Без возвращения

Без возвращения



 I


 1

 -А давайте каждый день встречать друг друга улыбкой? - предложила Юля
 -А давайте ударом по ****у? - предложил я - Так по - крайней мере будет честнее...
 Одна из продавщиц, даже не знаю, как ее зовут -  застенчиво хихикнула, а Юля недовольно скривила губки.
 - Ладно, через минуту начинается рабочий день, все за работу, - сказала она, и все стали расходиться.  – А ты Арсений, - она посмотрела на меня укорительно и гневно, - сходи за водой и протри везде пыль.
 Юля – девушка с устойчивым взглядом на мир, четким представлением о жизни и,  в общем – то маленьким мозгом. Маленьким, но этого хватает, чтобы исполнять обязанности администратора в небольшом магазине – следить за приходом – уходом товара, чистотой  в зале и прочим. Словом, делать все, как надо.
 Голова у меня была ватной. Недосып. Бессонница. Нарушение ритма. Ночью не сплю, а днем засыпаю, хотя спать категорически нельзя.
 Я взял ведро и пошел в туалет за водой. 10 часов утра. Во всем центре не так уж и людно. Совсем не людно, даже учитывая, что сегодня выходной. Голубь пролетел мимо. Совсем рядом с моим лицом. Я ощутил приятный ветерок, от взмахов его крыльев.  Остановился. Как он попал сюда? С улицы?...  На меня бежал парень с огромным сачком в руках и кричал: «Дима! Дима! Куда ты улетел!». Парень – продавец из зоомагазина со второго этажа. Все ясно: голубь вылетел из вольера. Ну и здесь ты не найдешь свободы друг Дима. Это торговый центр. Голубь полетел дальше, а парень все кричал: «Дима! Дима!». Бесконечная беготня нескончаемых людей и мимолетных птиц.
 Я зашел в лифт. Нажал на третий этаж. За мною сейчас следят. У них теперь везде камеры. Безопасность. Терроризм. Взрывы. Опасный век. Никто не застрахован от смерти. Лифт остановился. Двери открылись. Я вышел. Зашел в туалет. Чистое белое помещение. Никакого запаха. Я поставил ведро в раковину. Включил воду и стал ждать, пока оно наполнится. Дверь открылась. В туалет вошла девушка. Длинные рыжие волосы. Рост метр 62-64. Тонкая талия. Роскошные бедра. 3 размер груди. Стройная. Хорошие ноги с очерченными икрами. Сверкающие карие глаза. Правильные черты. Красивая очень. Рыжая богиня. Притягивает. Хочется обнять. Но что-то подсказывает мне, что она несет в себе разрушение. И поэтому, я прохожу мимо. Вообще я давно ее здесь вижу. Она администратор в женском магазине на первом этаже. Я с ней не знаком. И даже не здороваюсь с ней и имени не знаю, хотя она мне нравится. Может и я ей?
 Вода в ведре набирается до половины. Еще немного. Стоит только на мгновение отвлечься от окружающей реальности, как окунаешься в реальность прошлого. Слова. Фразы. Звуки. Лица. Образы…. Попсовый мотив из телевизора, где – то в гостях, когда все взрослые уже напились. Танцевать больше нет сил и они о чем-то говорят. Что-то обсуждают. Свои и чужие жизни. Работу. Отношения. И прочее – прочее… Черт возьми, почему они не говорят о детстве! Это же намного интереснее. И приятнее. И еще, главное – это не пошло. Почему им милее обыденное говно?
 Ведро наполняется до конца. Я выключаю воду. Беру ведро и ухожу. Девушка остается. Она что-то делает у раковины. Только сейчас замечаю - отмывает руки от чего - то черного. Можно подумать у нее снимали отпечатки пальцев. В действительности - же наверное вляпалась в краску. Да, столик в подсобке черного цвета. Ладони запотели, когда она уперлась ими в него и краска осталась на руках… Более правдоподобных вариантов мне на ум не приходит. Она остервенело натирала ладони мылом, но черный цвет не желал сходить с ее рук. Она натянуто улыбнулась мне. Я никак не отреагировал. Ей стало неловко.
 У лифта вместе со мной стоит в ожидании взрослый мужчина лет 45 с ребенком в руках. И девушка лет 20-ти с пустой коляской. А лифт что-то не едет. И мы невольно, и не явно рассматриваем друг друга. Изучаем. Я вижу их жизни. Их положение. То, как они познакомились. Как поженились. Какие цели преследовали. Все. Насквозь. Они меня ни хрена. Им меня не просечь. Эти оба слишком по вязли друг в друге. А когда люди сливаются в одно целое - окружающее их мало волнует. Они теряют зрение, слух их притупляется и они становятся уязвимы, как никогда. Впрочем, и меня они трогают не больше, просто я вижу их насквозь, как рентген, невольно. Это неприятно, но поделать с этим я ничего не могу.
 Двери лифта наконец открылись. Я пропустил их вперед. Места хватает всем. Я выхожу на третьем. Молодые или на половину, не знаю, как правильно назвать уже старого в принципе мужика и юную девочку, едут дальше. В этом плане Бук вызывает у меня глубокое омерзение, во всем остальном же он нехилый Воин.

