Пасха комсомольская
Вспомнился мне далёкий тысяча девятьсот семьдесят ...ой, весна. Токарем на заводе "Продмаш" работал я. Восемнадцать мне было.
В том году Пасха выпала на 1 мая. Ну почти выпала, с разницей в один день. Совпали два больших праздника.
Заводских комсомольцев (была в то время такая, советская, молодёжно-коммунистическая организация - комсомол) собрали накануне праздников, собрали токарей, фрезеровщиков, слесарей, оторвав от металлорежущих, горячих от созидательной работы по перевыполнению планов текущей пятилетки, станков.
Прямо посреди рабочего дня в заводском актовом зале, секретарь заводского комитета ВЛКСМ, круглолицый, румяный, лысеющий человек лет тридцати по имени Валера, убедительно и ловко, с помощью наглядной агитации, разъяснил молодым рабочим сложность международной и идеологической обстановки.
...Опять же - этот вражеский, оппортунистический, так и норовящий оттяпать кусок дальнего берега нашего родного Амура хунвейнбиновский Китай... Все эти объединённые в лютой ненависти к нам, злокозненные всемирные боннские и американские коварные капиталисты-империалисты, нагло препятствующие продвижению нашей Великой Советской Родины к победе такого близкого и желанного всем народам мира коммунизма, в бессильной злобе грозящие нам атомной бомбой и новой войной...
Секретарь предложил молодым рабочим в добровольно-обязательном порядке поучаствовать в праздничной работе "комсомольской дружины" по охране прилегающей к городской церкви территории от проникновения на оную в пасхальную ночь граждан моложе 30 лет с благородной целью уберечь молодых строителей коммунизма от пагубного влияния религии, этого коварного "опиума для народа".
Всем участникам оперотряда добавляли по 3 дня к ежегодному отпуску.
(Отпуск у токаря был в то время 15 рабочих дней.)
Ну разве можно было отказаться от столь серьёзно поставленной задачи!
А весна в том году в нашем городе стояла холодная, сырая, промозглая какая-то. Даже курить на улице, не то, что пить из "горлышка" дешёвое кислое вино, было холодно, некомфортно. Деревья на улицах города, обычно к этому времени уже зеленеющие молодой листвой, стояли серые, не весенние.
Из дома в тот субботний день я вышел рано, ёжась от утренней свежести, шагал по улице к центру города.
Сашку Ветрюка, своего приятеля, бывшего одноклассника, встретил в городе, возле Центрального универмага. Пошли вместе по центральным улицам, мимо "Детского мира" к цирку, и дальше, в сторону Пушкинской улицы.
Над городом всходило ещё холодное, весеннее, затуманенное густыми облаками Солнце.
В гастрономе по ходу движения купили с Сашкой бутылку (0,7 л = 87 коп.) столового вина, распили в ближайшей подворотне, закурили, прикурив от газовой зажигалки, по вытащенной из смятой пачки "Золотого пляжа" сигарете, шагали, повеселевшие, в сторону Пушкинской. Все дороги нашего города, города южного, областного, вели всегда на улицу имени великого поэта.
В кафе у цирка выпили по стаканчику красного полусухого.
Выйдя на улицу опять закурили и направились в расположенный рядом общественный туалет.
...Из туалета я вышел первым, ждал Сашку, курил. Объёмистый, солидный портфель нёс в руке появившийся из дверей туалета мой приятель.
- Откуда это?, - спросил я.
- Пойдём быстрее! - улыбаясь ответил Сашка, - Стоял там на окне, наверно забыл кто-то.
Пошли в сторону Пушкинской.
У магазина мужской одежды, на углу улиц Горького и Пушкина, Сашка, увидев подходящих к магазину своих родителей с сестрой, отдал портфель мне: - Подержи пока. Вдруг родители спросят: откуда?
Зашли вместе в магазин. Сашкин отец хотел купить себе костюм. В последние дни месяца в магазины всегда завозили импортный товар. Какой-то костюм подходящий, действительно был найден. Отец отправился примерять его, а Сашка, сославшись на занятость, попрощался с родителями. Вдвоём мы пошли к выходу из магазина. Я отдал портфель Сашке.
