Ю.В. Центолович
Памяти капитана научно-исследовательского судна «Ю.М. Шокальский» Г.Н. Чубукова посвящается.
Муссон
Часть первая
Прошло две недели после двадцатого апреля, как мы вышли из Владивостока на НИС « Ю.М. Шокальский» в экспедиционный рейс.
Провожала нас в тот день налетевшая снежная пурга, таможенники и пограничники нашей страны Советов.
Миновали Восточно-Китайское и Южно-Китайские моря и со свежими попутными ветрами пассата дошли до порта Сингапур. Посетили город, запаслись свежими продуктами, водой. Сегодня 5 мая, поздно вечером, вошли в Малаккский пролив. За тёмными силуэтами островов и островков скрылись огни Сингапура. Сгустилась тропическая ночь, душная, жаркая, влажная, она словно поглотила всё вокруг и нас и наше судно.
То и дело по всему небосводу сверкают бесшумные молнии, высвечивая клубящиеся высокие плотные тучи. То переставал, то накрапывал дождь. Из полуоткрытых люков машинного отделения приглушённо доносятся ритмы мерно работающего двигателя, успокаивающие, привычные.
Пенится, фосфорицирует отбиваемая от борта вода. Вдали ярко и весело светятся зелёные и красные ходовые огни встречных судов. Идём в самом узком месте Малаккского пролива. Справа, по борту, темнеют Малаккские берега, слева берег Суматры. Вспышки зарниц озаряют высокие горы, покрытые густыми тропическими лесами. Впереди, почти у форштевня судна, пересекла наш курс быстрая лодка без огней, за кормой промелькнула вторая. Словно ночные птицы бесшумно, быстро пронеслись обе в сторону берега Суматры, конрабандисты, наверное. Немало случаев в этих местах и пиратства. Грабят современные пираты на быстрых лодках-катерах и запоздалые рыболовецкие джонки, грабят суда покрупнее. Пошел третий час ночной вахты, мы благополучно следуем своим курсом. В рулевой выставлена в помощь вахтенным охрана из парней «научного» состава.
Вдруг за кормой во тьме ночи, совсем неподалёку, милях в трёх, четырёх сверкнула яркая вспышка, она была ярче любых молний. Что это? Встревожились вахтенные, увидев в бинокли горящее судно- танкер, оно уже потеряло ход и управление, его разворачивало лагом по течению. Оранжевые языки пламени лизали борт, надстройку. Вскоре докатился грохот далёкого взрыва.
Наш радист среди шумов, тресков в наушниках от грозовых разрядов услышал сигнал SOS и обрывки разговоров с судов. Капитан отдал распоряжение поднимать боцманскую команду и аварийную партию. Оказывается какое-то судно, идущее из Сингапура врезалось в танкер недавно прошедший мимо нас. На танкере произошёл сильный взрыв и возник пожар, у судна виновника, очень сильно разбита носовая часть. На сигнал SOS откликнулись сразу несколько судов и порт Сингапур. Треск в наушниках замирания, слышимость очень плохая, однако радист слушает и поддерживает связь. Грузовое судно, таранившее танкер предлагает свои шлюпки, снять людей, но на танкере готовят свои плавсредства и борются с огнём.
Трески, шум в наушниках, порт Сингапур каждые пять минут запрашивает потерпевших, какое состояние, какое положение. В эфир выходят другие суда, находящиеся вблизи от места аварии, связываются друг с другом и потерпевшим. Хорошо погода не штормовая, корабли и берег рядом, потерпевшему окажут помощь. Кто виноват, может быть те, что шли из Сингапура, притомились в городе, да и вздремнули на вахте, об этом можно узнать позже. Равномерно приглушенно стучит машина, мелко, мелко подрагивает корпус нашего судна. Шумит начавшийся дождь. Сменились вахтенные, скоро рассвет. После завтрака палуба оживилась, кто вышел покурить, кто проветриться, подставляя голые спины и плечи горячему солнцу. Многие подстрижены и выделяются ещё не загоревшими светлыми головами. Появился боцман, и матросы, отвинтив задрайки кормового люка, подняли крышку. Из трюма начинают подавать длинные светлые сосновые доски. Затем матросы разворачивают грузовую стрелу, зацепили гаком большой оранжевый буй. «Вира, вира помалу» ; командует боцман матросу у грузовой лебёдки, - «стоп»...Один из гидрогеологов кричит: «Осторожно, осторожно вы мне педаль тормоза свернёте».
Буй оттаскивают к борту, крепят. Воспользовались грузовой стрелой и парни гидрологи, следом из трюма вирают тяжёлые барабаны с тонким и толстым стальным тросом.
Ближе к корме звенит пила, стучит топор, летит свежая щепа, источая приятный аромат сосновой смолы, строят бассейн. Боцман и добровольцы вымеряют, прикидывают как расположить доски, опоры, закрепить их, чтобы бассейн, заполненный водой, не развалился при качке.
К обеду душное, знойное, влажное марево обволокло судно, повисло над водой. Всё вокруг стало блеклым, бесцветным, лишь чернеют кое-где плывущие коряги, выносимые из рек. Проплываем мимо двух крупных змей, лениво лежащих на воде. Жарко, лица у работников на палубе раскраснелись, бисером искрятся капельки пота. Жарко и во внутренних помещениях судна. Про машинное отделение лучше не говорить, там все 40o, а может быть под 50 o Мощные вентиляторы лишь гоняют горячий влажный воздух. У мотористов, возле грохочущих разогретых двигателей, пот прозрачными струйками сползает по голым спинам. Хорошо тем, кто занят в лабораториях, там кондиционеры, прохладно. Ко мне в каюту заглянули двое гидрологов, выпили холодной водички с малиновым вареньем, прохладились под вентилятором и мы что-то вспомнили про Сибирь, про май в Сибири, про мохнатые, настоящие сибирские подснежники, про цветущий багульник, про приятную майскую свежесть, остатки снега в овражках, превратившегося в кристаллики льда, напитанного холодной водой.
С левого борта медленно проплывает, удаляясь, гористый берег Суматры и островка. Ве, Малаккский пролив пройден, перед нами Индийский океан.
8 мая.
На этот раз океан не искрится бескрайней синевой, день пасмурный. Вся палуба перетянута стальными тросами в липкой бурой смазке.
Гидрологи, гидрологической лебёдкой перематывают километры троса, проверяя на целостность. Эти лебёдки, установленные на нашем судне, использовались ещё в годы Великой Отечественной войны для постановки аэростатного заграждения в небе под Москвой, прикрывавшего столицу от немецко-фашистской авиации. Они прекрасно работают и сейчас, спустя десятки лет. С подветренной стороны на горизонте синеет, темнеет тучка, она увеличивается и движется против ветра, приближаясь. Буквально через десять минут, нас, работающих на открытых палубах, приятно обвеял холодком порыв ветра. Еще минута и над судном встала стеной, навалилась высокая чёрная туча. На воде за бортом зашумела толчея пенных волн. Волны, идущие с Юга, сошлись с волнами гонимыми ветром с Севера. По палубам и надстройкам гулко забарабанили крупные холодные капли дождя.
Сразу же вспенился океан, завыли ведьмами на все голоса ветры в снастях. Мелкая водяная пыль густым туманом вперемежку с плотными потоками холодной воды с небес обрушились на судно. Заплясали, заносились по палубе водяные вихри, напоминая снежную пургу на севере. Те, кто замешкался на палубе, вмиг вымокли, их словно окатило ледяной водой. Визжа и ухая на бегу, они кинулись под защиту навеса. Пенные гривы волн, креня судно, перехлёстывают через борт. Приглушённо раскачиваясь, звонит судовая рында (колокол).
Загудел судовой гудок, подавая туманные сигналы, ; видимости нет никакой. Мы получаем наглядный пример, каково было морякам во времена парусного флота, они опасались подобных тропических шквалов. Зазевайся вахтенный подать команду ; убрать паруса и прощай паруса, разорвёт их в клочья, повалит мачту, а то и того хуже.
Под навесом острят моряки – «куда мы попали, в Курильские проливы?» Те кто вымок, замёрзли, «гусиной кожей» покрылись плечи и спины.
К ночи порывы ветра поутихли, волны не пенились, в их ложбинах вода гладкая, отблескивает, по ней шлепают крупные капли ослабевшего дождя. Вот тебе и Бенгальский залив, неприветливый нынче, зато не жарко, температура воздуха упала до +22o C. На следующий день, после ужина, весь экипаж собрался в столовой послушать информацию заместителя капитана по научной части Нестера Дурасова – «о районе предстоящих работ и цели проводимой комплексной экспедиции». «Как вы знаете»; начал Нестер Григорьевич, – « в намеченный район Индийского океана, в Аравийское море сейчас идут четыре научно-исследовательских судна, наше «Ю.М. Шокальский» с командой в сто человек, «А.Н. Войков», «Океан» и «Прилив». Результаты экспедиции имеют важное значение для науки. Экспедиция затратная».
