Д Р А М А (опыт литературного хулиганства)
( Не кровавая – нет. Бытовой эротикой густо приправленная).
« Р-р-роковая любовь».
( Не по Шекспиру и не по Шиллеру – круче).
Восемь картин. Одна сцена (заключительная). С прологом и эпилогом.
Пролог.
- «Нет повести печальнее на свете
- Чем повесть о…» (не будем, не будем мы имена называть. Не наша это тайна – посему скроем имена участников под грифом конфиденциальности. Любопытствующих же переадресуем к Истории: полистайте тома старинные, отыщите там коллизии подходящие. Найдёте – уверяем вас – найдёте.
Картина первая.
(Интригу образующая. Оптимизмом пропитанная).
Родины просторы. Есть горы – есть и долины.
Массивы дремучие нехоженые. Тайга.
Белочки, собольки. (Пушнина – для аукционов забугорных).
Ели, сосны, пихты, берёзы, осины. (Деловая древесина – на экспорт).
Дымы промышленные ядовито-жёлтые. ЦБК в сторонке пованивает.
Ширь. Размах. Простор. Сибирь!
Пиф-паф-пуф – паровозик паром поплёвывает. Ту-ту-ту – гудочек. Состав сквозь дебри глухие сибирские на Запад стремится. В составе – платформы открытые. На платформах – автомобили-самосвалы с кузовами железными. В кабинах самосвалов тех восседают солдатики вида невоинственного (в возрасте уж все. И пузатенькие есть средь них, и лысоватенькие, один – хроменький даже).
Отдельный автомобильный батальон. Сформирован он командованием ДВО с целью единственной – участвовать чтоб в битве за урожай в центральных районах страны (воины – из запаса на время призваны). Туда, в районы центральные, и стремится состав сейчас (пиф-паф – паровозик). Солдатики на ходу развлеченьям предаются исконно-российским: на станциях попутных разбегаются они в поисках магазинов нужных, «затариваются» там (некоторое количество бутылочек приобретают с напитками горячительными).Компаниями собираются по платформам, забавы молодецкие затевают: и песни тут, и пляски, игры всякие (как исключенье – и мордобой случается). Веселы все, шумны – нет ведь никаких забот. Но не все веселятся, не все. Вот он, чуть в сторонке устроился – Виктор Ч. Грустью туманится взор его, думы тяжкие одолевают. А с чего бы: не стар он ещё – в самой поре, на вид – кровь с молоком, богатырь старорусский былинный. Всё при нём, а вот.. И не туда он взор обращает, не на Восток, где Солнце всходит и новый день дарит нам, где семья –жена-потомство остались (в тоске по ним – так предположить можно – пребывает он). Не туда – в другую совсем сторону взор его обращён. На Запад, на Запад не только взоры – но и помыслы все его устремлены (туда, где Солнце, бег свой прерывая, в бездну мрачную низвергается – в темень погружая мирозданье наше). А чем же вот, чем притягателен так Запад для него – можем мы узнать (ложную скромность отбросивши). Виктор Ч. устроился в кабине самосвала своего, фанерку небольшую (вывеску с ларька станционного отодрал по пути) пристроил он поверх баранки рулевой – и письмо сочиняет-пишет.
Трудное то занятье для него, непривычное («..привыкли руки к топорам..»). Корявыми буковки вырисовываются, и строчки кривоватые – пот ручьями жаркими струится по челу его. Пишет он (из души из самой определенья исторгая): «Свет очей моих, зазнобушка ты моя! Любушка-голубушка бесценная. Алмаз, бриллиант и диамант – и ещё ценнее. Ласочка ты моя, горностаюшка. Любовь ты моя всеохватная. Подстилочка ты моя мягонькая. Чехольчик ты мой тесненький для кинжальчика моего! С того с дня с самого, как разлучил нас твой муж-злодей (а ещё другом моим назывался много лет), умчал тебя в края далёкие – потерял я покой и сон, в угнетенье мрачном обретаюсь. Все думы, все помыслы – о тебе только, о тебе! И аппетит потерял я, и вкус питий горьким-прегорьким стал. И нет успокоенья мне ни в трудах дневных, ни во снах ночных. К тебе, к тебе стремится всё естество моё. Потому я, поразмысливши, ход хитроумный придумал. И пошёл я в военкомат к приятелю своему, офицеру. И прихватил я с собой сумку хозяйственную – а в ней пять бутылок с напитком горячительным, да закусь кое-какая. И приняли мы «на грудь» с ним в избыточном даже количестве, и разговор у нас доверительный состоялся. И наутро повестку я получил: призывают меня, как водителя-профессионала, на сборы учебные. Определили меня потом в батальон автомобильный – буду я участвовать теперь в битве за урожай. И для того мчат нас сейчас сквозь просторы таёжные на Запад (толь в Башкирию, толь в Татарию – не решено ещё). И близко совсем окажусь я от твоего местожительства, и уж найду я способ – чтоб и рядом совсем оказаться. И прибудем как только на место мы – я тебе адрес сразу сообщу. А ты извести меня телеграммой – в какой именно день муж твой «дальнобойщик» (разлучник наш) в рейс свой очередной длительный отправится. И узнай ты это точнейше – не ошибись. Ибо муж твой, злодей, обещал с помощью приятелей своих (один-то он не сладит со мной) изловить меня где-то – и операцию зловещую свершить надо мной (такую – как фельдшеры ветеринарные исполняют над бычками молодыми да жеребчиками). И очень-очень опасаюсь я операции такой – смысл жизни потеряется тогда. Потому ты точнейше у него повыспроси – и тогда уж телеграмму отправляй. И примчусь я тогда, и мы.. (а вот дальше при описании действий предполагаемых он слова в основном нецензурные использовал, повторить их – воспитание моё не позволяет. Пусть уж каждый сам додумывает». Запечатал конверт Виктор, адресок начертал («До востребования» - разумеется). На станции узловой к вокзалу поспешил.
Крупным планом: ящик почтовый, конверт проталкивается в щель его.
Пиф-паф, ту-ту-ту – дальше стремится состав. Письмо отправивши – повеселел сразу Виктор Ч. – к забавам присоединился молодецким. А чтоб горечь разлуки разбавить чуть-чуть – на одной из станций узловых подцепил он девицу молодую и пригоженькую. Пообещал доставить её в пункт назначенья бесплатно – и с удобствами ещё кое-какими дополнительными. Уединились в кабине они – и вскоре улетела оттуда в кусты придорожные бутылка пустая. После чего Виктор подсадил девицу – и в кузов она перебралась в железный самосвальный. Виктор шинельку следом забросил, одеяло с подушкой (пока эшелон формировался – утянул из казармы) – да и сам вослед, скрылся там под взглядами завистливыми приятелей с платформ соседних.
Поехали..
Грешно, ох грешно живём, господа-товарищи. А грехи наши на нас же и обрушиваются потом. Ох, ох, ох..
КАРТИНА ВТОРАЯ.
(Ни то, ни сё. Для связи просто).
Раздолья. Поля бескрайние. Нивы тучные – урожай.
