В ту далекую послевоенную пору в редакциях армейских дальневосточных газет не было телефонной и прочей связи с центром, не говоря про такие чудеса, как телетайп или факс. Все официальные материалы, а также информацию о жизни в стране и за рубежом принимали “с голоса”: на определенных волнах радиоприемников дикторша из Москвы медленно, чуть ли не по слогам передавала материалы, а человек с карандашом в руках в каждой редакции собственноручно записывал текст.
В “Сталинском знамени” эту ответственную операцию доверили мне. Через сутки, начиная с трех утра, я принимаю информационные сообщения. Все шло, как по маслу, до ноября 1948 года: меня предупредили, что ночью, как обычно, с трех утра, Москва начнет передавать доклад Вячеслава Михайловича Молотова, посвященный годовщине Октябрьской революции. Чтобы понять, какое это имело значение для политорганов, нужно себе представить, что, во-первых, Молотов был правой рукой Сталина и каждая его фраза, как и “отца всех народов”, не просто изучалась, но и заучивалась. Очередной доклад, не содержащий, как обычно, ничего нового, для политорганов в армии являлся программным документом, не подлежащим обсуждению и тем более критике.
Столь высокие материи меня в ту пору не волновали. Посему, вооружившись остро заточенными карандашами, я приготовил общую тетрадь, настроил старенький радиоприемник на нужную волну.
Наш редактор вошел ко мне в “чуланчик”, как всегда “под шафе”, предупредил: “Смотри в оба, зри в три. В шесть утра передашь доклад посыльному из штаба”. И спокойный и веселый, ушел домой.
В половине третьего утра я включил радиоприемник. На нужной мне радиоволне послышались шумы, какие-то разряды, японская музыка, но передача доклада почему-то задерживалась, отчего я не очень переживал. Мало ли, какие неполадки могут возникнуть на огромном пространстве от Москвы до Сахалина.
Что мне оставалось делать? Ждать. Прошло еще около часа, а эфир молчал. И тут я забеспокоился, стал крутить ручку настройки волн. Все тщетно. Оставив приемник включенным, я подпер щеку ладонями и задремал. Проснулся, услышав голос знакомой дикторши: “Передаем сверку доклада товарища Молотова”. Сверка! Боже мой, сверка! Моя спина стала мокрой. Сверка текста – это конец. Диктор быстро читает записанный ранее текст, а те, кому положено, сверяют фразы, абзацы и подзаголовки.
Все! Снова я погорел окончательно и бесповоротно, ибо в те времена не принять доклад считалось едва ли не государственным преступлением, ибо на политзанятиях нечего будет разъяснять солдатам.
Ровно в шесть часов утра в дверь редакции требовательно постучали. На пороге стоял сержант – посыльный из штаба.
– Здорово! – он протянул мне руку. – За докладом я.
Что я мог объяснить коллеге – меня недавно восстановили в прежнем звании, впереди предстояли куда более серьезные объяснения, поэтому я тяжело вздохнул: “Погорел я, браток, не принял доклада, проспал”.
– Шутишь? Начальник политотдела тебя с грязью смешает. Н-да, тебе не позавидуешь. А мне-то что сказать?
– Говори, что вздумается!..
Буря грянула примерно через час. К семи часам в редакции собрались замполиты батальонов и полков, пришел за ночь еще более постаревший редактор. Начальник политотдела, разгневанный донельзя, выслушав мое сбивчивое объяснение, длинно и замысловато выматерился, вскинул над моей головой увесистый кулачище:
– Только и можешь поросят ворованных жарить! Башку бы твою сплющить, сукин сын! Как я доложу в штаб округа? Дойдет до министра обороны, до самого товарища Молотова... И все из-за одного разгильдяя! – потом резко повернулся к редактору, дрожащему от страха. – А тебя, старый хрен, поганой метлой выгоню из армии! Собирай монатки!
Вся политсвита разъехалась по частям, чтобы разъяснять ротам и батальонам: “долгожданного доклада после завтрака не будет”. Санкции не заставили долго ждать.
На редактора, майора Сонливцева, – тихого старичка, любителя глотнуть мягкой рисовой водки, составили представление на предмет увольнения из армии, меня, в третий раз, разжаловали из сержантов в рядовые. И отправили, как штрафника, на строительство таежной дороги. Случилось невиданное в армии: на некоторое время газета “Сталинское знамя” прекратила свое существование.
Но... все, что ни делается, все – к лучшему. Через неделю пришел из Москвы приказ об увольнении из армии солдат и матросов моего года рождения. Сержантов и старшин задерживали на неопределенное время.
Так, по сути дела, и не приступив к строительству дороги в тайге, ваш покорный слуга был точно вызван на сборный пункт для оформления документов. В клубе царило небывалое оживление: наконец-то нашему брату, прослужившему по шесть лет в армии, предстояло уйти “на гражданку”...хотя ничего хорошего, нас, умеющих только воевать, не ждало, но это уже совсем другой разговор.
Именно тут, на сборном пункте, я лицом к лицу буквально столкнулся с начальником политотдела.
– А ты что тут крутишься? – вскинулся на меня подполковник.
– Хватит, отбухал свое, домой уезжаю.
– Как это, домой? – подполковник то ли забыл ЧП с докладом, то ли сделал вид, что забыл. – Сержанты еще год служить будут. Иди в редакцию!
– Нетушки! – осмелел я, сержанты пусть служат, а я – рядовой, сами меня разжаловали.
– Это дело поправимое, восстановим в звании, старшего сержанта присвоим.
– Поздно, товарищ подполковник, – весело ответил я, показав ему документы. – Спасибо жареному поросенку!
Начальник политотдела на мгновение задумался над моими словами, сильно хлопнул дверью...