Докладчик упомянул, что наше судно, носящее имя русского учёного океанографа, имело предшественника, тоже научно-исследовательское судно названное «Академик Шокальский», погибшего в 1943 году в Баренцевом море или от торпеды фашистской подводной лодки или от бомб вражеской авиации в годы Великой Отечественной войны.
«Муссон от арабского – сезон», – продолжил докладчик, – «это резко выраженные сезонные ветры». Летний муссон в Аравийском море является чрезвычайно устойчивой системой воздушных течений со скоростями ветра до 25 м/сек, сохраняющихся практически без изменений в течение нескольких месяцев. Муссон начинается в начале мая на Бирмано-Малайском побережье Бенгальского залива. Муссон проявляется внезапно, сразу даёт большое количество осадков и резкое усиление ветра. Поэтому начало муссона называют взрывом муссона, что мы наблюдали в эти дни при переходе в Бенгальском заливе Индийского океана.
В дальнейшем ареал летнего муссона разрастается в северо-западном направлении и в июле достигает Пакистана. Развитие муссона является отражением перестроечных процессов, циркуляции воздушных масс в атмосфере при переходе от зимы к лету.
Происходит установление мощных зон конвергенции – зон, расположенных на стыке сходящихся тёплых и холодных атмосферных масс, где порождается мощная высокая, до восьми километров, плотная кучевая облачность, обилие осадков, сильные ветры.
Удивительно то, что муссон, зародившийся возле раскалённых песков Аравии и Африки (Сомали) в области низкого атмосферного давления, именуемый Юго-Западным муссоном, уносит всю влагу от близ лежащей суши на Восток, через Аравийское море в сторону Индии, над которой тоже находится область низкого атмосферного давления над прогретой жарким солнцем сушей. Это явление и есть загадка для учёных. Кроме того, летний муссон обретает прямую и обратную связь чрез высокие Гималайские горы со сливовыми дождями в Китае, Японии, там в это время года цветут сливы, а так же с Охотским антициклоном и атмосферными процессами в Средней Азии. Задача нашей комплексной экспедиции уточнить эти связи, определить новые, рассчитать, создать математическую модель изучаемого явления». Дурасов прервал свой доклад, снял очки и, обращаясь к аудитории спрашивает: «Всё понятно, я вас не утомил?» Все зашумели, – «нет, нет читайте дальше». «В зимние же месяцы над просторами Аравийского моря дует ветер теперь уже Северо-Восточного муссона, холодный сухой сильный ветер из области высокого атмосферного давления над остывающей сушей Азии устремляется в область низкого атмосферного в сторону берегов тёплой Аравии, Африки». Нестер Григорьевич прервал свой доклад, выпил водички и улыбаясь произнёс: ; «всё сказанное касалось небес, теперь будем говорить о хлябях морских. Период Юго-Западного муссона, крайне неблагоприятное время для плавания в Аравийском море. Ветры штормовой интенсивности, как уже говорилось, порывами до 25 м/сек развивают на воде девятиметровые волны. Постоянная жара и высокая относительная влажность в совокупности со штормовой погодой, создают тяжёлые бытовые условия, изнуряюще действуя на людей. До настоящего времени считается, что Индийский океан изучен менее чем Тихий или Атлантический. Северо-западная часть его – Аравийское море с высокой температурой воды и повышенной солёностью играют важную роль в водообмене большей части Индийского океана. В открытом океане на экваторе температура воды составляет +28о .Ещё С.О. Макаров на парусно-винтовом корнете «Витязь» в 1886-1889 г., совершая кругосветное плавание, выполнял океанографические исследования и гидрологические работы в Красном и Аравийских морях, установил, что воды Красного моря с температурой + 32 С и высокой солёностью до 42 промилей подтекают под более тёплые воды Персидского залива нагреваемые до 35,6о – самого горячего залива в мире.
Воды Персидского, Оманского заливов и Красного моря распространяются в Аравийском море в виде промежуточных слоёв течений на глубинах до нескольких сот метров и оказывают влияние на гидрологический режим всего Аравийского моря.
Далее масса вод прогретых на материковой отмели, осолонённых за счёт испарения, скатываются по материковому склону под слои воды более удалённых от берега. И, наконец, в этот процесс обмена вносят свои зависимости и сезонные изменения температуры воды, а именно: в период летнего Юго-Западного муссона в Аравийском море происходит интенсивное ветровое испарение воды и соответственно охлаждение на 2о–3о, увеличивается её плотность, удельный вес. В итоге образуются плотностные вертикальные конвекции охватывающие толщу вод в десятки метров. И ещё в Аравийском море наблюдается чётко выраженная муссонная изменчивость циркуляции вод. В летнее время ветры Юго-Западного муссона гонят воду с Запада на Восток, от берегов Аравии к Индии. В зимние месяцы ветры Северо-Восточного муссона гонят воду с Востока на Запад, от берегов Индии к берегам Аравии, Африки.
Отдельно нужно отметить то, что в период Юго-Западного муссона температура вод Сомалийского течения снижается до 21о–23о. Это происходит за счёт сгона ветрами тёплых поверхностных вод и подъёма глубинных, холодных. Дальнейшее изучение этого региона океана определили очень сложные взаимодействия течений, вертикальной и горизонтальной циркуляции вод. Океан накапливает и сохраняет огромное количество тепловой энергии. Течения, как гигантский подвижный резервуар тепла, переносят его в другие районы океана, снабжая тепловой энергией и атмосферу. Солёные и тёплые воды Красного и Аравийского морей в виде промежуточного слоя на глубинах 200-400 м достигают даже Суматры и Явы (в Индонезии). Гидрологам нашей комплексной экспедиции подлежит получить, обработать и осмыслить материал предстоящих работ в недостаточно изученной в гидрологическом отношении этой части Индийского океана. Нашему составу экспедиции на «Шокальском» предстоит поставить в заданных координатах две буйковые многосуточные станции, охватив глубины от 50 м до 2000 м., произвести ряд гидрологических меридиональных и широтных разрезов. Производить радиозондирование атмосферы с применением шаров-зондов и метеорологические наблюдения. Объём работ, как видите, не малый».
Ещё ночью двенадцатого мая штурман радиолокатором зацепился за берега Цейлона. В свете утреннего ласкового солнца идём вдоль невысокого берега с рощами кокосовых пальм за белопенной линией прибоя. Среди пальм виднеются домики под красными черепичными крышами, высится светлый полосатый маяк у скалистого мыса. Ветер доносит запахи прогретой земли, ароматы трав. По сверкающей глади воды спешат к берегу моторные боты рыбаков, после ночного лова.
На шлюпочной палубе, у мостика, столпились студенты-практиканты, девушки и парни. Стараясь не шуметь, рассматривают в бинокли незнакомый берег.
Шри-ланка – благословенная земля. Желание всё увидеть своими глазами в выражениях лиц, они торопливо передают друг другу бинокли. В последующих рейсах не раз побываем на этой благословенной земле, где жизнь простых людей тамилов и сингалов далеко не благословенна. Образовавшаяся в синем небе над зелёными горами острова, ослепительно белые пушистые облака, гонимые ветрами вдоль берега на Восток, вскоре сливались в сплошную густую темнеющую массу дождевых туч с частыми длинными шлейфами дождя, там откуда мы вышли. Так вот где проходит незримая линия перемены погоды. Весь следующий день идём в виду берега Индии, темнеющего узкой полоской сквозь мглистую дымку. К полуночи 14 мая стали на якорь на внешнем рейде порта Кочин. Во тьме, на берегу, искрятся россыпи огней города.
К борту из тьмы, под свет забортного прожектора, подплыло несколько узких лодок с высокими остроконечными носами. Смуглые индусы в ярких синих, красных, голубых, белых рубашках, среди них и женщины, предлагают купить маски из красного дерева, слоников, павлиньи перья, крупные раковины тридакны, пятнистые каури, при этом поют, стучат в бубен с колокольчиками. Можно произвести ченч – менять на одежду вино, сгущённое молоко, консервы, сигареты.
Неподалеку, в полной темноте ночи, сияя огнями, стал на якорь наш флагман «Океан».
К утру ждём подхода «Прилива» и «Войкова». С рассветом войдём во внутреннюю гавань порта, примем на борт группу индийских учёных, наблюдателей в экспедиционный состав.
Неслышно к забортному трапу подвалил обшарпанный моторный рыбацкий баркас. Индусы только что вытащили трал и вытряхнули рыбу вперемежку с водяными змеями, довольно крупными и очень ядовитыми. Они голыми руками кидают в корзину рыбу, а извивающихся змей вышвыривают за борт. Попросили сигарет, моряки щедро перекинули им несколько пачек и те, поблагодарив, уплыли. После церемониальных визитов и размещения индийских учёных, наши суда покинули гавань Кочина и разошлись по своим районам работ в Аравийском море.
