Марина – супруга Ивана Васильевича не могла безвылазно жить на даче. У неё, как у истинного городского жителя наступала усталость от деревенского быта, мужа и соседей. Угнетала обстановка, одни и те же лица, она становилась раздражительной, цеплялась к суженному по пустякам и он, понимая, что с ней происходит, отвозил её в городскую квартиру.
Марина загружала стиральную машину привезённым с дачи бельём, поливала цветы и болтала по телефону с подругой, с которой она до выхода на пенсию работала в поликлинике.
Для получения равновесия и душевного комфорта ей требовалась атмосфера города. Они с подругой гуляли, заходили в магазины, болтали о жизни, новых порядках в поликлинике, тряпках и конечно, немного сплетничали.
А Иван Васильевич просматривал электронную почту и уезжал восвояси.
В дачный сезон он ни минуты не хотел оставаться в городе. Его душа носилась над садом с беседкой и лугом перед домом. С лоджии второго этажа дачного дома за лугом открывался изумительный вид на отреставрированную сельскую церковь, стоявшую на высоком берегу небольшой речки с красивым названием Ведуга.
А какие закаты на даче? Нигде и никогда Иван Васильевич не видел такой красоты! От нежно-розовых до крававо-торжественных, вызывающих тревожное и одновременно восторженное состояние. Смотрел бы и смотрел!
Подъезжая к мосту через Дон, он почти физически почувствовал, как разжимаются городские тиски многоэтажек, семафоров, толпящихся на улицах и спешащих куда-то людей.
Наконец, он вырвался из облака выхлопных газов сплошного автомобильного потока. От дороги и вида на горе поселковых домишек, утопающих в зелени садов, на сердце разливался покой.
Иван Васильевич любил эту дорогу, и его мысли уже были у калитки, где перед домом росли березы и большая, со спаренными стволами плакучая ива, которые он не променял бы на любые сокровища мира.
«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», - пришли на ум слова Иисуса из Нагорной проповеди.
Выйдя из машины, он жадно вдыхал густой прохладный воздух. Запахло ароматом разнотравья и цветов. Вечерело, но закат, которым так славилось это место, еще не наступил.
- Василич! – окликнул его сосед справа, - я уж закручинился, думал, что ты сегодня не приедешь, а у меня праздник: благоверная умотала! Обещала вернуться с дочерьми через день. А у меня всё есть! Приглашаю!
- Да нет уж Саня, лучше ко мне в беседку. У тебя и посидеть-то негде. Сегодня и я один. Не люблю, когда Марина уезжает, но она без этого не может, а я животное парное. Мне не обязательно даже видеть её, но постоянно должен ощущать, что не один. Не выношу одиночества, так что милости прошу.
Разносолов не обещаю, а на хреновушку с покупными пельменями можешь рассчитывать.
- Василич! Обижаешь! Да у меня сало своё. Сам солил и икра овощная, Надька наварила. Грибочки откроем! Я счас, мигом, ух, и посидим!
Запалили спираль от комаров, закусили грибками.
- Рядовки, что ли? - спросил Иван Васильевич – приготовлены вкусно, без уксуса. Я люблю солёные грибы, а маринованные не очень, да и нельзя мне их.
- Не, - Василич, - свинухи это. Я их тут же и насобирал прошлой осенью, в рощице и около дороги. До сих пор не понимаю, почему они к условно - съедобным относятся. Хороший, плотный и вкусный гриб. Закуска мировая. Я их и жаренными с лучком делаю – пальчики оближешь.
- Гляди-ка, Михалыч к нам намылился, - опять будет свою жёнушку клеймить!
Пётр Михайлович уже входил в беседку с пластиковым пакетом . Поздоровался и начал выгребать. Поставил запотевшую бутылку водки, молодой чеснок и редиску, урожай которой он снимал несколько раз в году.
