Крах коренной льввовянки

Галина Щекина
Нонка искала свою любовь неустанно и непрерывно. Каждый день казался последним, и она падала в яму отчаянья. И, казалось, что она из неё не выйдет уже никогда.
Начиналось всё очень романтично. Юная Нона, сокращенно Юн-нона, приехала в маленький курортный городок на практику. Родители предлагали пройти практику в родном Львове, но она устала от их мелочного попечения и не пошла на практику по начальственному звонку. Она проявила невиданное и хорошо замаскированное упрямство. Пришла в деканат и сказала, что родители по разным причинам, в том числе из-за неё, попали в зависимость от людей с положением, и она не хочет их больше подставлять. И она поедет в любую тьмутаракань, только бы не усугубить ситуацию. А в деканате подумали: что за ребёнок вырос! О родителях волнуется. Редкий случай. И с удовольствием дали направление в тьмутаракань. И Нонна стала собирать чемодан. Родители кротко просили дочку не задирать хвост, но, увы, это было основное занятие Нонны.
Она приехала тогда на практику именно на Лиммаш. Первое, что она сделала, — подделала отчёт о практике. Денёк помучила Долганова, записывая за ним подробную структуру отдела главного конструктора. Побродила по отделу, изобразив несоответствия практической работы по отношению к штатному расписанию. Эти несоответствия она подала как усовершенствования организации труда.
Далее, попав в сектор электрооборудования конструкторского отдела, попросилась в лабораторию точных мер, переписала их технические характеристики и способы достижения точных размеров, разные там оснастки и контролирующие приборы. В каждом секторе она скопировала рабочие чертежи.
Заплатив милой женщине из машбюро посильную сумму, она получила толстый отчёт о практике в трёх экземплярах. Там же ей их переплели в отличный синий коленкор, а пока шли переплётные работы, Нонночка валялась на пляже и оживлённо знакомилась с местным контингентом. Там-то и подсмотрел её или, наоборот, она подсмотрела его… Это остаётся тайной, но именно на пляже, где Нонночка умирала с голоду, она проявила чудеса изобретательности и выдумки. Пляжное кафе, куда разрешалось входить в купальниках, обычно пустовало по утрам, работающий люд не поплёлся бы на пляж ради обеда, хотя там было очень дёшево, а сгорающим на пляже челам достаточно было фруктов и чебуреков, которые в изобилии распространялись разносчиками. Нонночка постреляла глазами и обнаружила молодого человека, рядом с которым стоял дорогой крокодиловый портфель, и подмигнула ему. Она часто подмигивала незнакомым людям, отчего те впадали в ступор. Это ж было такое наслаждение – смотреть, как они столбенеют! Данный молодой человек по имени Петя, абсолютно не загорелый и оттого очень смущённый, принял этот «подмиг» за приглашение. Через пятнадцать минут Нонночка получила награду за изобретательность в виде замечательного шашлыка и бутылки «Диброя». Молодой человек Петя оказался командированным, он приехал на ревизию какого-то секретного объекта, а какого именно, Нонночка уточнять не стала. «Пётр, — ворковала она, допивая бокал с сухим вином, — я надеюсь, шо ваши страшно важные дела позволят вам оказаться здесь снова. Например, завтра?» И Петя, оказавшийся немногословным, усиленно закивал. Как уж он выкручивался на объекте, неизвестно. Но только основным видом его деятельности стало выгуливание Нонночки по утреннему пляжу, катание её на прогулочном катере, кормление шашлыком, а также вечернее посещение ресторана, причём ежедневное. В результате месяц практики Нонночка провела очень неплохо. Забрав из машбюро свой отчёт, она поехала провожать Петю в Ростов на «Ракете», таком быстром пароходе на подводных крыльях. В Ростове Петя, отметив командировку, продолжил основной вид своей деятельности, и так незаметно пролетело ещё две недели. Всё это не прошло даром ни для него, ни для чувствительной девочки в маечке и в кружевной шляпке, украшенной вязаными вишнями. На вокзале Петя умоляюще посмотрел на неё и сказал: «Оставайся». Но, как уже известно, Нонночка была упрямым существом, и она хотела помотать душу любимому.