Нашему судну отвели район с координатами севернее Локкардивских островов, которые образованы многочисленными большими и малыми островами и атоллами, окруженных надводными и подводными коралловыми рифами. Возле иных, миль за пять пенится прибой, в темноте ночи он заметно светится голубым. Острова, растянувшиеся вдоль берегов Индии и значительно мористее их, являются опасностью судам, идущим в Индию с Веста (Запада). Наверняка немало парусников древних мореходов напоролись на эти ужасные рифы. Лоция рекомендует при плавании в районе Локкадивских островов соблюдать осторожность: рифы хорошо опознаются при лёгком волнении океана, когда солнце высоко и находится позади наблюдателя. Рифы хорошо видны с мостика, лучше с мачты. Серьёзное предупреждение! Проходим острова днём, это очень хорошо. Со стороны левого борта виден атолл Битра, плоский и длинный, заросший деревьями, над которыми высятся тонкоствольные кокосовые пальмы. За прибрежным белым коралловым песком, на приподнятом кореном берегу, открывается вид на ухоженную плантацию бананов, в широких ярко зелёных листьях, и небольшое селение из нескольких лёгких домиков под красными черепичными крышами, приютившихся под пологом листвы хлебных деревьев. На берегу у лодок, крохотные фигурки людей, они дружно машут нам руками, бегают дети. Появление любого судна для островитян событие
В пустынной синеве вод вднеется парус, он ещё далеко. «Может быть это яхта?» Но минут через двадцать стало ясно: курс наш пересекает трехмачтовое судно под всеми парусами.
Я стучу в каюту капитана, говорю: «Геннадий Николаевич, прямо по курсу парусник, да какой».Через пять секунд капитан был уже в рулевой. «Вот это да, где вы такой выискали, сейчас подойдём поближе, рассмотрим его получше». Капитан отдаёт распоряжение вахтенному штурману. На верхнем мостике и вдоль борта шлюпочной палубы уже теснится народ. И как быстро узнали, ещё бы, не так уж часто в наше время услышишь такое. Тёмный смолённый деревянный корпус парусника, грузно осевший в воду, слегка плавно покачивается на невысокой зыби. Он был совсем близко. Все двух ярусные паруса полны ветра, снасти туго обтянуты. На длинном бушприте кливер и стаксель. Надулся дополнительный парус под бушпритом у самой воды, похожий на блинд.
На голой деревянной палубе в тени парусов сидят несколько полуобнажённых моряков на вид индусов, на корме у штурвала стоит рулевой. Некоторое время идём параллельными курсами, затем отвалили влево. Наши манёвры и короткая дистанция обеспокоили индусов, но никаких эмоций они не выражали. Парусник перемещается к корме, удаляясь, словно видение из далёкого прошлого. Идём к месту работ на десятую параллель северной широты.
К вечеру жара спала, все, кто может, вышли на палубы на ветерок и к бассейну. В бассейн, к великой радости всех, непрерывной струёй подаётся по шлангу тёплая, забортная, солёная вода. В этом ёмком лягушатнике постоянно кто-то плещется, кувыркается, висит на бортах. Вода раскачивается в такт с креном судна и, словно набегающая волна, с шумом перехлёстывает через край.
Оживает и верхний мостик, где собираются любители тишины и простора. Приятно ощущать босыми ногами дерево настила. С высоты открывается чудесный вид на бескрайний синий простор океана.
Незаметно вечереет, и солнце спешит склониться к горизонту, приближая время, называемое ; «очарование южных морей». Глубокое, голубое и чистое небо с прядью парящего облачка, преображается в янтарно-золотистое, позволяя людям насладиться своей чистотой и прозрачностью.
Вскоре небосвод с блистающим полудиском солнца на горизонте, становится ярко-оранжевым, провожая последнюю искру солнца. Всё пространство заполняется мягким призрачным сиреневым светом и им окрашивается всё: шлюпки, мачты и смуглые, загорелые тела людей.
В позднеющем небе появилась яркая точка ранней звёздочки. Незаметно сгущается тьма и в ней, в неосязаемом пространстве, заискрилась россыпь мелких звёзд, и замерло созвездие Южного креста, струя холодный свет. И в эту ночь за бортом, от форштевня до кормы, в тёмной глади воды наблюдалось удивительное зрелище. Светилось, фосфорицировало неоново-голубым, ярко васильковым светом что-то подобное хлопьям и небольшим шарам с размытыми краями. По мере продвижения судна в толще вод беспрестанно вспыхивают кружатся новые и новые сотни огней. Создавалось впечатление что мы идём по необыкновенному, голубому млечному пути, среди кружева мерцающего света.
Все, кто был на палубе, увидев это необыкновенное явление, звали остальных, и уже десятки людей смотрят за борт на чудесное волшебство.
Раньше, в тропических морях, нам встречались подобные явления, но такой массы огней, интенсивности и силы свечения не встречалось. Это было редкое зрелище, Наконец, восемнадцатого мая, к полудню жаркого дня, пришли в точку начала работ. Отсюда начнётся широтный разрез, где проведём гидрологические, аэрологические, метеорологические наблюдения через всё Аравийское море.
Ложимся в дрейф, за бортом прозрачная голубая вода пронизана солнечными лучами, уходящими в синюю глубь. На палубах людно, как же начало работ, считай праздник. Гидрологи готовятся к работе, расчехлили лебёдку, откинули забортный мостик. К тоненькому стальному тросу, пропущенному через блоксчётчик и туго натянутому тяжестью грузила, гидролог подвешивает батометр – полый металлический цилиндр. В глубине он заполнится водой и герметично закроется под действием удара грузика пущенного по тросу. К гидрологам вышел начальник отряда Леонид Клементьевич, вышли и девчата - химики.
«Майна» негромко подаётся команда лебёдчику. Ярко белый батометр плавно погружается в воду, его опускают на глубину в две тысячи метров. Через определённый интервал лебедку остановили и к тросу подвесили следующий батометр. Всего их будет десять, каждый займёт в глубине заданный горизонт. Не менее часа длится постановка серии батометров. Наконец, отправлен последний батометр, он погрузился не глубоко, в чистой прозрачной воде проглядывает размытым, светлеющим пятном. Гидролог пускает по тросу грузик – металлический цилиндрик, а сам периодически прикладывает пальцы к тросу ощущая быстрое движение грузика, срабатывания батометров.
Выждали положенное время и начали подъём батометров. Быстро завертелся барабан лебёдки, выбирая трос из глубины. С направляющего блока на кранбалке беспрерывной струёй летит вода. Внимательно смотрит Миша за показаниями быстро бегущих стрелок счётчика. Не останови вовремя лебёдку, быть беде, разобьётся вылетевший из воды батометр о блок, оборвётся трос, погибнет вся серия приборов. Лучше об этом не думать. Убавляя обороты, притормаживая, Миша высовывается за борт, сейчас должен появиться батометр. Вот он поднимается из глубины, проглядывается светлым пятном и выпрыгнув из воды повис, словно рыба на крючке, над забортным мостиком. Гидролог быстро снимает батометр, несет в гидрологическое помещение, есть работа химикам. Минут через тридцать сорок поднимут весь ярус приборов.
Возле противоположного борта, подальше от лебёдки, хлопочут аэрологи, заполняют гелием латексную оболочку шара-зонда, помещённую в шарообразный бокс-защиту, похожего на большущий глобус на треногах. Наполнив оболочку, затянули аппендикс стропом, подвязанного к коробочке содержащей миниатюрные метеорологические приборы..
Всё, метеозонд подготовлен к запуску. Погода хорошая, слабый ветерок не помеха, зрителей тоже хватает. Внимание! Аэролог открыл куполообразную крышку защиты и из неё отделяется, как огромное яйцо, наполненная полупрозрачная оболочка шара, поднимается и внезапно быстро устремилась вверх увлекая на высоту лёгкую коробочку-контейнер. Зашумел, заработал радиолокатор «Метеор» направляя чашеобразную антенну на метеозонд.
«Лети, лети, голубок» - напутствуют метеозонд зрители», - «поднимись высоко».
В рубке радиолокатора теснятся узкие шкафы аппаратуры. На панелях рядки крохотных мигающих лампочек Мерцает красный «глаз» блока передатчика – «высокое напряжение подано» Пик…, пик… пищит внутри блока–идут сигналы запроса к метеозонду. Мигают в такт на экране электронно лучевой трубки, зелёной травкой ответные сигналы. Дружно враз отклоняются стрелки на приборах-индикаторах.
«Заходи, заходи» - увидев меня заулыбался Николай - оператор, - «я подумал синоптик пришел, ему ещё рановато, таблица не вся заполнена» - говорит Николай, работая с лекалом.
Деревянными палочками похлопывает, постукивает в механизме счёта выдавливая в щель широкою полосу бумажной ленты с колонками цифр.
Направлено за горизонт, в высокое небо, смотрит чаща антенны радиолокатора, стабилизированная по качке. Где-то за десятки километров летит метеозонд, на запрос излучает радиоволны, несущие информацию о температуре, влажности, атмосферном давлении в заоблачных высотах.
Гидрологическая станция закончена. Дали ход. Быстро темнеет.
