Похороны
Катя Белосельская, высокая, худенькая девочка, в оранжевом байковом платьице, в черных туфельках, чулках в резинку и с бантом в косе... лежала в гробу в интернатской столярной мастерской. Гроб делали сами воспитанники, и он стоял теперь на верстаке. Красивое милое лицо Кати было обезображено... на шее следы от веревки. Старшие девочки, ее подружки, обмывали покойную, одели как можно лучше. Кто отдал свое «выходное» платье, кто почти новые туфли, привезенные еще из дома.
О смерти Кати Мартынов был вынужден сообщить в Москву. Приезжал следователь и опрашивал воспитанников. Все как один назвали виновника ее смерти насильника-воспитателя Федорова Ваньку. Иначе ребята его не называли. Это был отпетый тип, алкоголик и хам, способный на любую подлость. Любил избивать тех, кто поменьше, орудовал сапогами. После того, как он в пьяном угаре, избивая восьмилетнего Ваню Сокольского, сломал ему ребро, старшие ребята решили устроить ему «темную».
На следующий день после «темной», Ванька с разбитой рожей, фонарем под глазом, пошел жаловаться Мартынову, как обычно «выкушав» свою утреннюю порцию — стакан водки. Мартынов выгнал его из кабинета и разбираться не стал. С тех пор Ванька затаился, но избивать ребятишек не решался.
Розыски Катиных родственников в Ленинграде ничего не дали. Отец был расстрелян, а мать умерла три года назад в лагере.
Мартынов решил хоронить Катю в деревне Коробеево подальше от интерната, в тридцати километрах. Но бунт воспитанников и их требование похоронить возле интерната заставил его сдаться. Мальчики выбрали красивую полянку на горе чуть в стороне от дороги. Лес здесь как бы разомкнул свои стройные ряды березок и сосен... и образовалось пространство. На поляне росли ромашки, лютики и лесные колокольчики. А весной в мае всегда цвели ландыши.
Хоронили Катю всем интернатом. Сто пятьдесят детей с непокрытыми головами окружили могилу. Из «персонала» был только один физрук Емельян Иванович с женой, хромой, с изуродованным от минных осколков лицом. Он единственный человек из воспитателей за свою доброту ставший любимцем ребят. Всегда защищая их перед Мартыновым, как мог, помогал им, подкармливал со своего огорода. Спасал «провинившихся» от наказания.
Его жена Анна Петровна работала уборщицей в школе, такая же добрая, приветливая женщина. Историю его все знали. Не сдержался и дал по морде офицеру-шкурнику, погубившему всю свою роту в конце войны. За это попал в штрафбат. Кровью искупил, как тогда принято было говорить. Демобилизовался, в Москву не пустили... И вот попал в интернат.
Старшие ребята вырыли могилу. Им помогал Емельян Иванович. Девочки украсили Катю полевыми цветами, сплели венок. Дети засыпали гроб цветами, которые нарвали в лесу и в поле... С Черного озера принесли кувшинки и лилии.
Сначала было очень тихо... Емельян Иванович сказал прощальное слово. Он держался, пока рыл могилу... Но здесь вдруг отвернулся и заплакал... плакала и Анна Петровна. И младшие дети, будто по команде, заголосили громко и протяжно. Прошло время. Стояла ранняя осень — сентябрь. Покраснели листочки осин, пожелтели березки и клены. Птицы улетали в теплые края... Не кричала больше на болоте выпь.
Ваньку Федорова арестовали, и следователь в сопровождении милиционера увез его в тот же день, как приехал сам. Следствие проводилось наспех, поскольку все и так было ясно. Мартынов пытался запугать интернатскую мед-сестру-акушерку, требуя от нее, чтобы она исказила факт медицинского освидетельствования ею Кати и сказала бы следователю, что никакого изнасилования не было. Но выяснилось, что старушка — крепкий орешек, она наотрез отказалась лжесвидетельствовать.