Механизмы кругом – стрекочут, зерно в бункеры собирают. На токах на всех горы зерна первосортного. В эшелоны грузят его, самосвалами по амбарам развозят, в мешках-сумках по домам растаскивают. Мышки-норушки суетятся – запасаются колосками. Суслики из норок выглядывают – они уж успели запастись. Зверь серьёзный, хомяк, мешки защёчные зерном набивает – и в нору к себе, в нору. Птички-воробушки стаей целой налетают – и им поклевать хочется. На ниве дальней стая журавлей – но те не по зёрнышку, нет – они целиком колосья стригут.
Богатство всенародное, достоянье наше всеобщее.
Поле пшеничное – скошенное наполовину. Вдали комбайн замер с надписью мобилизующей на бункере: «Только вперёд!». В бункере, на ворохах пшеничных, комбайнер расположился с помощником своим – опохмеляются они. Со знанием дела, без спешки опохмеляются – чтоб удовольствие продлить.
На краю поля самосвал с кузовом знакомым металлическим. В кабине – Виктор Ч. Спит он, сладко похрапывая, главу приклонивши к баранке. Но содрогнулся вдруг, встрепенулся – и моргает теперь ошалело. Длани свои ввысь воздевая, стонет он:
- Господи! Опять! Опять тот же сон, опять! Доколе – Господи!
Поправляет он в штанах что-то, укладывает поудобнее, шепчет стыдливо:
- Она. Опять Она. Всегда, везде – Она. О, Господи – когда же, когда!?
Заинтересовались, небось – кто же она – Она? Ничего, любопытны чересчур – подождёте.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ.
(Действие продолжающая. Спокойным мужеством наполненная).
Поля кругом скошенные – стерня только щетинится неприглядно этак и неэстетично. Дорожки в стороны расходятся, всплошь зерном усыпанные – живое всё растаскивает зёрнышки по норкам, «заначки» делает (для ради пропитанья). И люди тоже, зову природы подвластные, дела свои кое-какие обделывают – не без того.
На краю поля три берёзки стоят (три – число былинное, как же без него обойтись нам). Тень они создают обширную – и пейзаж облагораживают. Вот там-то, в тенёчке под берёзками плакучими, самосвал стоит с кузовом железным. Рядом на травушке-муравушке три ящика разбросаны вверх донышками. На среднем ящике бутыль мы видим мутного стекла, человек проницательный (а такие тогда в избытке даже водились) сразу определит: с самогоном-«первачом» она, крепостью 72 градуса (выменян вчера был у бабуськи в деревушке отдалённой за пол-кузова пшенички отборной). Рядом, на том же ящике, гусь – целиком он зажарен (изловлен был вчера за околицей деревушки татарской, умерщвлён был безжалостно – и зажарен на костре). Огурцы-помидорчики кучкой лежат (похищены утром сегодня с огорода крайнего деревушки башкирской. Хозяйка, хворостиной при этом размахивавшая, обругана была матерно. Грех, ох грех великий!).
На ящике на левом – Виктор Ч. восседает. Чувствуется – он организатор застолья: дышит он в стаканы, протирает их подолом гимнастёрки (чистоплотен чересчур). Вид его весь выражает покорность показную, готовность к услужению. На ящике на правом воин восседает в чине майора. Мешковат он, лысоват, форма как на пугале огородном висит, погоны чуть ли не на пузо сползают. Да-да, угадали вы, угадали: из запаса он призван, на время – пока битва за урожай закончится. Наблюдает он за манипуляциями Викторовыми (а тот гуся раздирает дланями своими мощными на части крупные – и ножки румяно-поджаренные к нему, к майору, придвигает) – и кадык даже вздрагивает у него. А Виктор:
- Так вы, товарищ ком.бат, уж расстарайтесь, решите вопрос мой. Уж два десятка лет сеструху родную не видел – так-то увидеть хочется. Я скоренько, скоренько – никто и не заметит отсутствия моего. Так как, ком.бат?
- Дык это.. Дак я.. Наливай!
Налили. Бульканье, чавканье, косточки трещат гусиные под зубами крепкими. Хруст огуречный. Застолье: чинно всё и благородно.
- Наливай!
- Наливай!
- Так ты, майор, не забудь – завтра чтоб с утра. И сразу – мне именно завтра нужно. Усёк?
- Дак это.. Дак я.. Наливай!
Бульканье, чавканье, хруст огуречный.
- Наливай!
Бульканье, чавканье.
- Наливай!
Бульканье.
- Нали…
Тишина. Изредка только тонкий посвист носовой (это майор(. Или храп молодецкий (это Виктор уже).
- «О поле, поле! Кто тебя
- Усыпал мёртвыми костями..»
Так, кажись, поэт какой-то и когда-то воскликнул по какому-то поводу. Воскликнем и мы – ситуация схожая как будто.
КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.
(эротикой переполненная).
Подмосковный городок. Липы – соответственно – в рядок. Гудочки там всякие. Груши-яблочки в садах наливаются (для личного потребления). По утрам электрички «колбасные» в столицу отправляются – переполнены повсеместно. По улочкам центральным стайки девиц сомнительного поведения прогуливаются (за «101-ый» высланные из столицы), улыбаются призывно и обещающе мужчинам встречным, прелести свои демонстрируют (выше, гораздо выше коленок – до этого, до «самого»). На перекрёстке панно красочное: дедушка Ленин там намалёван, простёр он длань свою – на пивнушку ближайшую указывает. И текст соответственный, гласит он: «Верной дорогой идёте, товарищи!». И идут: пиво, как всем известно, похмельный синдром снимает.
Улочки кривоватые – грязь тягучая и вязкая (чернозём!) переполняет их. Заборчики, дома постройки дореволюционной ещё (купеческие – основательные). Но проглядывают и современные особнячки, крепкими заборами обнесённые – проживают в них «теневики»-кооператоры (деньги лопатой загребающие). Там из калиток морды слюнявые скалатся – собаки пород бойцовских. Зевают со скуки они – со всхлипом, протяжно. Иногда и на улицу (развлечения для) выскакивают, покусывают проходящих сзади за икры.
Патриархально всё. Солидно. Основательно.
Дом панельный многоэтажный в центре. Квартирка двухкомнатная. Грязновато и неухожено. Здесь Она обретается – переживанья высокой чувственности заслоняют для неё мелочи все бытовые. И сейчас вот устремила она взор свой в угол передний (но нет там, нет икон – святынь семейных. Там паук только затаился – пожирает он сейчас жертву очередную, муху). Вопрошает она:
- О, когда же, когда, Господи? Душа изныла вся, и тело вожделеньем переполнено. Яви, Господи, яви чудо – предоставь мне Виктора Ч. А я тогда.. (что-то про свечу пудовую бормочет).
Руки заломила в тоске она (какая тут может быть возня с пылесосом? Тут – «чувствования»).
Молитва грешницы тоже действенной бывает – звонок дверной тут же ожил. Ах, ох – восклицания. Объятия жаркие. Поцелуи страстные. Из комнаты Дочь выходит, без удивления констатирует:
- О, дядя Витя явился.
- Так это.. Так я.. Мимо вот – проведать решил. Ты ведь помнишь меня?
- Как же, как же! И папка помнит – он частенько мамке напоминает о тебе.
Малявка ведь ещё – а уж так ядовита. Ехидна, небось, вырастет из неё.
