ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
А люди? Ну, на что мне люди?
Георгий Иванов
Вовеки добрым людям будет плохо,
А негодяям - хорошо;
--------------------------------------------
И будет сильный слабыми питаться,
Голодный нищий будет у богатых
Слугою и работником; в любой
Общественной формации, везде -
Где полюс иль экватор – вечно будет
Так до поры, пока земли приюта
И света солнца люди не лишатся.
Дж. Леопарди, пер. А. Ахматовой.
Как мудро выразился Бродский: "...коль суждено тебе в империи родиться, нужно жить в провинции у моря..." И вот я живу летом в провинции у Черного моря. Раньше я принимал утверждение мудрецов о том, что, куда бы человек ни поехал, он везет с собой самого себя, свою судьбу, свои заботы и горести, и от перемены мест пребывания их сумма не меняется. И нигде в этом мире нет человеку спасения и покоя. Теперь кажется, что бывает по-разному. Есть исключения.
У моря сбрасываю со своих плеч самого себя, становлюсь другим. Меняется жизнь. Ее наполняют другие краски и ощущения. Я живу там один, и, кажется, нет лучшей жизни. Вот только поездку плохо переношу. Нервничаю. Билет. Добыть нижнее место. Представляю себе грохот колес и очень беспокойную ночь.
Холодом продувает из окна, а тут еще паспортный и таможенный контроль в Белгороде, потом те же украинские службы.
Я внушаю им полное доверие. Им совершенно ясно, что и документы у меня настоящие и ничего такого я не провожу. Жаловаться особенно нечего. Но все же ночь получается суматошной. Тревожно как то на душе.
Вот об этом, обо всем я и думал 20 апреля, собирая дорожную сумку, перед тем как отправиться на Курский вокзал, и занять свое место в поезде Москва-Керчь. По просьбе Леонида Михайловича, приглядывающего за моей квартирой в Крыму, в этот год еду немного раньше, чем в прошлом. За зиму была протечка. Требовался небольшой ремонт.
Вот сумка… Ну, что я там беру? Самый минимум: рубашки, носки, белье. И все же набирается: тащить эту сумку тяжеловато. От дома до автобусной остановки, потом до вагона метро, и дальше от метро до платформы, куда подается поезд. Меня беспокоит поясница, но что делать нести нужно.
Сумку с едой собирает Ася. Еды набирается много, я люблю во время поездки поесть.
Собрали, присели. Я перекрестился, сказал: с Богом! И поездка началась.
Добрались задолго до подачи поезда на посадку. Еще один признак моего беспокойства, связанного с поездкой. Пришлось какое-то время помаяться на платформе среди других отъезжающих. Холодный ветерок.
Я прижимаю Асю к себе. Мне кажется, ее курточка пропускает больше холода, чем допустимо. Да и носик у нее покраснел.
Но вот поезд вкатывается тихонько на платформу и тормозит, когда наш вагон появился чуть справа от нас. Бывает же, что и повезет. В вагон заходим одни из первых. Размещаю сумки, ставлю литровую бутылку минеральной воды на столик и мы с Асей выходим на платформу.
Не считаем нужным затягивать прощанье. И мы прощаемся, хотя до отхода поезда еще минут двадцать. Обычные мои напутствия: главное не нервничать, даже если завалится тот или другой экзамен в институте (она на заочном отделении), готовить дипломную работу. И главное: бросить курить и меньше пить.
- Обязательно!- Говорит она и смеется.
И я улыбаюсь. Хочу еще повредничать и попросить, чтобы она сдала десятки бутылок из под – пива. Она их скопила на лоджии. Но не говорю об этом. Черт с ними! Не время о них вспоминать.
- Ты сам там смотри, - говорит она,- береги себя и не привези по случаю чего- нибудь эдакого венерического. Не успеешь подумать, увидев фифочку на пляже, а оно тут как тут… Едешь ведь на все лето.
- Совет хорош и для тебя.
- Поедем вместе…Для полной безопасности.
Уходит еще пара минут на старую песню о том, что ей не подходит жаркое южное солнце. И эта мучительная поездка, которая выбивает ее из колеи холодом в вагоне с верной простудой, кучей других напастей. Я прижимаю ее к себе, мы целуемся, и я отпускаю ее на все четыре стороны. Смотрю, как она быстро уходит по перрону, напоминая птицу, выпущенную из клетки. У нее нет привычки раз или два обернуться, чтобы взмахнуть рукой. Как это делала Нина. Уходить - так уходить. Быстро шагая, думаю, она не задыхается, а, кажется, вздыхает с облегчением.
