашних и негромко ворча.   
 
-Неловко мне просить Зою, - ответила мама,- но она знает, что наша Танька болеет, скажу, что для неё, попросила - мол. Не хочется говорить, как есть, ты же знаешь, соседки разнесут, дойдёт до Миши, детям  достанется!-

Спустя полчаса счастливая тетя Лида неслась домой, прижимая к груди ещё тёплые куличи. Старушка терпеливо ожидала её на лавочке. Увидев, что хозяйка возвращается не с пустыми руками, обрадовалась и сказала:
 -Грех под  Пасху детей наказывать, ты их, милка, как-нибудь потом выпори. Да как следует неслухов своих вразуми.-
 
Тётя Лида  рассказывала  это на следующий день с весёлой улыбкой. В заключение подытожила: -А всё-таки, Женя, Бог есть! Я вчера  к тебе с молитовкой бежала.
 -Какой молитвой, Лида, у тебя же ни крестика на шее, ни иконы в доме, ты сроду Его не упоминала!
 -Когда надо, вспомнила. Запиши.

Она громко и торжественно начала:
 Ангеле Божий, хранителю мой святый,
 на соблюдение мне от Бога с небесе данный!
 Прилежно молю тя: ты мя днесь просвети,
 и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави,  и на путь спасения направи. Аминь!

Замолчала, перекрестилась. Мама, взглянула на меня, притихшую от неожиданности, и сказала:
 -Я и так запомню, подруга, – и добавила: -В церковь бы лучше сходила, а пока забирай пироги, удались они нынче.-
Молитовку  мама  всё-таки записала.  Вот только читать тогда я ещё не умела, просила иногда  повторить полюбившиеся мне красивые и непонятные слова  «про ангелочка».

Вспомнила тот случай и вздохнула. Пришли другие времена. Теперь тетё Лиде не пришлось бы бежать к подруге.  В  магазинчике, открытом  внуками в их старом доме, она могла бы взять уже не кекс весенний, а самый настоящий кулич пасхальный. Теперь их  пекут везде: на хлебокомбинате, в маленьких сельских пекарнях, заводских и студенческих столовых. Жаль, что редко нынче встретишь куличи домашней выпечки.

Давно нет и русской печи  в старом савинском  доме, разобрали её, когда проводили газ. И живут там теперь другие люди. Их дети и внуки, как и мы когда –то, обмениваются  друг с другом в праздник  причудливо раскрашенными пасхальными яйцами, а куличи у них чаще одинаковые - из магазина. 

Встречая в скромной больничной церкви  родителей с детьми, грущу, что была лишена этого в детстве, ведь ребёнку дано  изначально жить по законам Божиим: открыто, радостно, по-доброму  воспринимая этот мир. В  его сердце горчичное зерно способно быстрее дать  всходы, только бы нашлась мудрая и чуткая рука, которая посеет его. И мне открывается в священной  своей глубине евангельское: « если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное” (Матф.18:3)».

Иллюстрация Влады Успенской http://www.proza.ru/2013/07/03/808

Белгородские епархиальные ведомости, 2013,№4-5(198-199)