Владимир стоял напротив картины Ван Гога «Звездная ночь» и созерцал ее прекрасные мотивы. Они были переплетены, перемешаны и втягивали в свой нестандартный мир. Через несколько секунд Вова понял, что втягивали буквально, разноцветные вихри схватили его за зрачки и закрутили, затащили внутрь.
Он стоял посреди поля, а над головой мерцали черно-сине-зеленые вихри, они так странно перемещались и издавали гул, который бил по барабанным перепонкам. В глазах зарябило от постоянного движения небесных полос, а голова гудела вместе с воздухом, поэтому Владимир направился вперед к черной скале, надеясь понять, что тут творится.
У самого подножия горы, которая даже вблизи была черна, как бездна, стояла папка для бумаг невероятно больших размеров. Она была в сине-красную полоску, и смотрела на него. Смотрела? Вова в сомнительных чувствах хотел обойти папку, но та, как сфинкс, охраняющий пирамиды, поднялась на двух тоненьких ножках и повернулась к нему одной из своих сторон. Полоски на ней зарябили, и откуда-то изнутри зашелестели листья. Это, конечно, понятно, ведь папка служит для хранения бумаг, а раз так, то и в этой папке кто-то хранил какие-то документы, возможно, даже важные. Поэтому Владимир подошел к папке и попытался засунуть в нее руку. Но та была не так проста, она отвернула от него дыру, и снова зашелестела листьями, будто что-то говорила. Вова смотрел на это прямоугольное чудовище размером с добротный шкаф и усиленно думал, как же заставить полосатую дать ему документы. Почему-то он был уверен, что там он найдет пропуск на черную гору.
Поразмыслив он пришел к выводу, что папка – животное. А раз так, то ее, как и любое животное, можно прикормить. Он пошарился в карманах и нашел огрызок груши, съеденной им с утра. Хмм, вряд ли сработает, но была не была! Вова помахал огрызком перед папкой, и та явно заинтересовалась. Полоски на ней стали переливаться, а сама она подпрыгивала в нетерпении на своих тонюсеньких ножках. Вова подошел ближе и почувствовал дыхание папки, идущее из ее разъема. Он заглянул внутрь и увидел несколько огромных листов, которыми клацала папка, как зубами. Вова судорожно сглотнул, его не прельщала перспектива быть пошинкованным папкой для бумаг, но выбора не было, в чем он был уверен. Он приготовился, говоря ласковые слова прямоугольнику и наконец подкинул огрызок. Папка прыгнула и, широко распахнувшись, полетела навстречу остаткам груши, в этот короткий промежуток времени Вова успел сунуть ей в пасть руку и выхватить листы. И как раз вовремя, ибо папка тут же сомкнулась, смачно пережевывая огрызок, Вове страшно было подумать, что было бы с его рукой, не успей он выдернуть ее.
Папка, доев, улеглась и замолчала, полоски на ней застыли. Владимир посмотрел на листы. На них были написаны цифры, много-много цифр. Наверное, какой-то код, предположил он, и оказался прав. Он вплотную подошел к скале и понял, что это не скала вовсе, а кипарис огромных размеров. Да что тут, все огромное? – воскликнул Владимир. Он осмотрелся вокруг, слева был разъем, в котором лежала пыльная клавиатура. Вова не увидел экрана и не понял, как клавиатура соединяется с кипарисом, но все-таки набрал цифры. Что-то затрещало и задребезжало, и из кипариса выдвинулись колонки. Все вокруг затихло на мгновение, даже звезды будто прекратили крутиться, а потом все вокруг загремело, заголосило, что у Вовы на мгновение защемило в ушах. Из колонок неслась песня, полная похоти и святотатства. Какой ужасный кипарис! Зачем он играет эту песню Вове? Это такое приветствие? Или ритуал? А может, здесь так принято? Песня играла минут 15, пока, наконец, не закончилась, и колонки не задвинулись обратно. И из проема над клавиатурой выпала какая-то маленькая штучка. Вова взял ее и увидел, что это была карамель на палочке. И что ему с ней делать? Он растерянно посмотрел по сторонам, обошел кипарис, но ничего не обнаружил. В смятении Владимир снова набрал цифры на клавиатуре и последующие 15 минут опять умирал под звуки пошлой песни, в которой старый маг соблазнял молодого ученика. Песня закончилась, и снова выпала карамель. Вова взял ее, и, не имея желания тут оставаться, вернулся к папке. Та мирно посапывала, дергая во сне своими полосками. Вова присел рядом и стал рассматривать звезды, те кружились, танцевали, притягивали, гудели в своей высоте и непостижимости. От этого великолепного зрелища хотелось летать и петь. Он ел леденец, гладил бок папки и мычал песню про извращенца колдуна.
Утром он проснулся на своей подушке в горошек и понял, как дико ему хочется карамели.