После ужина время позволяет посмотреть кинофильм на свежем воздухе. Парни натянули экран, женщины рядком расселись на скамейках, (банках), раскладных стульчиках. Мужчины дружно устроились на деревянном настиле палубы. Погас свет прожекторов. Внезапно над головой распахнулось, открылось огромное звёздное ночное небо, как это здорово! Стрекочет кинопроектор «Украина», высвечивая кинокадры на экране и мы, безмятежные, словно парим в этом сказочном мире. Через тридцать миль в полночь остановимся на очередную гидрологическую станцию. Спустя несколько дней, где-то на середине Аравийского моря, едва встали на гидрологическую станцию, а за кормой, словно поджидали, появились четыре коричневоспинные акулы, «собаки» так прозвали их моряки. Одна их них была особенно крупная, её сопровождали несколько лоцманов – рыбок в голубоватых полосках, словно в тельняшках, величиною с ладонь. Акула побольше медленно, плавно кружит, широко расставив плавники. Спинной плавник изредка выходит из воды. Лоцманы юрко снуют вокруг тела акулы, а когда она приблизилась к наживе на крючке, пара лоцманов быстро подскочили к наживе, секунду, другую повертелись вокруг неё и, увидев, что акула медленно удаляется, тут же кинулись за нею вдогонку. Это было очень забавно, моряки рассмеялись, глядя на живую короткую сценку. Долго акула не брала наживу, подходила совсем близко, задевала её, касалась носом и резко, быстро, броском уходила в сторону. Остальные акулы каждую бумажку, щепку, выкинутую за борт, тут же по очереди исследовали, покусывали и подталкивали «затылками», а плывущую пустую бутылку одна из акул поспешила полизать немножко, встав для этого в воде совершенно вертикально, показывая свое белое брюхо и пасть. Наконец, та, что покрупнее осмелела и пошла прямо на приманку, и быстро, слегка заваливаясь на бок, схватила наживу.
«Попалась!» - вырвался у моряков победный крик. Акула рвалась, гибко извиваясь, видна её раскрытая, жуткая, зубастая пасть. Трое парней в едином порыве азарта охотников вцепились за линь и под восторженные крики присутствующих потянули за него. Акула бешено сопротивлялась, пенные брызги летели во все стороны из под могучих плавников. Туго натянутый капроновый линь медленно поднимал акулу, отрывая её от воды. На палубе расступались, подталкивая друг друга, освобождали место для акулы. И когда акулья пасть, в которой от края и до края красовалось множество частых, острых, белых зубов, показалась над планширем её злые, желтоватые глаза с узкими щелями зрачков, яро сверкнули красноватым огнём. Изогнувшись упругой пружиной, она рванулась всем своим телом, ощутился тяжеловесный удар её о фальшборт. Линь лопнул, акула метнулась на глубину. Развязка произошла неожиданно. «Так и знал», ; досадует электрик Женя Вагнер – «линь-то гнилой, пропал крючок». «Ну да, возразил кто-то, «линь капроновый – перетёрся. «А рывок какой!...» Мы немало видели акул, ловим их часто, но эта была какая-то особенная, ярая красавица.
Часть вторая 25 мая.
Наконец-то незаметно подошло время ставить гидрологическую буйковую станцию, подвешивать на глубоководном стальном тросе принайтованного к плавающему бую, приборы – самописцы.
Они, распределятся в глубине, на заданных горизонтах от 50 метров и до двух тысяч метров и, запишут скорость, направление подводных течений, зафиксируют температуру воды.
Вся система буйковой станции удерживается на дне океана тяжеловесным якорем.
Буйковые станции можно ставить на глубинах до шести километров, общий вес системы до 2х – 3х тонн. Одно разочаровывает, автономность работы самописцев не превышает двух недель из-за истечения срока действия элементов питания электробатарей. Вторую буйковую станцию будем ставить через месяц во второй части работы экспедиции.
С вечера боцман развернул грузовую стрелу, зацепил гаком за трос, опоясывающий буй, и выбрал слабину.
Массивный, около тонны весом, оранжевый, пенопластовый буй лежал на круглом боку, тяжко поскрипывал и мигал узкой полоской проблескового огня, установленного на металлическом угловатом отражателе радиолокационных сигналов на самой макушке буя.
Двое суток дотемна работали гидрологи, подготавливая всё необходимое для постановки буйковой станции. Перемотали и проверили около 4х тысяч метров стального троса, расходили захваты на треугольных металлических кронштейнах. Подготовили инструменты, металлические скобы.
С рассветом вахтенный штурман, в присутствии капитана и заместителя его по научной части, промерил эхолотом глубины в районе постановки буя. Препятствий нет. Начинаем постановку.
За контролером грузовой лебёдки боцман Николай, с вечной папироской во рту. Басовито гудит электродвигатель лебёдки, колыхнувшись, буй медленно поднимается над палубой, словно толстый, длинный поплавок гигантских размеров. Матросы дружно взялись за оттяжки и вывели стрелу с буем за борт. «Стоп» - командует гидролог. Затем, ; «Майна по малу». Буй, медленно опускаясь, коснулся волны.
«Буй на плаву» - раздаётся команда. Сейчас его связывает с судном только стальной глубоководный трос, заведённый в вертлюг.
Торопливо вертится толстый барабан шпиля, перепуская трос за борт через блок-счётчик.
Мелькают белые брезентовые рукавицы на руках парней, отматывающих с вертушки трос.
«Стоп шпиль» – кричит Климентьевич – старший гидролог, следя за показаниями счётчика – «Крепи кронштейн». На забортном мостике, изогнувшись, парни крепят кронштейн к тросу.
На палубе чинно, в ряд, выстроились белые массивные корпусы глубоководных приборов-самописцев с лёгкой вертушкой снизу и крыльями-стабилизаторами, напоминая лебедей. Лаборанты установили в самописцах буквопечатающие устройства с узкой бумажной лентой, батареи электропитания, закрутили гайки на крышках, герметизируя самописцы. Подхватив готовый к работе самописец, несут к откидному мостику. Его не спеша подвешивают на кронштейн. «Пошёл шпиль». В синепрозрачную воду, тая как сахар, уходит на глубину прибор. На навесах шлюпочной палубы толпится народ, с любопытством поглядывая на происходящие работы. Один за другим погружаются в океан самописцы. Всё дальше и дальше удаляется буй, лёжа на воде, покачиваясь. Темнеет. Зажгли палубные и забортные прожекторы.
Наконец, отмотав с вьюшек более трёх тысяч метров троса, на остаток его с гашей (петлёй) на конце, наложили стопор, чтобы не утянуло за борт, на время пока соединят гашу с рымом (кольцом) якоря, висящего у борта.
Настал момент отдать якорь. Он, погружаясь на дно, потянет за собой трос с подвешенными самописцами и переведёт его в вертикальное положение.
К борту с топором в руках подходит Клементьевич, оглядевшись кричит, предостерегая – «поберегись, осторожно» и, выждав, рубит строп удерживающий якорь – полутонную связку чугунных болванок.
Гигантской натянутой струной метнулся трос вниз, рассекая волны. Через несколько минут якорь достигнет дна.
В густой тьме наступившей тропической ночи блестят россыпи ярких звёзд, у неясного горизонта яркой точкой засветился проблесковый огонь, буй выровнялся. Буйковая гидрологическая станция начала действовать.
Оживлённо заговорили моряки, глядя на проблесковый огонь, поздравляют гидрологов с успехом. «Одно дело сделано, буй поставили» – говорит довольный Леонид Климентьевич – «Теперь важно не потерять его».
«В северокурильских проливах ставили буйковые станции», – рассказывает он любопытным новичкам, – «Там на скалах частенько красуются выброшенные ураганом суда. Нам тоже выдавало, спасались за ближним островком».
«Через двое суток», – вспоминает Клементьевич – «Нашли буи, они как мячики прыгали на волнах без стальных треножных опор, их словно срезало вместе с проблесковыми огнями. Представьте себе с каким упорством, силой волны вертели, дёргали, переворачивали буи, стараясь оторвать их от троса, открутить. А тросы, видели бы, в конец измочалились. Однако самописцы уцелели». Ночь проходит. Светает. Судно дрейфует неподалёку от буя. «Муссон это или не муссон» интересуемся у научников.
Из синоптической рубки по трапу на палубу быстро спускается Борис Волотко, спрашиваю его – «Что там твои шары-зонды про погоду сообщают?»
«Да во многом то же, что и в тот раз в Бенгальском, усиление восточного холодного ветра в тропопаузе до струйного, только скорость его раза в три больше, чем тогда, и он опустился ниже. Так что ждите, выдаст».
Во второй половине дня низкие тучи стеной обступили судно, с порывами шквалистого ветра застучали крупные капли дождя. Очень быстро дождь усилился, ветер достиг штормовой силы, низкие рваные тучи неслись по серому небу. На мокрой, уходящей из под ног, палубе безлюдно. Периодически сотрясается корпус под тяжёлыми ударами волн, клочья пены и брызги достают до шлюпок, дробясь, кружатся мелкой пылью. Держимся в заданном квадрате по счислению и ориентируемся на буй. Буй виден плохо в этих пенных водяных холмах. На тёмном фоне экрана радиолокатора сплошные яркие пятнышки, словно пёрышки курочки рябы. В массе ярких пятнышек – отражённых сигналов от волн, то появляющихся, то исчезающих, попробуй определи, где сигнал от буя.