 - Ты что так долго!? – закричала мне Юля.
 - Застрял в туалете, - сказал я первое попавшееся на ум.
 Она ничего не ответила. Отвернулась от меня и продолжила беседу с подругой из соседнего отдела. Я окунул тряпку в воду, выжил и принялся вытирать пыль везде, где только мог ее найти. Кроме пола. Пол моет техничка.
 У Юли красивая задница. Выпуклая такая, правильной формы. Соблазнительная. А вот сиськи не очень. Маленькие. Никакие. Но в целом это довольно красивая женщина. Мы друг друга недолюбливаем. Хотя скорее она меня недолюбливает, а я к ней просто равнодушен. Однажды она подошла ко мне и попросила после работы проехаться к ней домой и починить компьютер. Дескать, опперационка полетела. Помощь нужна.
 - Слушай, - ответил я ей, - Юля, ты красивая привлекательная девушка. И думаю, желающих починить тебе компьютер найдется предостаточно. А я как-то не могу. Я в этом ничего не понимаю, да и к тому - же, у меня же все - таки любимая есть.
 - Арсений, ты урод! – сказала она.
 - Да, - с удовольствием согласился я.
 Она не привыкла, чтобы ей отказывали. Особенно мужчины.  И с тех пор мы не разговариваем кроме как по работе. И меня это устраивает более чем.
 Я расправился с пылью. Поставил ведро с водой в подсобку. Повесил тряпочку сушиться. И, предварительно предупредив Юлию, отправился на первый этаж, на улицу покурить. На выходе я случайно столкнулся плечом с парнем. У него в руках был букет красных роз. Он спешил и вроде бы, был на подъеме. Прямо светился весь.
 - Ой, простите, пожалуйста, - сказал он мне.
 - Ничего страшного, - ответил я и он побежал дальше.
  На улице было хорошо. Тихо. Слабое солнышко слегка пригревало. Ветерок. Я сел на камне у небольшого фонтана, от него исходила приятная прохлада. Я закурил. Поднял взгляд в небо. Зажмурился. Лучи слепили мне глаза. Мне захотелось развалиться прямо здесь, на мраморе у воды и заснуть. Но здравый смысл не позволял мне сделать этого. Две блондинки, по - всей видимости крашенные с толстыми жопами и худыми ногами на огромных шпильках хихикая, с пакетами в руках  вышли из здания. За ними тощий юноша с черными волосами, тоже крашенный, обтянутый в ультро узкие джинсы. На обеих предплечьях, начиная с запястий и до локтевых суставов нанесены насечки. Резал лезвием. Вот мудак. Видно, же что он не хотел умирать, а сделал это так, для пантов. Дешевых и ничего не значащих. Охранник вышел покурить. С охранниками я тоже не здороваюсь. Я вообще довольно необщительный. Последняя затяжка. Еще один взгляд в небо. Еще одни пол - часа жизни прожиты.  Я выкидываю дотлевающий бычок и иду обратно, в свой отдел. Я бы хотел пойти домой, никого ни  о чем не спрашивая. И ни о чем не предупреждая, но так положено делать. Глупые правила нельзя нарушать, иначе ход привычной жизни нарушиться и у тебя могут возникнуть непривычные проблемы. Уж лучше я буду следовать заданному курсу.

 Два стероидных качка в отделе мужской одежды. Маленькие бритые головы, на огромных раздутых телах.
 - Нам бы вот эти штаны, - указывает он на узкие спортивные штаны «Бруджи» - вот как на вас чтобы сидели чика в чику.
 - Мм…- смотрю я сперва на них, а потом опять на трико и подбираю слова. Мой рост 182. Вес 75 кг. В них при примерно таком же росте не меньше 120 кг. Да вам надо магазин для великанов.
 - К сожалению у нас для вас ничего не найдется, - отвечаю я, - вы можете померить самый большой размер, - но и эти штанишки будут на вас как лосины.
 Они засмеялись.
 - Ладно, - сказал один, - а есть еще магазины поблизости?
 - Да, - ответил я, - на втором этаже, в третьем корпусе.
 - Спасибо, - ответили они хором и ушли.
 - Не за что, - сказал им в след я, - приходите еще.

 В левом кармане штанов завибрировало. Мобильник. Оля.
 - Привет мой хороший?
 - Привет.
 - Ты как? Все хорошо?
 - Да, все отлично, только спать хочу. И к тебе. У тебя что?
 - Все нормально. Тоже к тебе хочу.
 - Оль, мне идти надо, клиенты, - соврал я. Не люблю болтать по телефону.
 - Хорошо мой хороший. До вечера. Я люблю тебя.
 - Хорошо, - сказал я и отключился.
 Почему я не сказал ей, что тоже люблю ее? Что мне помешало? Не хочу врать. Правда все - таки лучше, даже если звучит она хуже  лжи.

 - ****ный в рот! Кого я вижу! Арсений!
 Кривой. Мой старый школьный товарищ. Я невольно засмеялся. Его эпатажное поведение всегда веселило меня, даже в самые угрюмые дни моей жизни.
 - Привет Сергей.
 Он бросился с объятиями.
 - Тихо – тихо, - остановил его я, - у нас тут так не принято. Руководство будет ругаться.
  Но он явно был под чем-то, и его мало что волновало. Мы вышли из отдела. Там мне будет легче от него отделаться.  Юля недовольно посмотрела на меня.
 - Сейчас, - понимающе кивнул я ей.- Сейчас.
 - Кривой, у меня из-за тебя проблемы будут на работе. Давай, как ни будь потом встретимся и пообщаемся?
 - Да похуй! – воскликнул он и засмеялся.
 - Тебе может быть и да, но мне нет, - отрезал я.
 - Хорошо, - сказал он, уже не смеясь.
 Я продиктовал ему свой номер.
 - Дай пятьсот рублей. Мне на игрушку для ребенка не хватает. И я уйду.
 Я достал из кармана деньги. Было только 400 рублей. Отдал их ему и он ушел. Юля укорительно посмотрела на меня, когда я вернулся в салон. Я виновато пожал плечами.

 2

 Ушел с работы я позже всех. Была моя очередь уходить последним. Я проверил кассу. Закрыл стеклянную дверь. Спустился по эскалатору вниз. Рыжая девушка и парень, с которым я столкнулся на выходе утром - растрепанные и вспотевшие выходили из магазина. Она закрывала дверь, а он стоял и держал ее пакеты. Мне стало противно. С того дня о  рыжей богине я больше не думал.

 Когда я подходил к дому, из окна второго этажа вылетел бюст, похожий на тот, что сделала когда-то Буковски - одна из его ****ин Лидия, которая(по словам самого же Чарльза) имела толстые лодыжки и писала бездарные стихи. По-моему это он и был. Бюст самого Чинаски. Гипсовая голова упала прямо передо мной и разлетелась на мелкие кусочки.
 - Сука! Тварь! – кричал в истерике, приятный мужской голос. – Я тебе свистульку, твою, далеко не девственную лизал! А ты, как последняя ****ь еблась и в хвост и в гриву с моим старшим сыном!!
 - Пошел на *** старый извращенец! – стервозно отвечал ему звонкий женский голос. Потом что-то стеклянное разбилось о стену. Посуда. Ваза. И еще и еще. Женские крики. Мужские крики.
 - ****ь такая отпусти мои волосы!! Да что ж ты… – злобно и одновременно жалобно визжал мужик. Звуки борьбы. Вопли. Крики. Бьющиеся посуда. Теперь что-то потяжелее. Книги полетели из разбитого окна, сверкая белыми страницами и неуклюже брякаясь на серый асфальт. Пожилой мужчина с проволочной бородой на расцарапанном морщинистом лице вышел из подъезда.
 - Ну и вали старый козел!  – крикнула ему в след растрепанная женщина из окна.
 - Мерзкое вонючее санье! – крикнул он в ответ и принялся нервно собирать книги. Я стал помогать ему.
 - Вся наша жизнь – это мерзкое вонючее санье, - повторил он, уже совершенно спокойным тоном мне. Мы собрали все книги. Их оказалось довольно много.  Я насчитал пятнадцать томов. Не меньше.
 - В машину, пожалуйста, - указал он на старую помятую Волгу.
 Мы загрузили книги в багажник. До чего же похож, подумал я. Невероятно.
 - Спасибо сынок, - он протянул мне руку и улыбнулся своими добрыми и мудрыми глазами. Именно глазами, мимика лица оставалась неизменна.
 - Да не за что, - растерянно ответил я, пожав его крепкую руку. Он отхлебнул из бутылки уиски и протянул мне.
 - Нет, - отмахнулся я, - не хочется.
 - Ну, тогда я поеду. Береги себя сынок! – подмигнул он мне на прощание левым глазом и запрыгнув в автомобиль умчал, подняв за собой облако желтой пыли.
 Странно, мы с Ольгой снимаем квартиру в этой новостройке уже 3 года, а этого замечательного дядечку я не разу не видел.