Я еще прохаживаюсь по перрону, смотрю на поднимающихся в вагон пассажиров, хочу угадать, кто будет моим попутчиком в купе. На целые сутки будет общее жилье для незнакомых людей, каждый из которых желает себе приятного путешествия. Я жду еще Таню или Свету. А может и обе придут. Они принесут посылку для передачи в Керчи их родителям: Леониду Петровичу, моему партнеру по шахматам, и Алине Сергеевне, его супруге.
Вскоре они появились, две приятные молодые женщины с хорошо упакованной коробкой. Таня старше, а Света моложе, с отделанным косметикой лицом и ярким шарфом на шее, что могло быть признаком не устоявшейся семейной жизни. Две воспитанные с детства милые улыбки. Как здоровье? Как самочувствие? Я не спрашиваю их о том же. Им по возрасту положено быть здоровыми и чувствовать себя отлично. Я спрашиваю, как перезимовали их папа и мама. Все, слава Богу.
Не спрашиваю и, что в коробке. Что-то же нужно будет ответить таможеннику, если он ни с того ни с сего обратит внимание и ткнет пальцем в эту коробку. Что в ней? Знаю, там не взрывчатка и не наркотики, а гостинцы к предстоящему дню рождения Алины Сергеевны. Что -то скажу. Мы прощаемся, и я поднимаюсь в вагон.
Бесшумно начинает поезд свой путь, и я тоже вздыхаю с облегчением. Каждый поворот колес уносит меня на юг к морю. Постукивание колес означало для меня не только тепло и яркое солнце, оно предвещало изменение жизненного ритма, разрыв и новое приобретение. Рутина жизни сжимает человека во времени и пространстве, ему становится все труднее дышать, думать, быть самим собой, отличаться лица не общим выраженьем. И вот открывается пространство, и время дает возможность иначе взглянуть на окружающий тебя мир.
Обычно, как ни манит к себе линия горизонта, она чаще всего остается недоступной человеку. Почти как одинокому дереву с пышными ветвями пригвожденному судьбой к одному единственному месту от посадки до того, как засохнет его последняя ветка.
***
Кроме меня в купе еще два пассажира: дама, невысокая, полная, в брюках и красивой коричневой накидке и молодой мужчина, полный, но еще не рыхлый с круглым подвижным лицом, на котором не было ничего запоминающегося. Она - Вера Дмитриевна, он - Александр.
Некоторое время смотрели на проплывающее за окном Подмосковье и прилепившиеся друг к другу особняки богачей. Будут прыгать в окна к соседу, когда придут брать. Пообщались с проводником: оправдали поездку билетами и приобрели пакеты с постельным бельем.
Теперь, по мнению Саши, можно было заняться делом, и он взял бразды правления в свои руки.
- Так. Перезнакомились. Теперь самое время выпить и за знакомство и за приятное путешествие. Кто что будет? У меня есть все.
- Так уж и все,- засомневался я.
- В пределах разумного. Водка Славянская мягкая, Путинка, Зверобой, джин. Ну, конечно же, коньячок. Может виски? Хотите?
- Да нет, - засмеялся я, - Спасибо. У вас с собой полный бар.
Наша спутница тоже отказалась. Саша был уже навеселе. Поезд отправлялся из Москвы во второй половине дня, и у него было достаточно времени, чтобы устроить хорошие проводы. Он попросил у Веры Дмитриевны мобильник и стал названивать своим московским друзьям, сообщая им важную новость, что он едет, и, справляясь об их самочувствии. Это продолжалось довольно долго и мне показалось, что он злоупотребляет добротой нашей спутницы, используя ее мобильник.
- Приезжал в Москву повстречаться с друзьями, покутить и повеселиться,- пояснил Саша свои звонки.
- И долго кутили?- Спросила Вера Дмитриевна.