— Кажется мне, мы не совсем ещё уверены в наших чувствах, — протяжно сказала она, глядя куда-то вдаль.
— Птичка, тебе было плохо со мной? — голос Пети предательски дрогнул. — Я со своей стороны…
— Шоб ты ещё сомневался! — Нонночка жеманно двинула плечиком, прижав его к щеке. — Я знаю, шо я прелесть, но давай так: я закончу институт и сюда вернусь, а ты приедешь, и мы решим всё окончательно.
— Ещё целый год! — воскликнул Петя. — Как я должен прожить этот год? Живой я человек или нет? А ты, видимо, этот год скучать не будешь…
— Видишь ли, Петечка, наша встреча, естественно, не игрушка, для меня это событие, но ты пойми, у меня много мальчиков во Львове и твёрдой гарантии, шо я замуж не выскочу, нет!
— Нонна, понимаешь, ну как бы тебе то сказать, если мы расстанемся сейчас, ты меня забудешь, ты вниманием избалована, мужчины сами падают тебе в ноги, я на себе это прочувствовал… Это приятное занятие… Не уезжай. Хочешь, завтра отнесём заявление в загс, и я тебя сразу познакомлю со своими?
— Да ну, Петечка… Я хочу пока остаться твоей тайной.
Вот так она осталась тайной и, обняв Петю страстно и длительно, она всё же думала, что назавтра его забудет. Она спокойно поехала домой во Львов, шутя сдала отчёт по практике и отправилась с родителями в Прибалтику. Но время шло. Принимая букеты и любезности от однокурсников, Нонночка чувствовала, как ноет её злое и упрямое сердечко. Она приняла решение и сообщила Пете в Ростов: «Петя, беру распределение Лиманск. Жду встречи кафе «Прибрежное», как договорились».
Так Нонночка оказалась соседкой Валюшки Дикаревой по комнате. Оформилась на заводе инженером в отдел главного конструктора и начала свою трудовую деятельность в качестве зевающей за кульманом цыпочки. Поскольку Долганов уже знал Нонночку, её противный характер, он не строжил её за опоздания, не будил её, когда она дремала, но, если появлялось срочное дело, нужно было подойти к Нонночке, обнять её за плечи и сказать шёпотом прямо в ухо: «Эту штуку, милая, нужно сделать сегодня». Нонночка не реагировала на сигнал, потом через десять минут начинала краситься, а к концу дня кротко выдавала начальству выполненную работу. Вечером она рушилась на кровать, бродила мыслями неизвестно где, потом красилась, собиралась внутренне и коротко бросала Вале: «Пошли».
С тех пор рестораны превратились для Вали во вторую работу. Сначала, когда у Нонночки были свободные деньги, захваченные из дома, это было замечательное развлечение. Нонночка вела себя как завсегдатай, смотреть, как она изучала меню, — всё равно, что смотреть спектакль. Рисуя мизинцем вензеля по каждой странице, она насмешничала и критиковала всё подряд, а в конце всё равно выбирала сухое вино, виноград и сухой лангет без подливы. «А тебе то же самое?» — улыбалась она в сторону Вали. А той было всё равно.
Наконец однажды, когда в ресторане было совершенно пусто, живая музыка отсутствовала, Валя, вздохнув, спросила:
— Может, хватит на сегодня?
— Шоб я ушла без горячего?
— Так ты уже съела один лангет! И смотри: сегодня никого нет, ну чего высиживать будем?
— Ещё немножко. Ну, не хочешь мяса — давай десерт закажем?
За изнеженной цыпочкой Нонной угадывалась какая-то страшная сила, раньше чем через три часа она из ресторана не хотела выходить.
Отдежурив в «Центральном», они переместились в «Приазовье», потом в стеклянное кафе «Прибрежное», потом пришёл черёд бара «Баркас» в парке, где собиралась уже совсем подозрительная публика. Валя поняла это, когда к ним подошёл плотный молодец и низким голосом пророкотал:
— Двое на двое, сколько возьмёте? — и положил перед ними новенький «Плейбой». Видно, только что из рейса.