- Моя зануда пускать не хотела, пришлось поговорить на воздусях! Вцепилась стерьва, даже сериал свой бросила! Нехай теперь с Рыжим гавкается!
- Как же, как же, отозвался Иван Васильевич, - Рыжий будет с ней связываться! Он вон уже у калитки хвостом машет! Пойду, открою.
- О! Вот и соратник нашелся. Даже кобель от бабки сбёг! Да от неё сам чёрт сдохнет!
Я, Василич, у тебя и заночую, не прогонишь? Не хочу домой. Нехай бабка помучается!
- Ночуй… мне что, жалко? Хочешь в дом, хочешь на веранде.
- Не, туточки я, на лавке в беседке и спать лягу. Ты мне только подушку с одеялом дай.
- Дам, дам, ты давай штрафную тяни, у нас уже два тоста пролетели.
- Небось за свободу пили? От баб?
- Пей, знай! У тебя одна песня, да много раз кряду!
Верхушки клёнов зацепил длинный язык еще розовеющего заката, с тёмно-красными корнями у горизонта. Солнце начало садиться. В его лучах плыли затейливые барашки облаков в красных бликах. Все затихли и уже который раз молча, любовались.
- Вот вы Михалыч, с бабкой ругаетесь круглосуточно, - нарушил молчание Сашка, - только вас и слышно, как вам не надоест? Всех соседей достали. А в молодости, тоже ругались? – спросил он. Пётр Михайлович не отрывая глаз от заката, задумчиво с грустью ответил:
- Детдомовский я, ребята…
С шахтёрского города Макеевка на Украине. Первый раз молодым женился, совсем еще придурком был. Пошел на шахту деньгу зашибать. А куда было податься? Ни кола, ни двора. Познакомился с девахой – в столовой посуду мыла, а мать её у нас на шахте рукоятчицой. Лебёдками управляла. Отец под землёй проходчиком.
Забрюхатила Оксанка – я и женился. Некогда было любови гонять. В примаки пошёл.
Вот тут и началось. Жить надо только, как у них заведено. Что не сделаю, всё не так. Маманя с папаней таким матом обложат, мало не покажется. И дрессируют, и дрессируют, как кобелюку в цирке. Всё, чтоб по ихнему!
У шахтёров, свои правила. Из забоя придёшь, на столе бутылка. Должон борщ дымится и яичня на сале. Не будет, баба может и по тыкве схлопотать. Не успели бабы в посёлке с борщом, скопом бегут в едальню за ним с кастрюльками, чтоб мужья не отметелили.
Сумеречно стало по проволке ходить, я и сбёг, а сын вырос. Навещает. С Оксанкой разлука была без печали. Сошлись, да и разошлись. До сих пор, небось, по-своему живут!
Ну, а Таньку свою я уж потом встретил. Она замужем была. И две дочки у неё. Встретились и как молния ударила. Она только подумает:
- Контакт! А я на её мысли сразу в ответ: есть контакт! Мы друг без друга не могём… Аж дрожим! Без неё и дышать не получается. Уедет куда, так у меня как отрезали чего. Маюсь, без Таньки. Помер бы без неё!
- А чего же ночевать от благоверной своей намылился?
- Как чего? Непонятно, что-ли? – вспыхнул Пётр Михайлович. Проучить надо ведьму!
- Но ведь только что болтал, про контакт…
Помолчали, похрустели малосольными.
- Да… жизнь прожить не поле перейти, - Сашка замотал башкой.
- Тут вобщем-то всё понятно, - отозвался Васильевич, наливая хреновушку – самогонку настоянную на хрене.
У тебя Михалыч, семья – детдом. И порядки, и уклад там свой, жестокий, но коллективный. Помнишь, как в фильме про коммуну у Макаренко. Сошёлся ты, со своей Оксаной походя. Молодые... желания через край. Вот и всё, а любви не было. Перебрался из общаги в семью с вековым шахтёрским укладом, а жена твоя молодая никакой другой семейной жизни не видала, и знать иную не желает, а в твоём сопротивлении жить, как тебе хочется, усматривала одно упрямство и характер твой склочный.