 На лестнице я столкнулся с Игорем, моим соседом по площадке.
 - Ты знаешь, что случилось? Ты знаешь!...- начал он едва мы поздоровались.
 - Что? – спросил я.
 - У меня брат, ну помнишь, Миша?
 - Да, помню.
 - Снимали квартиру с женой и ребенком. Двухкомнатную, на два хозяина. У них сын 4 – ех лет. А у соседей 6-ти.
 - Ну и?.. – поторопил его я.
 - Ты сейчас охуеешь! 6- тилетний **** 4-ехлетнего!
 - Ого. Как так? – удивился я.
 - Ну, они в этот же день съехали оттуда, и сейчас в суд подают на них. Он ребенок говорит, меня Артем, так сына их зовут 6-тилетнего, заводил в комнату, ставил раком и писей в попу тыкал. Они это сами увидели, 6-тилетний **** 4-рехленего! Это какой пример надо был подать ему, чтобы он так делал!
 - Да, ****ец, - только и смог сказать я. Сколько, однако, разных по своей природе событий случается ежесекундно в мире. Игорь побежал дальше. А я, раздумывая над услышанным поднялся к себе на пятый этаж. Вот вам и наука взрослые: не cношайтесь при детях. Не подавайте дурной пример.

 Я залез в карман за ключами. Нет. Опять забыл. Позвонил. Оля открыла мне. Я обнял ее и поцеловал.
 - Сладкая, - сказал я, - я очень устал.
 - Что случилось хороший мой?
 - Не знаю. Просто почему-то в последнее время я очень устаю.
 - Может тебе витамины надо попить?
 - Да я уже пропил курс. Толку то.
 - Надо опять начать заниматься. И бегать, обязательно бегать по утрам.

 Я прошел в спальню. Скинул штаны и рубашку, и направился в ванну. По пути наступил в лужу жидкого кала.
 - Оля, - крикнул я ,- откуда здесь дерьмо?
 - Я котенка принесла, - донеслось из кухни.
 Черный пушистый комочек подбежал к моим ногам. Посмотрел одним большим карим глазом. Второй глазик был залит кровью. Радужная оболочка повреждена. И было понятно, что видеть им он уже никогда не будет.
 - Маленькая моя, что с тобой приключилось?
 Я взял комочек на руки и прижал к груди. Она сперва зашипела, потом грозно заурчала, а после поняв, что я не враг сладко замурлыкала. Я почему-то предположил, что это непременно девочка. Потом поднял котенка вверх. Посмотрел. Предположение оправдалось.
 - И как же мы тебя назовем?
 Ольга по-прежнему копошилась на кухне.
 Из школьной программы по биологии мне запомнилась одна птица - Кайра. Морская полярная птица. Ее яйцо обладает такой формой, что лишь вращается вокруг своей оси, но не может укатиться. А знаете, почему так получилось? А потому что все остальные яйца покатились, упали вниз со скалы и разбились. Остались только те, кто умеет вращаться. И, кроме того - имя это мне еще тогда понравилось, и я хотел обрести питомца, которого я бы мог назвать им.
 - Кайра? – обратился я к комочку у меня на руках.
 - Мурр, - одобрительно ответила она.
 - Да, - согласился я, - ты Кайра.
 Я зашел на кухню. Ольга крутилась у плиты. Она готовила плов. Одной рукой я прижимал к себе Кайру, а другой прижал к себе Олю, подойдя сзади.
 - Где ты нашла это чудо?
 - У подъезда сидел. Весь голодный и с выбитым глазом. Мне жалко так его стало.
 - Это она.
 - Что?
 - Это девочка. Я ее Кайрой назвал.
 Ольга засмеялась.
 - Ей подходит это имя. Это же такая птица, если не ошибаюсь.
 - Да, у нее еще яйцо не катиться, а лишь вращается вокруг своей оси.
 Я сел на стул. Кайра спрыгнула у меня с колен, подбежала к миске с едой и стала жадно поглощать пищу. По-моему она ее даже не живала. Глотала так, целиком. Я встал. Поцеловал Ольгу. Потом поцеловал Кайру. Потом схватил Ольгу за задницу, еще раз поцеловал и пошел в ванную. Вечер мне нравился. Появившееся и уже успевшее стать родным существо заполнило собой не малую долю пустоты во мне. Я определенно был рад таким переменам.

 Теплая вода расслабляла мое уставшее тело и успокаивала утомленный разум. Я курил и думал о прошедшем дне. Большую часть пространства в моей голове занимала Кайра. Я чувствовал злобу, к тому неизвестному, который лишил ее зрения. И так – же я понимал, насколько это бессмысленно. Я никогда не повстречаюсь с этим человеком. А даже если и встречу, то не узнаю что это он, тот, кто причинил зло моему родному существу. Один писатель говорит, что все человечество – это одна ****ская яма наполненная трупами для мастурбации друг друга. И что люди  - самая ущербная форма жизни, которую он здесь встречал. С ним нельзя не согласиться. Он прав.