— Мы уже заказаны, — бросила Нонна.
Валька испугалась:
— Бежим отсюда.
— Та шо он сделает? — усмехнулась Нонна. — Вслух говорит, значит — неопытный.
Но Валя боялась. Плотный ещё раз подошёл. Тут Нонночка встала, повела плечиком, прижав его к щеке: «Брысь отсюда». И плотный больше не подошёл.
Валя была на нервах от всего этого. Халява, как известно, сладка, но перспектива быть заказанной двое на двое, двое на четверо и так далее её не прельщала. Она давно уже прекратила пить сухое, полностью перешла на морс, и лицо её мрачнело с каждой минутой.
— Нонночка, мы чего здесь высиживаем? У тебя деньги уже кончились, у меня деньги уже кончились, сколько ж можно?
— Знаешь, Валь, мы в своё время с Петей в этом «Баркасе» много часов отсидели, мне кажется, здесь он и появится.
Петя не появился в «Баркасе», не появился ни в одном ресторане города, зато две девушки, Валя чёрненькая, а Нонна светленькая кудрявая, достаточно хорошо примелькались ресторанной публике. К ним уже стали подходить на улице, их стали узнавать.
Даже на пляж по выходным дням стало выходить небезопасно. Валя теперь старалась выползать туда в компании Оврагина и Курочкина. Когда рядом с тобой на пляже такой столб, как Саня Оврагин, можно быть спокойной.
В тот памятный день, когда Нонночка красилась и одевалась особенно тщательно, почему-то листала сборник стихов Асадова, потом взялась за Есенина и всё бормотала что-то себе под нос, Валя, придушив свою жалость, решила положить конец ресторанным хождениям.
— Нонночка, прости, но сегодня ты пойдёшь развлекаться одна.
— Ты в своём уме? Шо люди подумают, глядя на меня в моём одиночестве? Меня ж снимать начнут немедленно.
— Ну и хорошо, — Валя резко отвернулась и начала чего-то судорожно складывать в своей тумбочке. — Тебе понравится какой-то нормальный молодой человек — и ты забудешь своего придурошного Петю.
— Шо ты понимаешь в мужчинах?! Он же нетронутый! Он девственный! Он меня за человека держит! Я ему один раз уже сердце разбила! Нельзя же всю жизнь сволочью быть! Я ему пообещала!
— А почему обязательно я должна отрабатывать твое честное слово? Сходи с Анжелкой, вон она чепурится как раз.
— Но Анжелку жених пасет! Будет взоры кидать.
— Нонночка, прости, но это твои проблемы, я больше не могу столько пить. Я за последний месяц ни одной книжки не прочитала. Гитара у меня пылью покрылась в палец толщиной. Знала бы мать, чем я тут занимаюсь, хренов молодой специалист... Она бы высекла меня.
— У неё гитара на уме! Книжки на уме! У человека жизнь рушится! А она думает о культурном развитии! Ты мне подруга или нет?
— Странные у тебя представления о дружбе. Если ты так ставишь вопрос, то да, я больше тебе не подруга. Ты хоть раз спросила, нравится ли мне это ресторанное дежурство?
— Ах, так! Я её кормлю, пою, выгуливаю, а она такие гадости мне в ответ. Да у меня, может быть, драма...
— Знаешь, Нонночка, какая драма у меня? Ты знаешь, что я люблю человека и не могу даже вида подать, что он мне нравится? Ты знаешь, какой это ужас, мимо него каждый день ходить и краснеть?
— Знаем мы твою любовь как облупленную, весь завод об этом уже знает. И что? Каждый день его видишь! А я?
— Всё, Нонна, всё, ты свободна.
— Ты пользуешься тем, что у меня глаза накрашены, и я плакать не могу, — Нонна вскинула голову, тряхнула кудрями и хлопнула дверью так, что посыпалась штукатурка.

Продолжить  http://www.proza.ru/2013/05/06/1476