- Почти неделю. Друзья и деловые партнеры. Они приезжали отдохнуть ко мне в Керчь. Знакомились немного с моими делами…
Оказалось, что он занимается кондитерскими изделиями. Потчует сластен среди женщин и детишек в Крыму и близлежащих областях, имеет на собственный патент на рецепт печенья. Разговор приобрел новое направление. Вера Дмитриевна тоже оказалась бизнес-леди. Она была совладелицей строительной компанией.
- А вы чем занимаетесь?- Спросил у меня Саша,- керчанин или едете в гости?
- Живу в Москве, но еду не в гости, а к себе домой. Вот такой казус.. Купил в поселке Аршинцево квартиру и вот использую ее в летние месяцы. Чтобы не пустовала. Да еще и осень прихватываю, до конца октября…
- Хороший поселок, лучший пригород Керчи, я там вырос. Парк, залив и пляж, а через Керченский пролив российская Тамань.
Поезд продвигался по расписанию. Серпухов, Тула, Орел. Убывало время, наступал вечер, за окном стало быстро темнеть, в купе включили свет. В Белгороде отработали российские службы. Ночь, граница, пошли украинские пограничники и таможенники. После этого можно было спокойно заснуть. Утром отсыпались. В купейном вагоне было не так много пассажиров. По два-три человека на купе. Никто никому не мешал, кроме девочки шести лет и такого же возраста мальчика, которые бегали по коридору вдоль полураскрытых дверей купе.
- Ну, давайте хоть немого выпьем. Да что же это? Всю дорогу упрашиваю, уговариваю. И что? Ни с места! Вы что трезвенники или язвенники? Признавайтесь!
Мы рассмеялись. Вот, подумал я, и что заставляет человека упорно и бескорыстно распространять добро, как он его понимает, на окружающих? Дама стойко отказалась и от питья и от еды. Она, видимо, была на диете. Я же не устоял и выпил и ним два коньяка, чтобы подержать компанию, чем доставил ему большое удовольствие.
Саша рассказывал о своих замыслах. Сейчас не приходится отвлекаться. Я все сделаю, чтобы взять от жизни, что хочу. И Клару (ей 12 лет) учу этому. В моем нынешнем загуле в Москве было все не просто. Решалась дилемма перебазирования из Керчи в Москву сейчас или чуть подождать . Для этого продать свой кондитерский бизнес на Украине и войти в гостиничное дело в Москве. Ему уже предлагают в администрацию гостиницы за 45 тысяч в месяц. Но… по столичной жизни этого маловато. У него жена и дочь.
- Я вот о чем подумал, - говорю, - вы еще активно добываете средства к жизни, в этом смысл. А меня интересуют не средства, сама жизнь. Сколько же тебе надо успеха, престижа, денег? Есть пределы твоего жизненного самовыражения и самоутверждения на земле? В чем смысл? Как проживать свое время? Почему так все сложно?
- Все просто,- сказал Саша,- больше средств - легче проживать. Остальное - от лукавого. Не рассуждать вообще, а рассчитывать каждый свой шаг для того, что выбрал, а шаг в сторону – расстрел. И не задумываться больше ни о чем. Иначе себя самого ни на что не хватит. Да, что я объясняю? Так все живут… Других я не знаю. Верно, Вера Дмитриевна?
-Не знаю, - был ее ответ, - что лучше: твердолобая прямолинейность карьеристов, ломающих себя и все кругом. Таких меньшинство. Или пассивность и пофигизм большинства, равнодушного к себе, к семьям и всему на свете. Меня донимают те, кто утруждают себя от сих до сих. И работают, как при социализме, и готовы довольствоваться минимумом. Перед поездкой в Москву был у меня с тремя молодыми ребятами. Был срочный заказ. За двойную плату просила поработать в субботу и воскресенье – все отказались. Скажу откровенно: пришлось обращаться к татарам. И заказ не потеряла, и они заработали, и я не осталась в накладе. Вот так…
- Так к чему же стремиться? В чем же счастье грешного на этой земле? – задал я провокационный вопрос
- Я думаю, что главное оставаться в согласии с самим собой, видеть близких здоровыми и хотя бы во что- нибудь верить.
- А для меня все ясно. Весь смысл и счастье – моя Клара. Вы бы на нее посмотрели – красавица, а станешь с ней разговаривать – уже сейчас умница. И с каждым днем умнее. Аж, страшно…
***
- Вы все нас пытаете… А сами то как считаете? Вы постарше нас будете. Как жили? Как живете? И как нужно жить?