А как надо строить семью, у неё перед глазами родительский алгоритм. Наверное, ещё и характер имела строптивый. Но, главное все-таки безразличные вы были друг к другу. Ночью постель соединила желания ваши молодые, а потом разошлись… А детей делать, штука не хитрая. Да и работу эту вы больше детей любили.
- Может оно и так, Василич, с алгоритмом этим, а вот с Татьяной встретился - как искра пробежала. Первые два-три года из кровати не вылазили! Мужика оставила и с двумя детьми шасть ко мне!
Своих нет. Сначала не хотели. Надо же кормить было всю ораву, а потом уж не получалось… А мужик у неё, бывший, оказался не склочным, квартиру в Донецке оставил, двухкомнатную. Детям отписал. Сам к родителям ушёл.
Старший, счас главным механиком на шахте, а дочь парикмахером. Там и жили, пока на Воронеж не сменяли. У Таньки тут родственники. Она нянечкой была при больнице. Зарабатывала копейки, а я на стройке. И каменщик, и плотник. И штукатур, и бетонщик. На все руки. Детей вырастили, а пенсию дали маленькую. Говорят ты из другого государства, лихоимцы поганые! Я в Советском Союзе был, а не в другом государстве!
И без бабки мне никак нельзя, мужики. Прикипели мы друг к дружке. Но ей иногда тож от меня отдохнуть надо. До соседки сходит, чайку попьёт. Нам уж по семьдесят, а она всё одно лучше всех!
- Да…а, - только и произнес Сашок, - чудные дела твои, господи! А у меня всё не по-человечески. Маюсь и маюсь! Двух дочек нажили. Старшая вся в мать. Собачку завела. Тойтерьер называется. Ножки дрожат. Гадость одна и еще тявкает на меня так же, без причины!
А младшая – моя! Вот кого люблю…
Слава богу, этот фельдфебель в юбке свалил. Хоть посидеть по человечески. А то всё гав, да гав, только басом!
- Ну, положим, ты её сам выбирал,- заметил Иван Васильевич.
- И что сам? Люблю я баб здоровых, но уж моей через - чур много! Заладила «не пей, да не пей!» Достала зараза.
- Где-то она права, ты же пьёшь всегда до упора. Кому это понравится?
- Вот только ты меня Василич, не воспитывай! В армии двадцать пять лет воспитывали, потом в ментовке, а теперь ты! Сам-то не дурак выпить!
- Люблю, но пьяным меня за всю жизнь никто не видел и проблем супруге не создаю, как ты.
Мало того, ты ещё и пиво хлебаешь! За каким шутом ты всегда мешаешь?
- Люблю и всё тут! А с бабами… вот ты Василич, сам-то как?
Или скажешь, что душа в душу? Я за свою жизнь не видел, чтобы без сучка и задоринки!
Наверное, Саня, влез ты в самую сложную и трудную тему, да ещё в застолье. Не знаю, сумею ли я. О нас с Мариной рассказывать не буду. У нас есть проблемы и главная это дети от прежних браков. Сами знаете: у неё двое и у меня двое. Прожили вместе более тридцати лет, а острые углы остались. Родные по крови – они всегда ближе и лучше, какие бы не были. Даже на внуков это распространяется, хотя и в меньшей степени. Много терпения, желания надо иметь и ума, чтобы сохранить такой брак.
А вообще-то… совместная жизнь двух людей, имеющих каждый свою генетику, здоровье, семейную историю, традиции, воспитание, образование, жизненные ценности, взгляды, наконец – сложная штука!
Вот космонавты… Их не просто отправляют вместе, а тщательно подбирают. Врачи, психологи определяют совместимость, возможность совместного труда и проживания на орбите, а мужа и жену соединяет его величество случай. В лучшем случае знают друг друга по работе или учёбе, а часто и этого нет.