 Я вылез из ванной. Надел шлепки. Почистил зубы. Подпоясался полотенцем и вышел. Плов был готов. Кусочек счастья спал на коленях у Ольги. Я сел за стол и молча принялся за еду. Съел плов. Потом попил чай. Все это время Ольга молча смотрела на меня.
 - Арс, - начала она, - ну что с тобой такое? Почему ты в последнее время какой-то холодный и чужой. Отстраненный. Не такой, как был вначале, когда мы только познакомились. Вон, - она указала на стопку книг лежащих на холодильнике. Среди низ были Вольтер, Кафка, Хемингуэй, Буковски и кто-то еще…
 - Тебя только твои книги интересуют. Даже больше чем люди.
 - А это не удивительно. В них больше правды, чем в людях, - сказал я. Встал из-за стола и направился в спальню. Через несколько минут ко мне пришла Ольга.
 - А где Кайра? – спросил ее я.
 - На кресле спит, - ответила она. Затем скинула халат и направилась ко мне. Трусов на ней не было. Я грубо прижал ее к себе и мы стали целоваться и лапаться. *** у меня мгновенно затвердел, но я решил повременить. Я целовал и облизывал ее шею, грудь, живот… остановился на лобке, засунул ей два пальца во влагалище. Она застонала. Я немного пошуровал ими в ней. Затем поднялся и резко вошел в нее. Она вскрикнула. Сладкая, теплая, горящая телесной страстью плотная влажность. Вот что нужно всем людям на земле. За это они отдадут все что угодно. Даже душу. Только бы еще и еще. Снова и снова. Человечество стоящее на обочине вселенной и продающее свою продроченную душу в обмен на кусок живого мяса.
 Ольга стонет и извивается в такт моим толчкам. Напряжение нарастает. Я работаю молча, как машина. Ну, все, я кончил. Ольга тоже. Мы кончили одновременно. Люблю когда так. Но это еще не конец. Я не вынимаю из нее отросток. Продолжаю легкие толчки. И через минуту другую член снова во всеоружии. И так я кончил три раза за раз, то есть, не вылезая из Ольги. Она четыре. Как сама потом призналась. Все нормально. Теперь можно и отдохнуть.
 Вот оно. Едва ты вошел. Кончил. И вот это чувство дикого скотства и щемящего одиночества. Будто ты гость в этом мире, в этой квартире, в этой женщине. И сам ты в действительности не нужен и даже не виден. (Существуешь ли?) Нужно лишь то, что ты время от времени делаешь.
 Влажный хер еще немного пульсирует затухая. И вот это уже просто спящая сморщенная мотня. Ничего более не требующая, кроме как покоя и тепла. Наконец - то сон. Мимолетный побег из ада.
 - Ты любишь меня, - спросила Ольга. Я промолчал.
 - Ты не любишь меня! – крикнула она и отвернулась лицом к стенке. Тихо заплакала. Я ничего не ответил. Тоже отвернулся. Одна моя рука упала за борт кровати, и пальцами я почувствовал прохладу пола. Потом что-то влажное ткнулось в мою ладонь. Кайра. Она уркнула и стала тереться об руку. Засыпая, я слышал ее убаюкивающее мурлыканье под ухом.

 3

 Когда я проснулся, Ольга была уже на работе. В аптеке «Мать и дитя». Она закончила  вуз БГМУ - фармацевтический факультет. Плюс медицинский колледж. Ей нравится ее работа. Нравится консультировать людей, продавать и знать большое количество лекарственных препаратов. Сестринское дело она знает на отлично! К слову сказать не только сестринское. Ольга хороша во всех ипостасях. В свободное от работы время она поет. Даже когда-то выступала когда-то в башкирской филармонии вторым голосом. К тому же на работе тепло, она может слушать музыку и сидеть в Интернете. Это тоже большой плюс.
Периодически ей хочется замуж, так сказать официально узаконить наши отношения. Я говорю что обязательно, как нибудь это случится. Но не сейчас, не сейчас. И она довольная и удовлетворенная ответом перестает ****ь мне мозги этой глупой идеей.
Наркоманы, стоят в очередь уже с утра. Покупают «Седал» и «Тропикамид». Варят свое смертоносное варево. Вмазываются. Кайфуют. Но политики обещали, что летом 2012, все кадеиносодержащие препараты будут продаваться ограничено и строго по рецепту. Так и случилось, только с небольшим запозданием. Кардинально на ситуацию в обществе по части наркомании это конечно же не повлияло. Каждый год на наркорынке появляются десятки новых химических соединений, чтобы каждый из них признать наркотиком нужен год согласований. Поэтому и еще по ряду различных причин, включая собственную выгоду – борьба с наркотиками у властей выходит такой неуклюжей и малоэффективной. Но я был рад, что шелудивые гниющие ублюдки стали горазд реже появлятся в аптеке и пялиться на мою Олечку. Разве что, задроченные и убитые жизнью и собой алкаши по-прежнему частенько захаживали за спиртом и перцовкой, как за живительной влагой. От этих никуда не деться.

 Кайра спала рядом. Я поднялся, с первого раза попав в шлепки. Натянул трусы. И направился на кухню. Кайра бежала за мной и мяукала. Я наложил ей плов в чашку. Кошачей еды у нас дома не было. Попил воды из под крана. Приготовил яичницу с помидорами. Поел. Выкурил сигарету. Потом принял душ. Было 12 дня. У меня выходной. Я взял сытого и довольного котенка на руки, она мурлыкала, и пошел в спальню. Включил ноутбук. Проверил почту. Ничего, кроме спама. Зашел в контакт. Таня Валеева. В статусе стоит «счастлива!». Уже тридцать дней, как мертва. Мы учились в начальных классах. Замкнутая. Не от мира сего. Прыгнула с пятого этажа. Прожила шесть дней, а на седьмой скончалась, так и не приходя в сознание. Зачем я продолжаю заходить на ее страницу, чтобы увидеть это «счастлива!»? Я ее даже и не знал толком. Она мне никто. В одном я уверен, ей повезло. Она умерла счастливой.

 Теплый комочек вибрировал у меня на коленях. Я закрыл ноутбук и переместился на кровать, взяв с собой книгу со стола. Вольтер. Философские повести. Простодушный. В конце истории я даже немного поплакал. Пытался успокоить себя мыслью, что все это вымысел, но не помогало. В итоге из всех персонажей тошноту у меня не вызвала только пожертвовавшая собой во имя других мадам Сент- Ив. Так оно и есть, в жизни не бывает невиновных – но бывают безвинно виноватые.

 Затем меня начало клонить в сон. Я отбросил книгу и закрыл глаза. Поспал. Недолго. Минут тридцать. Меня разбудил звонок. Ольга.
 - Привет мой хороший?
 - Привет.
 - Ты как? Все хорошо?
 - Да, все отлично. И к тебе хочу. У тебя что?
 - Все нормально. Тоже к тебе хочу.
 - Оль, мне идти надо, я кушать готовлю и по дому убираюсь.
 - Хороший мой, а что готовишь?
 - Мясо. Отбивные. Уже подгорает, пойду.
 - Хорошо. До вечера. Я люблю тебя.
 - Хорошо, - сказал я и отключился.
 Еще пару минут я сидел неподвижно и ни о чем не думал, потом Кайра спрыгнула у меня с колен. Я поднялся с постели. Сходил в ванну. Зачем-то принял еще раз душ. Высушил волосы. Пошел на кухню. Достал свинину из морозилки и поставил размораживаться в  микроволновую печь. Сел у подоконника и закурил. Из-за окна доносились детские крики. Ругались женщины. Лаяли собаки. Проезжали машины, поднимая серую пыль. Пропикал таймер и я достал мясо. Свежее, красное, оно было приятно моим рукам. Люблю работать с мясом. Никогда не понимал вегетарианцев. Для меня гораздо легче прожить без ебли, чем без пищи животного происхождения. В столе у меня лежал специальный предназначенный для этого топорик, совмещенный с молотком для приготовления отбивных. Я нарезал мясо ровными кусочками чуть меньше ладони размером. Отбил их. Растопил жир на сковороде и поставил париться мясо подлив туда немного воды. Когда вся вода выкипела, я натер в скороду чеснока и еще минут пятнадцать продолжал жарить мясо. На гарнир я сделал картофель, отварной. Смастерил салат из помидор, огурцов и зелени. Ужин был  готов, но Ольга еще не пришла и я, решил не садиться за стол до ее возвращения. Не потому что для меня это важно, а потому что я просто не был особенно голоден.

