В городе, в котором я прожила больше десятка лет, было много необычного. Современные здания, кварталы многоэтажных домов мирно соседствовали в нём с сооружениями далёкого прошлого: узкими улочками, старинными воротами и валом с множеством фортов, крытым вокзалом, красными островерхими черепичными крышами домов и кирх, разведённым во время войны (и так и не сведённым) мостом…
Город рассекала надвое река с островом посередине и Кафедральным собором на нём с могилой великого ученого и мыслителя Иммануила Канта. Война пощадила эту могилу, и она сохранилась в своём первозданном виде, как и памятник Шиллеру в центре города.
Это был город трёх портов: морского рыбного, морского торгового и речного. И во всём его облике проявлялась причастность к морю. Почти все въездные знаки у границ города содержали символическое изображение парусов или якорей, остановочные павильоны вдоль шоссе и панно на жилых и административных зданиях расписаны на морскую тематику. Об этом же говорили вывески: «Океан», «Дары моря», «Атлантика», «Балтика» и др.
Из-за обилия военных и своего стратегического расположения город (как и одноименная область) имел статус полузакрытого.
Город-призрак и он же – город-сад. Только на одной из его улиц произрастало более 100 видов уникальных деревьев и кустарников.
Необычный город, ни на какой другой (ни в России, ни в Беларуси) не похожий.
И люди, населяющие его, были необычными. Наверное, на них он накладывал свой отпечаток.
Аля Разина была профессиональной художницей и моей подругой. Её бородатый супруг Аркадий, хотя и пребывал в должности главного режиссёра кукольного театра, в моих глазах был большим занудой. У них рос удивительный сын, сын-вундеркинд по имени Давид. Мальчик был небольшого росточка, худенький, хрупкий, с огромными оленьими глазами. Порой казалось, что он просто прозрачный и светится. Будучи вундеркиндом, Давид вместо положенного по его возрасту второго класса ходил в шестой. Трудно ему было, но не из-за учёбы – тут он давал фору и учителям, что уж говорить про одноклассников. А те, уязвлённые его умностью, не могли спокойно существовать с «прозрачной малявкой» (так они его прозвали) и постоянно издевались над пацаном. Дошло до того, что двое из переростков взяли Давида за ноги и держали его вниз головой над лестничным пролётом. Узнав об этом дичайшем факте, папа Аркаша (так звала его подруга), побывав в школьной учительской, заявил педагогам, что его сын подобен хрустальному сосуду, и обращаться с ним надо соответственно. После своего блестящего (по его мнению) выступления, папа-бородач с достоинством удалился, а его «хрустальный сын-сосуд» остался. Что тут началось! Мало того, что «речь» папы подслушали ретивые одноклассники Давида, так ещё классная «педагогиня» (как окрестила её моя подруга), которая и без того недолюбливала слишком умного ученика, во всеуслышание объявила перед классом требования горе-папаши. Папа сделал только хуже сыну – его совсем затравили этим «хрустальным сосудом»: щипали, пинали, просто трогали пацана и спрашивали с издевкой, чего не звенит, если он «хрустальный сосуд»? Давид стоически терпел издевательства и становился ещё прозрачнее, а на предложение матери перевестись в другую школу, наотрез отказался.
Такая вот была эта семейка.
В отличие от мужа (напоминавшего своим видом косолапого медведя, а вернее – толстокожего носорога), Аля была девушка изящная, хрупкая (сын в неё удался), изысканная. Будучи натурой тонкой, впечатлительной, она очень переживала за сына, и не только за него.
– Это же надо так не любить себя, чтобы ничего с собой не делать! – восклицала моя подруга, глядя с недоумением на меня. Под этим её восклицанием она имела в виду моё игнорирование косметики. Всей!
Я в свою очередь тоже недоумевала: зачем она мне? Из русых длинных волос она предлагала мне сделать короткую стрижку, остатки покрасить в чёрный цвет, а широкие густые брови-шпалы (по её выражению) – проредить и сделать из них тонкие дорожки. Глаза советовала «нарисовать» как следует, а губы – очертить контурным карандашом и закрыть яркой помадой! Только тогда (по её мнению) я стану похожей на «приличную девушку», а не буду напоминать ей всякий раз Марью из какой-то древней сказки.
– А с мужем как быть? – поднимала я в удивлении одну из своих бровей-«шпал». – Хочешь, чтобы он подал на развод немедленно. Он же терпеть не может раскрашенных, разряженных. А я мужа своего люблю. Так что терпи меня такую, какая я есть.
Она терпела, «рисовалась-красилась». В том числе оформляла мои детские книжки.
Несмотря на нашу непохожесть (внешнюю и внутреннюю), мы славно ладили друг с другом. Порой даже доверяли свои сердечные тайны. Видно, не зря существует в природе закон взаимного притяжения, когда, казалось бы совершенно разные по характеру и темпераменту люди испытывают взаимный интерес, тянутся друг к другу.
– Ну, что случилось на этот раз, чего губы накопылила и лоб наморщила? Опять что-то с Давидиком случилось? Так, давай я вмешаюсь – небу жарко будет! (Меня в городе хорошо знали, как и то ведомство, где я работала-служила). Или Аркаша достал?
– На этот раз не они, а Ася, – скорбно сообщила подруга и тяжело вздохнула.
