Он не понимал, почему здесь сидит, и уйти не мог, что-то мешало. Ну, встретилась непонятная девчонка. Сколько их таких! Все они с причудинкой, где парень — в лоб, они — окольные пути ищут. Неясно другое: если она сирота, то какую мать разыскивает? Не умершую же? Обалдеть можно.
— Ты, наверное, голодна? — догадался Валя.
— Нет, почти наелась, — смущенно улыбнулась Юля. — Вчера утром один старичок булку с яблоком дал.
Валя вскочил на ноги и растерянно вымолвил:
— И у нас ничего нет.
Юля тоже поднялась, оказавшись на полголовы ниже.
— А мне ничего не надо. Я пойду, — её губы дрогнули в принужденной улыбке.
Она пошла вверх по ступенькам, наклонив голову, словно высматривая потерянную вещь. Валя догнал и пошел рядом.
— Куда же ты пойдешь?
— Не знаю, — безразлично бросила Юля. И такое равнодушие было в ее голосе, что Валя поверил и ужаснулся, на миг представив себя на её месте.
— Но так же нельзя! Что за девчонка! Надо, наверное, пойти в милицию, написать заявление на розыск матери. Они найдут. Ты, хоть фамилию знаешь?
— Как ты не понимаешь, мне нельзя в милицию. Я сбежала из ПТУ. Не обычное ПТУ, а специальное. Понимаешь? Это похуже колонии. В столовую строем, на прогулку строем. Воспитатели звери. За не так сказанное слово — в дисциплинарную комнату, это они так карцер называют. Э-э, да ты ничего не поймешь.
— Подожди, не беги. Да стой ты! Я на пляже ребят оставил, одежду. Давай вернемся к ним, посоветуемся, может, что сообразим. Да ты не бойся, ребята хорошие, мои друзья. Осенью нам в десятый класс.
— Я не пойду, — твердо ответила Юля, не останавливаясь.
Её понять было можно, поэтому Валя сказал:
— Тогда подожди минут пять, я быстро за шмотками смотаюсь. Да не торчи на солнцепеке, стань под дубки, солнечный удар хватит.
— Как это? — наивно спросила она, приостанавливаясь.
— Ты что, никогда не слышала? Кто долго стоит под солнцем, может удар схлопотать.
— От кого? — недоверчиво поглядела Юля.
Валя недоуменно посмотрел на нее. Придуряется? Нет, не похоже.
— От солнца, — терпеливо пояснил он. — Так говорят. Правда, я ни разу не видел, но в это верю. Ещё бы, так печет. Стой и никуда не уходи, я мигом.
Она послушно прошла по пыльной траве в дрожащую тень дубочка, а он, побежал вниз к друзьям, которые встретили возмущенными криками.
— Ты где пропадал?
— А пирожки где? Мы же видели Юдина! Он сказал, что купил тебе шесть пирожков. Где наши четыре? Кончай шутить!
— Да подождите вы! Я отдал одной девчонке. Голодная была.
— А я какой? — зло завопил Толя. — У меня уже внутри колики от голода! Подыхай тут из-за тебя, да?
— Она из детдома. Приехала мать разыскивать, а где она живет — не знает. Чего делать, пацаны? Я ее наверху оставил. Ждет.
Толя схватился за живот и упал на песок, дрыгая длинными ногами.
— Умора! Чего делать не знает! Боря, подскажи. Ну, теленок! У тебя же хаза свободная, волоки туда и пусть из тебя мужчину сделает. У нас ты один невинностью страдаешь. Вот подфартило олуху! Он еще раздумывает, советы спрашивает. Иди быстрее, пока не сбежала.
— Я же серьёзно.
— И мы не шутим, — развел руками Толя.
Валя понял, что от них проку не будет, зациклились на своем. Натянул джинсы, кроссовки на босую ногу, и побежал вверх, засовывая носки в карманы.
Юли на месте не было. Валя осмотрелся по сторонам в поисках черного силуэта, но всюду были разноцветные летние платья, или призывно завлекающие кокетливые купальники. Валя побежал вперед по дороге до автобусной диспетчерской навстречу, всё идущим на пляж, людям. Не могла она так быстро уйти. Говорят же: сквозь землю провалилась. Словно ее и не было. Лишь неприятное чувство голода связывало исчезнувшую девушку и пять пирожков.
Можно было бы вернуться к ребятам, но предстоящие насмешки и остро подсасывающий желудок подтолкнули его к автобусной остановке. Дома ждали борщ и любимые голубцы. Мама всегда перед отъездом наготавливала впрок, чтобы ему хватило на три дня, пока не вернется.