- Ах, ты!.. Ворюга!!! - раздался громкий крик, едва мы вышли из магазина на Пушкинскую.
Коренастый мужчина средних лет вырывал портфель из Сашкиных рук, захватил крепкой хваткой самого не слишком упиравшегося, чтобы удалиться подальше от магазина, не быть замеченным родителями, Сашку, тянул его в сторону находившегося через дорогу отделения милиции. Потерпевший кричал, не умолкая, на всю Пушкинскую улицу, обвиняя Сашку в воровстве.
О своих честно заработанных, украденных у него почти двухста рублях ( месячная зарплата!), находившихся в портфеле, кричал его владелец.
Несколько граждан с интересом наблюдали разыгрывавшуюся перед ними сцену. Другие прохожие оглядывались в нашу сторону.
В городе становилось веселее.
Проходивший мимо милиционер взял Сашку под руку с другой стороны и предложил пройти в отделение, разобраться.
- Этот был с ним! - указал милиционеру на меня, шедшего немного позади, владелец портфеля.
...Не знаю, как сложилась бы жизнь, признайся мы тогда в краже портфеля.
(Как вообще Сашка додумался (из "благополучной рабочей семьи"!) присвоить чужое имущество?)
Мечта о халяве всегда жила в наших людях.
...Ответив на заданные мне милиционерами вопросы о месте жительства и работы, я твёрдо заявил работникам милиции, что портфеля мы не брали, что гражданин, наверное выпивши и что-то, наверное, перепутал. Офицер был поражён моим спокойным ответом, он понял, что добровольного признания не будет. А возиться с нами в канун праздника у него просто не было времени.
Хозяин проверил свой портфель, сказал, что ничего не пропало, подписал какую-то бумагу и ушёл, довольный, восвояси.
Скрипя зубами, обещая в самом скором времени разобраться, нас с Сашкой отпустили из отделения.
Вышли на Пушкинскую как побитые. - Попали мы, Саня!, - сказал я.
- Как это тебя угораздило?! -
Молчал мой друг уныло. Что тут скажешь?
- У тебя закурить есть? - Сейчас посмотрю.
В смятой пачке "Золотого пляжа" было ещё две сигареты.
- О! Привет соколики! - услышали мы знакомый голос. Наш бывший одноклассник, светловолосый, ясноглазый Игорёк, улыбаясь безмятежно, фланировал по Пушкинской.
- А я думаю: с кем бы сейчас выпить чего-нибудь? -
Купили 0,7 литровую, за рубль пятьдесят две, бутылку портвейна "приморского" розового, распили по-быстрому, пока никто не заметил, не закричал (табличка "Распивать спиртные напитки категорически запрещено" висела), за столиком в ближайшей столовой. Хорошо стало. Свободно. Весело. Недавние переживания забылись совсем. Да и потеплело, посветлело на улице. Весна, всё-таки! Народ гуляет по Пушкинской.
Хорошо!
Стояли на тротуаре, курили. - Куда вы теперь? - спросил Игорь. Мы с Сашкой не знали.
- Давайте ко мне. Родители уехали, посидим, побалдеем, ещё вина купим.
Поехали троллейбусом на дальнюю окраину города, в район ГРЭС, там жил Игорь. В гастрономе на первом этаже соседней пятиэтажки, купили пару бутылок недорогого креплёного вина, пошли в гости к Игорю. Выпили по паре стаканов. Курить в своей квартире Игорь не разрешил, чтобы родители не заметили. Недолго мы пробыли у Игорька, пошли на улицу, к свежему воздуху, к солнечному свету, да и курить хотелось.
А погода заметно улучшалась. Вышло Солнце, было уже даже жарко в наших утепленных болоньевых куртках, одетых с утра по холодку. В ларьке возле гастронома купили по паре пирожков с ливером, по 4 копейки штука, перекусили.
