"Без дерзания, без активности, без риска мы никогда не выберемся из проклятого болота. Новые силы, новая здоровая энергия, дерзновение и дерзновение - только это может оживить наши апатичные безвольные души". Генерал Улагай.
29 апреля 1944 г. не стало выдающегося кубанского казака, православного кубанского черкеса… Кто бы что не говорил но история нашего Отечества это история ярких личностей которые подобно яркому свету освещают для нас историю цепочкой свечений… Одной из таких личностей был генерал-лейтенант Сергей Георгиевич Улагай… Самый яркий пример служения черкесской аристократии Российской Государственности и Родной для кубанских казаков и черкесов Кубани. Такие личности это светлый пример единения двух народов. Прах Генерала Улагая покоится в чужой для него французской земле… Не пора ли уже перезахоронить прах этого светлого человека героя Русско-японской и Первой мировой войн, казачьего офицера водившего во время Луцкого прорыва Русской Армии две казачьи сотни на пулемёты и пушки немцев и австрийцев, на Родной для Него Кубанской земле, где-то у Кубани, или у родных для него гор Кавказа, где его предки благородные уздени Улагаи не запятнали свои имена грабежом и не повинуясь инстинкту восставшей черкесской черни в 1796 г. ушли служить Белому Царю и России. Неужто такие люди как Генерал Улагай достойны меньшей памяти чем спившиеся французские актёры, которым приписывают «большой вклад в русскую культуру»?… Помня усопших, не будем забывать и о живых, ведь для тех кто живёт сейчас, дела и слова генерал-лейтенанта, православного черкеса Сергея Георгиевича Улагая ставшего в весной 1920 г. командующим Кубанской Казачьей Армией являются светлым примером и маяком, о чём вспоминал полковник Фёдор Иванович Елисеев, мы вспомним Генерала Улагая живым, и помянем Его в наших Российских и Казачьих храмах и церквях на родной для него Кубанской земле…
Кубань, конец февраля 1920 г., части 2 – го Кубанского конного корпуса…
«Ждать пришлось недолго. Скоро со стороны Екатеринодара подошел паровоз с одним небольшим пассажирским вагоном и мягко остановился у вокзала. В дверях вагона немедленно же показался генерал Улагай и мягко, упруго соскочил с порожек. Все это у него вышло так мягко, красиво, благородно, словно приехал не командующий армией, а простой, молодецкий казачий офицер, в гости, на дачу, которого все с нетерпением ждут на вокзальчике глухой провинции. И он, чтобы не терять времени, быстро соскочил, чуть ли не на ходу, с поезда, чтобы обнять своих, так ему близких и дорогих друзей.
Он был в темно-серой дачковой черкеске, при черном бешмете и чёрного каракуля небольшой папахе. И - никаких украшений и знаков отличия на скромной черкеске. Ему тогда было, думаю, около 40 лет от роду• Чисто выбритый, брюнет, типичный горец, кубанский черкес благородной семьи - уздень.<…>
Выслушав рапорт и пожав руку, Улагай жмет руку всем офицерам.
Потом идет к строю Лабинцев. Строй - ровный, двухшереножный, обыденно серый. Но то, что это стояли Лабинцы, говорило генералу о многом. С ними, со 2-й Кубанской казачьей дивизией, начиная с июля 1918 года, он прошел вдоль и поперек всю Ставропольскую губернию с победными боями! Потом - движение с ними на Царицын и на Камышин в 1919 году. Везде был успех, победа и слава. И теперь, в годину крупного несчастья, они вновь пред ним, храбрые перед храбрым.
Бросив взгляд на строй казаков, Улагай остановился. Потом, быстро пройдя перед ними, стал посередине, взял руку под козырёк и громко произнес:
- Здравствуйте, мои храбрые Лабинцы!
Я не хочу описывать, как могуче и радостно ответили казаки - «мои храбрые Лабинцы» - своему долгому старшему начальнику. Это нужно понять без слов.
Опустив руку, Улагай обратился к почетному караулу, как представителям от всего полка, с горячими словами похвалы и закончил так: - Верные, храбрые, благородные Лабинцы!.. Вашу кровь, и стойкость никогда не забудет Кубань!
Штаб корпуса с генералом Науменко, штаб дивизии и все другие старшие офицеры корпуса затаенно слушали редкие слова похвалы замкнутого, храбрейшего в Кубанском Войске черкеса-рьцаря. Это было лучшей и самой ценной наградой 1-му Лабинскому полку за его последнюю боевую доблесть и пролитую кровь.
Я стоял позади него и внимательно слушал. Генерал Улагай хочет посмотреть полк, который был выстроен в конном строе позади вокзала. Почетный караул, знамя и оркестр трубачей немедленно отправлены в строй.
Улагай хочет представиться перед полком в седле. Полковнику Булавинову, моему заместителю, бросил три слова: «Дать хорошего коня». Генералу подвели кабардинца светло-гнедой масти. Он очень легко, «как молодой хорунжий», вскочил в седло. Конь оказался нервный и вьюном завертелся под ним. Что-то было неладное и с казачьим седлом, а длиной стремян и подушкой. Как известно, у казака в седельной подушке по арматурному списку должно быть уложено носильное белье. Это уродовало подушку и делало ее очень жесткой, негладкой, неэластичной. Поправляя что-то под ногой, Улагай с наивной детской улыбкой неискушённого горца смеется и, бросив на меня взгляд, поясняет коротко:
- Никак не приспособлюсь в седле!
Улыбаюсь и я ему, словно говорю: «Да, конечно, к чужому седлу не всегда можно приспособиться сразу, я это понимаю».
1-й Лабинский полк встретил генерала Улагая с полным церемониалом. Став перед строем, он повторил те слова, которые сказал почетному караулу. Вселял надежды. А потом объехал ряды, осматривая состояние лошадей».
Эмиграция. Ответ полковнику Ф.И. Елисееву по поводу отправленного Генералу альбома с кубанскими казаками-джигитами, выступающих в Европе:
«Письмо Ваше и альбом джигитов получил. Спасибо за память и за доброе слово.
Картины былой военной нашей службы, родные картины нашей единственной в мире джигитовки - хоть на короткое время оттеснили эти безотрадные дни, бесконечные туманы жизни изгнанника и перенесли мечты - и мечты и мысли - в другую эпоху, в другие переживания.
Хорошее Вы дело делаете. Не имея пока возможностей служить Родине более активным образом - Вы, со своими джигитами, рассказываете
перед иностранцами картины былой славной могучей России, о которой, я думаю, во многих-многих странах не имели и не имеют настоящего представления.
Прошу принять и передать всем участникам альбома мою искреннюю благодарность за добрую память.
Без дерзания, без активности, без риска мы никогда не выберемся из проклятого болота. Новые силы, новая здоровая энергия, дерзновение и дерзновение - только это может оживить наши апатичные безвольные души.
Крепко жму Вашу руку. Еще раз благодарю за память. Мой сердечный привет всем казакам-соподвижникам.
Уважающий Вас, С. Улагай
9 сентября 1925 г. Марсель, Франция».
(Письмо написано от руки четким размашистым почерком.)»