Отчетливо представилась последовательность приготовлений к обеду: вот он отливает в эмалированную миску три половника борща, в другую два голубца, нет, лучше три, и ставит всё на плиту. И когда он, отяжелевший, встанет из-за стола, можно будет снова вернуться на пляж, хотя бы к Юдину, обещал с девчонкой познакомить.
А Юля? Где она сейчас ходит? Голодная, с неустроенной судьбой. Из ПТУ сбежала. Дурная. У нас почти все мальчишки в ПТУ ушли, и ничего. Главное, быть вместе и не пасовать перед старшекурсниками. У девчонок, наверное, всё по-другому. Непонятно, зачем строем ходить? Может, ещё и песни поют, как солдаты? Ребята об этом ничего не рассказывали.
Он ещё раз представил себя на месте Юли: вот он побежал вниз, а она повернулась и быстро пошла по дороге, единственной, ведущей в город, идти по другим ей не было смысла. Зачем ей скрываться от него? Да, за это время, пока он бегал и разговаривал, она вполне могла пройти расстояние до автобусной остановки и, тем более, если автобус сразу подошел, скрыться из его поля зрения. А не могло случиться что-то невероятное, неучтенное им, и Юля сейчас стоит под дубками и ждет его, а он катит от нее со скоростью сорок километров в час.
Валя выскочил из автобуса на остановке и перебежал улицу. Попутного автобуса долго не было. И он стал злиться на свой характер. Вечно ему кажется то, чего нет. То на уроке придет в голову, что не выключил электроплиту, когда снимал чайник, или кран с горячей водой оставил открытым, потому что с вечера воду отключили, а ему надо было тарелку вымыть, мать не любит, когда он оставляет посуду грязной.
Вот и сейчас, зачем-то надо возвращаться, когда вполне очевидно, что она уже давно уехала, а при ее глупости, могла и в другую сторону уйти, мамочку разыскивать. Как же она найдет, если в лицо не знает, и где искать, представления не имеет. Да, нелегко ей. Подъехал автобус, и он, переборов себя, поднялся в салон. Не так уж далеко уехал, две остановки, для очистки совести можно и вернуться, убедиться, что её нигде нет, и зайти за ребятами, они, наверное, тоже захотят домой. Вместе веселей.
Выйдя из автобуса вместе с шумными семействами, спешащими на пляж, он начал посматривать, не мелькнет ли где черный силуэт. Встречный поток был намного слабее, но в этой массе людей легко можно было затеряться. Кто на ходу стягивал с себя рубашку, чтобы немедленно, не теряя времени, начать загорать, встречные, так же, на ходу, одевались. Он увидел её уже за поворотом.
Юля стояла под дубками и терпеливо смотрела в сторону пляжа, откуда бы он должен появиться. Чертовщина какая-то! Как же он мог её проглядеть? Неужели она никуда не отходила? Уж не его ли солнечный удар стукнул? Но тогда бы она его заметила, проходящего.
— Привет, — сказал он, подходя сзади. — Ты где была? Я уже один раз проходил здесь.
Она смущенно усмехнулась и посмотрела куда-то влево. Он проследил за её взглядом и увидел дощатое сооружение, возле которого стояла группа женщин. Он тоже усмехнулся.
— А я уж было уехал. Не могла потерпеть. Ладно, пойдем.
— Куда?
— Домой. Пообедаем, а потом что-нибудь придумаем,
— Если твоя мама дома, я не пойду, лучше — вынеси.
— Мать на три дня уехала. Я один. — Заметив её какой-то особый взгляд, добавил: — Приставать не буду, не бойся.
— И не думала бояться.
В автобусе они молчали, приглядываясь друг к другу. В её взгляде уже не было той напряженной отчужденности, что при первой встрече, она, то ли смирилась, то ли привыкла. Он улыбнулся, и её губы трогательно и признательно дрогнули в ответ.
Девчонки никогда не приходили к нему домой, поэтому Валя немного волновался. Он жил с матерью в однокомнатной квартире, которая осталась после раздела с отцом шесть лет назад. Жили в тесноте и бедности: мать спала на кровати огороженной ширмочкой, он на узкой раскладной софе, стоящей вплотную к шифоньеру. Да и друзья не особенно часто навещали его, изредка приходил Борис, если не получалась задачка и надо было списать. Чаще по гостям ходил он. И вот к нему домой идет девушка. Правда, не потому, что он ей понравился, или хочет подружиться, всё проще — пообедает и уйдет навсегда. И всё же...
Он открыл дверь и пропустил Юлю.
— Проходи в комнату — я на кухню, поставлю обед разогревать.