 Ольга пришла с работы в 8. Я обнял ее. Поцеловал. Встал на колени. Снял с ее красивых ножек босоножки.
 - Ты что-то бледный хороший мой.
 - Да, я что-то устал.
 - Надо тебе витамины попить.
 - Я уже пропил курс, не помогает.
 - Надо опять начать заниматься. И бегать, обязательно бегать по утрам.
 - Да, надо попробовать.

 Мы прошли на кухню. Молча поели, все втроем. Потом я оттрахал Ольгу, загнув раком у стола. Потом она пошла принимать ванну, а я зашел в спальню, упал на кровать и уснул. Ночью проснулся от того, что мой член упирался в ее роскошные ягодицы. Она спала. Я раздвинул пальцами влажные губы. Она проснулась. Застонала. Я пошуровал чуток пальцами в ее влагалище и вошел. Кончил в нее несколько раз подряд. Удовлетворился и удовлетворил. Привычный сценарий. Не плохой и не хороший. Очень приятное действо в эти самые минуты, однако, увенчанное поразительно дикой тоской послевкусия.

 Утро началось аналогично. Я снова ел, а потом читал. Ерофеева. Записки сумасшедшего. Я понял, что автор очень страдал и жил в состоянии тяжелейшей депрессии. Даже самому выпить захотелось, но я не выпил, а лишь немного поспал. Разбудил меня звонок. Ольга.
 - Привет мой хороший?
 - Привет.
 - Ты как? Все хорошо?
 - Да, все отлично. И к тебе хочу. У тебя что?
 - Все нормально. Тоже к тебе хочу.
 - Оль, мне идти надо, я штангу поднимаю.
 - Хороший мой, я так рада.
 - Ага. Ну, я пойду.
 - Хорошо. До вечера. Я люблю тебя.
 - Хорошо, - сказал я и отключился. Потом вышел на балкон держа в руках Кайру. Она с любопытством смотрела вниз и мяукала, как бы спрашивая: «Что это такое?». Я выкурил сигарету. Поплевал на головы прохожих. Помолчал и зашел обратно. Решил действительно поразмяться и поупражняться на турнике и со штангой. Получилось не очень. Давно я этого не делал. Быстро выдохся и устал. Потом позвонил Ольге. Сказал, что плохо себя чувствую, и чтобы она по пути домой заехала в кафе и купила, что ни будь вкусное и готовое, так как готовить у меня нет никакого желания. Да, и про кошачий корм, чтобы не забыла. Ольга так и сделала. И даже совсем не ругалась. Хорошая женщина.

 Ночью я проснулся от странного сна. Мне снилось, будто я стою в ванной под душем, а из носа, рта, жопы и глаз моих не останавливаясь течет кровь. Я хочу выйти из ванной и остановить кровотечение, но не могу, ванная притягивает меня и держит. И вот она уже практически наполняется. И я падаю, распластываюсь, тону и захлебываюсь в растворе из собственной крови и грязной воды... И при всем этом мне очевидно, что видение это не мое, но переживаемое и мной так - же явственно как и его истинным правообладателем.
 Я накинул рубашку. Ольга спала. Я поцеловал ее спящее личико. Было полнолуние. Шторы раздвинуты. И в таком освещение она особенно красива. Такой беззащитной она мне нравилась больше всего. Но почему-то именно в эти минуты, наполненные нежностью и правдой, я всего больше думаю о тех, которым только и остается, что вдохновлять и утешать себя мыслью, что они давно уже умерли и любые тяготы и невзгоды, которые им может устроить этом мир – более для них не страшны. Странно и тупо.

 Я стоял на балконе, курил и смотрел вниз, в темную прохладу ночи. Слышался стук женских каблуков. Тихие голоса. Изредка мерцая фарами, проезжали машины. В тенях деревьев при этом с легкостью просматривались расплывающиеся фигуры людей и невиданных животных. Пока тлеет сигарета, перед глазами пролетает вся твоя жизнь. Вот ты родился. Первый раз пошел в школу. Не понравилось, так как в первый же урок поднялась температура и тебе, как всегда разумеющееся было неуютно среди этих чужих людей. И единственное хорошее, что было в этом, это то, что мама находилась рядом. Но и это не помешало болезни перерасти в хроническую…
 Вообще когда стою на балконе или высовываюсь из настежь открытого окна и курю, мне всегда кажется что кто-то подойдет сзади, схватит меня за ноги и вытолкнет. Это чувство не пугает меня, напротив, оно приятно мне тем, что наполняет меня каким-то странным спокойствием, граничащим с равнодушием к собственной конечности. Тогда - то ты и понимаешь, что грань между жизнью и смертью настолько ничтожна, что делает все, абсолютно все происходящее, каким бы оно не было скверным и невыносимым по настоящему прекрасным и родным тебе. Наверное - это и есть та глупая любовь ко всему сущему, которой я к собственной гордости никогда не страдал.
 Дотлевающий бычек полетел вниз, и казалось, будто маленькая звездочка сорвалась с неба и падает в бездонную пропасть, холодную и вечную, как сама пустота.  Как сама жизнь. Я еще минуту подышал прохладой ночного города. Посмотрел в небо. Луна была по-прежнему хороша. Я подумал, что если бы у меня были старые раны, они бы вероятно в эту ночь болели особенно сильно. А так  - я ничего не чувствую.

