Дядя Толя

               

    Бывает так, что ни с того ни с сего откуда-то из глубин памяти поднимаются на поверхность воспоминания, которые словно бьют током: черт возьми, а ведь было такое! Возникают они, как правило, в связи с сиюминутными визуальными ощущениями. И словно дуновение ветра нарушает  хрупкое равновесие памяти, и воспоминания лавинообразно обрушиваются на тебя. Они заполняют ум, выдавливая из него лишнее.  Их как переживаешь заново. Они яркие, насыщенные незабываемым ароматом детства. В них погружаешься целиком, выпадая из  контекста бытового пространства.
    Только - увы - это бывает все реже и реже.

   Дядя Толя возглавлял лыжную секцию в университетском спорткомплексе. Хотя лучшие годы остались позади, он до сих пор наравне со всеми бегал пятерки, десятки и кроссы. Он, как все спортсмены, любил выпить, но делал это не часто – чтобы не заругалась супруга.   
   Жил дядя Толя в соседнем подъезде. Наш дом был обыкновенной четырехэтажной «хрущебой», терявшейся среди массы таких же, похожих один на другой, домов.   
   У дяди Толи была жена и двое взрослых сыновей, серьезных пацанов. То есть они не напивались в своем дворе. А уходили для этой цели в соседние.
   Дядя Толя имел характер спокойный, доброжелательный.  Он часто улыбался, отчего были видны его редкие, но крепкие зубы. Губы у него были толстые, что говорило о доброте и юморе их обладателя. Брови он имел густые, весьма похожие на брови Леонида Ильича, но несколько реже, чем у Генсека. Он вполне мог состроить свирепое лицо, но дворовые пацаны понимали, что это в шутку, подходили к нему поздороваться за руку. Если дядя Толя шел из магазина, то ребятам доставались различные сладости.
   Мне было лет девять, когда мы с ним познакомились. Это произошло на университетской базе, которая находилась недалеко от деревни Абрашино, что в районе Камня-на-Оби. Это был палаточный городок, раскинувшийся на самом берегу реки. С одной стороны был километр широкого пляжа, с другой – залив, на противоположном берегу которого находился карьер, регулярно ухавший тяжелым грохотом. До карьера было километров десять, но казалось, что это совсем рядом – великан, не знающий усталости,  крушил день и ночь огромным молотом скалы, дробя их на неподъемные валуны.  Иногда волна от особо мощного удара доходила до нашего берега. Позвякивала посуда. Подпрыгивали пачки с чаем. Но это было нечасто. Днем, когда вакханалия звуков достигает своего максимума, карьера вообще не было слышно. 
   Дядя Толя работал в лагере по хозяйственной части. Он заведовал топливом, спальными мешками, аквалангами, лодками, спасательными поясами, палатками, Уазиком-буханкой, водителем Валерой, несколькими подсобниками и двумя поварихами. Потому что отставным военным, спортсменам, милиционерам и пожарным охотно поручают исполнение обязанностей, связанных с организационными мероприятиями.
   Евгений Васильевич, начальник лагеря, даже по советским меркам был пьяницей. Утром он болел с похмелья, отрицательно относясь к миру и неодобрительно щурясь заплывшими глазами на прелести летнего дня. Ближе к четырем он похмелялся,  становясь после возлияния добродушным балагуром, собирающим своими байками толпу вокруг себя. У него был длинный мясистый нос и волевой профиль. Он уверенно задвигал пошленькие истории, нравясь женщинам.    
   Тогда шел семьдесят девятый год. В тот год все лето стояла страшная жара. И совершенно не было дождей. Лес высох; еловая хвоя не колола босые ноги. Со стороны залива по лесу шла тропинка к мосткам, и по ней можно было бегать босиком. Хвоя толстым ковром покрывала тропинку, и надо было следить только, чтобы не махнуть пальцами по корням. 
   Дядя Толя и Евгений Васильевич частенько поддавали вместе. После выпивона дядя Толя всегда спал в своей палатке. Евгений Васильевич засыпал там, где его смаривал сон. 
   Утром дядя Толя был всегда выбрит и причесан. Свои темные волосы он укладывал назад, как правильный рабочий парень, какой-нибудь герой артиста Николая Рыбникова. Он любил вино; по этой причине нос его приобрел лиловый оттенок в отличие от малиновой гусиной кожи на шеях любителей водки или толстых стертых лиц пивоглотателей.
   Он редко был пьяным, но частенько мы видели, как прогуливаясь по лагерю, он добродушно усмехается про себя, делаясь при этом похожим на клоуна из-за своего большого носа картошкой. Он звал ребятишек, уводил их на мостки, закуривал «Беломор» и рассказывал истории про рыбалку. Как правильно ставить поставки на судака.  Как ловить на малька щук. Как готовить прикорм. Как копать червей. И еще тысячу других  рыбацких тонкостей.
   Меня увлекли его рассказы. Я попросил дядю Толю сделать мне удочку и показать, как нужно рыбачить. Дядя Толя снарядил мне удочку, взяв для удилища тонкую жердь и показав, как нужно вязать «восьмерки», привязывая крючок к леске, как сплющивать грузило и на какую глубину ставить поплавок.