Деньги в кошельке. Сумка хозяйственная объёмистая. Задания: в булочную – хлеба взять, в «Гастроном» - то-то и то-то (в разных отделах – чтоб подольше было). Потом – в «Лакомку» (одна остановка на автобусе), там пирожных набрать: и песочных, и «картошек». Последний пункт примирил дочь с изгнанием, кошелёк выхватила – и вниз по лестнице умчалась.
Сразу – секс. Дикий секс, первобытный, грубый по-животному. Здесь прямо: в прихожей, на полу, на коврике (сплетенным из нитей каких-то твёрдых синтетических).
Стенанья, вздохи сладострастные, взвизги. Рычанье звериное. Слова неразборчивые. Тишина.
Виктор с сожаленьем рассматривает колени кровоточащие. Она, густо смазывая «зелёнкой» царапины глубокие продольные, шепчет с упрёком ласковым:
- Ну, зачем, зачем так-то упираться надо было? Всё впереди ведь – а ты..
Ночь. Луна полная в окно заглядывает. Птаха мелкая какая-то чирикает что-то любовное за окном. Аромат из садов окрестных доносится. Копоть от заводика близлежащего. Романтика.
Постель на пол сброшена (скрипит предательница-кровать). Он – так, Она – этак. Потом Она так – а он и так, и этак. И ещё. И ещё.
Вздохи, шепот страстный. Выклики чувственные. Сопенье тяжкое животное. Что там «Камасутра» - для первоклашек это, для начинающих. Классика – вот она, здесь, под лучами колдовскими лунными. Так и Дочь квалифицировала действа эти – в щелочку дверную она подглядывала, опыт материнский перенимала. Деталями заинтересовалась было – но перерывы меж сеансами затяжными стали, наскучило ей – и в кроватку, спать (беспокоен был сон её: снилось громадное нечто, тело её насквозь пронзающее).
Рассвет с Востока подкрался незаметно, мутью серой комнатку заполнил. Расставанье: объятия, поцелуи, клятвы, слёзы (и угроза – руки наложить на себя). Пяток пирожков да пара ножек цыплячьих зажаренных – в пакетике. И шаги гулкие по лестнице – вниз, вниз.
С Дочерью беседа: просьба-требование – чтоб папашке ни-ни, молчок, мёртво чтоб. Обещала дочь – ей не привыкать к коллизиям подобным. Да и выгодно молчание: пирожные-мороженое – без ограничений, в кино билеты, прочее – столь же соблазнительное. Помолчим. Помолчим.
«.. О – времена! О – нравы!..»
КАРТИНА ПЯТАЯ.
(поучительная).
Пиф-паф, дзинь-трах, скрип-брип – поезд пригородный. Вагончики обшарпанные, на ходу рассыпающиеся (выпуск – 1913 год). Лица мятые и полусонные, перебранки ленивые и скучные. За боковым столиком Виктор Ч. устроился – письмо он пишет. Сразу, сейчас, пока свежи ещё в памяти ощущенья незабываемые – решил он написать. Пишет приятелю он в городок приморский, досконально и подробно описывает: я вот так – а она эдак. Потом Она вот так – а я и так, и эдак. И дальше, дальше – детально (привирая иногда – в смысле количественном. Вынослив он в сексе – но тут уж как бы секс-гигант прорисовывается). Улыбается Виктор ехидненько, буковки выводя. Давно подозревал он, что Она не только его прелестями своими телесными ублажала – но и к Приятелю иногда наведывалась и подолгу там оставалась (благо – холостяк он). Так вот теперь, письмо это читаючи, пусть Приятель завистью истекает да возбуждается бесплодно картинами гиперсексуальными. Пусть. Не он ведь, Приятель, подвиги свершал ночью прошлой (Виктор – от усталости так-то приятно и истомно тело поламывает теперь). А Приятель пусть, пусть помучится теперь желаньями неудовлетворёнными. Пусть. А мы вот это ещё добавим, здесь подфантазируем. И хватит – запечатал он конвертик.
Остановись, Виктор Ч., остановись. Одумайся, не копай яму ближнему своему – сам ведь в неё угодить можешь. Остановись!
Но – нет, не внемлет он предостереженьям свыше, не внемлет – адрес он надписывает. На станции следующей выскакивает он, ящик почтовый высматривает.
Крупным планом: ящик почтовый, конверт в щель проталкивается.
Пиф-паф, ту-ту – разъехались. Виктор – в Татарию, письмо – в Приморье далёкое, в вагоне почтовом.
КАРТИНА ШЕСТАЯ.
(С завязкой трагической. Злодейством переполненная).
Тайга Уссурийская. Тропы нехоженые. Зверьё под кустом под каждым. Реки, долины, взгорья (по ним когда-то Белая Гвардия последний свой поход свершала). Флора и фауна. Лягушки только не квакают – выловили всех их жители государства соседнего (деликатес – для богдыханов для ихних блюда готовят из лягушек).
Дубы, кедры, ели, ясени (пиломатериалы – для экспорта).
Городок приморский. Улочки заболоченные. По обочинам же корень женьшень произрастает (семена его здесь разбрасывал в 1902-ом году гольд легендарный Дерсу Узала). Спешит по делам житель местный, высматривает на ходу – чтоб поразвесистей кустик был, с цветком ярко-красным наверху. Выбрал кустик подходящий, коврик расстелил специальный (у всех он имеется под мышкой – в трубочку свёрнутый), на колени встал, кликнул звучно: «Панцуй!» (таков обычай старинный). Потом разбросал семена вокруг, выдрал корешок, землицу стряхнул с него. Обтёр подолом рубашечным – и дальше пошёл, хрумкая на ходу (здоровья добавляется и потенция увеличивается).
По задворкам же – и также повсеместно – конопля произрастает. Кусты мощные, раскидистые – десятка по два на каждого жителя-аборигена приходится. Потому по улицам слоняются личности с глазами дикими, с поступками непредсказуемыми – опасается их люд прочий (подойдёт такой-то – и ни за что, ни про что за нос укусит. Забавляется он так-то).
Домишки все основательные, из бруса кедрового рубленные. Просматриваются и дворцы настоящие – из современных уж материалов сооружаемые. Проживают там тузы местные и воротилы. Из калиток там морды тигриные высовываются (наняты тигры уссурийские для охраны богатств, неправедно нажитых). Иногда, потягиваясь лениво, тигры и на улицы выходят. Выбирают они индивида (поупитаннее который), утаскивают во двор его, в угол дальний (для пропитания своего). Иногда и девиц выхватывают молодых, в самый тёмный угол двора утаскивают (это – не для пропитания).
Раздольно тут живут. Чинно. Основательно.
В центре – дома многоэтажные. Там и асфальт – клочками – проглядывает, тротуарчики какие-никакие имеются. Вот по тротуарчику такому сейчас Почтальонша идёт (с сумкой тяжеленной на ремне). Почтальонша эта тем ещё знаменита, что в соседях она проживает у Виктора Ч. – и Кумой ему доводится. Идёт Кума, возле дома каждого останавливается, долго в сумке копается – перебирает содержимое. Да-да, вы правильно угадали: не её это участок, не её – подругу она приболевшую подменяет. Хоть сама-то здесь и проживает (ещё один дом обслужить, следующий – её, зайти можно и пообедать). Остановилась возле дома последнего, в сумке проверила, письмецо достала единственное. Адрес обратный сразу в глаза бросился: Виктору Ч. И сразу от сердца от самого волна горячая прошлась по всему естеству её (задерживаясь кое-где).