 4

 Очередной республиканский сабантуй, какой-то там курбан-байрам решено было отпраздновать с размахом. Весь торговый центр в этот день не работал. Пригласили поэтов и бардов со всего села. Все они читали вагинальную лажу, недоебаных течных сук и кобелей. Бардов я вообще не слушал. Только один стих задел меня. В нем было что-то такое, что в современной литературе ныне утеряно, но присутствовало в классике… Стихи его были такими:

 соси соси соси соси
 соси всю жизнь до смерти
 прости меня
 прости прости
 на том и этом свете

 тяжёлым криком пустоты
 где нить святая тоньше
 где только Я и только Ты
 не существуем больше

 ………………………


 Прочтя эти строки, он затем, надрывно и искренне, с влажными глазами, прочел одно из моих любимых у Рыжего «Я усну и вновь тебя увижу». Потом отхлебнул самогонки из бутылки, которая все это время была зажата в его левой ладони, и истерично, но уверенно прокричал:
 - И жить не могу! И умереть не могу! Что мне делать!? ХАХАХАХАА!!!...
 И удалился поспешно.
 Никто не обратил на него особенного внимания. Продолжились чтения. Крики. Изредка овации. Шум. Гам. Одна из пиитесс, белокурая, худенькая с горящими глазками барышня, с косичками под школьницу,  до того вошла в раж, что разделась и стала ****ь себя копченой колбасой, которая лежала в продуктовом наборе – подарке, каждому участнику, в качестве платы за выступление, на глазах у публики. Она страпонила себя с размахов. Закатывала глазки. Выла. Извивалась. Наконец несколько раз громко взвизгнула. Кончила. И успокоилась. Ну и все желающие потом подходили и откусывали этой мокрой увлажненной колбасы, побывавшей в богемной ****е растиражированной бездарности. Один из зрителей и слушателей, 50 летний владелец центра облизал и откусил самый большой кусок первым. С ним то молодая звезда современной поэзии и уехала после окончания празднества. Многие из охранников, в перерывах между чтениями несмотря на то, что тело уже было забито доминантным в этой среде самцом, пытались затащить пьяную дуру в туалет. Они были под алкоголем и им было похуй. Но все их усилия оказались тщетными.  Она им не далась, так как вариант с заведующим был более выгодным. И разменивать его на очередную дешевую туалетную поебку неоправданно глупо. 

К часам 7 вечера все стали расходиться. Я был выжат под завязку. Все эти лица, тела, колбасы, вагины, стишки – мондовошки… Все это истощает, настолько, что хочется заплакать.  И я до упора задроченный этим «творческим» мероприятием решил, не идти домой, а зайти к Григорию. Он живет в соседнем подъезде от меня. Он художник, наркоман и алкоголик, словом – никчемное, нежное и неприспособленное для жизни создание. Говорят когда – то у него была великолепная женщина. Он всегда твердит, что она умерла – и это он так(пьет, курит и сходит с ума) так скорбит по ней. Справляет похороны. В действительности же, она просто бросила его, поняв, что для семейной жизни он не годен и ничего основательного, кроме хорошее ебли и недолгих романтических отношений.

*************

- Еб вашу мать! – воскликнул я. Я как будто увидел истину. Может так оно и было?
Картина ****утого мира со всеми его страстями, похотью, страданием, разочарованиями, трагедиями, болью, безысходностью, бессмыслием и необратимостью предстала передо мной в образе этого изрезанного, отощавшего и распятого человека на бутылках и с шприцами в руках, которые почему-то больше напоминали кресты.
- Берсерк, - сказал Григорий, - эта картина называется «Берсерк».
- Насколько я знаю Берсерки – это отмороженные на всю голову воины в древнескандинавском обществе, посвятившие себя служению Одину…точно не знаю. Ну что-то типа этого.
- Это Берсерк нашего времени, - ухмыльнулся он. – Они идут на смерть не задумываясь. И живут, потому что не могут умереть. Тонкие, нежные и удивительно хрупкие существа. Непростительно тонкие для этого мира. Хотят, чтобы все было по-другому. Чище. Честнее. Правдивее. Правильно. Изменить ничего не могут – потому умирают.
- Это круто. Просто восхитительно Григорий. Я про картину. Но…тогда все алкоголики, наркоманы, потерянные для жизни бедняги, загнанные в угол и со сломленной волей – ангелы и воины по-твоему?
- Да, - ответил он, выпустив клуб дыма.
- Почему? – спросил я.
- Потому что несчастны, - сказал он.





                II


 1

 - Надо пройти психиатра и нарколога. И вот здесь чтобы расписался, что вам можно работать на высоте. Свыше 2,5 метров уже считается работой на высоте.
 - Хорошо. Спасибо. До свидания.
 - До свидания.
 Денис вышел на улицу. Свернул направление на прохождение комиссии и положил его во внутренний карман куртки. Он наконец-то нашел работу. Собственно он ее и не особенно то искал. Он все время пил. А когда выдавалась возможность и вмазывался. В ход шло все, что удавалось достать: спиды, «крокодил», тропикамид… И тогда ему было совсем не до работы. Даже когда он ничего не пил, то он отходил от пьянки, а когда оправлялся, то начинал снова. А тут в его голове внезапно что-то щелкнуло. Он резко бросил. Экстренно привел себя в порядок и по первому же попавшемуся объявлению пошел устраиваться на работу. И его тут – же приняли. Плотником – отделочником. 2 разряда.
 Он достал пачку. Закурил. Денис 25 лет прожил на этом свете, но ни разу не знал, что он плотник – отделочник, да еще 2 разряда. Он посмотрел в небо. Улыбнулся. Что-то встрепенулось в нем. Обрадовалось. Ожило. Он докурил и решил пройти одну остановку пешком и только тогда сесть на маршрутку. Но перед этим отойти в кусты и хорошенько поссать.
 Когда он застегнул ширинку, то понял,  что выдавил из себя не все. Несколько капель осталось. Небольшое темное пятно образовалось на его черных спортивных штанах в области паха. Это его огорчило, но не сильно. Он забыл о промахе, едва сделав несколько шагов.
 Ветер дул ему в лицо, тормоша его длинные волосы.
 « Надо бы постричься» - подумал он- « сейчас для этого самое время…»
 Денис закурил еще. Собака лежала на обочине дороги и спала. Старый уставший пес. Денис посмотрел на него, и ему стало обидно от того, что ему нечем его угостить. Он любил животных и уважал их больше чем людей.
 Он запрокинул ногу на бордюр. Посмотрел налево. Посмотрел направо. Подождал пока машины пройдут и перешел дорогу. На остановке стоял старик и девушка лет 20 - ти. Красивое лицо. Хорошо сложена.  Денис подумал о своей бывшей женщине. Не то чтобы он о ней забывал. Не на минуту. Всегда помнил. Но тут  он как-то по особенному подумал. Беспросветно и светло одновременно.
 Подъехала его маршрутка. Он сел впереди. Рядом с водителем. Пейзаж пролетающий за стеклами Газели был сер и привычен. Старые обветшалые дома -хрущевки. Старые уставшие и замученные жизнью люди. И желтые осыпающиеся тополя. Осень. Не лучшая пора для жизни.
 Железная труба пробила лобовое стекло и вошла прямо в грудь Денису. Водитель не успел затормозить. Музыка заиграла. Легкая и мелодичная. И стало как-то легко и спокойно. Денис открыл глаза. Маршрутка подъезжала к его остановке. Он протянул смятую десятку водителю и вышел.
 Дома его ждала черная кошка. Когда-то у него их было три. Первая ушла умирать по старости, еще когда ему было 16 лет, и он лежал в больнице с переломом обеих костей голени., который он получил работая на стройке. Вторую он похоронил прошлой осенью. И до сих очень скучал по ней и поминал ее добрым словом. Да, Денис никогда не забывал умерших. Не имел он такой привычки.
 - Хорошая моя, - сказал он, прижимая Чернышку к груди. И казалось, будто это он не только к ней обращается, а к кому-то давно ушедшему, но все еще свято хранимому его сердцем.
 Он зашел на кухню. Насыпал корм в кошачью миску. Поставил чай. И пошел в спальню, к компьютеру. Проверить почту. Писем не было. Он зашел в контакт. Включил порнуху и хорошенечко подрочил, кончив в платочек. Оставшийся день он только и делал, что читал Достоевского «Записки из мертвого дома», готовил еду, слушал музыку, а в перерывах жадно мастурбировал, пока не выплескал из себя всю отравляющую его душу и мысли жидкость. То есть сперму. Ему не нравилось это постоянное тяготящее его желание сношаться снова и снова. Он чувствовал, что не его это все. А наносное. Чуждое.

