На фото: Виктор Слинько. 1945г.
Каждую ночь, забываясь ненадолго в беспокойном сне, он вновь ползёт через промёрзшее до дна русло безымянной речушки, отвлекая на себя огонь от затаившейся в камышах разведгруппы. А навстречу торопливо, словно захлёбываясь, бьёт чужой пулемёт.
Немец патронов не жалеет. Лупит почём зря длинными, в пол-ленты, очередями сквозь утреннюю дымку по серому ноздреватому льду. На звук. На движение. Метко бьет. Пули ложатся рядышком. Высекают искры из гранитных валунов и ледяных глыб, за которыми он прячется. Ледяное и каменное крошево рвёт маскхалат и обжигает обмороженное, покрытое инеем лицо.
И он ещё не знает, что доползёт до спасительного берега. Что разведгруппа уйдёт во вражеский тыл и успешно выполнит задание. А на обратном пути, напоровшись на минное поле, потеряет и добытого "языка", и своих троих.
А его, теряющего сознание от нестерпимой боли, с развороченным боком и разорванной в клочья ногой, оставшиеся четверо разведчиков будут из последних сил тащить по грязному снегу, часто меняясь и оставляя позади широкий кровавый след.
…Он просыпается в холодном поту, пьёт дежурные таблетки и до утра мысленно продолжает с ребятами из разведгруппы бесконечный разговор о чём-то важном. Начатый давно, когда они ещё были живы.
Эти ночи, разговоры и воспоминания из января 45-го с ним, наверное, уже до конца. А вот о трёх неделях в начале войны он никогда не вспоминает. Словно не было их никогда…
...Досрочные выпускные экзамены в апреле 41-го Виктор сдал по первому разряду. Сразу же после первомайского парада из рук начальника училища полковника Морозова два эмалевых лейтенантских кубаря получил, личное оружие – пистолет «ТТ», направление в часть Киевского Особого военного округа командиром огневого взвода и литерную плацкарту на ближайший поезд. На Белую Церковь, где его 187-й отдельный зенитный дивизион вновь формируемой из запасников 199-й стрелковой дивизии располагался.
Командир огневого взвода
Прибыл, как положено, в срок. А в дивизионе – ни орудий, ни тракторов для тяги. Командир – старший лейтенант. Из материальной части – карабины в смазке да пара потрёпанных трёхтонок. Личный состав лишь в июне прибывать стал.
И сразу приказ: скрытно, по ночам продвигаться на запад, к границе.
На марше из приказа перед строем узнали, что война началась. А вскоре «юнкерсы» над головами завыли.
Погиб дивизион зазря. Даже в бой не вступив.
Говорят: ада нет. Врут или лукавят! Здесь он, на земле!
…Оглушительно рвались бомбы. Лошади, обезумев, несли по степи повозки. Завалившись в кювет, горели грузовики. Крики, мат, стоны. Где командиры – неведомо. Кто бежит, кто лежит, в землю вжавшись да голову руками обхватив. А вокруг – без счёту разорванные в клочья тела красноармейцев. Мыслимое ли дело: лётчики не только на маршевую колонну бомбы сбрасывали, за каждым отдельным бегущим охотились, азартно, наперегонки, словно на спор мишень на стрельбище, норовили поразить.
К Виктору десяток бойцов прибился. Брошенную исправную полуторку нашли. До Киева добрались. Особисты заградотряда вины особой не нашли.
Виктор новое назначение получил.
До сентября воевал. По самолётам стрелял. По пехоте – шрапнелью. А порой – и по танкам прямой наводкой. Специально ящик с бронебойными снарядами у каждого орудия имелся.
Зенитка танк немецкий насквозь била. Если допречь выстрелить успевала.
Каждый день – новая позиция. Только отстрелялись – уже приказ из штаба: орудия на передки да указание – мудрить над картой командиру, в какую щель меж сжимающихся немецких клещей артиллеристам проскользнуть, чтобы из окружения намечающегося вырваться.
Под Лубнами поручили Виктору доставить дивизионные зенитки в тыловую рембазу. Стволы орудийные менять. У них ведь тоже срок пригодности имеется. Ткнулся на одну железнодорожную станцию, на другую – без толку. Отступление, суматоха: не до лейтенанта и его не стреляющих орудий.
Решил своим ходом, на тракторной тяге, добираться, только неподалёку от станции, на большаке, его колона лоб в лоб с прорвавшимися немецкими танками столкнулась.
От зачехлённых зениток на марше проку мало. И успели б развернуться – не больше: ни снарядов, ведь, ни расчётов. Лишь трактористы да караульные при орудиях. И он – двадцатилетний лейтенант в головном тракторе.
Только и смог, пока немецкие танкетки пушки давили и трактора расстреливали, документы сопроводительные и книжку свою командирскую в клочья изорвать.