— «Я твоих кобелей подзаборных покрывать не стану, — заявила старушка Мартынову. — Натворил, пущай отвечает по закону. Паскудник паршивый! Ребенка сгубил! Антихрист окаянный! Бог-то все видит!» — «Бога нет», — рявкнул ей Мартынов и ушел ни с чем. А акушерка сама пошла к следователю и дала показания. Мартынов ждал своего снятия с должности. Весь персонал притих и затаился.
А воспитанники на следующий день после похорон объявили голодовку и отказались повиноваться воспитателям. Парламентером к Мартынову выбрали Володю Оболенского. Он пользовался авторитетом у ребят. Его прозвали в интернате «Мыслителем» и «Сократом» за ум, смелость и умение разговаривать с воспитателями, словно он сам был взрослый.
Кроме того, именно он предложил создать тайный «Союз самообороны воспитанников», разработал устав, ставивший основной задачей защиту интересов безопасности, чести и достоинства воспитанников. Володю избрали председателем. С того момента все выступления, протесты, бойкоты объявлялись организованно. Воспитателей, избивавших детей, подкарауливали не менее десяти самых сильных ребят и, не говоря ни слова, сбивали с ног, набрасывали мешок на голову и подвергали той же экзекуции, что и они детей.
Сначала Мартынов выстраивал линейки, часами держал на улице в дождь и холод, требовал выдачи зачинщиков. Не помогло. Воспитанники молчали. Подозреваемых сажали в карцер, лишали пищи. Снова безрезультатно. Союз действовал.
Сейчас в кабинете Мартынова, кроме них двоих, никого не было. Мартынов читал ультиматум, где назывались фамилии пяти воспитателей и требование заменить их другими. Кроме того, требовали назначить старшим воспитателем физрука Емельяна Ивановича. Продукты, поступаемые в интернат, проверять и учитывать тоже ему, вместе с двумя представителями от воспитанников. Мартынов прочитал бумагу и бросил на стол.
— «А если я не выполню ваши нахальные претензии?» — выкрикнул Мартынов.
— «Мы не прекратим бойкот и голодовку».
— «Наплевать мне на вашу голодовку! Долго не выдержите, подохнете с голоду! Больше у вас никаких козырей в запасе нет?»
— «Есть», — спокойно ответил Оболенский.
— «Какой же? Если не секрет?»
— «Мы напишем в Москву о вашем воровстве».
— «Вам никто не поверит. Вы дети врагов... Да и не дойдет».
— «Дойдет. Мы найдем способ. И главное, погибшая Катя и ваш мерзавец Ванька! Он ведь был старшим воспитателем? Вашей правой рукой?»
— «Это все?» — Удивился Мартынов.
— «Нет. Есть еще сюрприз, специально для вас».
— «Какой?»
— «Бюст Сталина, стоявший в школе, исчез. А на нем крупно выцарапанная надпись: «палач!»
— «Я велел закрасить!».
— «Правильно. Но мы краску снимем, а надпись подновим, и, когда приедет комиссия, бюст в таком виде выставим».
— «Я вас сгною в тюрьмах! В лагерях! В колониях! Суд не посмотрит, что вы несовершеннолетние!»
— «Может быть, — усмехнулся Володя. Но только вместе с вами, Мартынов. Ваши начальники тоже ни на что не посмотрят. Им не важно, кто написал на бюсте вождя. Им важно, что произошло ЧП у вас и вы это допустили. Сушите сухари».
Мартынов побагровел и стал хватать воздух ртом, словно его вот-вот хватит удар.
— «Ты придумал? Я знаю, ты! Ну, смотри! Ну, смотри!»
— «Прошу мне не тыкать, я с вами, Мартынов, свиней не пас. Завтра в это же время приду за ответом. И хорошо, что Ваньку увез следователь. Ему бы здесь не жить!»
Володя прикрыл за собой дверь. Оттуда, из комнаты неслись проклятия Мартынова.
«Недобитки! Контра! Всех к стенке! В карцер! К стенке всех! Мать твою!»