Не отрываются от биноклей вахтенные матросы. «Потерять буй нельзя, ни за что нельзя!» – беспокоится штурман. С наступлением темноты гасит свет на палубах, чтобы лучше видеть проблесковый огонь. Дрейф судна велик, и к бую нужно держаться как можно ближе. То и дело даёт штурман ход, гудит машинный телеграф, малый вперёд. Частые пуски судового двигателя губительны для его моторесурса. А что делать! Через несколько дней исчез проблесковый огонь буя, ни радиолокатором не взять, ни визуально.
Почти непрерывно, в жарком машинном отделении, работают компрессоры сжатого воздуха, нагнетая необходимое давление его для очередного пуска двигателя.
По утрам у многих лица припухшие, позёвывают, не выспались. Какой там сон, которые сутки то голова летит вверх, то ноги – качели. Везде что-то гремит, катается то в столе, то в рундуке, пора бы всему утрястись, но нет, возникают новые звуки, стуки, позвякивают дверные защёлки.
В каютах жарко, душно, влажно иллюминаторы-то наглухо задраены.
«Ну, братцы» – шутят парни – «побаловали нас тропики спокойной водой, можно и качнуть разок». Вспоминают – «А как в Тихом, помнишь, зимой давало, ходили по переборкам»…
«Команде обедать» – громко разнеслось по судовым помещениям. В столовой каюткомпании людно, от обеда никто не отказывался. На столах мокрые, смоченные скатерти, высокие бачки надёжно закреплены, остальное ставить бесполезно, всё улетает под ноги и хлеб, и соль, и кружки. Качает, но все едят хорошо. Тарелку с супом держим в руке, опуская или поднимая её край в такт с качкой. Едим торопливо, позвякивая ложками и цепляясь ногами за ножку стула или стола.
Все привыкли к походному образу жизни: и обедать как придётся, и спать как сможешь, прикачались. У аэрологов своя забота: очень важно, именно сейчас, определить структуру этой мешанины облаков дождя и ветра. Получена радиограмма из центра – как можно чаще производить зондирование атмосферы.
Аэрологи приготовились запустить метеозонд, но только приоткрыли полусферу защиты, выпуская шар, как сильнейший порыв ветра словно поджидал, разорвал тонкую оболочку его в клочья.
«Проклятье на нашу голову» – в сердцах кричат аэрологи, и ушли готовить к пуску повторный метеозонд. Наконец они появились и потащили за треноги бокс-защиту к подветренному борту по скользкой, взлетающей и уходящей из под ног палубе. Волнуется начальник отряда, как пойдёт повторный метеозонд, пробьёт ли облачность, или зависнет, намокнув и обледенев!
«Пора придумать, чтоб не замерзала оболочка, не лопалась, давали бы высоту», – сетует он.
Выждав послабление ветра, аэролог откинул полусферу защиты. Тонкая полупрозрачная оболочка шара плавно выкатилась из своего ложа, раздулась, матово поблескивая.
Охваченная порывами налетающего ветра, дёргалась, изгибалась и взмыла вверх, мелькнула белая коробочка с метеоприборами. «Фу», – облегчённо выдохнули аэрологи, – «да здравствует удача!» Вслед зонду развернулась антенна радиолокатора. Под навесом шлюпочной палубы, покуривая, матросы, и мотористы сочувствуют стараниям «научников». После штормовой ночи на мокрой палубе у фальшборта в ватервейсе, под вьюшками оказалось немало летучей рыбы, крупной как селёдки. При крутых кренах залетали рыбки, с гребнем высоких волн, даже на шлюпочную палубу, довольно высокую. На камбузе её жарили, она вкусная, нежная рыбка.
Что-то сменилась в небесах. Сквозь облачную пелену пробивает рассеянный, солнечный свет. Ветер высушил палубу, она матово белеет, деревянная чистая.
Понимаем, это к перемене погоды, будет передышка, будет потише.
«Кашалот!» ; крикнул кто-то. Балансируя, бежим к корме. Совсем, совсем близко, не спеша, плыл кашалот, выдыхая с воздухом фонтан воды и пара из чёрного овала ноздри на квадратной массивной голове. Он плыл в сторону белёсых волн, подныривая, изгибаясь, показывая тёмную, широкую спину. «Кашалотиха отдыхает» ; определили знатоки, ; «самец кашалота крупнее». «А может это молодой самец», ; предположил кто-то. «Может быть, если один бродит».
На сегодня погода смягчилась. Во второй половине дня решили поднимать буйковую станцию, свое время она выстояла, и к тому же прогноз погоды предполагал усиление ветра.
Вcкоре после ужина, скомандовали – «приготовиться к подъёму буя». В тропиках темнеет быстро, включили всё забортное и палубное освещение. На шлюпочной палубе, как всегда в подобных случаях, людно. Понаблюдать за подъёмом буя вышли почти все, тесно сгрудились у лееров. На кормовой палубе работают только гидрологи и матросы, занятые на подъёме буя.
Малым ходом с подветренной стороны, чтобы судно не навалило, приближаемся к бую. Из ветреной тьмы в свете прожекторов появляется буй, приседая и кланяясь во все стороны на гребнях и провалах волн. Буй всё ближе. Из-за борта ветер пригорошнями кидает в лицо клейкие солёные брызги, шипит вспенённая вода. Наконец, он слабо коснулся борта и пополз, перекатываясь вдоль него. Боцман перегнулся через фальшборт, быстро, энергично, как кидают лассо, набросил петлю стального троса на треногу буя. Наступил ответственный момент.
«Вира», ; кричит он и крутит поднятой рукой матросу за контроллером лебёдки. Петля затянулась, и трос, упруго содрогаясь, тянет нелёгкий груз. Тренога, словно длинная шея, появилась из-за борта. Подпрыгнула и затряслась корма под ударом волны, накренилась палуба, забился буй о борт, закрутился раскачиваясь. «Помалу, помалу», ; орёт боцман, тянут за оттяжки стрелы матросы и, мокрый буй, истекая струйками воды, во весь рост повис над бортом. Матросы торопливо заводят глубоководный трос на шпиль, отдают буй. «Малый вперёд, лево на борт», ; негромко командует капитан Чубуков в рулевую рубку с кормового микрофона, необходимо ослабить натяжение глубоководного троса. Дальше дело за гидрологами. Утром следующего дня получили печальное сообщение, на одном из наших судов – утоплен весь ярус глубоководной станции, не выдержал стальной трос резкого рывка при крене судна. Очень, очень плохая весть. По этому случаю необходимо сказать, что в следующий экспедиционный рейс нашего судна в Аравийское море мы взяли на борт американских гидрологов (три человека) и воочию наблюдали, как они ставили свою буйковую станцию на Сомалийском течении. Насколько продумана и малозатратна технология гидрологических работ. Вместо тяжёлого стального глубоководного троса использовали тонкий, необыкновенно прочный, лёгкий канатик. Сам буй небольшой, шарообразный, полый и лёгкий, перемещал один человек. Непрерывный срок действия станции один год – фантастика! По истечении срока функционирования станции гидролог воздействовал гидроакустическим сигналом на глубоководное устройство на дне океана, и оно расцепляло канатик от якоря. Весь ярус компактных приборов – самописцев, всплывал на поверхность поддерживаемый легкими полыми поплавками. Получаемая информация в самописцах наносилась на магнитную ленту в обычной кассете. Сам буй при постановке буйковой станции притапливался на глубину, исключающую столкновение с проходящим судном.
8 июня.
Наконец-то мы в свободном плавании, надоело качаться у буя. Начали меридианальный гидрологический разрез. Сегодня день выдался пасмурный, серый. С юга налетел циклон, похлестал холодным дождём, нагородил массу высоких тёмных и белых облаков и притих, окутав всё влажной влагой испарений. У многих вчера болела голова к перемене погоды. Кто побывал под прошедшими дождями, красуются пластырями на шее, удивляются – «как это в тропиках да чихать, кашлять начали». Стоим на гидрологической станции. Над палубой летают, кружат стрекозы, белокрылые бабочки, надо же куда их занесло, видимо с берегов Сомали или Аравии.
На корме метеоролог, снимая показания с приборов в метеобудке, вдруг заорал на всю палубу, ; «смотрите, смотрите, чудище!» Все, кто был поблизости побежали к кормовому фальшборту, с любопытством рассматривая, что там. Посмотреть было на что. В зыбкой воде свинцовых тонов проглядывало огромное, расплывчатое зеленовато-коричневое пятно, оно шевелилось, удаляясь и приближаясь. Через несколько минут пятно остановилось у самой кормы и стало не спеша подниматься. Чётко вырисовывалась большая китовая акула, она была просто огромная, не менее десяти-двенадцати метров длиной. Огромная квадратная голова и широкая спина в серо-белых пятнышках, как галька на дне быстрой реки. Лениво шевеля хвостом, акула всплыла под самую поверхность воды, спинной и хвостовой плавники оголились. Медленно, чуть приподняв над водой верхнюю часть морды, схожей с краем открытого большущего чемодана, пустила пузыри, пожевала что-то и не спеша подплыла под корму и замерла, еле шевеля хвостом, на радость зрителям и «фоторепортёрам». Кто-то из рыбаков, не подумавши, запустил в неё копье-трезубец с острыми наконечниками. Копье, пробурив пенно воду, вонзилась в спину акулы, и та, нервно дёрнув хвостом, быстро ушла в сторону. Представление было окончено. На шум и суету на палубе, вышла из химлаборатории молодая стройная женщина, химик, лаборант, в белом халатике, Таисия Шульга. Поинтересовалась, что происходит, и присела на крышку грузового люка.