Вспыхнули, детей наделали и разбежались.
- Во, во, как мы с Оксанкой, - отозвался Пётр Михайлович. Увидел в столовке, девка налитая, всё при ней. Сиськи во… Торчат! Глаза блудливые, зелёные! Да и была не против! Давай за них, за девок и выпьем!
- Ты, Михалыч прямо гусар! То тост за женщин, то сложные философские вопросы задаёшь.
Он и она – вечная загадка, - задумчиво продолжил Иван Васильевич. Любовь, страсть, влечение всегда привлекали философов, художников, поэтов, прозаиков.
Написано тысячи полотен, прекрасная музыка, подвиги и даже преступления совершаются во имя любви. А понять, что это за чувство может далеко не каждый. Бывает так, что жизнь прожита, а любовь так и не посетила человека. Великое это таинство и нам тут в беседке за хреновушкой эти вопросы не поднять!Недаром ими наука занимается сотни лет.
Вот однажды подслушал я, как две школьницы начальных классов тоже беседовали на эту тему. Она всех волнует. И стар и млад!
Так вот девчушка с косичками говорила подруге:
- Как ты не понимаешь, что такое любовь? Всё очень просто: любовь это когда ты конфету ешь, а мне сладко!
- Слушай, Василич, а ведь здорово малАя сказала, - Сашка поскрёб затылок, - вот теперь я понял, отчего водку пью, а звереет моя благоверная! Да… Интересно, есть ли такие семьи, где не ругаются и живут душа в душу?
- Не знаю. Расскажу вам одну историю, которая со мной приключилась в Ростове.
Работал я в то время директором объединения и был у меня на работе хороший товарищ. Руководил службой новой техники. Не могу сказать, что дружили, разные мы были по возрасту и положению, но симпатизировали друг другу и я иногда бывал у него дома. Его жена Ира прекрасно готовила.
Она работала заместителем директора по экономике одного из предприятий местной промышленности. Пётр, пятидесятилетний лысоватый мужчина так звали моего товарища, своего твёрдого имени не оправдывал: был мягким и романтичным, но службу знал. А Ира, красивая, статная женщина сорока лет в противоположность ему серьёзная и прогматичная, что не мешало ей нежно ухаживать за мужем и относиться к нему с большим уважением.
У них был поздний ребёнок, и они души в нём не чаяли.
Я любил бывать у них в доме. Там царила атмосфера любви, заботливости, внимания. Аура их отношений и меня накрывала своим крылом. Уходить от них не хотелось. Я немножко завидовал их семье. Таких ровных, доброжелательных и комфортных отношений до них ни у кого и нигде не встречал.
Однажды Пётр спросил меня, ел ли я когда нибудь суп из раковых шеек?
- Конечно, нет, - ответил я. Меня такими изысками не удивляли. Наша кухня была самая обыкновенная.
- Тогда я тебя приглашаю. Ира купила раков и решила мне устроить праздник!
- А что у вас за дата?
- Да нет, ничего мы не отмечаем, просто мамочка любит иногда побаловать меня необыкновенным.
Прихватив бутылочку Ахтамара, зашел к ним под вечер. Поесть я всегда любил и сам неплохо готовил, но до супа из раковых шеек не додумался бы никогда! Для меня это был явный перебор!
Стол был накрыт белой скатертью, посередине красовалась фарфоровая супница и блюдо из целых овощей. Пучками лежала кинза, укроп и петрушка. Посередине расположились крупные зеленые и красные перцы, огурцы и помидоры. Из кухни доносился запах жареного с луком мяса, но всё внимание было обращено к супнице.
Суп, как выразилась бы моя первая жена, был городским, то есть жидковат. Но выглядел он великолепно. Слегка золотистый, заправленный сливками, с рисом, но без картошки, имел тонкий, необычный вкус. И конечно особый шарм супу придавали раковые шейки.