- До Керчи еще далеко. Есть время и мне высказаться. Да только… Мы в разных весовых категориях. Разных не в смысле больше – меньше, а разных по тому, как мы понимаем, что такое хорошо, что плохо. Вы, два деловых целеустремленных человека. Вы понимаете друг друга с полуслова, я уже перестал быть вашим собратом . Посмотрите на Сашу. Не успел он сесть в поезд – последовал десяток звонков по мобильнику: Ну, как? Еду! Уже 20 километров проехал! Потом – уже 40… и так почти час вел Саша своих приятелей по железнодорожным путям. Правда, не по своему мобильнику, а по милости нашей дамы, уступившей ему свой…
- О чем вы? – запротестовала Вера Дмитриевна, - ерунда…
- Компенсирую спиртным… А вот с вами что? Депрессия? Вы неудачник? Сошли с дистанции? – Это Саша, - вы еще можете попытаться начать все сначала? В чем причина? Сколько женщин бросили вы и сколько бросили вас? Баланс не в вашу пользу? Не горюйте! Бедность? Завистники?
Ну, что было делать? Где было еще откровенничать, если не в купе с приятными людьми, с которыми ничего не связано и никогда больше не придется встретиться. Да еще с уймой времени, которое некуда деть, да еще после рюмки коньяка?
- В вашем характере, Саша, приятная черта – общительность. Это не часто встречается. У меня есть приятельница с таким же редким характером. Я иногда в полушутку говорю: ты можешь в любой сообществе людей, в любой среде, даже среди пингвинов, приспособиться и раствориться без остатка, а я наоборот, я, к сожалению или к счастью, с трудом растворяюсь и чаще всего выпадаю в осадок. Тем не менее, мы дружим уже пару десятков лет. Не знаю, что она находит во мне, а я обожаю ее за всегдашнюю готовность смеяться, за неистребимый оптимизм, за то, что у нее всегда все хорошо, что у нее, по меньшей мере пара сотен верных друзей. Если бы ты, ни с того, ни с сего ты занемогла, сказал я ей как –то, то среди твоих друзей были бы постоянные драки с синяками и кровоподтеками за священное право вынести из под тебя судно… Она смеется, но совсем не возражает. Ей уже около 60, она в молодости была коротко замужем за полковником. Последние десятилетия одна, у нее женихов как собак не резаных, на каждом переулке по дюжине, сватался даже итальянский граф и американский банкир, но она всех отвергает. Ей не нравится никто, зато нравится быть вечной невестой… Я не утомил вас своим рассказом?
- Нет –нет, - успокоила меня Вера Дмитриевна,-интересная, видимо, женщина…
- А не выпить ли нам по рюмке за ее здоровье, - предложил Саша. Пришлось согласиться
- Если вы заговорили о выпадении в осадок, то с друзьями и вообще в отношениях с людьми у вас, вероятно, напряженка… - заметила Вера Дмитриевна.
- Да и вообще, вы уводите в сторону. В чем же разность пролегла между пассажирами в нашем благословенном купе?
- В том, Саша, что разные образы мыслей, действий да и цели в жизни. У вас большие планы в готельном бизнесе, у Веры Дмитриевны фирма, люди, клиенты, стройматериалы, обороты, налоги. Да еще конкуренты… Стоять нельзя. Развиваться, расти во что бы то ни стало или разориться и исчезнуть. А это катастрофа… Крах смысла жизни многих лет. . Это как в спорте: бежать во что быто ни стало в одном направлении. Пусть не быстрее всех, но не отстать и не сойти с дистанции. Сойдешь – смерти подобно, на следующий день тебя никто узнавать не будет…
- Допустим… Ну, а вы? Где вы во время этого рокового забега?
- Я? Я в это время сижу в сторонке, наблюдаю, как с бегунов ручьями льется пот, как слабаки сходят с дистанции, как пара победителей получает призы, сулящие им доллары и евро, а сотни и тысячи падают в изнеможении после финиша, ручкой, ножкой не колышат. Чтобы отдышавшись, опять бежать в жалкой надежде поймать за хвост жар – птицу… Такова жизнь, такие люди. Успех, успех во что бы тони стало. Вот, что царит сейчас в нашей повседневной жизни.
