Весна в этом году слишком долго запрягала. Дожди, промозглый холод и чуть ли не месячное ненастье – всё это закончилось недельным штормовым ветром. Цветение вишни только началось, но его замечательного завершения в виде облаков осыпающихся лепестков увидеть не удалось. Ветер был настолько сильным, что срывал с деревьев только открывшиеся цветочки. Так и всплыли в памяти японские трехстишия, глядя на безумство стихии:
Дыхания ветер
Цветками милыми
Судьбою играет
Тепло подоспело только к Вербному воскресенью. Зато как! С десяти градусов тепла в пятницу до двадцати семи в субботу! Несмотря на предстоящий праздник, мать настояла на поездке на дачу:
- Куда уж сидеть? Конец апреля на дворе, май на носу, а мы еще ничего не сделали!
- Так праздник завтра, работать нельзя…
Мать с обидой поджала губы и с резким недовольством ответила:
- Бездельникам каждый день праздник! И работать некогда!
Ответ её был не справедлив, она прекрасно знала: я не просто работал, а, следуя известному выражению Путина, пахал как раб на галерах. Тем не менее, не желая накалять обстановку, с утра мы выдвинулись на дачу.
Звонок моего друга был ожидаемым. Он поздравил меня с праздником и поинтересовался, чем я занят? Его реакция на мой ответ была ещё более прогнозируемой:
- Так праздник сегодня, нельзя работать!
Хотелось ответить ему словами матери, и это было бы справедливым. Алексей относил себя к интеллектуальной элите. Несмотря на то, что по национальности он был не еврей, но его тоже невозможно было представить с лопатой в руках. В свои ещё достаточно молодые годы он мечтал о пенсии и беззаботном житье где-нибудь в деревне среди ухоженного сада и множества цветов. При этом из всего цветочного многообразия он знал только розы и нарцизы… Именно так, с буквой «З» на конце он произносил название нарциссов.
Мы, несмотря на очень разные характеры, совершенно противоположные взгляды на жизнь и мироустройство, сошлись очень близко сразу же после поступления в военный институт. Учился Алексей посредственно и постоянно подтрунивал надо мной, отличником, и мне подобными, заявляя неоднократно: «Синий диплом – красная морда, красный диплом – синяя морда». Учеба, как таковая, его мало интересовала. В то время, когда мы корпели над конспектами и учебниками, он изыскивал любую возможность, чтобы спокойно поспать, приговаривая при этом: «курсант спит, служба идет»!
Распределение выпускников по местам дальнейшей службы – это тайна за семью печатями. Многие мои друзья не скрывали, что за «нужное» место родители отстегивали весьма круглую сумму. За меня платить было некому, поэтому мне определили Дальний Восток. Алексей же каким-то чудесным стечением обстоятельств остался дома. При этом он клятвенно заверял всех, что его родичи не отстегнули ни копейки.
Однако, и тех, кто купил себе желаемые места, и кто не смог этого сделать через два-три года ждала одинаковая судьба. Так называемая военная реформа определила – молодые офицеры нам не нужны! Поэтому большинство моих друзей – недавних выпускников военного ВУЗа, бывших отличников и троечников, благодаря Сердюкову & К, оказались выброшенными на гражданку.
За бортом оказался и Алексей. И если я, надеявшийся, что буду служить, пока ноги до задницы не сотру, и воспринявший увольнение из армии как личную трагедию, то мой друг был несказанно рад оказаться на вольных хлебах.
Он достаточно быстро определил себя на новом поприще - как новостной журналист, и не утруждал себя более трудами праведными. Делать любил только то, что хотел, а больше всего ему хотелось вообще ничего не делать.
Справедливости ради, следует заметить, что в Алексее всего было намешано понемногу: достаточно интересный публицист, и немножко поэт, неплохой музыкант и фотограф, видео-оператор и прочая.
Он запросто, на клочке салфетки, сидя за праздничным столом, мог изобразить экспромтом блистательное поздравление в стихах. Но попросить его сделать подобное заранее, чтобы потом напечатать, красиво оформить – такое предложение вызывало в нем бурю протеста и неподдельное возмущение. Он, как кот, любил жить сам по себе, любые рамки, в том числе и приличия, его угнетали. Работать, как все, с восьми до семнадцати, он не мог, заявляя, что он творческая личность, что ему нужно немедленно где-то быть: на пресс-конференции, презентации или просто – на телевидении. Отпросившись, он с чувством глубокого удовлетворения шел домой спать.
На заданный Алексеем вопрос я ответил так, решив сгладить ситуацию:
- Понимаю, что нельзя! Пусть это будет моим самым тяжким грехом!
С возмущением он перебил меня и дальше разговор продолжался почти в виде монолога, изредка перебиваемого моими вздохами и «угу»:
- Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, что творишь! Ты сам из себя делаешь раба! Ты думаешь, что твоя работа принесет пользу? Фиг Вам! Ничего это не даст! Чем больше ты пашешь, надеясь, что это даст тебе хлеб на пропитание, тем меньше ты его получишь!
Я печально вздыхал, не столько из-за моих действительных переживаний, сколько давая понять, что я слушаю Алексея.
- Ну вот! Ты ухмыляешься! А знаешь, почему рабы долго не жили?
- Умирали от непосильной работы?! – не то спросил, не то констатировал я.