Тут и немцы. Винтовками в лицо тычут и …смеются. На кобуру, что на боку ремень оттягивала, показывают. Отобрали пистолет да в толпу таких же горемык прикладом подтолкнули.
Пленяга
Толпа – она и есть толпа. Ещё вчера доблестные бойцы непобедимой Красной Армии, а сегодня…
Для острастки, прежде всего политруков и всех чернявых, на евреев похожих, из строя вывели да здесь же из пулемётов и положили. А остальных в колонну выстроили и под охраной погнали неведомо куда.
Трое суток в пути не кормили. Если падал кто – из раненых или ослабевших с голодухи – пристреливали без разговоров. Вот когда нежданно довоенные училищные марш-броски на выживание имени маршала Тимошенко Виктору пригодились.
Когда через сёла шли, сердобольные женщины издалека – близко к колонне конвоиры не подпускали – еду бросали: хлеб, картоху или свёклу. Что-то удачливые ловили. Что-то из грязи на ходу подбирали. Впереди Виктора ряда на четыре солдат шёл. Он подобранный буряк чистил ножичком перочинным да ошмётки снова в грязь ронял. Виктор следил, куда очистки падали, только и впереди в рядах тоже не зевали.
В Семёновке лагпункт на брошеном сахарозаводе располагался. Там чан с мелассой стоял. Первые, кто нашёл, пригоршнями черпали. Виктору не досталось. Может, к лучшему.
После патоки от нестерпимой жажды люди дождевую воду прямо из луж пили. Когда в Хорольский лагерь колонну пригнали, уже многие животами маялись. Все в Хорольской яме свой конец нашли. Отхожее место там, известно какое: ров широкий, чуть не до краёв нечистотами заполненный, а через него доска узкая. На доске этой доходяге больному не удержаться – падал вниз да тонул в нечистотах.
Кормили раз в три дня. Баландой из отрубей, разведенных сырой водой. Выстраивались пленяги в очередь к общей бочке, подставляли под черпак жестянку консервную или просто горсть и получали еду, если доставалось. Вкупе с обязательным ударом палки через хребет от немца, что у бочки дежурил.
Страшное место. Собак случайно забежавших, крыс, кору с деревьев – всё, что можно было съесть – пленяги сьели. Только всё равно никто не выжил. Разве что те, кого дальше погнали, как Виктора.
Когда на правый берег Днепра на станцию Павлыш к концу октября пригнали, бежать решил. Пока ещё силы есть. Домой на Хортицу пробираться. А там, глядишь, и снова в бой.
И ребят, что покрепче, бежать подговорил. Из полутора десятков, что за проволоку вырвались лишь двое чудом от пуль да конвоиров с собаками убереглись…
Разведчик
До фронта не добрался. Уж больно далеко откатился на восток. А домой вернулся.
До октября 43-го на Верхней Хортице в подпольной группе майора Власенко состоял. Среди таких же беглых пленяг. Оружие добыли. Радиоприёмник. Сводки Информбюро распространяли. Заминированный немцами завод «Ковкий чугун» от взрыва уберегли. Мелочи вроде, а зачлось, когда на допросе в СМЕРШе оказался.
Задержали ведь наступающие красноармейцы у спасённого завода с оружием и в немецких шинелях.
Пока разбирались – 21 день в камере вместе с полицаями да пленными эсэсовцами продержали. И в плену был 21 день. Выходит, искупил сполна. День за день.
А как разобрались и даже удостоверение как партизану обещали выдать, на фронт ушёл рядовым.
Со «шведами». Так почему-то ребят из отдельной 11-й разведроты 10-й воздушно-десантной дивизии называли.
Награды кровью заслужил. Самые что ни на есть солдатские: орден «Красная Звезда» и медаль «За отвагу».
Никогда Виктор не думал, что до конца войны доживёт: редко когда «язык» без потерь доставался. Получилось по иному.
Не зря, видать, хоть и комсомолец, шептал украдкой от начальства под пулями: «Господи! Спаси и сохрани!» и крестился неумело.
За молитву немудреную да за те страшные три недели в 41-м получил у старухи с косой отсрочку.
Живи – радуйся! Только, хоть и грешно говорить, ушла радость из сердца. Словно омертвела душа, когда последнего из «шведов» недавно схоронил. И солнышко яркое пригревает, и снова на деревьях майские клейкие листочки, а он с нетерпением ждёт ночи, чтобы продолжить с однополчанами прерванный важный разговор. Начатый давно, когда все они ещё были живы…
Виктор Слинько умер 2 мая 2015 года, еще успев встретить свою девяносто пятую весну. Ушел всего за семь дней до Дня Победы, чтобы встретить этот праздник там, на небесах, по-настоящему, вместе с ребятами из разведроты, заждавшимися побратима. Вечная им всем память!