Где-то мы ещё гуляли в тот день, были в парке, улыбались девушкам и наступавшей весне, катались на качелях. Шатались по городу, радовались пришедшему теплу, покупали ароматные горячие чебуреки в торговой суете предпразднично-ярмарочного центрального базара (предпраздничные ярмарки той эпохи заслуживают отдельного описания!), ели мороженое, пили из толстых стеклянных кружек щедро разбавленное работниками советской торговли "бочковое" пиво, "жигулёвское".
Очередь из десятка мужчин стояла к столику у большой, железной, выкрашенной в жёлтый цвет, бочки-цистерны на колёсах. 22 копейки 0,5 литра. Продавщица пива, женщина лет тридцати пяти, в синем халате и белом фартуке, с белым колпаком на голове, сидела на стуле у пивного крана, величественная и ловкая. Наливала в кружки пенный напиток, получала деньги, давала сдачу. Быстрыми движениями мыла кружки, ставя вымытые вверх дном на коричневый стеклопластиковый поднос. Вода прозрачными струйками стекала по стенкам вымытых кружек.
Несколько молодых парней, отойдя к соседнему киоску, тайком добавляли в пиво водку из бутылки в кармане одного из них.
О, незабвенная советская, не к ночи будь помянута, торговля! Твой крутой ненавязчивый "сервис"! Твои нескончаемые очереди! Твоя суровая простота нравов!
Паша, наш ровесник и коллега, высокий, крепкий, кареглазый парняга в чёрной кожаной куртке и "трущихся", синих, умопомрачительной красоты, американских джинсах, купленных за не менее умопомрачительную (250 рублей, месячная зарплата квалифицированного рабочего!) цену, заядлый мотоциклист, присоединился к нам где-то в городе.
Вообще! В нынешнее время всеобщей мобильной связи, когда почти каждый прохожий на улице, включая малолетних и престарелых, разговаривает с кем-то по мобильнику, когда из дому выйти на 5 минут без мобильника уже и непривычно даже как-то, непонятно теперь, как люди жили, общались, встречались, находили друг друга в той, докомпьютерной, домобильниковской нашей жизни.
К 18 часам, как и обещали, подходили мы к городскому комитету ВЛКСМ. Там было людно.
Тёплый вечер густым бархатным покровом опускался на ждущий праздника, доживший до новой весны город.
Комсомольцы с городских заводов и фабрик дружно пришли на борьбу с религиозными пережитками. Возбуждение перед важной задачей, усиленное алкогольными парами, густыми клубами табачного дыма колыхалось над толпой молодых парней, стоявших в скверике под ярко освещёнными окнами трёхэтажного старинного здания.
Пара жёлтых милицейских "уазиков"-"луноходов" и несколько милиционеров около них стояли у горкома в ожидании начала операции.
Комсомольцев пригласили в актовый зал. Много народу, более ста, может и все полтораста, человек, собралось в большом, как в кинотеатре, зале. Комсомольский, городского масштаба, секретарь прочитал с трибуны краткую лекцию-инструктаж о стоящих перед нами ответственных задачах, призвал к бдительности и дисциплине.
Комсомольцам нужно было, разделившись на группы, окружить обширную территорию старого, примыкающего к церкви, городского кладбища. Около каждой группы комсомольцев должны были находиться несколько дежурных милиционеров.
С молодыми людьми, если таковые будут пытаться проникнуть на территорию церкви, было приказано не церемониться, пресекать любые их движения в сторону религиозного дурмана.
"No pasaran!", - одним словом.
Выйдя на улицу, молодые строители коммунизма построились в шеренги. Нас сформировали в группы, каждой группе был выделен свой участок кладбищенской территории. Всем выдали красные нарукавные повязки.
- Там вас уже ждут! - напутствовали нас наши руководители.
Комсомольский оперотряд неровными рядами, быстро, почти бегом, двинулся по вечерним, полупустым уже, улицам в сторону кладбища. На подходе к месту назначения разделились на группы, пошли на свои отведённые участки. Милиционеры, действительно, встречали нас у кладбищенской стены, показывали каждой группе её место.
На кладбище было темно, тихо, влажно. Пахло весной, травой, ранними цветами, вечнозелёным самшитом.