Она прошла, не снимая полукед. Валя, не расшнуровывая, сбросил кроссовки — в квартире ещё было чисто после вчерашней маминой уборки. Достал из холодильника борщ, голубцы, и включил конфорки. Расставил на столе тарелки, ложки, вилки, нарезал хлеб, и оглядел всё критическим взглядом. Не забыл ли чего? Подумав, поставил солонку и деревянную перечницу. Теперь можно и к столу звать. Он прошел в комнату к гостье и удивился. Юля стояла посредине комнаты и внимательно, чуть ли не восторженно, осматривала её.
— Как у тебя хорошо, уютненько, — тихо проговорила она. — Какой ты счастливый!
Валя недоверчиво огляделся. Чего тут уютного, вдвоем ютиться в одной комнате, не повернуться, то и дело за что-нибудь заденешь, везде понапихано, как у Плюшкина, и всё нужно, ничего не выбросишь.
— Ты не врешь, что твоя мама уехала? Мне всё кажется, сейчас кто-нибудь зайдет и прогонит меня. Валечка, милый, можно я искупаюсь? У вас такая чудесная ванная, и горячая вода есть. Я быстренько.
— Конечно, — неуверенно сказал Валя, смотря на нее. — Только вот, тебе же нужна смена. У тебя ничего нет?
— Откуда? — улыбнулась Юля. — Я хотя бы так. Простирну, можно? На мне высохнет.
— Ты вот что, у матери посмотри в шифоньере, у нее кое-что найдется для тебя, подбери, если налезет, то есть она покрупнее тебя, но посмотри, что найдешь. А вот здесь халаты висят, вот полотенце.
— Она же заметит, что кто-то брал. Я всегда знаю, когда моими вещами пользуются.
— Но тебе же нужно. Пусть заметит. Ничего страшного. Выбирай. У меня там кипит, пойду, сниму.
Юля с сомнением посмотрела на него и открыла дверцу шифоньера. Чтобы не смущать, Валя вышел на кухню и снял кастрюли с конфорок. Неловко снимая половник, уронил его, и, поднимая, увидел под буфетом таз с краснеющими помидорами, про которые совсем забыл. Вытянул, выбрал наиболее спелые. Поставить целыми или сделать салат, надо узнать, как она любит? Хлопнула дверь в ванной. Он подошел и спросил:
— Ты всё нашла?
— Да. Ты что хотел? — В её голосе послышалась настороженность,
— Нет, ничего, купайся.
Он открыл окно в комнате, мама боится урагана, который может залететь в открытое окно и наделать бед. За всю свою жизнь Валя не видел ни одного урагана, но мамин страх превратился у него в привычку закрывать окна перед уходом из квартиры. Валя вышел на лоджию.
Он мог часами смотреть с шестнадцатого этажа, особенно, когда на магнитофоне стояла кассета с записями Стиви Уандера или Элтона Джона. Тогда он забывал обо всем на свете, о школе, о неприятностях, об отце, который живет неизвестно где и присылает алименты по тридцать рублей. Ему казалось, что он плывет над городом, невесомый, как тополиная пушинка, среди белых облаков над бетонными квадратами крыш зданий. Он верил, что когда-нибудь его мечта осуществится, пройдет какое-то время, и он сделает дельтаплан и взлетит на ещё большей высоте. Ведь другие же летают на своих дельтапланах, что может помешать ему? Желания у него, хоть отбавляй.
Как долго она моется, чисто — утка. Точно так же и мать, радуется, что до воды дорвалась. У нее, наверное, и купальника нет, поэтому и не пошла с ним в море. А он, дурак, поверил, что она плавать не умеет. Всё они могут, только притворяются.
Валя вернулся на кухню, с раздражением принюхался к аппетитным запахам. Может быть, не стоит её ждать, поест одна, и смущаться не будет. Он сделал салат из огурцов и помидоров, приправил болгарским перчиком и украсил петрушкой. А Юли всё не было. Он поставил новую кассету — Майкла Джексона, которого не очень любил, но все почему-то были от него без ума, поэтому и Валя иногда его слушал, привыкал к томным придыханиям и высокому, почти неслышному из-за музыки, голосу. Обычно девчонки закатывали глаза от восхищения, стоило им узнать, что поет их кумир. Посмотрим, как Юля отреагирует на него.
Наконец дверь хлопнула, но на кухню Юля не пришла. Развешивает постиранное на лоджии, догадался Валя. Он разлил борщ по тарелкам и сел напротив двери. Юля появилась неожиданно. Это была совершенно другая девчонка, казалось, она сбросила с себя чужую личину: мягкая обаятельная улыбка, блеск глаз, румянец, невыразимо белая шея. Мамин халат был до пят, но Юля подпоясалась, запахнув полы, и талия над бедрами отчетливо просматривалась.