Ох, Витя, Витя, куманёк ты мой незабвенный. Вспоминаешь ли ты.. (ох – грех. Грех даже думать-то об этом). Перед самым отъездом зашёл на минутку к Куме Виктор (позвала помочь – передвинуть там что-то. Передвинуть – но уж никак не задвинуть). И тут – слабость проявила Кума, бдительность потеряла (раз-два в жизни случается такое-то со всеми женщинами – без исключения). Наклонилась не так как-то, да и халатик во-время (тьфу-тьфу, наважденье – не во время) распахнулся. И свершилось предками ещё нашими предреченное («Тот не кум - кто на куме не побывал»). И не на минутку уже – а на все три часа Виктор задержался, и многое успели они за часы эти, наслажденьем переполненные. И память о минутах тех острочувственных хранит теперь всё естество её, во снах даже кровушку воспламеняя и заставляя от муженька подальше отодвигаться (а он к стенке отвернулся – да и храпит мощно). Часто, ох часто Витюшка вспоминается.
Похоже – и до него доходят импульсы чувственные – ей генерируемые во мраке ночном. И он, и он её вспоминает: вот – письмо Приятелю написал (он именно в доме этом соседнем проживает), интересуется, небось – как там Кума моя поживает, как здоровьечко её драгоценное, не обижает ли её муж-тиран. Прочитать, прочитать надо письмецо – а потом и выбросить его можно (не заказное оно и не ценное – а такие-то и не учитываются вовсе). Устроилась на лавочке Кума, вскрыла конверт – в чтение погрузилась. Личико у кумы как блин масленичный – круглое, и румяное столь же. Но с первых строк прочитанных потянуло, потянуло личико – и стало оно на дыню запохаживать (а цветом стало – как огурец-семенник). И рученьки опустились, и вздох тяжкий раздался. И гнев высшего порядка прорисовался тотчас. Променял он меня, променял – и на кого? Сравните, люди добрые, сравните – да правду скажите. У неё, у Кумы, спереди – предельных размеров бугры венерины. И сзади – как два арбуза крупные под юбкой перекатываются – есть за что и подержаться мужику. А та профурсетка – ни рожи ведь, ни кожи. Тоща, изъезжена вконец – в чём душа только держится. На неё и лечь-то страшно, небось, мужику солидному (чуть придави – и лепёшка останется). Но горяча, говорят, горяча, стерва в утехах любовных – мужики так и липнут к ней. Вот и ей, Куме, дорожку перешла она. Но я ведь.. Но я.. Задумалась Кума – месть достойную изобретая. Процесс мыслительный занял у неё 4 мин. 22 сек. (так в Анналах отмечено). Радостью потом гневной взор её опалился, подхватила сумку – и бегом почти. К своему, к своему дому поспешила она. Подъезд родной, лестница, дверь – здесь вот и проживает Кум её – изменщик коварный.
Крупным планом: ящик почтовый на двери. Письмецо в щель проталкивается.
И вулкан страстей в соседнюю квартиру переместился: слышны стали рыданья горькие да проклятья грозные оттуда.
Ревность! Ревность чувство жестокое, всепобеждающее и всеобъемлющее, ревность доброту и врождённую, и благоприобретённую задавит вконец – и сразу. С древнейших времён ещё (вспомните Трою-Илион) ревность судьбами целых государств распоряжалась, в битвах кровопролитнейших сталкивала вождей знаменитых. Потому не будем так уж строго Куму судить. На глазах у нас, конечно же, преступленье она совершила. Но ведь даже Уголовный Кодекс признаёт ревность смягчающим обстоятельством – давайте и мы признаем, не будем на Куму донос строчить. Да она и сама вскоре осудит опрометчивость свою, горько жалеть будет о поступке импульсивном.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ.
(окончательно узелок затягивающая).
Пиф-паф – паровозик. Ту-ту – гудочек. На Восток мчит состав пассажирский. Сквозь просторы сибирские – осень уж прикрыла их багрянцем листвы опавшей. Природа.
В вагонах солдатики расположились-разложились – из батальона того самого (расформированного). Закончилась битва для них – прибрали они урожай. В Татарии да Башкирии зерно повозили: часть в закрома Родины поместили, часть – распродали на ходу, часть – по обочинам рассыпали (на радость птичкам-зверюшкам). А потом и на Украине свеклу полумёрзлую повозили (её тоже, оказывается, на самогон можно променивать). Технику всю там и оставили – и возвращаются с победой теперь (осилили-таки урожай они, победили). Потому – веселы они и бытиём довольны. Но всех довольней Виктор Ч. – и не без оснований. Он в битве общей почти что и не участвовал – его ком.бат «на сторону» отправлял постоянно, на заработки побочные. Не безвозмездно, нет – доходы по-честному делились. Потому на полке багажной и покоятся два чемодана да рюкзак ещё. Всё там есть, что только за деньги добыть можно, и никто не забыт – в смысле подарков. Жена, дети, предки – уж это само-собой. Но и Кума не забыта, и муженёк даже её (как сосед – разумеется. Чтоб не шибко-то обижался. Да в сущности-то – на что б ему и обижаться: помогает ведь Виктор ему первичные потребности женские удовлетворять – сохранить чтоб часть энергии для других дел важных хозяйственных).
Весел Виктор, доволен. Мечтами – там он уже, дома, в кругу семьи, рядом с женой верной и любимой. Так и рвётся душа его, на Восток рвётся – вперёд, чтоб с семьёй родной поскорей воссоединиться. И предчувствия никакие не омрачают лик его, сияет он – как червонец новенький.
Но постой, паровоз, не стучите – колёса. Кондуктор – жми на тормоза. Одумайся, Виктор Ч., интуицию на помощь призови. Не спеши на Восток – беда там ждёт тебя. Здесь где-нибудь сойди – ты и здесь счастье своё обрести можешь. Может, вот оно, вот промелькнуло: стоит на полустаночке, в цветастом полушалочке.
Одумайся! Но – нет, не внемлет Виктор предостереженьям свыше. В довольстве момент переживает, а если и сходит на станциях узловых – то за тем только, чтоб «затариться» в магазинчиках ближайших (определённое количество бутылочек приобрести с напитком горячительным). Отключил злой рок чувство предвиденья у него (хоть мы – давайте – посочувствуем ему).
Пиф-паф – паровозик. Ту-ту – гудочек. К развязке драма близится – согласно законам жанра (жуть даже берёт наблюдателя стороннего).
КАРТИНА ВОСЬМАЯ.
(жуткая самая. И протяжённая).
Та же тайга уссурийская – снежком уже припорошенная. Те же звери – но поголодней только. Дубов да кедров только не видно – срубили их да «кругляком» прямо за границу запродали.
Городок тот же приморский. Женьшень только (крупные самые корешки) повыкопан – и за валюту за границу соседнюю запродан. Конопля убрана, пованивает в домах теперь (запашок – специфический) – канабис готовят из неё: часть для личного употребления, часть – на продажу (громадным спросом пользуется продукт этот в среде наркоманов). На тигров-охранников ошейники надели, на цепь их посадили: мировое мнение общественное вмешалось, и ООН резолюцию соответствующую приняла. Демократия – но и не только: скушали по ошибке тигры самого крупного туза местного (и самого упитанного потому).