 2
 На утро Денис умылся. Поужинал и пошел проходить комиссию. Первым он прошел нарколога. Там ему просто выдали бланк. Он сходил на почту. Заплатил. Принес квитанцию. И ему написали, что на учете в наркологии он не состоит. Далее был городской псих-диспансер. Там оказалось немного труднее. Но между тем и  интереснее, потому что ему предстояло общение с психологом, а он это дело завсегда любил.

 - Где здесь туалет?- спросил он рабочего. В больнице велись ремонтные работы.
 - Тебе по большому? – спросил рабочий.
 - Поссать, - ответил Денис.
 - Тогда туда наверх, на третьем этаже. Дверь открыта.
 Он поднялся по пыльной лестнице. Прошел через длинный коридор. Комнаты с распахнутыми дверьми привлекали его внимание. В некоторых из них не было окон. Он останавливался. Заходил в них и осматривал. Спокойно ему становилось и грустно между тем, от созерцания разрушенного. Психиатрические больницы – это зло. Потому что персонал, как правило, относиться очень плохо к и без того уже достаточно пострадавшим от этого мира людям. Он посмотрел на табличку с надписью «душевая» на одной из дверей. Наверняка, - подумал он - здесь, когда то мерзкая толстая медсестра издевалась над умирающем старикашкой. Она мыла его из шланга. Ледяной водой. Дергала за мошонку и смеялась. Ему оставалось пару дней, и всю, практически всю жизнь он провел в психиатрической лечебнице. И уже абсолютно не осознавал себя. Надо бы сжечь – это здание - подумал он. Но сжечь это здание вместе со всем его содержимым не означало избавиться от его зла. Потому что поставленный однажды порядок неким Никем в масштабе земного существования навсегда невозможно изменить.
 Денис застегнул ширинку и вышел из разбитого сортира. Смыв не работал. Его это не расстроило. В кране не сильной струйкой бежала вода. Он ополоснул руки и не спеша побрел в кабинет психолога. На пол пути резко остановился. В груди сильно закололо. ОН стиснул зубы. Схватился за сердце. С его образом жизни это было неудивительно. Он прислонился к стене. И стал медленно и размеренно дышать. Каждый вздох давался с трудом. Легкие напирали на сердце, и казалось оно вот – вот остановится. Через минуту другую приступ закончился и он продолжил движение.

 3

 Он постучался и приоткрыл дверь. Поздоровался и спросил можно ли войти.
 - Входите, - сказала женщина.
 - Мне комиссию на работу проходить, - сказал он ей.
 - Садитесь, - ответила она. Он сел.
 - Почему вас ко мне направили?
 - Потому что комиссия того требует.
 - Да, но вы что у нас на учете состоите?
 - Нет, не состою. Но они зачем-то мне потребовали и вас пройти.
 - Хорошо.
 Женщина разложила четыре бумажки на столе. На них были изображены самолет, машина, пароход и воздушный шар.
 - Что здесь лишнее, - спросила она.
 - Воздушный шар, - указал на воздушный шар.
 - Почему?
 - Устройство разное, - ответил он.
 - Правильно.
 Далее последовало еще несколько подобных тестов. Затем женщина дала четыре картинки, на которых был изображен пузатый король, машина и молодая девушка и попросила разложить в такой последовательности, как Денису хочется и объяснить. Он разложил, как посчитал нужным.
 - Объясните сказала она.
 - Принц, - начал Денис, - то есть, вовсе не принц никакой, а мужик в короне едет в машине. На него обращает внимание девушка. Они идут вместе, а потом она его бросает и он остается ни с чем, то есть со своей машиной.
 - Неправильно, но интересно, - засмеялась женщина.
 - Неправильно быть не может, так как вы сказали, можно в своей интерпретации, - улыбнулся Денис.
 - Хорошо. Сколько вам лет?
 - 25,
 - У вас есть девушка.
 - Нет.
 - Почему?
 - Мы расстались.
 - Как давно? И почему? Подробностей не надо.
 - Год назад. Потому что со мной не возможно жить.
 - То есть вы такой псих одиночка?
 - Нет, просто со мной невозможно жить.
 - А сколько встречались?
 - Три года.
 - Жм…- задумалась женщина.
 - А как себя воспринимаете? Принимаете таким как есть?
 - Да.
 Денису уже начала подноедать беседа.
 - Когда вам плохо вы как-то выплескиваете это? Пишете стихи?
 - Нет.
 - Писали раньше.
 Денис сделал паузу, и нехотя ответил:
 - Да.
 - Что еще?
 - Прозу.
 - Заверните рукава.
 - У меня там порезы, - предупредил Денис.
 - Я знала об этом
 Он расстегнул манжеты рубашки и завернул рукава. Помимо порезов на предплечьях на центральной вене правой руки была «дорожка» от постоянных инъекций.
 - А это что? – спросила женщина, трогая уплотнение пальцем. – Похоже на ожег…
 - От сигареты, - соврал Денис.
 - Как это произошло?
 - Случайно задел.
 - Непохоже…. Знаете, есть люди с пониженным пороком боли…. И есть которые получают удовольствие от боли.
 - Я не такой, - перебил Денис, - я вполне нормально ощущаю боль и не получаю от нее удовольствия.
 - Вы где нибудь учились?
 - В педе. Год. Потом бросил.
 - Почему бросили?
 Денис пожал плечами.
 - А почему именно плотник – отделочник. Ведь деньги невеликие и вообще…это не для вас.
  - Я на своем месте, - устало улыбнулся Денис.
 - Ну хорошо, а что дальше? Какая конечная цель? Смысл?
 - Ничего. Никакой цели. И никакого смысла нет. Вы это не хуже меня знаете.
 Женщина улыбнулась.
 - Но ведь смысл можно придумать.
 Денис промолчал. Далее разговор пошел про писателей. Потом Денис разложил цвета так как ему нравится. Потом припомнил женщине, что семь лет назад был у нее же, когда косил от армии.
  - У меня, - спросила женщина.
 - Да у вас, только вы тогда в другой больнице были. В старой части города.
 - Странно, - удивилась она, - как я могла не запомнить такого интересного молодого человека.
 Денис промолчал.
 - Ну хорошо, - сказала она, встала изо стола, села за соседний, на котором стоял компьютер и стала строчить текст, попутно разговаривая по душам с Денисом. У него уже не было ни сил не желания вести беседу, он только и отвечал что «да» или «нет». Наконец она закончила. Отдала заключение Денису в руки. Пожелала ему удачи. И попрощавшись он вышел из кабинета.

