Мы гордимся тобой,
Город-герой Ленинград,
За то, что ты отстоял,
Что не был ты взят!
Девятьсот дней и ночей
Слышим в слове
Б Л О К А Д А
Вой жуткий сирены,
Разрывы снарядов,
Вода из реки,
По карточкам хлеб,
И стук метронома:
ФАШИСТОВ
В ГОРОДЕ
НЕТ!
Мой отец всю войну прослужил на тральщике ТЩ-42 «Орджоникидзе» на Балтике. Звание и должность не помню – на фотографиях он в кителе и фуражке. Позже узнал предназначение этих небольших (с экипажем до 50 человек) тихоходных корабликов: тральщики шеренгой первыми идут по минному полю, а за ними эскадра.
Маленьким у него спрашивал:
- Сколько ты застрелил фашистов?
Отец смеялся:
- Фашистов я увидел только после войны, когда колонну из военнопленных провели по Невскому проспекту!
Не видел, но постоянно ощущал «фашистский оскал» под водой, с берега, с воздуха!
От отца слышал, о чем в военных мемуарах не пишут: как на Ханко вагоны с продовольствием сталкивали в море, а в это самое время его мать умирала от голода в блокадном Ленинграде…
Конечно, кораблей не хватало, сроки поджимали, приближалась суровая зима, враг наступал стремительно и был уже совсем рядом!
Если один из тральщиков подрывался на мине, выполнялся приказ:
- Не останавливаться!
Крики матросов о помощи никакие годы из памяти не сотрут!
Однажды со встречи ветеранов отец пришел в плохом настроении:
- Был у нас замполит. Ни в одном боевом походе не участвовал – всегда находил какие-нибудь у себя болезни и уважительные причины. А на встречу однополчан пришел с полной грудью орденов – даже «За взятие Берлина»!
С дочерью и с родителями пришел в Музей Истории Ленинграда. В залах «900 дней блокады» родители стали мне рассказывать, и я не сразу заметил, как возле нас собираются люди. Некоторые задавали вопросы.
- Чтобы не слушали «вражескую пропаганду» всем приказали сдать радиоприемники (у кого они были). 125 грамм хлеба в день получали дети и иждивенцы. Норма для взрослых - 250 грамм. Когда открыли Дорогу Жизни, нормы увеличили. В 42-м все газоны в Ленинграде стали огородами - выращивали овощи.
От воя сирены у меня сразу все начинало болеть! Так и не смогла к ней привыкнуть! В первые дни в бомбоубежище люди шли с вещами. Каждый третий дом был разрушен, а мы еще и жили рядом с военным заводом, который часто обстреливали! Но одними из главных мишеней фашистов были типографии – чтобы нарушить карточную систему…
- А с эвакуацией были проблемы? – послышался вопрос.
- Нет, предлагали часто, добровольно. Вагон предлагали для эвакуации! Все верили, что враг будет разбит, победа будет за нами! Обводный канал. как последний предполагаемый рубеж, был очень укреплен: каждый мост был заминирован, а из окон первых этажей торчали стволы орудий. Памятники полководцам А. Суворову и М. Кутузову не были укрыты от бомб и снарядов – этим внушали народу, что Победа будет за нами!
Для жителей было обязательным дежурство на крышах: тушили «зажигалки». Мы, подростки, еще и шпионов ловили: они ночью фонариками сигналили вражеским самолетам. За поимку шпиона давали дополнительный продовольственный паек! Сколько шпионов поймала? Да, кто же их считал!
Не для слабонервных:
- Про людоедство правда или «утка»? – прозвучал тот же голос.
- По радио сообщали, что если мясо при варке выделяет пузыри… Однажды мы выменяли на рынке кусочек мяса, поставили варить и… Выбросили вместе с кастрюлей!
На Площади Калинина были виселица и автомобиль с узким длинным кузовом –
казнили пленных офицеров Вермахта.
Со слов моей тёщи:
- Мне приказали накинуть петлю на шею одного крупного генерала. Я мелкая, ослабшая, кузов узкий – не развернуться. А этот боров еще и ухмыляется! Столкнул он меня вниз! Его сначала пристрелили, а потом уже мертвого повесили.
Моему деду в 1941 было 47 лет - от воинской обязанности освобожден по возрасту.
Осенью 41-го принесли повестку:
«24 часа на сборы, за не явку трибунал».
В составе дивизии Народного Ополчения их бросили на передовую без оружия и теплой одежды. Через месяц пришла похоронка.