Ели не спеша, и расхваливали Иру. Я, конечно и не думал повторять её кулинарные опыты, но из вежливости поинтересовался рецептом.
Ира ответила, что ничего особенного в рецепте нет, но раков следует отбирать средних размеров.
- Закипит вода в кастрюле - опущу туда раков, добавляю разрезанную пополам луковицу, пучок свежего зеленого укропа. Соль и перец горошком – по вкусу. Через пятнадцать минут кипения, снимаю кастрюлю с огня, вынимаю раков, отрываю шейки, разделываю их, удалив тонкую кишку. Потом посыпаю их мукой и на сковородке или противне слегка прожариваю на сливочном масле в духовке.
В бульон от раков отжимаю то, что от них осталось. Отделяю панцирь, отжимаю тушку. С клешнями и лапками не вожусь. Их просто едим помимо супа. Вот и всё. Бульон процеживаю через крупное сито и в него
добавляю сваренный заранее рис и сливки. Высыпаю прожаренные шейки, заправляю зеленью, добавляю пару щепоток крупной морской соли и суп на столе! Есть блюда и посложнее.
- Да уж совсем просто! На такое надо целый день убить! – отозвался я.
-Послушай Василич! – отозвался Пётр Михайлович, чепуха всё это. Суп из раков! Я бы и есть не стал. Вот Танюха моя борщ варит, украинский, настоящий с салом и пампушками с чесноком – вот это да… ложкой не провернёшь! И что за жизнь у твоего приятеля. Нюни-манюни одни! Ни плюнуть, не поругаться! Так… Петечка, Петечка! Мне враз бы надоело!
- Ну, не знаю Михалыч, у каждого свои представления о семейной жизни. Я, к примеру, если поругаюсь с Мариной – места себе не нахожу. Всё из рук валится. А у Петра была идеальная, с моей точки зрения семейная жизнь.
Но история моя на этом не кончается. В те годы под Новочеркасском построили на кургане новый ресторан «Сармат».
Ресторан, кроме обеденного зала, имел зимний сад. Диковенное зрелище я вам скажу! Раньше, в командировке на одно из наших предприятий в Астрахани, я видел зимний сад в кинотеатре, который был достопримечательностью города. По площади Астраханский сад был больше и пальмы выше, но ресторанный сад тоже поражал воображение. Наверху устроена видовая площадка, где можно подышать свежим воздухом и осмотреть окрестности.
И вот туда на открытие решили рвануть многие руководители, да не одни конечно, а с девицами. Сорок километров от Ростова, по их мнению, должны были надежно укрыть их от посторонних глаз.
Ваш покорный слуга тоже был там не один. Но просчитались все. В ресторане оказались практически все знакомые лица, а когда я в танце столкнулся с начальником нефтеснаба – плюгавым и крикливо одетым худосочным мужиком, то увидел, что вальсует он с Ирой, женой моего приятеля.
И столики наши были рядом. Просто я раньше её не заметил, потому, что сидел спиной к ним. Её отношения к нефтеснабу не вызывали никаких сомнений. Он что-то нежно шептал ей на ушко и руку держал в неположенном месте. Она была явно взволнована нашей неожиданной встречей.
В перерыве между танцами, она подошла ко мне и сев за наш столик сказала:
- Я надеюсь, Иван Васильевич, что у вас хватит ума и такта…
- Не беспокойтесь Ира, - ответил я.
Сашка крякнул и спросил:
- Так ты что, Василич, так и не рассказал своему приятелю?
- Зачем? Изгадить ему всю оставшуюся жизнь? Убить его? Ведь он счастливый человек и семья их идеальная! Таких семей я больше никогда не встречал. Сын растет!
Больше я у них не бывал.
- Ну, что давай ещё по рюмочке?
- Знаешь, Василич, - встал со своего места Михалыч, - я пожалуй домой пойду ночевать. К бабке своей. Что-то расхотелось мне всё…
Да и Рыжий ждёт…