У Али кроме мужа Аркаши и сына Давидика жила-была в этом городе и её сестра Ася, которая была ведущей актрисой нашего драматического театра. Насколько она была талантливой, настолько же безалаберной и не приспособленной к жизни. Выскочив в юности замуж за лётчика, родив дочь, она забросила семью и полностью отдалась работе в театре. Сначала была занята на вторых ролях, а когда в театре появился новый главный режиссёр, который сходу влюбился в Асю и начал давать ей главные роли, вот тут Асю и понесло: не выдержала девушка славы, такого пристального внимания шефа, прессы, телевидения – она начала пить. Сначала понемножку, потом всё сильнее и сильнее. Допилась до того, что Але пришлось помещать её в больницу скорой помощи. Я же ей и помогала в этом и не один раз вместе с ней навещала её заблудшую сестру.
Когда я спросила, что еще такого натворила Ася-сестра, Аля вдруг ни с того, ни с сего выдала мне:
– Ты, знаешь, кто такой Иероним Босх?
– Ха! Иметь такую подругу и не знать кто такой Иероним Босх? Сама же меня, дремучую и некрашеную, знакомила с ним.
– Забыла, прости. Слушай, ты же знаешь, что Аська ничего не смыслит в моей «мазне», но, тем не менее, терпеть её не может. Как и я её кривляний на сцене. Но мы всё равно очень любим друг друга. Мы же – сёстры!
– Да знаю я, чего распинаешься? Рассказывай уже. Да, и причём тут Босх?
– Моя Аська побывала в … аду!
– Так, ясно! А больше она нигде не побывала?
– Во сне, который ей не даёт покоя.
– Насколько я знаю твою сестру, что-то я не замечала, чтобы она сильно была
обременена мистическими переживаниями.
– В том-то и дело. Вот послушай.
… После «замочки» очередной премьеры Ася спала сном праведницы в качалке у матери на даче. И ей приснился сон. Ведёт её какой-то старец в белых одеждах куда-то и ничего не говорит. Ася и так и этак спрашивает: куда он её ведёт, ну, тот не выдержал напора и признался, что в ад. Ася испугалась, начала вырывать руку, но не тут-то было. Тот намертво вцепился в её слабую ручонку и не отпускал. Так и пришли они в какое-то помещение без окон и дверей, без света дневного и искусственного, без воздуха. В том помещении оказалось много людей, которых тоже держали старцы за руки. Потом Ася увидела страшную, толстую собаку. Старцы подпихивали своих пленников к ней, а она их заглатывала. Как с какого-то кошмарного конвейера несчастные появлялись снова из её зада, но были уже совершенно чёрными. Вот-вот наставала очередь Аси. От увиденного ужаса Ася стала кричать, вырываться и за шаг до открытой пасти собаки ей это удалось. Она бросилась бежать, слышала за собой топот чьих-то бегущих ног. Долго ещё блуждала она по чёрным лабиринтам того ада. Выбралась вся в поту и мыле. С уверенностью Ася заявила сестре, что побывала в аду…
– Так, а причём тут всё-таки Босх?
– Как причём? А притом, что сон сестры мне показался очень знакомым. Я свернула голову, чтобы вспомнить картину и образы, описанные Асей. И вот после мучительных терзаний я вспомнила Босха и его триптих «Сады земных наслаждений». Это же в нем есть сцены не только сотворения человека и его земной жизни, но и прорисована картина подземного царства, образы его жителей и … описание «съедения» людей Люцифером. Ася увидела во сне именно эту картину, а она её в глаза не видела никогда, – закончила подруга со слезами на глазах.
Я тоже вспомнила Иеронима Босха – нидерландского живописца, который писал свои мистерии в конце XV – начале XVI столетия. Дивные. Неземные. Таинственные. Многие – до сих пор неразгаданные.
– И что теперь делать? Чего ты рыдаешь без поры и времени? А может это и к лучшему? Ведь твои бесконечные вымученные нотации ей были как мёртвому припарка. А тут – Босх! Ну и что, что она слыхом не слыхала ничего о нём? Главное, что б помог! А он поможет, будь спок! – уверенно и жизнерадостно заявила я подруге, чтобы привести её в чувство. – Давай, подождём, как она себя поведёт после этого сна. Ну не просто ж так он ей явился этот твой Босх!
Оказалось, я как в воду глядела. После того странного сна Ася повела себя не менее странно: она перестала пить, присмирела, притихла, а в её глазах появилось что-то сродни блаженному сумасшествию.
Мать и Алю такие резкие перемены в буйной их родственнице напугали не меньше, чем прошлые её похождения. Аля отправилась к духовному своему отцу Антонию. Тот, ни много ни мало, возглавлял епархию. Вернувшись от него, она поведала мне такое, о чём я вообще не имела представления. Православный святой отец, выслушав мою подругу, заявил ей, что и сон, и происходящее с её сестрой после него – совершенно закономерные явления. Он рассказал ей о полчищах демонов, окружавших дома праведников, которые им не принадлежат, и за души которых они борются, всячески искушая их, в том числе и зелёным змеем. Дома же грешников, которые закоренели в своих грехах, которые своими руками вымостили себе дорогу в ад, окружают стаи ангелов. И получается, что демоны, сделавшие свое чёрное дело, оставляют свои жертвы, понимая, что там им уже делать нечего. А ангелам остаётся только плакать и молить Бога дать беднягам последний шанс.
«Твоя сестра настолько стала подвластна зелёному змею, что даже если бы и захотела, сама от него не избавится. Вот почему от неё уже отступили злые демоны и почему к ней приступили Божьи ангелы. Это бывает перед смертью», – закончил Антоний…
Мы были потрясены. Матери Аля ничего не сказала. Только посоветовала ей чаще бывать в церкви и молиться, молиться за Асю.
Я молилась вместе с ней. Не помогло. Вскоре Аси не стало.
"Нёман", №4 2013