- Вы не можете все время сидеть в сторонке, один в зрительном зале и наблюдать за жизнью людей на сцене. Не отделяется жизнь одного от всех. Иллюзия пытаться жить по - особому, на свой манер. В куче тесно и все разят локтями, но и одному, без людей можно рехнуться…
- О! Три куплета Георгия Иванова приведу вам, с которыми трудно поспорить. Они мне так нравятся, и знаю я их как верующий молитву «Отче наш? Кстати, о людях…
А люди? Ну, на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка…
Сидит торговка, ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Ну, а природа? Вот она природа:
То снег и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как завыванье комара.
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученье,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
Какой блеск! Идет мужик, ведет быка. Большей нелепости в глазах поэта трудно себе придумать. А любви мученье. А какая прелесть: искусства сладкий леденец. Вся программа жизни. Философ пишет о том же тома, а поэт все выражает в трех куплетах. Я особенно в восторге от сладкого леденца. Думаю, гениальное сочетание этих трех слов, жемчужина поэзии…
- Хорошо написано, но где же оптимизм? Все напрасно? – Спросила Вера Дмитриевна.
- Жизнь не очень оптимистична. Если пристально посмотреть и подумать, приходишь к выводу, что все, что делает человек бессмысленно и абсурдно. Можно бесконечно приводить примеры, подтверждающие это и крепко подумать, чтобы вспомнить рациональные действия, осмысленные и полезные для жизни самого человека, для других людей и сохранения окружающего мира.
- Ладно.- говорит Саша,- мы с Верой Дмитриевной в толпе людей, толкается, стремимся вырвать у людей и жизни то, чего у нас нет и то, что мы поклялись получить. А вы? Куда едете? Зачем? В чем сейчас смысл Вашей жизни?
- У вас, мне кажется, узкий прямой, рациональный путь, вы знаете, где чаемый финиш, и отвлечься от него значит уступить сантиметры конкуренту. Я могу смотреть вперед и по сторонам. И выбирать то, мне интересно, вольность и праздность дает возможность думать и находить лучшее, что создано богом вокруг меня. Летом я ухожу от московской суеты и погружаюсь в пространство солнца, моря и высокого синего неба и пытаюсь ощутить себя частицей этого мира, а не скопища людей с безумными глазами, стремящихся к благам, которые я благами не считаю.
- Скучна такая жизнь. Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день идет за них на бой. Кто это сказал? Кажется, Гете?
- Да, он. Но это не то же самое, что, бой за «зеленью», богатством. Представьте себе ежедневный бой, беспокойные ночи, напряжение всех сил. Многие с любого уровня срываются и катятся вниз. Вам повезло, вы изловчились, у вас к 50 годам успешное дело, десяток миллионов долларов и особняк в Лондоне. Но зато расшатались нервы, барахлит печень, сердце и никто ни за что не в силах это изменить. Вас окружают родственники, которые только того и ждут… Добытого всей вашей жизнью. Возмущение, ярость. А что делать? Конечность - причина абсурдности всех усилий. Скупой рыцарь Пушкина вспоминает о наследнике:
Он расточит… А по какому праву?
Мне разве даром все досталось?
Кто знает, сколько горьких воздержаний
Обузданных страстей, тяжелых дум
Дневных забот, ночей бессонных мне
Все это стоило?
Нет, выстрадай сперва себе богатство
А там посмотрим, станет ли несчастный
То расточать, что кровью приобрел.
Но, эти горькие слова ничего изменить не могут. Все, что добывалось всю жизнь, проматывается прыщавыми племянниками, дело гибнет, и его захватывают конкуренты. Все идет прахом. Мне, грешному, нравится смотреть, когда лопаются разноцветные надувные шарики и остаются только клочки сморщеной резины. Но, злорадства, как и жалости, нет. Таков человек с его ненасытностью к власти и деньгам. Лучше не участвовать. Уйти, бежать со сцены, когда обеспечишь себя самым необходимым… Получаешь великое благо думать и говорить о не материальном, а о духовном, простите, высоком. Не о явлении, а о смысле. Вот только говорить о высоком мало кто хочет
Возражений не последовало. Хотя, думаю , и Саша и Вера Дмитриевна не были согласны со мной, у них были свои аргументы. Но стук колес убаюкивал, спорить не хотелось.
