День был солнечный, но холодный. Чистое хрустальное небо обнажило бликующие металлом пучки артерий железнодорожных рельсов, схватившихся за обледенелую гальку. Осень паром изо рта растворялась в мясистых лучах полуденного солнца. Эшелон с военной техникой на тупиковом пути станции С. На небольшой почтовой платформе организованная куча стяжек, кантик из деревянных стопоров, растрескавшиеся лужи и парочка курящих шакалов, неподалеку у спиленных яблонь наши «Уралы» и «Камаз» МТО. Я сижу на БТР, считаю его пулевые раны. Нам дали полчаса на отдых. На колесах БТР засохла грязь ингушских дорог, на моей ладони сукровицей засыхает заново содранная кожа давнишней мозоли. Между вагонами пацаны закинули насвай, затихорились, трут о чем-то.
- Ты скидываться будешь?
- На что?
- На батон с майонезом.
Я спрыгиваю с БТР, проваливаюсь между вагонами и отдаю пацанам двенадцать рублей.
- Сколько уже собрали?
- Двенадцать.
- Не густо.
- Да знаем. Ты это… не знаешь, у кого могут деньги быть?
- Не знаю. Может, у вас?
- У Ковалева есть?
- Не знаю. Может, вам его спросить?
- Сходи, спроси его, а? По-братски.
- Иди нахуй. По-братски.
- ***.
Пацаны побрели вдоль эшелона, через два вагона нашли еще кого-то, потом еще кого-то. Я присел на корты, у земли морозит, но стоять впадлу. Я вчера снялся с гарнизона – ноги гудят и ноют. На противоположной стороне от платформы почти никого из наших. Большинство бойцов облепило третий с ближнего от меня конца эшелона БТР, жрут мороженые яблоки, втихаря фоткаются на боевой машине. Чумазые, в драных вывернутых наизнанку подстегах, заебанные, но улыбающиеся. Русский солдат непобедим. Он от злости и дурости может расхуярить все, что угодно. Даже себя. В любое время, в любом месте, любую задачу. Чокнутые. Мы можем не спать, жрать мороженные яблоки с земли, работать до пупочной грыжи, радоваться получасовому отдыху. Это даже без войны. А надо ли? Терпеливый народ. Только ебнутый на всю голову. Здесь, в армии, это особенно заметно. Интересно, а что о нас думают гражданские люди? Ничего лицеприятного. Что бы они ни думали, их бы сюда, – вмиг все говна наружу попрут. Хороших людей почти не осталось, теперь я в этом уверен. Это плохо.
Был один хороший сержант – повесился в сушилке. Человек-то самый обычный, но слишком мягкий, добрый, чудаковатый для этого мира. Добрых здесь не уважают, они слабыми кажутся. Слабые никому не нужны. Слишком сильным самим никто не нужен, они обычно первыми в расход с собой идут, да и мало их. Правит балом среднестатистическое быдловатое говно. Вот его-то тут дофига. А где его сейчас мало? Пернуть на ближнего, насрать на нижнего, обосраться перед высшим. Или как там еще говорят. Главное – не забывать всегда казаться крутым, даже если ты последнее чмо. Это защита от таких же стервятников, многим она к лицу, некоторые не умеют это делать, а кто-то просто не в ракурсе.
Мне всегда больше нравились фриковатые люди, а не крутые. Последних – в топку. Стремящихся казаться крутыми фриков туда же. Кто реально жжет, так это по-настоящему крутые фрики. Есть такие. Крутые фрики практически засранцы.
- Э, сынок! Полковника Марченко не видел?
- Никак нет, товарищ старшина.
Откуда передо мной взялся наш старшина, я так и не понял. Подкрался незаметно – бывших разведчиков не бывает. Нашего старшину прозвали Старым. Он стар. Брутальный мужик, любит по****еть, поприкалываться, пошутить. Если учитывать, что он выжил в Афгане и обеих Чечнях, то этот человек действительно стар для своего боевого опыта. Старый – легендарная личность в бригаде, впрочем, не только у нас. Он послужил в ВДВ, военной разведке, стройбате, в мотострелковых частях, у нас в части. Всю жизнь в армии, полжизни на войне. Старшина достал сигарету, присел рядом, закурил.
- Че ***вничаем, сынок?
- Перекур же объявили, товарищ старшина.
- Че не куришь тогда?
- Нахуй надо, товарищ старшина.
- А!!! Хитрая собака! Не… Правильно, правильно. Нахуй надо, сынок. Нахуй… А эти нахуй дичку жрут?
- Не могу знать, товарищ старшина.
- Пропоносятся же черти!