Ее сразу заметили моряки. «Тая, Тая ты что такая не весёлая?» « А чему веселиться?». «Как чему! Вон солнышко проглядывает». «Солнышко, как солнышко, надоело всё до чёртиков». «Не трогайте её», вступился гидролог – «человек почти двое суток пашет четыре часа через четыре, все сменщицы «ангинят». Химики нам просто необходимы. Они, исследуя пробы воды, поднятые с разных глубин, определяют: если повышенное содержание кислорода в пробе воды – это явно имеет отношение к холодным глубинным течениям, солёность высокая, - признак тёплого течения, в нашем случае она из Красного моря или Персидского залива. Без химиков не определить морских течений, не разобраться в них. Они анализируют пробы воды на щёлочные режимы Ph, биогенные элементы и другое.
После полдника на палубе людно, в разгаре турнир по домино, самой азартной игре на флоте, и шахматам. У левого трапа на шлюпочную палубу, за двумя столами впритык, уселись на скамейках десятка полтора игроков и болельщиков, ещё с десяток встали подле.
Судьи выставили условия:
1. Играть без жестов, криков и свиста.
2. Мнения выражать про себя.
3. Костяшками стучать можно.
За нарушения штраф.
Шахматы обосновались у правого трапа. Ими разработаны отягчающие условия при игре:
1. Запрещается уводить фигуры.
2. Пускать папиросный дым в глаза
3. Пить тропическое кислое вино, если у противника такое выпито.
4. Мурлыкать песенки.
«Вот видишь» - рассуждает Борис Волотко – «чем славен «Шокальский», какое общение людей, всегда все на палубе, не заскучаешь особо. А сделают в каютах кондиционеры, заберется каждый в свою, и прощай всё это единение, будет как на новых судах, рейс проходит, и не всех в лицо знаешь, зато кондишен». Смеёмся – «ничего Борис, мы тогда перепилим потихоньку все трубки с холодом, и всё будет по-прежнему».
Ночь, штормит. Становимся на гидрологическую станцию, теперь уже меридианальную. За лебёдкой Миша Горелкин, он ас в своём деле. Гидролог привычно откинул забортный мостик, и в ту же секунду его окатило налетевшей волной, гулко ударившей в борт.
«Хорошее начало». Завертелся барабан лебёдки, отматывая трос нескончаемой стрелой уходящий в глубину. «Стоп» – кричит сквозь ветер гидролог и подвешивает на трос батометр. «Майна», батометр плавно погружается в зыбкую в свете прожектора, воду. Дрейф судна, течение изгибают трос под водой километровой дугой. Гидрологи чертыхаются, не получается станция, сильно дрейфуем, трос просто лежит на воде. Мокрые, они уже в который раз вирают и майнают лебёдкой батометры, делая станцию по частям. Скользко, работать мешает штормфалинь на поясах. Погода не улучшалась, крепчало. На корме натянули штормовой леер. Солёная водяная пыль всюду, кружит за бортом, словно снежная позёмка. Нет, нет да хлещет пенная грива очередного водяного вала по лобовой надстройке, с гулом ломится в дверь рулевой рубки, мутной пеной закрывает иллюминаторы, струятся водяные вихри вверх по мачтам.
В рулевой, в коридоре мокро, жарко, душно, на нижней палубе не лучше. Ну и тропики» – чертыхаются моряки – «Куда нас занесло».
Рассвело, на крутых волнах, раскачивающих судно, появились дельфины, крупные, тёмно серые. Группами по два, три дельфина, стремительно вылетают из вершины поднимающихся волн и, описав высокую дугу, ныряют в основание или середину следующей набегающей крутой волны, поднимая каскады брызг. Это явно походило на игру, очень уж дельфины стараются перепрыгнуть друг друга, и с каким азартом всё это проделывают, кто дальше прыгнет.
Кое-кто из них не подрассчитал и взлетал слишком круто вверх и, напрягая пружинное тело, трепыхался, заваливался и в позе растерявшегося, шлёпался в воду.
Не идём, а ползём против ветра и волн, и когда доберёмся до этого мыса Гвардафуй, за ним, говорят, потише будет. Гидрологи изводят своими станциями, не успеем толком набрать ход – «стоп машина», гидрологическая станция. Аэрологи тоже хороши, толкают на палубе пластиковый шар-защиту за треноги, то к борту, то к корме. Звонят в рулевую вахтенному штурману, просят подвернуть на ветер. Наконец выпустили метеозонд. Подхваченный ветром, помчался он над палубой, чудом перепрыгнул через фальшборт, едва не зацепил кранбалку и кинулся навстречу волнам. Кидаются к борту и аэрологи – «намок или не намок, нет, всё благополучно!» Метеозонд пошёл вверх. «Пронесло», – выдохнули аэрологи. Кружит из-за борта водяная солёная пыль, она повсюду белёсыми налётами на переборках, поручных трапов, палубе. Простыни в постелях сырые, липкие, одежда наша пропитана солью. Моряки стрижены коротко или наголо, им соль нипочём, а у женщин с их длинными волосами на голове и прическами, проблема.
Забортной морской воды сколько хочешь и в душевых, и в бассейнах, а пресная ограничена, она только на камбузе для приготовления пищи и мытья посуды, и в бачках для питья.
Через пару дней вышли на мелководье, цвет воды изменился, чуть позеленел, близко берег. Гидрологическую станцию сделали необычно быстро, глубина всего несколько десятков метров. гидрологи довольны, даже слегка смущены, - вот это глубоководная станция! Крутая частая волна молотит в борт, белыми барашками сплошь пестрит океан.
Тянутся на воде по ветру полосы белой пены. «Земля!» ; все, кто был наверху, поспешили на левый борт, высунули головы из укрытий, смотрят вперёд. Трепет ветер волосы, щурятся глаза от брызг и яркого солнца.
Из белёсой солёной мглы выступают белой громадой, высокие обрывистые скалы похожие на большой антарктический айсберг, только очень сильно запылённый.
Вскоре проступают очертания второго острова ещё более высокого, очень похожего на осыпающиеся стены некогда могучей крепости.
Блестят отполированные ветрами плоские меловые или известковые их вершины. Острова Сокотра.
У подножия скал островов, вдоль берега рыжеют травы, кустарники и колючки. Ужасно унылый вид, вокруг лишь ветер да солёная мгла.
В гротах и пещерах островов археологи находили кости необычных доисторических животных. В узких жарких ущельях и долинах островов, этого затерянного мира, там, где сочатся слабые ручейки влаги, встречаются драконовые деревья из семейства драценовых, они огромны, как дубы.. При подсочке из них вытекает краснеющая на воздухе смола, становясь затем красной, как кровь. Живут деревья до пяти – шести тысяч лет. Многое, что поражало воображение древних мореходов, случайно попадавших на эти острова.
В арабских сказках, сказаниях упоминается земля, острова, где жили одноглазые великаны-циклопы нападавшие на мореходов.
«И гадов было там несметно, они шипели, извивались и пили кровь деревьев говорящих», – повествуется в одной из легенд.
Великий муссонный путь в Индию начинался неподалеку отсюда, от берегов Аравии, Красного моря, Сомали.
Арабские купцы издавна знали о нём и умело пользовались ветрами муссонов, избегая бурь. Известный арабский путешественник Ибн – Баттута ещё в середине 14 века писал о походах арабских купцов в Индию за пряностями. Первые европейцы моряки-португальцы, возглавляемые опытным капитаном Васко-да-Гама на каравеллах «Сан-Габриел», «Сан-Рафаэл», «Берриу» впервые обогнули мыс Доброй Надежды и добрались до Индии лишь в мае 1498 года, и бросили якорь на рейде большого города Каликут (ныне Кочин) после десятимесячного плавания. Последнюю часть пути, от берега Сомали, португальские каравеллы шли под управлением кормчего араба Ахмеда-Ибн-Маджида, который за 24 дня довёл их до Индии…
Утро застало нас в Аденском заливе, жара, тихо. У форштевня резвятся дельфины, благодать. Лица у всех моряков на палубе довольные, удивляемся – «где волны, качка или нам всё снилось?» Чудеса, словно в другой мир попали. Со стороны африканского берега ветерок доносит запахи земли, сухих трав. Метеорологи протирают стекляшки приборов, пыль появилась, мешает наблюдениям. Одно плохо: жарко, да и влажность предельно большая. Как там индусы на своём ковчеге-дхоу, успели ли добраться до аравийского берега до муссона?
«Если не добрались, то хана им», – вспомнили, сочувствовали индусам моряки.