***
Поезд замедлил ход. Приближалась станция. Это оказался Мелитополь. Как мне нравится это слово: «Ме-ли» да еще и «то-поль». Какая- то музыкальная фраза слышится мне в звучании этого слова. И что интересно. Я нигде не видел такого изобилия плодов земли как здесь. Летом - ведра вишен, черешни, слив. И каких! Господи! Вы нигде не увидите такой черешни только что сорванной с дерева. А осень вообще великолепна: вдоль платформы навалом дынь, груш, ведерки орехов, пакеты орехов уже чищенных для особенно ленивых проезжающих.
Но меня особенно поражают другие плоды. Болгарские перцы мелитопольского разлива! Крупные, мясистые, упругие, поразительной свежести. Красные и желтые с блестящим отливом. Мне особенно нравятся желтые. Я в них просто бескорыстно влюблен. Я как-то спустился на платформу и сразу заприметил бабку с ведерком желтых. Она была у соседнего вагона, и я подумал: если не перехватят - мои! Нет, не перехватили. Подбежала к нам, чуть растрепанная с выпученными глазами. У нее вареная картошка присыпанная укропчиком.
- Еще горячая, только что из печки..- Говорит
Покупаю три крупных клубня и поднимаюсь в тамбур, используя последние пару минут перед отходом поезда, чтобы еще раз взглянуть на мечущихся продавцов на платформе и небольшой рынок у здания вокзала.
В купе мои спутники отказались от картошки: Саша пытался задремать на верхней полке, а дама углубилась в чтение. Я тоже лег и попытался забыться под стук колес, но сон не шел… Не мог избавиться от мыслей ни с того, ни с сего лезших в голову. Ах, Мелитополь, Мелитополь. О невероятном обилии даров природы я упоминал. А еще здесь замечательная толпа людей: быстрых и голосистых, в речи которых мягкое русское наречие переплетается с украинским говором, образуя звуки и выражения, вобравших в себя очарование обоих славянских языков.
Вспомнилось еще, что этот городок подарил стране двух мальчишек, которые росли, росли, вбирали в себя грехи и достоинства прошлого века и выросли: один в сталинского заплечных дел мастера П. Судоплатова, а второй в выдающегося кинорежиссера Г.Чухрая. Начнем с первого. В начале тридцатых Судоплатова внедрили с среду украинских националистов во главе с Коновальцем. Молодому нелегалу удалось завоевать полное доверие и дружеское расположение этого лидера ОУН. Они вместе гуляли по улицам Берлина, ходили в оперу, а когда Коновальцу нужно было поехать в инспекционную поездку в Париж и Вену, Коновалец взял с собой молодого соратника и друга, что давало дополнительную возможность получить информацию об организации и действиях украинских эмигрантских организациях. После этого Судоплатов вернулся в Москву, где получил Орден Красного Знамени.
В ноябре 1937года Ежов вызвал Судоплатова к себе и повез его в Кремль. Судоплатову было 30 лет, он впервые должен был встретиться со Сталиным. После рукопожатия он не мог от волнения прийти в себя и только после ласкового ободрения вождя смог взять себя в руки и связать пару мыслей об украинских националистах в Германии других странах Европы. Какие же предложения? Что же делать? Сталин дал неделю на раздумья и разработки конструктивного предложения. Через неделю вновь собрались у вождя и приняли мудрое решение: ликвидировать Коновальца – одного из лидеров ОУН, с которым Судоплатову удалось сблизиться и подружиться. Вождь посоветовал учесть и использовать особенности, привычки Коновальца для успешного выполнения ответственного задания. Шоколадные конфеты любит грозный глава боевой организации украинских националистов, доложил Судоплатов, изучивший привычки и вкусы своего старшего по возрасту «друга». Потом оказалось, что эту слабость врага вполне можно было использовать специалистами с Лубянки. В заключение совещания, вспоминает в мемуарах Судоплатов, Сталин спросил, понимает ли он значение выполнения полученного задания. В ответ он услышал, что молодой чекист жизни не пожалеет ради выполнения поручения партии.
