28 апреля
Розанов продолжает:
«Мне как-то случилось обмолвиться в присутствии священника, что ведь „личность этого Странника с нравственной стороны ничем не удостоверена, потому что зачем же он целует и обнимает женщин и девушек?..“ Нужно было видеть, какое это впечатление произвело. Священник совершенно забылся и ответил резко, что хотя „странник и целует женщин (всех, кто ему нравится), но поцелуи эти до того целомудренны и чисты... как этого... не встречается у человека“»...
Розанов достаточно близко подошёл к пониманию сущности дела — не мог он только переступить той последней черты, которая называется христианская вера. И всё же его рассказ интересен:
«Странник, о коем я упомянул, утонул в море анекдотов о нём, которых чем более — тем гуще они заволакивают от нас существо дела... Между тем здесь великая тема для мысли и для любопытства. Мы, конечно, имеем перед собою „что-то“, чего совершенно не понимаем, и что натурально — есть, реально — есть; что присутствует в этом страннике...
...можно объективно заметить в Сибирском Страннике, отметить „научно“ и не проникая в корни дела, — это что он поворачивает всё „благочестие Руси“, искони, но безотчётно и недоказуемо державшееся на корне аскетизма, „воздержания“, „не касания к женщине“ и вообще разобщения полов, — к типу или вернее к музыке азиатской мудрости (Авраам, Исаак, Давид и его „псалмы“, Соломон и „Песнь песней“, Магомет), — не только не разобщающей полы, но в высшей степени их соединяющей. Все „анекдоты“, сыплющиеся на голову Странника, до тех пор основательны, пока мы принимаем за что-то окончательное и универсальное „свою русскую точку зрения“ — точку зрения „своего прежнего“; и становятся бессильны при воспоминании о „псалмах Давида“, сложенных среди сонма его окружавших жён...
Странник чрезвычайно отталкивает европейский тип религий, — а „анекдоты“ возникли на почве великого удивления, как можно быть „религиозным лицом“, иметь посягательство на имя „святого человека“, при таких... „случайностях“. Но ведь „взяв анекдот в руки“ и вооружившись настроением анекдотиста, — это же самое можно рассказать о Магомете, о Соломоне, о Давиде, об Иакове и Аврааме, которые, однако, были близки к Богу и явили „знаки“ своей близости. Вот эти-то „знаки“ есть очевидно и у Странника: их читают те, кому это открыто. Это не „псалмы“, которые все могли бы прочесть. Таким образом, у него нет „знаков“ всеобщей убедительности. У него есть какое-то дело жизни... Какое? „Исцелил“ и „научил молитве“ — вот всё, что пока определённо известно..."
Розанов обладал способностью глубокого видения явлений. Ему недоставало одного - христианского их осмысления. Считая себя выше многих "предрассудков" христианства Розанов не смог по праву оценить деятельность Григория Ефимовича. Но он вплотную приблизился к этой оценке.