Всё схвачено здесь, всё разумно, всё предсказуемо.
Дом тот же панельный. Квартира, где Виктор Ч. прописан и где по закону права он имеет на часть жил.площади. Прихожая. На столике журнальном в рядок выложено: скалка деревянная, предмет из древесины твёрдых пород – на дубинку милицейскую запохаживающий, кочерёжка железная. В углу швабра стоит с рукоятью длинной (деревянной тож).
Дзинь – ключ в замке. Рывок – а цепочка тут накинута, не войти никак вовнутрь. Звонок протяжный, хозяйский. В щель – физиономия сияющая: Виктор Ч. домой приехал (два чемодана в руках у него, рюкзак – за спиной). Довольство так и выпирает из него – вот же он, очаг родной. Но –ах, что ж это?! Замах – и шарах. Ещё замах – и шандарах. Хлоп – дверь закрылась. Звяк – ключ провернулся изнутри. Гром, молния, кары небесные – что ж твориться-то?
Да как посмела ты, женщина, посягнуть на главу Виктора Ч. – и даже действием её оскорбить? Как посмела? Не догадываешься даже ты, о несчастная, что ты и в Историю-то войдёшь – только как жена его вот, Виктора Ч. ( а иначе – мало ли вас таких-то, жён добродетельных. Всех перечислять – и страниц не хватит в учебниках исторических). А вот сам Виктор Ч. – тот плотно в Истории обосновался, место себе прочно застолбил.
После кончины его безвременной (спустя пять лет после событий описываемых) стихийно образовался в городке этом женский самодеятельный комитет – объявивший сбор пожертвований (на условиях анонимности). И собрали они средств многонько-таки (одна Кума внесла туда зар.плату двухмесячную, мужу пояснивши: не чужой, мол, человек – Кум, надо и за гробом уважить его. Муж, вконец к этому времени затурканный, возражать не посмел). И на средства те в скверике, к дому-пятиэтажке примыкающему, воздвигнут был обелиск из розового мрамора – в форме фаллоса, с надписью круго-винтовой: «Нам очень будет не хватать тебя, Витюша!». Семейство возмутилось было – а что поделаешь, всё законно, разрешения и согласования официальные имеются у комитета (в официальных-то органах тоже ведь женщин немало). И теперь за разрушение обелиска этого привлечь могут виновных к уголовной (очень строгой) ответственности. Тогда на компромисс согласились: пусть уж трёхметровый этот гигант стоит – только подпись на нём скроем мы. Так и сделали: состав водостойкий подобрали, цвет подогнали – заделали надпись (чтоб не выделялась даже пятном).
Так вот дальше (на десятилетия вначале, а там – и на века) и пошло: женщины городка этого (и даже иногородние наведывались изредка) памятник чтили и в порядке идеальном содержали (клумбочки там, цветочки кругом). Потомки же Виктора Ч. по женской линии за одним только следили – чтоб надпись не проявилась (замазывали во-время водостойким составом – рецепт его из поколения в поколение передавался).
Много, много веков минуло так-то – но потом сбой случился по причинам неустановленным: не замазана была во-время надпись, явилась она взорам обывателей тамошних. Но – надо отметить сразу – не слишком-то и заинтересовались жители надписью проявившейся, они и прочитать-то её не смогли (к тому времени общение с помощью знаков каких-то давно в прошлое ушло и забылось). А вот учёные тогдашние – те да, заинтересовались, решили углублённые исследования провести. Вначале-то датировали они обелиск временами языческими, дохристианскими ещё (мол, в те только времена идолы всякие да истуканы воздвигались). Так нет, неувязка возникает – знаки-то не те, более поздней культуре принадлежащие.
Полемика завязалась – и подключились тогда к разгадке главнейшие ихние учёные – академики. А они в те времена не так совсем выглядели, как наши. Наши скороспелые (с дипломами легковесными и сомнительными) академики: квартира в доме элитном, дача в ближайшем Подмосковье, лимузин заграничного производства, две-три жены сменных разных возрастов, пара любовниц возрастом до 25-ти – и должнось взяткоёмкая. А те – те не так, не так совсем выглядели. С десяток микрочипов, в схеммку собранных (со взаимным резервированием), четыре усика-антенны («н.в.», «д.в.», «у.в.ч.», «с.в.ч.»), двенадцать пар ножек-щупалец (с автономным управлением каждая – чтоб сразу на 24 кнопки нажимать), батарейка миниатюрная ( с возможностью периодического дистанционного подзарада) – вот тебе и весь академик тогдашний. И решили они загадку эту историческую до конца раскрутить (к тому времени не так уж и много загадок-то оставалось в мире окружающем – потому за эту и ухватились, доказать чтоб – при деле, мол, мы находимся, недаром энергию потребляем).
Вначале объяснением формы обелиска занались они. Легенды, из поколения в поколение передававшиеся и кем-то и когда-то записанные, подсказку им дали: форма обелиска повторяет форму части тела человеческого, органа какого-то (какого именно – это вот и предстояло выяснить). К тому ведь времени человечество как вид отдельный (гомо сапиенс) полностью перевелось, заселили Землю существа, именующие себя: «гомо сборно-разборные» (так слова эти на современный язык переводятся). И контакты меж ними всяческие полностью исключены были (варварство это, пережитки, анахронизм. Информацией ведь можно и дистанционно обмениваться). Вот трудности и возникли с идентификацией формы обелиска. Из архивов старинных подняли атласы анатомические, сравнивать стали. В легендах намёк есть на то, что орган этот («фаллос» - именуемый) ответственен за продолжение себя в потомстве, нашли его на рисунках (и картинах мастеров старинных), засомневались – не так как-то выглядит. На рисунках на всех кончик вниз смотрит – а тут – дыбом – вверх. Но похож, похож – хоть и отдалённо. Так тогда – условно – и записали: «Обелиск повторяет форму фаллоса человеческого».
С формой-то разобрались – а с надписью провал полный, расшифровке никак она не поддавалась. Почему так «не хватало» этого «Витюши» таинственного сородичам его и соплеменникам? Если информацией он располагал дополнительной – так по законам по всем обязан он был делиться ей по первому требованию. Что ж тогда? И так они прикидывали, и этак – нет, не поддаётся расшифровке надпись, таинственен смысл её. Путь тут один остаётся: начали по документам историческим прослеживать связи причинно-следственные (от конца – и к началу). Вышли в конце-концов на индивидуума – на Виктора Ч. Чтоб завершить исследования – решили тогда они душу этого самого Виктора Ч. затребовать (что крайне редко ими практиковалось ввиду колоссальнейших затрат энергетических – при связи с Миром Потусторонним. Чтоб «пронзить» защитные поля, Миры разделяющие, энергия нужна была в миллиарды мегаватт). Но велик интерес был к разгадке – решились на расточительство такое вот.