23 мая 1938 года роковая встреча с Коновальцем состоялась в ресторане «Атланта» в Роттердаме, куда Судоплатов прибыл на грузовом судне, где он считался связистом. После приветствия и короткой беседы Судоплатов предложил встретиться позже, поскольку сейчас ему нужно срочно вернуться на судно. Перед уходом Судоплатов положил на стол перед Коновальцем адскую машину, упрятанную в коробку шоколадных конфет. Когда Судоплатов выходил из магазина в ближайшем переулке в новой шляпе и плаще, он услышал хлопок, унесший его «друга в мир иной. Задание партии было успешно выполнено.
Вторая поездка к вождю состоялась в 1939 году. Теперь уже с Берией. Принималось решение об убийстве Троцкого. Судоплатов вместе с Эйтингоном получили задание организовать эту «акцию», как деликатно выражался вождь. Опять тот же почерк чекистов. Меркадеру поручили втереться в доверие к Троцкому и исполнить задание партии во славу мирового пролетариата. На этот раз личному врагу Сталина ледорубом размозжили череп. Это только два самых громких достижений выросшего мелитопольского мальчика. Убийства всяких там перебежчиков, двойных агентов, видных деятелей русской эмиграции можно и не считать.
Поезд не спешил. Восточный Крым казался бесконечным. Под монотонный стук колес продолжали проплывать затянутые легкой дымкой горизонты, а мысли возвращались к делам человеческим. Есть ли равновесие среди людей? Возвращается ли посеянное? Плохое и хорошее. Начнем с плохого. Кажется, возмездие не дремлет. Часто те, кто отсекал головы, сами их складывали, не вызывая к себе ни жалости, ни сочувствия. Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, десятки высших чинов Лубянки, следователи, пытавшие невинных людей – почти все последовали за своими жертвами. Вспоминаются еще ... и Тухачевский, убивавших моряков в Кронштадте и травившие газом бунтовавших тамбовских крестьян. Но сеть возмездия совсем не мелкая, черпает далеко не всех, многие проскальзывают через нее, проживают жизнь благополучно и умирают в своей постели. А что же наш герой Судоплатов, обещавший вождю жизнь свою положить ради выполнения кровавых заданий партии? Он тоже поплатился за свои убийства, но ему дорого стоило проскочить через сетку возмездия и ему все же удалось умереть в своей постели.
Его арестовали в 1953 году в связи с делом Берии. Осудили в 1958 году на 15 лет тюремного заключения, которые он отсидел от звонка до звонка. Не расстреляли его вместе с Берией в связи с принятым поведением на допросах. Его не били, но бесконечными допросами не давали спать. Он принял тактику ничего не отвечать на вопросы, полностью отказался от еды, что привело его в полное оцепенение, молчание, неподвижность. Вызвали врача и его на носилках перенесли в больничный блок, где еще до помещения в палату его избили, как он считал, уголовники. В палате он был в полубессознательном состоянии, его стали кормить насильно. 33 обращения он направил в разные инстанции, доказывая свою невиновность . Ни на одно из них он не получил ответа. Ирония судьбы: Меркадер, убийца Троцкого, отсидел в Мексике 20 лет тюрьмы. После освобождения он был с почетом принят в Москве. Узнав, что его подельники Судоплатов и Эйтинген все еще находятся в немилости, он ходатайствовал перед правительством об их реабилитации. Убийцам пришлось пострадать. Иногда все же справедливость дает о себе знать.
В конце размышлений, что то должно успокоить сердце. Мне придало оптимизма воспоминание о другом выходце из Мелитополя – Г.Чухрае, его «Сорок первом» и «Балладе о солдате». Я вспоминал эпизоды из этих фильмов, и у меня крепло ощущение, что есть другой мир, светлый и добрый, вселяющий надежду.
***
Поезд продвигался совсем тихо. За окном были пригороды Керчи, залитые ярким, но все еще прохладным солнцем. А вот и новенькое строение вокзала. Приезжающие толпились у окон вагона, а толпа встречающих заволновалась и задвигалась на перроне, пытаясь в окнах распознать своих близких. Так началось мое очередное радостное одиночество у самого синего Черного моря.