— Ф-ф-фу! Как хорошо! — выдохнула она, присаживаясь на табуретку. — Это мне? Как ты всё красиво сделал. А вкусно! Почему не ешь?
— Я думал, тебе лет семнадцать, а ты ещё пацанка.
— Ну да! — возмутилась Юля, отставляя ложку, — как и тебе, шестнадцать.
Только я восьмой никак не закончу. Всё бегаю. Поймают, а я снова бегу. Почему ты так на меня смотришь? Страшная? Патлатая? Волосы не высохли.
— Что ты, Юля! Наоборот, очень красивой стала, я было тебя не узнал. Ты очень изменилась.
— Мне ещё никто не говорил, что я красивая, — тихо сказала Юля, в её глазах блеснула слезинка.
— Ты чего, Юля? Брось, не переживай, найдем твою маму. Я сам в милицию пойду, коли ты боишься.
— Они же не дураки, сразу всё поймут. Я в розыске.
— Как, в розыске?
— А вот так. Да ты не бойся, преступления не сделала. Директрисса давно мечтала от меня избавиться, а тут такой случай подвернулся. Кто-то у нее из стола стырил 350 рублей, а нашли у меня под матрасом. Я и знать ничего не знала. Стою, как дура, глазами хлопаю, сказать ничего не могу. Ну, меня и отправили в спецовку.
— Куда?
— Так мы называем спецПТУ. Ты веришь, я не брала эти деньги! Какая-то стерва спрятала, шмон пережидала. Узнать бы, кто это сделал! Я бы её! Веришь, я не брала их!
— Юлька, успокойся, черт с ними, с этими деньгами. Конечно, ты не брала, зачем они тебе? Могла бы промолчать, придумать что-нибудь другое. Ешь голубцы, и забудем об этом.
— Эх, Валя, доверчивый ты парень. А если я их, действительно, взяла? С деньгами как хорошо бегать, ни один мент не подойдет, всегда отбрешешься, а без них, как крысы на падаль бросаются. Только один раз я рекорд побила, целый месяц не могли поймать. Я сторожить сад помогала, с овчаркой ходила. Обалдеть, как хорошо было. Что хотела, то и делала. Потом всё кончилось, студенты на уборку приехали, приставать начали и...
— А сейчас сколько?
— До рекорда далеко, две недели,
— Где же ты ночевала?— поразился Валя.
— Летом не проблема, у вас много строек, ни сторожей, никого, иногда страшно, особенно, когда гроза. Плачу тогда. А днем ничего, все страхи проходят.
— Пей компот, смородиновый любишь?
— Я всё люблю. Уф, сейчас точно лопну. Ну и накормил ты меня, как верблюда, на неделю вперед хватит. Завидую тебе, как бог живешь. Мне бы такую мать.
— Нашла кому завидовать, — вспыхнул Валя,— Неужели не видишь, мы как нищие живем, мебель старая, ничего нового купить не можем, все деньги на питание уходят. Мать и сотни домой не приносит, а нас двое. Хорошо, отец старый магнитофон оставил, а то бы без музыки сидел. Несчастную кассету не могу купить, старые записи приходиться стирать. У ребят по сотне кассет, а у меня и двадцати не наберется. Это Майкл Джексон поет. Тебе нравится?
— Я не разбираюсь в музыке. Конечно, нравится. У нас в спецушке музыки не услышишь. Раз в неделю программу "Время" покажут. Вот и всё развлечение. Каждый день одно и то же: кто что узнал, сплетни про воспитателей, рассказы про себя, снова сплетни. Неохота вспоминать. Валя, я сейчас засну. Что это со мной? Можно я прилягу на диванчик? Не выспалась. Жестко. На кирпичах лежала. Я часик, не больше.
— На мамину кровать ложись, я постелю, и можешь совсем раздеться, за ширмой ничего не видно. Спи дольше, спешить некуда.
— Ой, Валька, — сонно говорила Юля, — какой ты счастливый, я всю жизнь мечтала полежать на такой кровати.
Валя задернул ширму, выключил магнитофон и пошел на кухню мыть посуду. Потом послонялся по комнате, взял новый журнал "Ровесник", лег на софу и попытался читать. Перевернул несколько страниц и понял, что с таким же успехом мог держать журнал верх ногами — прочитанное не запоминалось. Бросил журнал на пол и задумался.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/04/30/1851