Как всем известно, души всех сущих в мире подлунном – бессмертны. После кончины владельца как бы консервируются они – и хранятся в местах строго определённых, ожидают Второе Пришествие (когда вновь явится Спаситель на Землю нашу многогрешную: судить чтоб нас нелицеприятно, каждому воздавая – по делам его прижизненным). И с древних ещё веков «продвинутые» представители Человечества пытались связь с теми душами загробными наладить, контакт установить (тут и пресловутое «столоверчение», прочие способы оккультные) – но удачи редкими были (да и с недоверием воспринимались окружающими). Века прошли и тысячелетия в попытках бесплодных – пока не удалось задачу решить наконец-то учёным академикам с разумом искусственно-коллективным. С помощью технологий новейших отработали они способы – и общались изредка теперь с душами нужными (с точки зрения научной). Вот и с душой Виктора Ч. пообщаться решили – отправили запрос соответствующий.
Предположили они (логика элементарная подсказала): коль обелиск воздвигли современники Виктору Ч. – он, вероятно, качествами какими-то редкостными обладал, дела добрые без счёта вершил для соплеменников. Потому место ему – в Раю только (туда запрос и адресовали). Ответ неожиданным был – не числится такой. Вона что: не так уж, выходит, добродетелен он был при жизни – коль в Ад угодил (а где ж ещё он пребывать может?) В Ад запрос послали, и оттуда ответ: в списках не значится. Вот так загадка: душа пропала человечья! Засуетились и на Земле, и в Небесной Канцелярии: входящие-исходящие проверять-сличать стали, просматривать все сайты архивные. Никак, ну никак не может душа пропащей быть – обнаружили-таки её. Картина при этом интереснейшая прорисовалась.
После кончины мученической (а погиб он в сраженье с мужьями обманутыми) душа Виктора Ч. так рассудила: место моё – в Раю (там, и только там души мучеников всех прижизненных обретаются). Потому, в Чистилище не задерживаясь, и пропорхала душа к Вратам Райским. Постучалась тихонечко, вошла скромненько. Привратник угрюмо-бородатый встретил почему-то неприветливо, данные сразу установочные затребовал («ф.и.о.» - «г.р.» - «нац» - «соц. происхождение» - «соц. положенье» - «семейное положение» - «партийность» - «имущественное положение – с номерами счетов в банках во всех мировых» - и прочее всё). Ввел он данные – куда следует, ответ получивши – пробурчал пренебрежительно: «В Рай тебе хода нет – не хватает у тебя одного балла до проходного». Система тут действует статысячебалльная – а вот ей одного-единственного балла не хватает, одного малюсенького самого доброго дела (делайте, люди, делайте про запас даже добрые дела – всегда они пригодятся вам). Огорчилась, конечно же, душа Виктора Ч. (мы в дальнейшем так её обозначать будем - «душа В»). Лепетать что-то стала: мол, я тут же, с места не сходя, готов хоть сотню дел добрых наворочать. И вообще – поговорить бы надо, поторговаться (дело-то – ответственейшее). Привратник в ответ хмуро и с раздражением отрезал: «Тут тебе не базар самаркандский и не Привоз одесский – торг тут неуместен. И вход тебе сюда заказан бесповоротно. Дел ты добрых никаких не свершишь здесь – в Чистилище все-все чересчур даже добрые(будешь добреньким – когда из-под Врат Адских серой несёт, вопли да скрежет зубовный слышны: и тех, на сковородках кого поджаривают, и тех, в котлах кого вываривают смоляных). Намерений добрых в избытке тут, объектов только нет – на кого доброту свою излить (из каждого так и выпирает собственная). «И вообще – Привратник сурово закончил – вали ты отсюдова и у входа не шлындай, не мешай проходу душ достойных.» - (И ещё кое-что добавил – явно около-нецензурное).
Общеизвестно ведь – грубоват Привратник Райский, грубоват. Да и как тут грубым не станешь: всякая ведь шваль так и норовит в Рай прошмыгнуть, глаз да глаз тут нужен – не до вежливости подчас. Особенно ж раздражают его назойливостью своей души тех, кто в жизни земной в чинах каких-то высоких пребывал (иль миллионами ворочал-воровал). Те прямиком, по сторонам даже не глядя, в Рай правятся. И уж не постучится робко, не войдёт скромно. Нет, припорхнёт к Вратам – и покашливает солидно, ждёт – Привратник чтоб распахнул Врата пошире, принял подобострастно. Всех таких заворачивать приходиться – к удивлению их безмерному. Они тут же по карманам пытаются пошарить – в поисках купюры стодолларовой (а карманов-то – нетути. И долларов тож: их сейчас вот, хоть и тело ещё не остыло, делят меж собой наследники, возмущаются при этом – маловато нахапал, не хватает на всех). Дальше в беседу вступить пытаются, доказать: я, мол, при жизни суммы громадные «на храм» жертвовал, мне твёрдо было обещано иерархами церковными местечко здесь приличное. Потому – требую немедленно препроводить меня в апартаменты, соответствующие рангу моему высокому прижизненному. Для таких у Привратника метла была приготовлена поганая (наготове всегда – в закутке). Замах один – и душа обнаглевшая уж не выпархивала – а вылетала из Врат Райских. А у входа уж Чёрт дежурный с крюком поджидал: а ходи-ка сюда, ходи – душа заблудшая. Наш ведь ты человек – чего ж попёрся не туда. В такую вот минуту неудачную и попала душа В. – потому и нагрубил ей Привратник. Но тут права не покачаешь – удалилась благоразумно душа В., выпорхнула из Врат.
И что, и куда теперь? Ясно – куда: коль в Рай не приняли – в Ад его теперь поволокут. Побрела уныло душа В. – пристанище хоть бы и временное выискивая. Древо на пути громаднейшее: половина райская (плоды там румянобокие на ветвях), половина – адская (змеи-горгоны там кольцами свиваются, свешиваются с ветвей). Душа В. пока что на стороне райской осталась (благо – документов там никаких не спрашивают). Устроилась на веточке, ожидать приготовилась – когда-то в Ад поволокут её.
Так-то в ожиданье один век душа В. просидела, второй (а время там по-иному исчисляется: на Земле век прошёл – а там и неделя ещё не минула). Третий уж наступил – а не идут за ним, не волокут в Преисподнюю. Уж и скучновато стало, да и неопределённость замучила: как так – ни то он, ни сё. Обидно. И решила душа В. тогда: а возьму вот я – да и сама в Ад припожалую (тут и расчётец некий был: может быть, зачтут ему явку добровольную, не за все грехи расплату назначат). Настроившись соответственно – и припорхнула душа В. к Вратам Адским. Наглость высочайшую продемонстрировала: ногой воображаемой дверь открыла, ввалилась шумно. Чёрт громадный и закопченный, что вход охранял, чуть с седалища со своего не свалился от удивленья: надо ж – доброволец объявился, сам в Ад пожаловал. Но формальности и он соблюсти должен: опять данные установочные, опять запрос (лапы когтистые так по кнопкам и замелькали). Ответ увидевши – загрохотал чертило: «Га-га-га! Га-га! Нет тебе входа в Ад – не хватает у тебя грешка одного до нормы. Я бы и ухватил тебя (видишь – в крайнем котле место одно вакантное) – ан нет, не могу. У нас строго с учётом, проверки внезапные бывают. Посамовольничаешь – и сам в котле оказаться можешь. Потому – чеши отсюда к такой-такой-эдакой матери». Ругательство тут такое сложно-сочинённое последовало – позавидовал бы ему даже боцман старорусского парусного флота (как известно, на весь мир прославлены они были как виртуозы непревзойдённые по части «изящной» словесности). А черти, как поговаривают, даже факультатив такой специально-ругательный проходят при назначении на должность (чтоб умел он оскорбить лучшие самые чувства верующего любой конфессии). Вот и пуганул он сейчас (и в бога, и в мать), пендаля ещё добавил – вылетела душа В. за Врата Адские. Но особенно-то и не обиделась – чего ж хорошего от Ада ожидать можно.