Матросы лопатят с песочком деревянный настил палубы. На обнажённых спинах обильный, прозрачными лепёшками, собирается пот и струйками стекает по животу, шлёпаясь на палубу. Лица распарились. Электрики, регулируя тормоз грузовой лебёдки, щурятся, яркий свет слепит глаза, головы покрыли белыми тряпицами. Смеются – «похожи мы на арабов в песках Аравии», очень похожи, только верблюда не хватает».
« Ну и пекло, может быть шторм лучше», ; резюмируют, перекуривая, мотористы в замазанных сажей и машинным маслом шортах.
К полудню на открытой палубе никого, лишь под шлюпками, в тени, где продувает, отдыхают девчата. Все наслаждаются покоем, после многодневной изнуряющей болтанки.
Читаю Большую Советскую энциклопедию: Аден, Аравия. Оказывается в юго-восточной части Аравии, где находится Аден, самое жаркое время года в июне, июле, вот мы как раз и угодили в пекло.
В древности и в раннем средневековье Аден уже был значительным торговым центром и именовался как Адана или Асана. Отсюда в средневековую Европу поступал бесценный ладан, применяемый для ароматических курений при религиозных обрядах.
Ладан – смола деревьев рода босвелия, произрастающих в сухих саваннах южной части Аравии и в Сомали.
В 1839 г. Аден захватили англичане, он стал одной из стратегических военно-морских баз на путях в Индию. Особенно важное значение Аден приобрёл при открытии Суэцкого канала. Сейчас Аден ; столица независимой народно-демократической республики Йемен, установившей тесные дружеские отношения с нашей страной.
Медленно движемся вперёд. Из тусклой дымки появляется берег, он неожиданно близко… Впечатляют голые, островерхие, пепельно-коричневые горы, нагромождения высоких крутых скал. В штурманской на навигационной карте непривычные названия: гора Шамшан, Эль-Айна, Аман-коль.
Вот и поворотный буй форуэй. Застопорили машину, ждём лоцмана. Он уже спешит, его катер под бело красным флагом. В тени туго натянутого тента, лоцман-европеец. Поднялся на борт, поздоровался, с любопытством посмотрел на девчат и женщин. Его матросы, смуглющие арабы, приветствуют нас на арабском – «салям» и белозубой улыбкой под щёточкой усов.
Вновь даём ход. На берегу, по крутым изрезанным склонам, от самого уреза воды, поднимаются ряды невзрачных, серых строений и небольших портовых сооружений. Выделяется крутобокий холм с узкой серой башней на вершине. На ней большой циферблат часов смотрит круглым глазом на рейд. Появляясь между строениями неожиданно ярко, словно вспыхивает, зелень листьев редких деревьев, пронизанная солнцем.
На приближающихся обрывистых утесах призёмистые бетонные стены, вросшие в камень, бывших английских военных фортов: «Марбут», «Тор Майн», выше ещё укрепления, темнеют отверстия амбразур.
В годы первой мировой войны Аден подвергался нападению турецких войск, поддержанных йеменскими и аденскими племенами. Только к концу войны очистили этот район от турок. Во внутренней обширной гавани судно ставят на бочки, неподалёку от нескольких советских и иностранных судов. Не густо, до перекрытия Суэцкого канала, из-за военных действий Египта и Израиля, здесь было очень оживлённо, редкое судно миновало Аден, этот порт хорошо знаком многим морякам.
Искрится у борта чистая голубовато-зелёная вода, кричат, вьются чайки, плотный косячок мелкой рыбешки рябит гладь воды.
Ещё в древности спокойная бухта у подножия остроконечных гор была желанна уставшим мореходам. Родниковая вода, отдых, свежая пища восстанавливала силы.
За 3500 лет до наших дней здесь бывали египтяне и финикийцы. По велению египетской царицы Хатшепсут они ходили в страну Пунт (предположительно Сомали) за слоновой костью, чёрным деревом, пятнистыми шкурами леопардов.
Часть третья.
16 июня.
Увольняемся на берег, в незнакомом порту в незнакомой стране, как это прекрасно, сколько нового увидим, узнаем о мире других людей.
Особенно интересны заходы в порты экзотических стран. У трапа ожидаем катера. Все в чистеньком светлом, настроение приподнятое.
Солнце палит нещадно, но нам не до него. Подошли катера, спускаемся по трапу группами по трое, такой порядок.
Берег близок, и через несколько минут подходим к причалу названному Принс оф Уэйлс.
Портовые служащие, рабочие с любопытством глядят на наших моряков, женщин.
Дружной толпой вступаем на причал.
Земля Аравии! Поначалу идем молча, смотря по сторонам, как бы впитывая первые, самые первые ощущения берега, запахи земли тёплой и сухой, все звуки слышатся, доносятся приглушённо, ноги необычно твёрдо ступают по песчаной дороге.
На стеснённой улочке портовой части Адена Тавихи (стимер-пойнт) засуетились торговцы в лавках, завидев внушительную толпу русских моряков.
Шустрые молодые черноглазые арабы, в светлых одеждах, громко зазывают к себе «Зайди, зайди, только посмотри» ; кричат они по-русски. Арабы – купцы, улыбаясь в чёрные бороды, перебирают чётки.
Арабки, закутанные в чёрную до пят накидку, прикрыв лицо сеткой, разглядывают наших нарядных женщин под яркими цветастыми зонтиками и тихо улыбаются, мы понимаем их.
Шоферы такси наперебой предлагают свои услуги, мимо торопятся чернобровые девушки, прикрывая накидкой лицо, в ярких расклешённых брюках из лёгкой ткани. Вдоль коротких узких улочек небольшие дома с плоскими крышами. Кудрявые глазастые мальчишки и девочки грызут жареную кукурузу в початках, завидев нас, весело перекликаются и сопровождают.
Детей много, тоненькие, смуглые, быстрые, видны всюду, увлечённо играют в свои игры, дружно, весело хлопают в ладошки.
В тени домов укрылись козы, коз тоже много, на вымени надеты матерчатые мешочки. Козы жуют всё подряд и арбузные корочки, и сигареты, и пачки от сигарет, и чудом уцелевшую среди камней травку. В небольших мастерских при открытых дверях, в тени навесов, мужчины – ремесленники неторопливо занимаются своим ремеслом, здороваются, улыбаются.
Улочки упираются в крутые голые скалы из сплошной пористой пемзы. Левее, по склону, тесно лепятся бедные жилища, одно над другим, выше и выше.
В низине на спортивной площадке людно и оживлённо, возле неё небольшой сад. За металлической сеткой высятся пышные кроны финиковых пальм, висят огромные грозди плодов, в цвету олеандры, пламенеет бугенвилия, колышутся высокие стебли бамбука. Здесь по вечерам журчит вода, деревья поливают. Протяжно, монотонно запел муэдзин призывая к молитве. Мы впервые слышим пение муэдзина, не понимая, что за пение доносится с высоты минарета.
Неспешно идём большой живописной группой. В домах у дороги и что повыше, на склоне, распахнулись обрешеченные окна, выглядывают, любопытствуя женщины, приветствуют нас, машут рукой, иные поднимают на руки детей.
«Посмотрите, посмотрите на моё дитя», - восклицают женщины с гордостью.
Велика у арабов-йеменцев любовь к детям, в них сила и молодость нации.
У перекрёстка на площадке перед чайной и кафэшкой, за столиками в тени пальм, сидят мужчины, иные с детьми, отдыхая после рабочего дня, изнуряющей жары. Женщин не видно – общество мужское. Пьют неспешно прохладную воду, кока-кола, играют в игру, напоминающую наше домино, костяшками не стучат, не орут, играют спокойно. Улицы к вечеру заметно оживились, в домах жарко и все стремятся на ветерок. «Жарко в Адене полгода»;говорит молодой араб, вытирая пот с лица. «Вы хорошо говорите по -русски» - делаем ему комплимент.
«Не очень, но стараюсь» - отвечает, улыбаясь, «надо изучать язык на котором говорил Ленин», - добавил он серьёзно. Не раз слышали мы подобные слова и не удивились сказанному.
При общении арабы говорили – «Русский хорошо, садык – дружба».
По прежнему душно и жарко. Находились вволю по земле, еле идём, возвращаясь на судно.
Поравнялись с девушкой арабкой, ступает легко, неслышно.
Из под накидки косит чёрным глазом, стройные ноги, на каблучках, в оранжевых лёгких брючках-клёш.
Покажи личико – показываем жестом, откинь накидку, смеётся, блеснув жемчугом зубов, качает головой, нельзя. Прибавила шаг и, оглянувшись, уходит.
На палубе у трапа оживлённо беседуют арабы-матросы с катеров и наши. Разговор ведётся на языке из смеси английских, русских, арабских слов и жестов.
Йеменцы любители комментировать происходящие события в мире и оживлённо делятся мнениями о проблемах и успехах в арабских странах. Тепло отзываются о Советской стране. «Русские помогают строить плотину в Йемене, там работает много русских машин» - говорят они.
Сегодня состоится экскурсия, едем смотреть достопримечательности аравийской земли.
