Вечером, укутавшись во что-нибудь тёплое, я выходила на крыльцо, садилась на ступеньку и долго смотрела на закат. Он всегда разный…
Ничто не мешало смотреть. Дом на невысокой горочке, спуск к реке, за рекой – подъём к горизонту и к небу. А на небе… Но нет слов. Нет слов, чтобы описать это... Лет через десять, листая альбомы русских живописцев, я увидела «мои» закаты. По цвету, по чувству.
Окончательно замёрзнув, шла спать.
В первые годы моих деревенских каникул электричества там не было. Изба – большая пятистенка. В первой комнате на столе стоял светильник, он горел неярким качающимся шаром, освещая сам себя. Пройти надо было в другую комнату, тёмную. Истории про тёмную-тёмную комнату рассказывали потом во всех сменах пионерских лагерей, куда меня отправляли в школьном возрасте. Тех сказок я уже не боялась.
Страшно было вот в этой тёмной комнате. А ещё страшнее было в неё проходить в вечерней темноте: проём в другую комнату был рядом с кроватью дяди Васи, ведь под ней лежали его ноги! Я и днём боялась проходить мимо и даже смотреть на эту кровать.
В спальне в двух стенах по два окна, вдоль двух других – кровать и диван. Я не помню, кто на них спал. Но они же спали!
А меня сковывал ужас. Было холодно, никак не могли согреться ледяные ноги, бил озноб. Туго закрутившись в одеяло и зажмурившись, я включала свой слух. Вокруг начиналась ночная жизнь насекомых. Шуршание, быстрые перелёты. А под кроватью… мыши?.. По окнам со скрипом скользили и ударяли ветки деревьев.
Намучив свой слух, я открывала глаза. Со стен на меня смотрели голубые окна в узорах беспокойных веток, их исчезающий мутный свет оставлял на полу чёткие яркие полосы. Они меня тоже пугали своим безмолвием и равнодушием к моему одинокому неразделённому страху.
Чего я боялась? Тихо, мирно…
Каким радостным было утро! Солнце! В большой комнате просторно и очень чисто, она расписана красками розоватых обоев в полоску с цветочками, стройный деревянный шкаф, белые салфеточки на комоде и возле зеркала, а пол… половички, половички… Светло, уютно. В соседней комнате возится бабушка возле печки, запахи…
Ни за мной, ни за мальчишками никто не смотрел, даже никто не настаивал, чтобы мы ели. Хочешь есть? Вот тебе молоко, стопка блинчиков вместо хлеба, варенье, мёд. Хлеб продавался в магазине в соседней деревне, выпекался где-то ещё, не в городе. Буханки были намного больше городских, всегда свежие и такие вкусные… Хлеб нам доставался редко. За ним надо было идти три километра и угадать время его привоза. Однажды бабушка взяла меня с собой в этот магазин.
Магазин меня разочаровал. Маленькая комнатка с длинными полками, заваленными на нашу удачу хлебом (не зря шли!), огромная очередь. Теснота, шум. Ругань смех, мат. Пришлось ждать и томиться, повиснув на руке своей любимой ненаглядной бабушки. В магазине я для себя ничего не высмотрела. На верхней полке в банке – монолитный комок слипшейся карамели. Даже просить не стала. И селёдка.
Иногда приезжали родители и привозили что-нибудь вкусное. Конфетки, сахар, ещё какие-то «городские» продукты. До сих пор люблю молоко с сахаром вприкуску, а сейчас молочко можно и слегка подогреть в микроволновке – ещё вкуснее, только молоко не то…, да и сахар не тот, легко растворимый, я даже не знаю, есть ли сейчас такой, как тогда в советском детстве, он не растворялся, наверное, даже в кислоте. Его можно было грызть, обсасывать и хрумкать долго-долго.
Как я всегда ждала родителей!
Между городом и деревней пятнадцать километров. Даже после самого маленького дождика эти километры становились непроходимыми. В те дни, когда тётя Нина объявляла мне, что сегодня приедут родители, дождь становился моим врагом. Я так переживала и волновалась за них! Дорога размокала и приглашала к себе на долгую побывку в определённых местах. Когда они, наконец, намучавшись, приезжали, рассказывали: Сели в Щечёнках, ели выбрались. Или: сидели в Селезнёвщине. А Селезнёвщина видна с крыльца! Она за рекой, тянется вдоль большака и заканчивается на съезде на узкую дорогу к нашей деревне. Ещё надо было преодолеть и эту коварную дорогу!
Какой радостью было для меня увидеть, наконец, на ней белую машину! Я, прыгая от радости, бежала навстречу.
Сейчас большак заасфальтирован, по нему весело весь день катается автобус, возит в эти деревни с загадочными названиями малочисленных и редко выезжающих местных жителей и дачников. А маленькая дорога от Селезнёвщины до нашей Сушковщины, наверное, всё такая же… непроходимая. Бабушка говорила Шушкоувщина.
Однажды я ждала их весь день…
Они приехали поздней ночью, но я ещё не спала. Услышала родные голоса! Не поверила своему счастью. Их уже никто не ждал.
Быстро собрали ужин. Резкий круг света над столом, на столе огромная сковородка с шумной толстой яичницей. Яйца разбивали наспех, небрежно. Какие-то разбились и растеклись в ароматном свином жире как солнечные лужицы, а какие-то сохранили форму маленьких выпуклых солнышек. Плотно с солнышками и с лужицами спаяны прозрачные кусочки прожаренного сала. А запах… Всё вместе пахло добром, большой дружной семьёй. В тот момент так оно и было.
Ели все вместе, из одной сковородки с толстыми, тоже наспех нарезанными неровными полосками хлеба. Но я была в столь нежном возрасте, что ну не могла! есть это жирное чудо. Отдельно подавался лук длинными плотными ярко зелёными пучками, тоже мне несъедобно. Взрослые чокались маленькими гранёными стаканчиками, оживлённо радовались встрече, родственному единению, своим шуткам.
Голодная, но счастливая, в предвкушении радости видеть маму весь завтрашний день, я ушла спать.
Когда мама приезжала, она не бросалась немедленно меня целовать и обнимать. Я могла только смотреть со стороны, как она здоровается, шутит с Ниной, с мальчишками. Она приезжала как будто не ко мне, а просто для времяпрепровождения, приезжала с мужем к его родственникам. Никогда не обняла, не прижала к себе, не посмотрела в глаза. Она никогда не спрашивала меня, как я живу, чем занимаюсь, где я сплю, что ем, хватает ли мне одежды, не нужно ли привезти чего-либо. Как будто меня вообще не было. Её приезды всегда были большим счастьем и болью, большой душевной обидой. Я так ждала её, так ждала… А она приезжала и не видела меня, не замечала.