И тут, выходит, неудача. Но тут – душа В. предчувствовала – дело поправимое. Тут не Рай с делами добрыми – уж тут душа В. расстарается, таких грехов наворочает – весь сонм чертячий на поимку его бросится. Тут же душа В. ко входу в Чистилище отправилась – и затаилась в сторонке. Чуть появилась душа очередная, при жизни в теле женском обретавшаяся – а душа В. к ней сразу с непристойными предложениями. Одна душа с негодованьем притязания его отвергла, вторая – а третья согласилась сразу (от неё запашок распространялся аппетитный – и за века даже не забытый). Да она и не скрывала, поделилась сразу: мол, спёрла она у соседей банку трёхлитровую с самогоном, вылакала всю её (и без закуси даже) – вот и окачурилась. И теперь на всё она готова была за обещанье даже чего-либо – на опохмелку похожего. Душа В. обещала, возрадовалась было: нашёлся объект нужный. Но тут глас свыше раздался громоподобный: ты, мол, душа Виктора Ч., не безобразничай тут и вольности не позволяй. Не сможешь ты тут грех задуманный свершить – для того плоть нужна. А твоя-то где плоть – нетути. Потому смирись и притихни, не то.. (и меры дисциплинарной ответственности были перечислены). А действительно ведь: как же они грех свершить задумали – органов-инструментов необходимых не имеючи. Хотела душа В. огорченьем своим с подельницей несостоявшейся поделиться – да не успела: из Врат Адских чёрт громадный вывалился, подцепил её крюком ржавым железным, уволок в Преисподнюю. Всё – опять одна осталась душа В.
Опять века замелькали однообразные – уж и привычным стало положенье его необычное. Посиживала душа на веточке облюбованной. Иногда в общенье вступая краткие с прочими душами – мимо поспешавшими. Может, долго-долго бы это тянулось – случай вмешался. Ещё одна душа объявилась – столь же нестандартная. Принадлежала та душа при жизни субъекту, к известной нации относящемуся (прославленной предприимчивостью редкостной, изворотливостью да ума изощрённостью). И здесь с первых же мгновений, положение своё уяснивши, душа та бурную деятельность развила. Каким-то (секрет ихний общенациональный) способом в контакт она вошла с соплеменниками, должности писарей занимавшими в Небесной Канцелярии (их туда по причине почерка каллиграфического, в кантонистах приобретенного, определили: формуляры там на всех, как известно, по-старинке заполняются, с помощью перьев гусиных да чернил самодельных). Они вот и подсказали душе соплеменной выход простейший – а она уж и с душой В. поделилась. Просто всё оказалось и доступно: надо было только заявленье подать о готовности к перевоплощению. Уж это – проще простого, для души В. – как два пальца обписать. Тут же нацарапала она заявленье на листочке фиговом – подала «по принадлежности». Согласно Положеньям тамошним – отказа не бывает по заявленьям таким, тут же рядом два архангела оказались. Собеседование провели с душой В. (на допрос перекрестный похожее), прояснили всю подноготную: помыслы, желанья прижизненные, побужденья, мысли потаённые самые. Вердикт вынесли (без разногласий): будешь ты, душа В., в тело онагра вселена (то-бишь – осла дикого, известного на весь мир любострастьем своим непомерным и обладающего оснасткой столь же редкостной для удовлетворения похотей своих). Тут же процесс реинкарнации был запущен, мгновенья прошли – и нет уж души Виктора Ч, в стаде же младенец появился ослиной породы – трёх дней отроду всего. Свершилась реинкарнация.
В стаде ослёнок-онагрик маленький на ножонках ещё слабеньких за мамашей-ослицей устремился – да и не отставал потом ни на шаг от неё, раз за разом подпитки требуя (порёвывая хоть и негромко ещё – но уж по-ослиному грубовато). И возрастал он не по дням – а по часам прямо-таки (в Ч.-фамилии все мужики кряжистыми были да присадистыми – богатыри по всем статьям. Вот часть наследственности, видать, с душой вместе и перешла в тело иное). И трёх лет не прошло – а он уж и Вожаком стал в стаде (безжалостно изгнавши постаревшего к тому времени предводителя – а того тут же стая шакалья в клочья изорвала). А он, вожаком ставши, почувствовал: здесь вот, в пустыне этой глухой Тахал-Махал, он призванье своё нашёл истинное. Жизнь – и на райскую бы не променял. Стадо у него с полсотни ослиц (да мелочь – подростки разных возрастов ещё). С утра с самого принюхался, оглянулся (долго искать не приходилось – ослицы с запахом соответственным сами стремились к нему – инстинкт заставлял). Исполнит он свой долг мужской – и продлит себя в потомстве. А уж дальше, удовольствия ради – тут уж любую из стада выбирай (иногда и приблудные появлялись – покрывал и их, силёнок хватало). И никаких тебе склок, никаких сцен семейных, разборок слезливых. Просто всё, чётко отлажено, веками отработано. Чем тут не Рай? Приходилось, конечно же, и в сраженья часто вступать (с соперниками, со стаями шакальими). Так ведь силушкой не обидел Создатель: зубами острыми наделил, копытами стальными. О свирепости его средь зверья местного легенды передавались – потому близ его стада и появиться никто не смел долгие годы.
Но старел он постепенно, тучнел, всё тело уж у него было шрамами боевыми исполосовано. Чаще и чаще дремать он теперь стал, главу свою пристроивши на круп ослицы молодой (последняя любовь его). Уж самцы молодые и блудить стали потихоньку, в отдаленье – пока Вожак в нирване пребывает. Виденья какие-то, картины туманные тревожить стали его. Мысли неясные помелькивать стали о второй реинкарнации. О том, что по-другому как-то устроиться надо, поближе к цивилизации: телевизор чтоб, компьютер, «Жигулёнок» чтоб личный (вспомнилось однажды: оставил он в гараже «Жигуль» небесно-синего цвета. Такой вот и нужен). Да и с питанием – приелась уж травка-муравка, можно б и котлеткой побаловаться. И попить ведь не только водичку можно – ещё кое-что вспоминалось.
А здесь что – здесь конец обычный ослиный ожидает его. Через год-другой погонит его из стада молодой заматерелый соперник(сын ли, внук-правнук – уж и не разберёшь). Если, конечно, так вот тупо по-ослиному конца дожидаться. Но у него ведь в натуре и человечьи какие-то частицы имеются – их бы и надо задействовать. Они вот и подсказывают – есть разумный выход. Разделить надо стадо многочисленное: одному сопернику отдать пяток ослиц, второму тож, третьему, четвёртому. А себе с пяток оставить – и хватит. Соперники меж собой сражаться начнут – а он уведёт своих ослиц на пастбище затаённое-далёкое, там и закончит дни свои в покое и благоденствии. Вот это – выход, вот это – умно не по ослиному придумано.