   И вот однажды мы с ним отправились на рыбалку. Идти было недалеко, метров двести. Дядя Толя показал мне, как наживуливать червяка на крючок, и рыбалка началась.
   Где-то за сутки до этого дядя Толя прикармливал это место. Он делал прикорм по собственному рецепту. Он варил густой гороховый суп, больше похожий на кашу, а потом замешивал его с глиной. Получались колобки диаметром сантиметров десять. Он раскладывал  их на фанере и высушивал. А потом забрасывал в нужное место.
   Поэтому свою первую рыбу я поймал быстро. Это был чебак средней величины. Дядя Толя снял улов с крючка и бросил в сетку.
   - Поздравляю! – сказал он и протянул банку с червями.
   Когда я поймал свою десятую жертву, уже начинало темнеть. Сумерки быстро сгущались, и вскоре поплавок, за которым я пристально наблюдал, растворился в темноте.
   Дядя Толя сидел на мостках, свесив ноги, и смотрел в сторону, где был расположен карьер. Странно, но карьер молчал. Я подвинулся ближе к нему.
   - О чем ты думаешь, дядя Толя?
   Он, блеснув зрачками, словно кот, как-то странно посмотрел на меня.
   - Давай собираться, - сказал он.
   Смотал свою удочку, потом мою. Убрал банку с червями в «сидор». Достал улов.
   И присел обратно на мостки. Подозвал меня, усадил рядом и заговорил.

   - Я прожил хорошую жизнь, - тихо сказал он, глядя вдаль. Глаза его были как-то по-осеннему светло-печальны. – В ней было много всего: и хорошего, и плохого, но хорошего все-таки больше. Она частенько – уж не знаю, почему, – баловала меня. Мне повезло с родителями. Мне повезло с друзьями. Мне повезло с Родиной. Я любил и был любим. Я часто выигрывал соревнования, но и когда проигрывал, не унывал, потому что знал, что в следующий раз победа обязательно будет за мной. Я много и напряженно тренировался и весело, с душой, отдыхал. Я воспитал своих сыновей хорошими порядочными людьми. У меня есть внуки, которые радуют меня, а, значит, мой род продлится.  Да, я прожил хорошую жизнь.
   И если придет смерть, я скажу ей: ты за мной, костлявая? Что ж, пойдем! 
   Я не буду просить ее смилостивиться надо мной и подарить  еще несколько лет. Потому что я выполнил свою миссию на этой земле. И мне нечего больше желать, ибо жизнь дала мне все, о чем я ее просил. 
   Он закурил папиросу и долго молчал.
   - Человеку для счастья надо ведь совсем немного, - продолжил он, выбросив окурок. – Иметь свой угол, быть здоровым и сытым. И любить этот мир. Потому что он прекрасен. Господи, до чего же он прекрасен!
   Он отвернулся и, как мне показалось, смахнул слезу.
   - Наверно, в старости все становятся сентиментальными, - сказал он глухим голосом. – И я не исключение. 
   - Собирай снасти, и пошли на боковую, - несколько погодя сказал он бодрым тоном. – Время позднее, мать, поди, тебя потеряла.
   И мы вернулись в лагерь.
   На следующий день дядя Толя умер.
   Он пришел на кухню и попросил разогреть картошку с мясом. А сам прилег на лавку, подложив под голову подушку-думку, сказав, чтобы его разбудили, когда картошка разогреется. Поворочался, заснул. Чтобы больше не проснуться.
   А я знаю, как он умер.
   Когда он заснул, ему приснилось, что он вернулся в детство и бежит босиком по мягкой изумрудной  траве. Он полон сил. И смеется от счастья, потому что ему никогда еще не было так хорошо. Он бежит к Золотистому Сиянию, которое, словно огромное облако, висит перед ним. Он торопится, а Сияние уже заслоняет ему небо. Он знает, хотя сам не понимает, откуда появилось это знание, что, достигнув Сияния, его ждет самое большое приключение в жизни. Его радости нет предела. Он разгадает еще одну загадку, до которых он был так охоч в жизни. Вот-вот он достигнет Сияния. Осталась только пара шагов. Пара шагов.