Со стороны гражданки через пути семенят пацаны, обнимают свои распухшие от заложенных под подстеги продуктов животы. Старшина встает, резво перемахивает через сцепку, подтягивается на платформу, отряхивает руки, закуривает вторую, подходит к шакалам. Пацаны забились в соседнее междувагонье, со всех сторон на них налетела зеленая стая. Братишки с БТР совершили образцовый марш-бросок к халяве. Я тоже подтянулся. Два батона, две бутылки лимонада и пакет майонеза разлетелись обратно пропорционально тому, как медленно и неохотно на это добро скинулись целых три человека. Мне досталась смачная щепотка белого хлеба в майонезе. Было вкусно, но мало, ведь утром мы не завтракали, наш взвод за два часа до подъема бросили на станцию С, разгружать эшелон с военной техникой, который вернулся из Ингушетии. Старшим от нашей роты назначили Cтарого, но утром его не было в роте, и вместо старшины с нами поехал сержант-контрактник, маленький нервный дагестанец.
- Че за опа? Че вы там записюнились, козлы вэвээшные?
Неведомо откуда перед халявой появился старшина. Он прикурил очередную сигарету.
- Э! Ментос-***нтос есть у кого?! Холмс-***лмс?.. Горло, бля, дерет… Вчера ханки просто дохуя наебнул! Любовница подпоила. А хуйли делать? Зато наебался от души, ох, наебался… А вы че тута записюнились? В такой куче можно и присунуть нечаянно... Один так возьмет и вспомнит про свою Машку, хуй встанет, и ****ец – товарища в госпиталь.
Наша ****обратия весело загоготала.
- Не, а че вы смеетесь? Было уже такое! Я, конечно, понимаю, что нету лучшего влагалища, чем очко товарища, но потерпеть-то до дембеля можно же.
- Товарищ старшина, а когда нас покормят? Мы со вчерашнего ужина не жрали, – сказал кто-то из толпы.
- А ты, сынок, про еду не думай, ты про Машку свою подумай, только аккуратно.
- Товарищ старшина, не, ну, правда, хавать-то охота! Нам вчера еще ротный, как назло, космический ужин устроил, – вмешался еще один голодан.
- Ну, раз устроил, значит, за дело, косячить надо меньше. А то что жрать охота – это я вас понимаю, сынки. Я понимаю. Для бойца главное – питание и сон, иначе он не солдат, а потенциальный предатель. Вы че думаете, старшина-то тоже срочку служил. Я уже узнавал про обед. Сказали, часа в три, может, в четыре, должны привезти, но про то, что вы не завтракали, я в первый раз слышу. Я так понимаю, полковник Марченко всю эту операцию организовал… Ща найду его, пере****им с ним… А так, че я вам, просто так, на ветер тут бросать буду… ***рьте пока так, налегке. Родина вас не забудет, но и не вспомнит!
- А вот и полковник Марченко! – крикнул кто-то из нас.
На платформе появился небольшой пузатый полкан, смачно пожирающий увесистый чебурек. Старшина закурил внеочередную сигарету, подтянул портупею, перемахнул через сцепку и подкатил к полковнику Марченко.
- Товарищ полковник, че за ***ня?!
- Старшина, перекур закончен, строй своих людей, будем задачи доводить!
- Петя, ты че моих людей дрочишь?
- Старшина, ты ебнулся?! Выполняй, что сказано!
- Не, товарищ полковник, сначала мои люди получат необходимое горячее питание, потом они выполнят твои задачи.
- Старый, хорош ***ней страдать! Давай, строй своих!
- Петя, ну ты и Петя! Я, бля, сказал, накорми моих людей нахуй, потом они будут работать… Сам-то небось пожрал в привокзальной кафешке, а бойцы со вчера голодные! Думай о людях, а не о задачах, Петя, я тебе это еще в 95-ом говорил, ты должен помнить, Петя!
- Старшина, выполнять!!!
Старый без размаха сует в нос полковнику, полковник Марченко пятится, роняет из рук чебурек, приседает на корты и падает на жопу. Старшина перемахивает через сцепку, отряхивает руки.
- Сынки… это… че-то я не то… Найдите сержанта Магомедова, я пойду.
- Товарищ старший прапорщик, а что теперь будет?
- Да ниче! Нормально. Полковника Марченко я давно знаю, еще когда он лейтенантом был, у него должок с тех времен остался, это неинтересная история… Это… Короче, найдите своего сержанта, скажите все как есть, скажите, что я сегодня не приду. Сами не кисните, жрачка скоро приедет, считайте, я договорился. До этого можете ***вничать, работать в полсилы, я разрешаю!
Старый дезертировал со станции С в сторону гражданки. Никто из нас за него не стал переживать. Старого простят, все знают, он такие номера временами отмачивает: если надо – он и генералу табло распечатает. Что с него возьмешь – контузии.