Так-то вот вырешивши – он даже прилив бодрости почувствовал – в возбужденье перешедшей. Дальше – в желанье привычное, и он тут же акт любовный свершил с избранницей своей, ослицей молодой (уж её-то он никому не отдаст, нет. Она у него «первой леди» будет в том уголке пустынном потаённом.
Стал он обдумывать было – с чего преобразованья начинать. Но не додумал – затребована была душа его ослиная Высшими Силами. Был он там обратно переинкарнирован в душу Виктора Ч. – и для исследований передана та была академикам земным (по запросу их).
Академики сразу душу исследуемую на элементы составляющие расчленили (к этому времени они здорово уж наловчились в операциях подобных). Все явленья нематериального характера (влеченья, желанья, позывы, мечты, порывы – и проч.) оцифровали они с применением программ специальных, изобразили элементы отдельные в виде диаграмм векторных. Просуммировали поэлементно вначале, дальше – в масштабах всей души. Получили (суммарно) диаграмму полную – и удивились безмерно. В итоге два вектора получились разнонаправленных – и равных (абсолютно – с высочайшей точностью) по величине. Но такого быть не может в мире телесном, при равенстве усилий разнонаправленных – разделится должен субъект на две половинки. Так что, неужель и такой ещё способ размножения существовал в далёкие те времена? Опять те же атласы анатомические из архивов извлекли, судили-рядили – их рассматривая. Нет, не получается, не мог Виктор Ч. разделиться по осевой линии: органы-то не все парные у него. Главный орган, циркуляцию крови животворящей обеспечивающий – один. И детородный орган, за продление себя в потомстве отвечающий – тоже один. Раздели его – и деторожденье прекратится (попробуйте-ка ребёночка заделать половинкой – замаетесь). Потому – решили – субъект с такими данными существовать не мог. Ошибка, вероятно, вышла при вводе первичных данных в момент кончины его (компьютеры-то несовершенны ещё были в те времена, нажал не на ту кнопку архангел-оператор – а аппарат не сигнализировал об ошибке). Так – и только так – объяснить можно было результат неожиданный. Решили – исследование прекратить (ввиду бесперспективности дальнейших усилий). В протокол отчётный записать: с диаграммой такой векторной суммарной во плоти не мог существовать Виктор Ч. – и не существовал. Истинная же душа его восстановлению не подлежит – пусть уж эта обретается «там» (для отчётности полной).
Ха-ха-ха – академики! Ха-ха, мудаки вы учёные сборно-разборные! И ещё три ха-ха вам! Существовал, существовал Виктор Ч. – даже с «разрывной» характеристикой такой. Вот – по лестнице он спускается в слезах горючих. Два чемодана в руках у него, рюкзак – за спиной. Вышел наружу он, остановился в растерянности – с чего начинать: то ль молиться, а то ль – материться. Тут мы и оставим его – пока.
С Ц Е Н А
(Заключительная. Мрачная самая).
Пятиэтажка соседняя. Квартира – в ней Приятель проживает. В прихожей у порога два чемодана сиротливо стоят (знакомые уж нам).
Мерзость запустенья: мусор кучками, окурки всплошь. На полу косточки какие-то – до основанья обглоданные. Паутина свисает с потолка – от пыли поседевшая. Черепки какие-то, осколки стеклянные. Обои – клочьями неопрятными. На высоту до метра обглоданы-съедены обои (живности, тут обитающей, не хватает пропитанья – сам хозяин тут впроголодь живёт). А живность расплодилась тут – в количествах невероятных. Блошки чёрненькие скачут вкривь и вкось. Клопы солидно-медлительные по щелям прячутся. В левом углу мыши скребутся: дополнительный ход прогрызают они, чтоб прямо из соседней квартиры – и сюда попасть. В правом углу из норы гнусная морда крысиная выглядывает: принюхивается, усами седыми пошевеливает (момент выбирает: чтоб бросок незаметный совершить – к чемоданам, углы чтоб прогрызть у обоих). Тараканьи колонны маршируют во всех направлениях, сношаясь и размножаясь на ходу. Их, тараканов, наделил Создатель редким качеством, позволяющим рождаемость не ограничивать. У них каждое последующее поколение питается отходами жизнедеятельности предыдущего (рационально используются у них продукты питания). И перемещаются они в порядке нужном: впереди шеренга крупных тёмно-коричневых – они первичный продукт употребляют. За ними шеренга тех, что помельче (коричневые просто). Дальше шеренга мелкоты (светло-коричневых). И последняя шеренга – светленькие такие, махонькие тараканчики (они в недоеданье всегда – и авитаминозом страдают). Сейчас колонны все тараканьи к столу кухонному стягиваются (старый самый и мудрый чёрно-коричневый тараканище извещенье передал – будет там пожива племени нашему).
На столе на кухонном в центре бутыль стоит солидных размеров. На ней этикетка красочная: «адамова голова» с двумя костями берцовыми перекрещенными. Дальше – в колонку – значится:
В О Д Я Р А (ОЗВЕРИН-КОСОРЫЛОВКА)
Самая-самая горе-горе-горе-горькая.
Состав: спирты этил-метиловые, масла сивушные разные. Перец чёрный молотый, хрен тёртый, горчица, сурепка, полынь-трава. Соль – органолептически.
Крепость: (этил – 80 град.)плюс(метил – 80 град.)равно – 160 град.
Емкость 5 л.
Вокруг бутыли фрукты-овощи навалены (из гостинцев, для домочадцев Виктора Ч. предназначавшихся(. Сала шмат лежит хохлачьего(с чесночком засоленного – так и попахивает).
Слева на табурете скрипучем Приятель восседает. Рожа – препохабнейшая, испитая и пропитая вконец. Сейчас личина на рожу напялена сочувственно-сопереживающая. Но сквозь неё явно проглядывает ехидненькое (не всё, мол, коту масленица). Он разливает рукой дрожащей.
Справа на таберете шатком Виктор Ч. приткнулся. Под левым глазом синячище у него огромный – с два пятака размером. На лбу, меж глаз как раз, бундырь вскочил размеров солидных (с картофелину средней величины). Синевой зловещей бундырь отливает (не закончился, похоже, процесс формирования его).
Бутыль пуста уж наполовину. У Приятеля из ноздрей дымок вьётся голубоватый, колечками завивается (он привычный). У Виктора дым чёрный валит и изо рта, и из ноздрей, из глаз, из ушей даже (он непривычный).
Поют-ревут они дикими голосами (с подвывом, немузыкально):
- ..И-эх.. Пазабы-ыт я, позаброшена-а-ай
- Сы малады-ых.. и-эх.. юных ле-е-ет..
Виктор плачет.
Занавес медленно опускается.
Э П И Л О Г.
События сии трагические имели место быть в лето 1980-е от Рождества Христова ( в 7488-е от Сотворения Мира).
Во всех анналах исторических отмечены строкой отдельной.
Сия же рукопись обнаружена нами была в архивах подвальных одного из участников событий тех (и доныне век свой мафусаилов доживающего). Приобретена была у него в вечное и безвозвратное наше пользование за три сосуда стеклянных с таинственной (во все времена востребованной) жидкостью (продешевил. Коль потребует – добавим на опохмелку).
Конец повествованья.
- х – х – х – х – х –
- х – х – х -