Мне приходилось и раньше бывать на этом старинном городском кладбище, на котором уже давно никого не хоронили.
Здесь, на другой стороне, была похоронена погибшая совсем молодой, пятнадцатилетней, застрелившаяся из служебного, принадлежавшего моему деду, пистолета, моя тётя. В первые послевоенные годы это случилось. Дед занимал ответственную должность в городской администрации, было у него личное оружие.
"Попугать", так говорили, хотела старшеклассница своих, как раз собравшихся в школу для проверки её успеваемости, родителей.
Родители, Татьяна Петровна и Иван Матвеевич, спускались к ждавшему у подъезда чёрному служебному "ЗиМу", шофёр прогревал мотор. В это время раздался выстрел.
Вбежавшая в комнату восьмилетняя Люда увидела истекавшую кровью, пытавшуюся что-то сказать, умирающую Майю, свою старшую сестру, лежащий рядом пистолет.
Пуля пробила сонную артерию.
Беломраморный памятник поставил Иван Матвеевич на могиле погибшей дочери.
На старом кладбище было много красивых, интересных, с загадочными историями памятников.
...Мраморные изящные красавицы горевали над богатыми дореволюционными могилами. В гранитное надгробие одной из могил неподалёку от церкви был вмонтирован стеклянный, искусно сделанный, совсем как живой, человеческий глаз, светившийся в мрачной темноте кладбищенской ночи мертвенным потусторонним фосфорическим светом. Каменные крылья скорбящих ангелов-херувимов над старинными могилами были тогда ещё не все обломаны. Особенно ближе к церкви.
На другой стороне кладбища возвышались среди разнообразных могил несколько серых фамильных склепов, к тому времени изрядно разрушенных, пользовавшихся у городских жителей дурной славой.
...Долгие ряды кладбищенских памятников и крестов навевали мысли о бренности бытия, вызывали тоску по прекрасному, доброму, вечному, несбывшемуся, несостоявшемуся, утерянному вдруг и навеки.
Срочно скинулись по три рубля, отправили "гонцов" в ближайший гастроном.
Водка вернула мысли в обычное состояние. Комсомольцы курили сигареты, рассказывали анекдоты, шутили. Закуску нехитрую, кто, что с собой взял (пара плавленых сырков, кусок солёного сала, благоухавший аппетитной свежестью парниковый огурец, полбуханки хлеба, несколько варёных яиц, банка шпрот, несколько бутербродов с сыром и колбасой, кусок копчёной колбасы, пучок зелёного лука) разложили на широкой, неровной, очевидно от тяжести проехавшего по ней жестокого колеса времени, могильной плите.
От ярко освещённой церкви доносилось хоровое пение, колокольный звон, голоса людей. Пришедший к нам на "рюмку чая", дежуривший у главного входа наш товарищ с завода рассказал, что на их участке какой-то молодчик пытался, под прикрытием двух верующих старушек пройти на территорию церкви, но был вовремя остановлен бдительными комсомольцами. После небольшой потасовки сопротивлявшемуся гражданину, кричавшему о нарушении его конституционных прав и свобод, было внушительно разъяснено, что в случае повторной попытки проникновения в рассадник чуждых советскому народу ценностей, на него составят протокол о злостном хулиганстве в общественном месте и оказании сопротивления находящимся при исполнении правоохранителям.
Посрамлённый в своём невежестве, весь растрёпанный и помятый изрядно, идеологически нестойкий гражданин удалился прочь под торжествующими взглядами молодых атеистов.
Это была наша победа!
Выпили за победу над коварным врагом - невежеством и мракобесием.
Почему-то никто и не пытался проникнуть в религиозный рассадник возле нашего кордона. Становилось скучно.
- Пойдём, посмотрим, что там творится! - предложил Паша, указывая на церковь.
Кеша Бледнолицый, слесарь из механосборочного цеха, наш ровесник, щуплый, узколицый паренёк, выразил готовность составить нам компанию. Пошли втроём к церкви.
...Толпа немолодого народа, распевая в полный голос народные песни, с нарядно одетым попом во главе, ходила, подняв иконы и золотые знамёна, вокруг старинного здания. Было даже интересно поглазеть на них.
