Я увидел в зеркале свою руку и узнал ее.
Это была рука моего отца.
Я стоял в прихожей своей квартиры напротив большого, в рост человека, зеркала, но стоял так близко, что мог видеть только часть себя. А именно – свою руку.
Это была рука отца, такая, какой я увидел ее очень давно, двадцать пять лет тому назад. Я пришел к нему на работу в секретной части какого-то завода, которого теперь давно уже нет. Он налил мне чаю, достал из тумбочки коробочку с леденцами и положил руку на стол. Кожа на руке была испещрена сеточкой мелких морщинок, видно было, что она потеряла эластичность, высохла, сморщилась. Ноготь на большом пальце был плоский, серо-желтый, медленно росший и оттого редко подстригаемый, он вырос длиннее, чем остальные ногти на руке.
Тогда я понял, что отец постарел. Я машинально погладил его руку и положил свою ладонь поверх его ладони. Отец, профессиональный военный, посмотрел на меня с удивлением, но руку не убрал. А я через некоторое время почувствовал тепло, идущее от его ладони. И я подумал, что отец старый, но еще живой. Так сидели мы несколько минут. Я не стал пить чай, поднялся и вышел. Проходя по улице мимо его кабинета, я не удержался и заглянул в окно. Отец по-прежнему сидел за столом. Он прихлебывал чай, держа кружку левой рукой, а правая так и осталась неподвижно лежать на столе, словно ее парализовало.
Я никогда не вспоминал этот эпизод. И вот сегодня я увидел в зеркале его руку. Но теперь она была моей.
Рука в зеркале двумя пальцами невесомо держала сигаретку. Это была моя сигарета, я собирался закурить, выйдя на улицу. Отец к тому времени, когда я увидел его руку, не курил больше двадцати лет. Он бросил в тот год, когда я пошел в первый класс; мы жили на съемной квартире, хозяйка была категорически против табачного дыма. Найти квартиру было очень трудно, отец решил, что проще бросить.
Мой отец был очень волевой человек. Я бы гордился этим, если бы не чувство, что всю волю он забрал себе, не оставив мне ни капельки. Я вот так и не бросил… Я не бросил ничего, что следовало бы.
Внешне я не похож на отца, лицом я уродился в мать. Но теперь, если бы у меня могли возникнуть сомнения насчет его отцовства, я был бы уверен, что я его сын. Потому что у меня его руки. С сеточкой морщин, с кожей, потерявшей эластичность, с отросшим ногтем на большом пальце...
Пальцы на моей руке помяли сигарету. Я вставил ее в рот, бережно зажав краешек кончиками губ. Так, с сигаретой во рту, я прошел к лифту, спустился вниз, закурил еще в подъезде.
Обычно я не закуриваю в подъезде, но в этот раз не смог удержаться.