На берегу ждёт простой просторный автобус и гид Ахмет – араб, улыбчивый парень лет двадцати шести, понятно говорит по-русски. Все разместились, довольные, поехали. Миновали новый жилой район Маала недалеко от порта; дома попроще, чем наши и зелени ещё нет. Преодолели подъём и катим по вырубленной в скале дороге. Сверху нависает каменная круча, темнеют старинные крепостные стены с бойницами. Через высокую арку и тоннель въехали в центр, деловую часть города, называемую кратер. Он окружён высокими отвесными скалами застывшей лавы, это и есть настоящий кратер потухшего вулкана. На узких улицах оживлённо, людно, восточный базар, восточный колорит. Арабы, турки в фесках, тощие сомалийцы. Важные пожилые мусульмане в белых чалмах, поглаживая бороду, неторопливо ведут беседу. Горланят зазывалы подле лавок с плоскими крышами, предлагают купить самый лучший товар. Кое-где появляются женские силуэты, закутанные в белые, чёрные одежды. Употевшие арабы тянут гружённые повозки, подобные арбе, одна загородила дорогу, нетерпеливо, громко сигналит таксист. Взлохмаченные полинялые верблюды, надменно вытянув губы, топчатся не слушаясь криков погонщика. Проезжают, сигналя, новенькие чистенькие легковые машины.
В кратере отовариваются все посетившие Аден: моряки, паломники, жители окрестных племён. Здесь продаются товары со всех концов мира.
Наконец-то наш автобус выбрался за пределы старого города, и перед взорами размахнулась синяя гладь океана. Ниже, на песчаном узком берегу, разгуливают светло-серые пеликаны, сытые, зобы полны добычи.
Дорога ведёт за холмы к дамбе будущего водохранилища Хармаксар. «Будет вода, ; будет ценнейший хлопок, бахчевые» ; поясняет Ахмет. За дамбой приятно видеть стройки производственных корпусов, работающих людей, машины.
По дороге, навстречу и обгоняя, едут наши МАЗы, ЗИЛы. Возле новенькой школы, на спортивных площадках, полно детворы. «Сегодня все арабские дети учатся» ; с гордостью поясняет Ахмет.
Вскоре за плоскими пустынными холмами появилось что-то похожее на большой цыганский табор.
«Караван-сарай» - кое как поняли из объяснения Ахмета, точнее дом караванов.
Сюда приходят караваны из окрестных и дальних племён.
Дружной гурьбой в обе двери вываливаемся из автобуса, впереди, как всегда, заядлые фотолюбители. Экзотика в натуральном виде, где ещё увидишь такое.
Небольшая пыльная площадь обнесена низкими плоскими строениями. В нос бьёт резкий запах овечьего и верблюжьего помёта, мокрой пропотевшей овчины, войлока.
В центре на постой расположились феллахи – земледельцы крестьяне, за ними райяты – скотоводы и прочий народ, в пыльных серых одеждах.
Кучкуются, перетаптываются высокие крупные одногорбые верблюды драмедары, лохматые и полуоблезлые. Бродят вездесущие козы. Вплотную стоят допотопные деревянные повозки, гружёные рогожинами, набитыми какой-то сухой травой, связками хвороста. В кибитках, под пёстрыми шерстяными навесами, женщины в чёрном оберегают от солнца козлят и очень забавных верблюжат с кудрявой рыжей шерсткой на горбике. Фотолюбители ошалели, беспорядочно щёлкают затворами фотокамер. Арабы рассматривают нас во все глаза, чумазые ребятишки вьются у ног. Из-за кибиток выглядывают наглухо закутанные в чёрное женщины. Верблюды беспокоятся, недовольно ворчат, как никак с ними чуть ли не в обнимку фотографируются, не взирая на жёлто-белую пену на их губах. Если верблюд плюнет, залепит всего начисто, один уже вытягивает губы. Араб жестом предупреждает, может укусить, смотри какие огромные жёлтые зубы.
Жарко, душно, людно, шумно, дружно нагрянули, дружно и уходим, сопровождаемые мальчишками, садимся в автобус. Нам предстоит немалый путь к горам на горизонте, над которыми возвышается остроконечная Джабель Эл Музалькам – сахарная голова. Туда проложено хорошее ухоженное шоссе с надёжным покрытием, противостоящее тропическому солнцу.
Едем, вокруг выжженная солнцем безжизненная равнина, местами каменистая, местами засыпанная бесконечными барханами песка.
Вдруг раздались звуки чих…чих…тук… и автобус встал, что-то с мотором. Шофёр и Ахмет пытаются разобраться в поломке, запускают двигатель, но тщетно. Ахмет виновато оправдывается – «Сломался мотор, самим не сделать, будем ждать проходящую машину, попросим сообщить в агентство, чтобы прислали другой автобус». «А сколько ждать» - «это неизвестно» - отвечает Ахмет – «Может часа два». Мы, а нас человек семьдесят, выходим из автобуса на раскалённое шоссе. Дует горячий ветер пустыни, треплет платья, волосы, шелестит под ногами песок гонимый ветром, словно снежная позёмка.
Возле автобуса совершенно нет тени, солнце в зените. Мелкая песчаная пыль проникает в нос, уши, глаза. Пить…, всем сразу захотелось пить. Единственное спасение от солнца, жара и песка снова забраться в автобус. У Ахмета припасена вода, несколько бутылочек, он раздаёт её женщинам. Проходит час.
В стороне от шоссе по барханам идут верблюды, небольшой караван. Идут неторопливо, размеренно широко шагая длинными маслатыми ногами. На головном высоком верблюде, за высоким горбом как-то ухитрился сидеть араб-погонщик.
Посвистывает ветер, всё вокруг раскалено, над барханами пульсирует марево раскалённого воздуха. В автобусе тоже как в духовке. Ну и жара, как арабы в таком пекле живут.
Наконец приближается небольшой грузовик. Шофёр и Ахмет остановили его, переговорили с водителем и Ахмет уехал в агентство. Действительно, где-то ещё через час мы продолжили путешествие в запасном автобусе.
Въезжаем в узкую долину между каменистыми склонами гор, поросшею жёсткой травой. Спокойно пасутся верблюды, сбились в тесную серую массу овцы, спрятав головы друг под другом от нещадно палящих лучей солнца. По крутым склонам карабкаются козы в поиске редких пучков травы. Неподалёку, возле дороги, селение арабов-кочевников, если можно назвать это селением. В тени обширного пёстрого навеса, сотканного из шерстяной пряжи, подпёртого множеством деревянных опор, ютятся люди.
По краю навеса дымят мангалы, готовится еда. В центре бегают дети, общаются и что-то делают женщины.
Видимо только с заходом солнца, когда спадёт жара, выйдут люди из-под него навстречу прохладе грядущей ночи.
Впереди, бирюзово синей полоской, открывается живописная бухта Бендер-Шейх. На берегу её под кручей гор чудесный пляж и сад. Среди буйной зелени разнообразия пальм, невиданных деревьев, бамбука и цветов журчит вода – кровь пустыни.
Тишина и покой.
В просторном и прохладном баре прохладная вода и напитки, мы дружно и жадно пьём прохладную воду. Никуда не хочется больше ехать и ничего не хочется больше смотреть, остаёмся здесь.
Какой изумительный напиток вода!
Возвращались в Аден, на судно поздно вечером в сумерках наступающей тропической аравийской ночи.
Сегодня третий день нашего пребывания в Адене. Группами по трое спешим на городской пляж, «итальянский».
С одной стороны песчаный берег пляжа упирается в нагромождения застывшей вулканической лавы, пемзы, пронизанные живописными гротами, проходами. На морском дне, под ногами, изумительно нежный, как живой, белый песочек и беспредельно ласковая вода.
В тени высокого навеса, защитой от жара солнца, знакомимся с девушками из группы учениц местного колледжа в сопровождении воспитателей женщин и мужчины. После общения, разговоров, расспросов, кто мы и откуда, девушки запели, ловко отстукивая ритмы на своих ранцах, пританцовывая. Гибкие, стройные, черноглазые. К своему удивлению узнаём, что многим из них всего по 11 и 12 лет и что через год они будут преподавать в младших классах…Мы не ошибались, они были вполне зрелые оформившиеся девушки, а не детки, такова сила юга, солнца. Спрашиваем, «А вас не заставят одеть паранджу, «нет», смеются, поясняют – «сейчас её носят только пожилые да турчанки».
По дороге с пляжа увязались за нами двое мальчуганов – дружков, протягивают руки просят филсы, - мелкую монету. Первый же араб пожурил дружков, мальчишки послушно отстали. Ещё раз мы наблюдали хорошие отношения детей и взрослых.
Детей зря не бранят, но и не терпят непристойностей в их поведении. Простые люди арабы покладисты, ненавязчивые. Полной противоположностью оказались лавочники в торговых лавках.
Вечереет, уходим из Адена.
Прячет свои горячие лучи золотой диск солнца, приближаясь к горизонту. Красятся горные дали в сиреневые тона, лимонно засветилась вода бухты. Все, все вышли на палубу проводить удаляющийся берег, город, добрых людей. Ещё мысленно многие там, на берегу.
Половина пути пройдена, половина работ сделана, продолжим курс в открытый океан.
Аден. 19 июня 1977 г.