Вернулись, шагая по неосвещённым аллеям кладбища, к своим "бойцам".
Те уже разжигали костерок, снова скидывались по 3 рубля. Добровольцы направлялись в не близкий от кладбища ресторан "Астория". Только там можно было купить водку в столь поздний час.
Усталость от пережитого за день, усугублённая алкоголем, брала своё. Речи комсомольцев становились бессвязней и развязней. Кто-то уже ушёл домой, кто-то мирно спал на скамье у могил.
Немного поодаль висел на железном кладбищенском кресте, обняв его двумя руками, Кеша Бледнолицый. Алкогольный яд отравил молодой неокрепший организм. В жестоких приступах тошноты содрогалось худое Кешино тело.
Втроём, Паша, я и ясноглазый блондин Игорёк, зашли мы после очередной дозы алкоголя в церковь, со своими красными повязками на рукавах встали среди освободивших нам место людей и начали неумело, путая право и лево, разными руками, в разные стороны креститься, пошатываясь, с трудом удерживая свои нетрезвые тела в вертикальном положении.
Это была картина достойная кисти великого художника!
Чудо свершилось!!!
Воинствующие атеисты, мы под благодатным действием Великого Праздника человеческой веры словно просветлели душами, уверовали в Воскресение и Вечную Жизнь.
(Впрочем, скорее всего, это было обычное действие алкоголя.)
Слёзы умиления, раскаяния, восторга катились по нашим открытым миру и добру молодым пьяным лицам.
- Христос воскрес?!
- Воистину воскрес!
- Комсомольцы, во-о-о-н из церкви!!! - закричал появившийся вдруг на пороге церкви секретарь горкома комсомола, коренастый, в очках, мужчина лет тридцати шести, или немного моложе.
Кричал, будто дьявола изгонял, руководящий товарищ.
Это пожилые прихожанки сообщили правоохранителям о происходящем в церкви безобразии, потребовали убрать из храма пьяных дружинников.
Не поняли старушки величия светлого чуда, совершившегося рядом с ними.
С позором мы были изгнаны с церковной территории. Пьяные и утомлённые возвращались по домам.
Утром я не помнил, как добирался домой.
Проснулся поздно, болела голова - алкогольное отравление давило и томило. Где-то в центре города в это время шумела музыкой духовых оркестров, взрывалась криками "ура !" на поздравления-здравицы, вроде: "слава великому советскому народу - строителю коммунизма!", "слава труженикам железнодорожного транспорта!"... Наверное уже шла к своему завершению первомайская демонстрация.
...Колонны рано вставших, долго ждавших на боковых улицах своей очереди парадного прохода, успевших попить пивобезалкогольных напитков у выносных буфетов людей (водку на розлив и бутерброды там тоже продавали).
Люди были веселы, радостно возбуждёны в предвкушении долгожданных праздничных застолий, в ожидании выездов производственными коллективами на загородную природу - "на шашлыки", на так называемые "маёвки".
Демонстранты держали в руках полученные под личную ответственность флаги СССР и союзных республик, держали подобные иконам, прикреплённым к длинным ручкам, портреты Членов (и кандидатов в Члены) Политбюро ЦК КПСС.
Члены, числом более десятка, ещё не запачкавшиеся кровью бесславной войны в Афганистане, мерно раскачиваясь над головами демонстрантов, бесстрастно и уверенно глядели куда-то в далёкие дали, в те, наверное, только Членам известные, в которые они вели подвластные решениям Политбюро народы. На пиджаке Генерального Секретаря сияло четыре Золотые Звезды Героя.
Построенные в ровные колонны люди с плакатами-растяжками типа: "Слава КПСС!", "Миру - мир", "Советский народ - строитель коммунизма", "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи", родители с детьми, детишки с разноцветными надувными шарами и маленькими красными флажками с надписью "Мир, Труд, Май" в руках, проходили по центральной улице города мимо Трибуны со стоящими на ней, благосклонно улыбавшимися, приветствующими проходивший народ поднятием, помахиванием рук, руководителями местного масштаба.