- Фиг Вам! Они были лишены свободы, это во-первых, и они были лишены свободного времени, во-вторых, когда могли бы подумать о себе, о своих близких, о Боге! Рабский труд превращал их в примитивных животных, они скатывались в самое начало человеческой эволюции.
Вспомни, наш начальник курса в военном институте постоянно твердил: «У курсанта не должно быть свободного времени. От свободного времени у них рождаются дурные мысли!». Он был прав! Тысячу раз прав, - кипятился мой друг, не позволяя вставить мне свои три копейки в обсуждаемую тему.
- У постоянно занятого какой-то ерундой человека не рождается никаких мыслей: ни плохих, ни хороших! Из мыслящей субстанции он превращается в примитив! В животное!
А ты сам себя загоняешь в ситуацию, из которой выход один: новый круг жизни и исправление допущенных ошибок. Вместо движения вперед, ты будешь топтаться на месте или отброшен в своём развитии на сотни лет!
- Неужели я так отстал? В том числе от тебя? – иронизировал я.
Мой друг возмущался, и хотя он находился за две тысячи километров от меня, я отчетливо его представлял, с пеной у рта, захлёбывающегося от озвучиваемых мыслей:
- Когда ты ходил в театр? Где ты был в последние полгода: на выставке, в кино, презентации? Где? Молчишь! Знаю тебя: работа допоздна – дом, работа – дом! В выходные дни, если не работа, то пахота дома! Ты хоть помнишь, когда водку с друзьями пил?
- Это тоже духовное продвижение? – ухмыльнулся я.
- Если с умными людьми – то да! Из такого застолья ты вынесешь порой больше, чем из годового хождения в библиотеки!
- Кто сейчас ходит в библиотеки? – перебил я Алексея. – В интернете всё есть!
- Ходят! Ты удивишься – многие ходят! Чтобы подержать в руках старую книгу, чтобы вдыхать аромат свежей типографской краски нового издания. Чтобы понимать: эту книгу держали в руках и наслаждались её содержанием десятки и сотни человек!
К современным достижениям человечества в виде продвинутых гаджетов с навороченными девайсами он относился прохладно, хотя, как и все мы, использовал и компьютер, и айпад, и айфон, и, естественно, интернет. Поэтому нравоучение продолжалось:
- И интернет не заменит тебе живого общения с человеком. Мы живем не для того, чтобы работать, и работаем не для того, чтобы жить! Бог создал мир гармоничным. Работаешь ты круглосуточно, или всего час, - ты будешь всё равно одет и сыт, если правильно живешь! А ты ползаешь по земле как… Алексей запнулся, не желая вслух произносить известное сравнение, и неба не видишь…
Вот я, например, на работу трачу времени меньше, чем ты, зарабатываю значительно больше! Для меня работа – это досадное явление, без которого я пока обойтись не могу, и которое меня отвлекает от более важных событий в жизни. Если бы можно было не работать вообще – я бы был в первых рядах этих людей!
- Вот в этом я ни сколько не сомневаюсь, - усмехнулся я!
- И правильно делаешь! И вообще, бросай эту лопату, наломай вербы, и хоть в церковь сходи. Подумай не только о земном, но и о духовном!
- Верба давно отцвела! Не с чем идти!
- Ну, ты даешь! А я что с Луны её взял? – возмутился Алексей. У храма её сегодня столько продавали! А ты – отцвела!
- С гор, наверное, привезли! – парировал я.
- Какая разница откуда! Есть праздник, есть верба! Мне всё равно, откуда её везут. Приди, купи, освяти… Брось на хер эту лопату! И вообще, когда ты не просто был, а именно отдыхал последний раз в отпуске?
- Не помню…
- То-то и оно! Бери отпуск, и ко мне! Я тебе мозги вправлю, пока ты не превратился в животное! И запомни: самый большой грех – противиться очевидному, веками проверенному – вредить самому себе. Это тебе не протестующие луддиты, которые ломали ткацкие станки и сжигали склады с шерстью и хлопком. Человек не станок! Его беречь надо и правильно использовать! Это мыслящая, разумная субстанция. Только вот в тебе разумного маловато. Сам себя гробишь!
Алексей ещё минут пятнадцать наставлял меня на путь истинный, после чего мы попрощались.
Услышанное задело меня. Действительно, что-то не так идет в моей жизни. Я радовался тому, что есть работа! Много работы! Причем той, какую за меня никто не сделает. А потому моя «востребованность» и ночью, и в выходные дни, и во время отпуска не огорчала, а радовала! Я хорошо помнил время, когда после увольнения полгода бился в поисках работы и ничего не мог найти подходящего. Как я тогда переживал, нервничал, бесился в бессильной злобе. Теперь, вот, вроде бы всё наладилось…
Задавленное где-то глубоко внутреннее Я робко выползло и шепотом произнесло:
- Оказывается, что-то снова не так!
На что была тут же дана отповедь:
- Да кто знает, что есть истина, что так и где не так?
Внутреннее Я мучительно и не вполне уверенно заявило:
- А все же прав Алексей, именно он, а не ты, натирающий мозоли о лопату… Но, видно, чтобы это понять, надо натереть мозоли в мозгах. Ибо ты трудно исправимый… Не хватил у тебя ни мужества, ни силы воли, ни разума бросить лопату и подумать о том, что сегодня Вербное воскресенье…
Назло своему внутреннему Я, я громко произнес:
- Мам, может будет сворачиваться? Да и в церковь не мешало бы заехать!
- Отчего не заехать? Давно пора…