Короткая встреча на вокзале. Такси. И вот я у двери всю зиму ожидавшей. Все ли в ней в порядке? Нажимаю на выключатель. Свет есть. Уже хорошо. Без чая не останусь. Но для чая нужна еще, как минимум вода. Осмотрел комнаты. Выглядели такими же, какими я их оставил в октябре прошлого года. Теперь что с водой? До конца открыл предохранительный кран, которым я прошлой осенью перекрывал поступление воды в квартиру. Никакого движения: воды нет ни на кухне, ни в ванной. Если отключили все дома, это еще ничего, дадут, возможно, даже завтра. Хуже, если только меня. Тогда придется идти, просить и объясняться. Ладно, разберемся. Слава Богу, в ванной два ведра с водой для технических нужд, которой я запасся, когда уезжал осенью в Москву.
Зашел в большую комнату. Квадратная, светлая, с двумя большими окнами, одно через дорогу, ведущую к морю смотрит в парк, второе выходит на высокие акации, растущие во дворе. В комнате все на месте. Письменный стол перед окном, два дивана, кресла, стулья, столик перед диваном. Очень все просто.
Во второй комнате, где я собственно и обитаю, шкаф, диван, круглый стол, рядом кресло, сидя в котором я или читаю или смотрю телевизор. Он установлен в углу рядом с дверью на балкон. В этой комнате вокруг телевизора относительно много книг. Они и на тумбочке рядом с ним, и на стуле, и просто стопками по на простеленных газетках на полу. Включил приемник «Сони. Функционирует. Включил телевизор - эфир меня тоже признал. Великолепно. Завершен долгий путь и я на месте. Можно начинать южный период.
Утром нужно было еще вписаться, вжиться в новое место пребывания. Втиснуться в окружающий меня новый человеческий мир, чтобы на меня смотрели не как «на новые ворота», а как на примелькавшуюся фигуру не вызывающую особого интереса. Не такой уж я и новый, уже мелькал в прошлогоднее освещенное солнцем время. За зиму все подзабылось. Вместо меня здесь было пустое никем не занятое пространство.
На вокзале договорились, что мой первый шахматный визит к Юрию Леонидовичу состоится на следующий день, в три часа. И вот приближаются уже эти три часа. Чтобы прийти к трем мне необходимо минут пятнадцать, а я выхожу значительно раньше. Я иду парк. На другой его стороне есть дом с садом, в беседке которого мы играем в шахматы. Спешить некуда, иду медленно, даже присаживаюсь на скамейку на пустынной центральной аллее. Напротив меня через широкую цветочную клумбу сидят только две молодых мамы с колясками да преклонного возраста пара, поднявшись с пляжа по каменной лестнице, направляется к Центральному входу. Не огорчаюсь даже рад пустынности парка. В этот первый день я встречаюсь с ним один на один. Смотрю во все глаза: на свисающие над аллеей ветки туи, на деревья, высокие, густые, чуть склоненные над аллеей. Ветер с моря, еще прохладный и порывистый, врывался ярко зеленую листву ветвей и ворошил их, гнул в разные стороны, они накоротке поддавались ему, гнулись и тут же напоенные весенними соками возвращались на свое законное место. Густая зелень листвы шумела, трепетала, покорно следуя за ветвями, сливаясь в единую подвижную массу. Как завораживающе! Век бы любовался этой весенней игрой воздуха, такой простой и прекрасной.
Пора вставать и продолжать свой короткий путь. Дальше прохожу вдоль большого спортзала, затем мимо входа в детский санаторий. Здесь огромные акации с толстыми искривившимися стволами. А кроны! Смотрю на них. Они устремились в высокое синее небо и слились с ним. В это трудно поверить, но эти кроны так устремились вверх, что достигли белых кучевых облаков. Вот какое чудо. Я впитываю в себя все это пространство, его вечную простоту и волшебство. Только здесь мне каждый раз открывается, как прекрасен мир.
Ровно в три я подхожу к железным воротам и открываю калитку. Справа белая стена дома, крыльцо. А слева! Боже мой, что я вижу слева! Ряд невысоких персиковых деревьев, украшенных небольшими букетами нежных розовых цветов. Такая красота, что у меня перехватило дыхание. Такая красота, видимо, существует только в раю, подумал я. Мой восторг прервал громкий басистый лай. Мне навстречу нехотя выбежала овчарка и, приблизившись ко мне, завиляла хвостом, узнав во мне своего. Вот, подумал я радостно, есть же на свете живое существо, испытывающее ко мне бескорыстное дружеское чувство.
Продолжение следует.