Парторги всех уровней строго, не на совесть, а за партийный страх, следили за построением колонн, за порядком движения, заносили в "чёрные" списки фамилии не явившихся на демонстрацию пролетарской солидарности. Все подходы к центральной улице, как всегда на 1 мая и 7 ноября, были перекрыты плотными цепями солдат и милиционеров, загорожены поставленными поперёк улиц грузовиками.
Выпив стакан чая, пошёл в городской парк.
Пряный запах наступившей весны пьянил, туманил и очищал от алкогольного дурмана. Белёсое, напитанное солнечным теплом небо сливалось с парящим, ожившим озером.
Прилетевшие вдруг ласточки, промахиваясь мимо теплого неба, касались воды, оставляя на озёрной глади расходящиеся круги. С развесистых ив капала в воду прозрачная влага. Кроваво-красные корни ив рдели в чистой озёрной воде, под ними скрывались быстрые полосатые окуньки. Возле ловившего толстых, лениво блестевших упругой золотой чешуёй карасей удильщика сидели на корточках, стояли, наблюдая за процессом рыбной ловли, несколько разновозрастных мужчин.
Крупного, нелепо растопырившегося, глубоко заглотившего крючок, рака вытащил из воды к восторгу наблюдателей рыбак.
Душа умиротворялась. Возвращалась радость бытия...
...Через несколько дней узнавший о пасхальных "подвигах" своих подчинённых наш начальник цеха, Семён Юрьевич Абрамский, невысокий, худощавый, стремительный человек лет сорока, казавшийся нам тогда пожилым (его любимой поговоркой, произносившейся в узком кругу проверенных людей, была: "Лучшая рыба - колбаса. А лучшая колбаса - чулок с деньгами..."), остановился внезапно у моего станка и насмешливо глядя на меня своими весёлыми глазами, сказал: "Куда тебе пить...такому...худому!"
...Пагубно действие алкоголя на молодой организм!
В любом возрасте алкоголь не несёт ничего доброго. Сам я давно уже не пью и не курю.
В жизни, конечно, только раз бывает 18 лет. Но всякая вновь приходящая весна, как и много лет назад, радует и вдохновляет добрыми надеждами.
...Не прошло и полутора десятков лет, как нахлынувшими волнами радикальных изменений смыло, снесло, смело прочь старую, изжившую себя, систему. Не устояло, как и написано в Книге, государство, разделившееся в себе самом.
Новая идеология воцарилась в стране. Большинство штатных атеистов стали практически в одночасье примерными верующими, образцово-показательными завсегдатаями церквей.
Руководящие капээсэсовские товарищи со свечками в руках заняли в церквях издалека видные места у аналоя, поближе к "святости", - для поднятия "авторитета" своего дешёвого, популистского. Даже прозвание "подсвечники" за свою рьяную религиозность показную получили в народе.
А город обступил кладбище со всех сторон, сжал неумолимой хваткой, занял могильную территорию. С той стороны, где пасхальной ночью тысяча девятьсот семьдесят ...ого года стоял барьером на пути к христианству, на пути к православию наш комсомольский "кордон", ещё при советском социализме построили, огородив высоченным забором, стадион для расположенного неподалёку учебного заведения.
Двух зайцев одним выстрелом убили тогдашние советско-коммунистические руководители: и к церкви доступ перекрыли и место для спорткомплекса получили.
Учащиеся, будущие военные, весело играли в футбол, крепли и росли, развивались физически, там, где не так уж давно над бренными останками усопших стояли кресты, надгробия, могильные плиты. Из выпускников училища, на развалинах рухнувшей империи, образовались целые бригады бандитов, профессиональных мошенников и убийц. Преступники государственного масштаба выросли в играх на человеческих костях...
"Свято место" пусто не бывает.
Господь не прощает святотатства.
(Недавно читал рассказы Александра Солженицына. Прочитал и "Пасхальный крестный ход", написанный в первый день Пасхи 1966.
Про комсорга спрашивал Александр Исаевич, про часы, за дружину записанные.)
2013.
(фото автора)