Мягко шуршат по асфальту шины. Порой за тёмными стёклами мелькают фары встречных машин. Оля, откинувшись на спинку заднего сиденья, смотрит в темноту.
Всё позади: прощанье с тёткой, с подружками… Она едет с отцом к себе домой.
Домой, какой он, этот дом? Вероятно, обычная квартира с обычной для военных городков казённой мебелью... Такой дом был у них до войны, как говорила тётка.
Потом была землянка в лесу, потом детдом, но это всё плохо помнилось. Последним её домом был дом тёти Ирины, папиной сестры. В 43-ем тётка отыскала Олю и взяла из детдома. С тех пор она жила у неё, получая от отца редкие письма и регулярно – деньги по аттестату.
Отца Оля помнила плохо и составила о нём представление по тёткиным рассказам. Но тётка знала отца мальчиком, юношей, последний раз она виделась с ним, когда он приезжал с женой к ней в 38-ом году. Поэтому они обе представляли его совсем не таким, каким он был теперь. Война и нелёгкие послевоенные годы – время и горе изменили его. Правда, тётка сразу его узнала, когда он вышел из вагона. Но это был уже не юноша, о котором она так много рассказывала Оле. Высокий, статный полковник с седыми волосами обнял тётку на перроне. Она, маленькая, худенькая, прижалась к нему и расплакалась. Оля, молча, рассматривала отца. И когда тётка сквозь слёзы сказала:
- Ах, поздоровайтесь же! – Оля протянула отцу руку. Он засмеялся, притянул её к себе и поцеловал.
Дома тётка суетилась, угощала отца и, всё время, улыбаясь сквозь слёзы, говорила о каких-то пустяках. А Оля, слушая тётку, рассматривала отца. Потом они ходили по аллеям городского парка. Он спрашивал о школе, о подружках и ни разу не спросил о маме, о лесной землянке, о детдоме… Вероятно, об этом он знал больше, чем могла рассказать Оля. Только в поезде он спросил:
- Ты помнишь маму? – И показал Оле пожелтевшую фотокарточку матери.
И вот они едут домой. Может, там их ждёт мама? Нет. Мама – это только фотокарточка, пожелтевшая, с трещинкой и оторванным уголком…
Отец что-то говорил солдату - водителю… Оля закрыла глаза и задремала…
Проснулась она, когда машина остановилась.
Оля увидела освещённые небольшим прожектором железные ворота и маленькиё домик с крылечком. Из домика вышел солдат, заглянул в машину, махнул рукой, ворота раздвинулись, и машина помчалась дальше. Въехали в тёмную аллею, где свет фонарей терялся в листве высоких и почти сходящихся кронами деревьев. Остановились, щёлкнули дверцы. Оля вышла из машины и увидела подъезд двухэтажного корпуса. Только лестничная клетка была освещена.
- Вот мы и дома, - отец, обняв Олю, захлопнул дверцу машины. Они поднялись на второй этаж. Шофёр внёс чемоданы и ушёл.
Оля оглядела комнату: круглый стол без скатерти, четыре массивных стула придвинуты к нему, телефон на длинноногой подставке, буфет, на окнах маленькие шторки, по углам которых красуются вместо вышитого узора, чёрные штампы… Казённая обстановка!
На диване была приготовлена постель. Во второй комнате стояла кровать, застланная серым суконным одеялом, массивный письменный стол с креслом и этажерка с книгами.
Оля устроилась на диване и сразу заснула.
Разбудил её телефонный звонок. Она открыла глаза и увидела отца. Он смотрел на неё , улыбался и слушал, что ему говорили по телефону.
- Хорошо. Иду, - сказал он в трубку и положил её на рычажок.
- Проснулась? Вставай и хозяйничай, а я пойду: вызывают. Вернусь, пойдём в столовую.