Пред глазами Николая нестройные ряды серых, коричневых и жёлтых домов, меж ними ползают чёрные автомобили и зелёные трамваи - знакомый с детства неровный холст старого города. Николай стоит на покатой, изредка громыхающей под ботинками крыше дома – того дома, в котором он работает уже шестнадцать лет. Руки расправлены, словно хотят они поймать не что-нибудь, а ветер – беспокойный странник уже готов сдаться, затрепетать в западне. Николай подходит к краю обрыва, к краю крыши – делает шаг навстречу городу. Ещё чуть-чуть, и он сорвётся. Но нет, стоит крепко, уверенно. Кричит: «Ненавижу! Ненавижу тебя!»
Погрузив руки в широченную пасть портфеля, Николай достаёт небольшое квадратное зеркало – оно приветственно выбрасывает несколько искр навстречу солнечным лучам. Николай держит зеркало в правой руке, смотрит на отражённое, немного подрагивающее небо - подносит его к лицу. Ещё чуть-чуть, и будет виден чей-то взгляд. Отчего-то есть уверенность, что взгляд будет чужой – непременно холодный, злой. Звенит будильник.
Очнувшись... Проснувшись, Николай почувствовал внутри себя приступ редкостной злобы - не леность заволокла его сознание, ни сладостная дрёма надумала рассказать ещё один сон, а распаляющийся гнев забарабанил у него в ушах, призывая к решительному действию – Бог весть какому пока, но однозначно праведному, отрывисто резкому, единым криком сбирающему армию, рвущемуся к расправе над недругом...
Ох, опять задремал! Николай отрицательно покачал головой, отказывая сну, желая сбросить с себя его остатки – откинул ватное одеяло, уселся на краю кровати. Нет, право, необходимо было что-то предпринимать. Один и тот же сон назойливым комаром прилетал к Николаю вот уже седьмую ночь – пищал, мешал, не давал… уснуть, погрузиться с наслаждением в сновидение не столь опостылевшее, - обычное, спокойное. Всякий раз пред пробуждением вредное насекомое, носитель кошмара проникал в мозг Николая, размазывался там из раза в раз одним нелепым сюжетом, который и приводил в конце концов к тревожной, а теперь и озлобленной встрече с явью. Вглядываясь в собственные прищуренные глаза – с поволокой пыли, покрывшей зеркало в ванной комнате, - Николай раздумывал, как он может справиться с этой нелепой задачей – изменить, а лучше отменить застрявший в нём сон. Коль треклятое сновидение объявляется в одно и тоже время, пред пробуждением, может, ставить будильник на несколько минут раньше? Чтоб тот, разбудив ратников мозга, направил их на борьбу с непрошеным гостем и, обрубив ползучую гидру, покончил, раз и навсегда…
Николай понял, что он занят наистраннейшим делом – бодает самого себя. Господи, опять уснул! – уткнулся лбом в зеркало.
«Кого «ненавижу»? Кому я во сне кричу эти слова?.. Зачем мне понадобилось зеркало на крыше?.. Что всё это значит?.. - Николай вышел из ванной комнаты, побрёл в гостиную, в задумчивости стал рассматривать шевелящийся городской пейзаж за окном. – И, главное, доколе всё это будет продолжаться?!»
Механически совершая обряд, коему посвящалось часть каждого утра пред выходом на службу, – одеться, умыться, подушиться, собрать портфель (самопишущее перо, bloc-notes, зеркало, кусок вчерашнего пирога) – Николай не прекращал терзать себя раздумьями – о том, как всё же сладить с опостылевшим сновидением: «...Или сделать так, чтоб будильник прозвенел не раньше, а чуть позже?.. Чтоб на смену глупому сну пришёл сон другой?.. Ну, или чтобы повторяющийся сон хотя бы завершился – сам собой, без помощи будильника?.. А может... Сон больше не явится?..»
Невыносимо долго уходящий день рассказывал свою историю путано, скучно, невнятно – всё оттого, что Николай был занят не обычными своими делами, которые требует от него служба, а надоедающими уже раздумьями о том, как всё же справиться с тягостным сновидением, лишь изредка отвлекаясь на монотонное и бессмысленное разглядывание бумаг реляций и приказов по ведомству – которыми был нагружен весь рабочий стол.
Дождавшись всё же – того, что уже казалось невозможным, недостижимым, а именно, окончания рабочего дня, Николай поспешил домой – подводить стрелку будильника, ждать встречи со сновидением - которому уготовано было нежданное для него испытание.
Солнце уже карабкается по небу, распускается всё больше и больше – живым слепящим цветком. Пред глазами хорошо знакомая картина, насыщенная, сдобренная самыми яркими красками. Николай стоит на блестящей крыше дома, отлакированной только что прошедшим дождём. Подходит к краю крыши – смотрит на ещё дремлющие улицы. Кричит: «Ненавижу! Ненавижу тебя!» Погрузив руки в портфель, достаёт квадратное зеркало. Поднимает его над головой словно икону – чтоб солнце, обращённое к нему своим сияющим лицом, возрадовалось свету, исходящему от образа... Или, нет, поднимает словно ловушку для солнца, – чтоб то попалось, запуталось в западне... Звенит будильник.
Не опуская рук, Николай с изумлением смотрит на портфель, из которого доносится покрикивания будильника. Покатая крыша, город внизу – ничего не переменилось, пробуждения не последовало. Взор обращается туда, где город стремится к встрече с небом, – над полоской горизонта видны несколько чёрных точек. Они приближаются, увеличиваются – стремительно, и оттого пугающе. Кто это? Что это? Огромные перелётные птицы? Злобные коварные гарпии? Вражеские аэропланы? Вражеские аэропланы! Они... Они ведомы человеком, который стоит на крыше самого высокого в городе дома – военного ведомства. Стоит с зеркалом, отражающем лучи света, приманивающем недруга.
В тот момент, когда авиабомбы камнепадом устремляются к земле, к уличному булыжнику, к траве парков, к железу крыш, в тот момент, когда армия Врага, давно уже взявшая на вооружение помимо аэропланов гипноз, психиатрию, колдовство, электричество и шаманизм, Николай падает – закрыв глаза, сжав от боли кулаки, потеряв сознание - одна из первых бомб разрывает, поджигает железную бумагу крыши у него под ногами.
Николай вновь будто спит. Ему будто вновь что-то снится.