 4

 Нельзя сказать, что первый день на работе ему особенно понравился. Но и особенных огорчений он не принес.
 Все началось с того, что он проснулся в 6 по будильнику в мобильном. Умылся. Почистил зубы. Облился холодной водой. Наспех поел. Покормил кошку. Оделся и побежал, захватив обед и заранее полученную на складе фирмы спецовку. На улице было темно и довольно холодно. Можно даже сказать уже появлялись первые запахи зимы. Он закурил в ожидании троллейбуса. Прошла минута, две, три…Сигарета дотлевала, а троллейбус все не подъезжал. От его остановки до точки, с которой автобусы фирмы собирают работяг и везут их на работу в соседний город две остановки. Но их он ни в коем случае не хотел одолевать пешком. Наконец троллейбус подъехал. Он зашел в него. Дал кондукторше проездную карту. Она выбила билет. И он встал у запотевшего окна. Думая и о холоде, и об осени… и о какой-то женщине задним фоном одновременно. Первая остановка. Двери открылись. Вошел здоровенный мужик в засаленной куртке, похожей на старую изрядно поношенную фуфайку. Весь троллейбус наполнился сочным ароматом перегара. Он грозно харкнул и сел, прилипнув опухшим лицом к окну. За ним следовала девушка. Очень длинная, как палка, а скорее тростинка, она внимательно оглядывала все вокруг своими крупными глазищами. Большие глаза – это красиво. Но у этой они были нездорово большими и выпуклыми. Прямо лезли наружу. Она села рядом с уже успевшим заснуть мужиком. Видимо его жена.
 - Улитка, - почему-то подумал Денис и снова уставился в запотевшее стекло.
 Вторая остановка. Она же последняя. Денис вышел из троллейбуса с чувством, как будто выходит из него в первый раз в жизни. Перешел дорогу. Остановился. Закурил. Осмотрелся. На той стороне проспекта стояло большое скопление людей. Он направился к ним.

 - Вы тоже на работу? – обратился он к стоящему чуть поодаль от остальных мужчине.
 - Да, - ответил тот.
 - А я в первый раз, - сказал Денис, - мне на мед.сан часть. Куда мне идти?
 - Сейчас, - сказал мужчина и отошел в глубь толпы. Через пару секунд он вернулся с молодым человеком. Он был одет в олимпийку не по погоде. Джинсы и резиновые сапоги.
 - Женя, - протянул руку мол.чел.
 - Денис, - протянул руку Денис в ответ. Женя отвел Дениса к его бригаде. Познакомил со всеми и через минуту другую подъехал их автобус. Все не спеша стали набиваться в него. Месте хватило для каждого. Денис  с удовольствием сел на самое заднее сиденье у окна. Привычка к отстранению осталось у него еще с детства. Утро. Мама поднимает его и еще на спящего натягивает штанишки. Носочки. Маечку и свитер. Ведет в ванную. Умывает. Потом кормит кашкой и ведет в садик. Чуждое, враждебное и неприятное ему место. Зима. И дорога к садику не близкая. Тяжелая и холодная, через сугробы. Хочется спать, но спать нельзя, надо идти. Мама приводит его в садик. Раздевает. Целует на прощание и уходит. Он подбегает к окну и машет маме на прощание. Она машет ему. Денису хочется заплакать и бежать за ней. Он не любит прощаться с теми, кого любит. Даже не надолго. Дети играют. О чем-то говорят. Спорят. Воспитательницы сидят за столом. Он стоит один у окна, наблюдая на происходящее со стороны. И не понимает, кто все эти люди? И зачем его сюда привели?

 5

 Автобус остановился. Заспанные пассажиры стали подниматься, и не спеша продвигаться к выходу. Снаружи было холодно и пасмурно. Денис закурил сигарету. Посмотрел в темное небо. И пошел за толпой угрюмых и незнакомых ему людей. Что будет дальше - он представлял себе вполне. Но все оказалось немного иначе. Они перелезли через высокий железный забор. И прошли пару метров к деревянным вагончикам. Всего их было четыре. Все они были скреплены между собой. И люди заходили в них. Денис не знал, в какой именно надо заходить ему и вошел в первый попавшийся. Сказал первому попавшемуся парню, что он первый день и ему на мед. Сан. часть надо.
 - Тогда тебе к отделочникам, - ответил парень, - это во второй вагончик.
 - Спасибо, - сказал Денис и пошел во второй вагончик. Внутри было прокурено. Пахло цементом и потом. Он еще раз представился всем. Переоделся в рабочую форму. Вышел на улицу и закурил ожидая дальнейшего развития событий. Люди из его вагона направились в здание, как он потом понял городской больницы. Он проследовал за ними. Они поднялись на третий этаж. Он же последний. Здание трехэтажное. Они прошли в глубь по коридору. Зашли в одну из комнат. Там работники во главе с бригадиром – усатым смуглым мужиком лет 40-45 с горящими глазками собирались за длинным столом и обсуждали день грядущий. Пересчитывали пришедших на работу. В обеденный перерыв ели. Там же, в уголке на ящиках располагался чайник и старенькая на ладан дышащая микроволновая печь. Иногда там и курили и пили водку, хотя это запрещалось. Штраф 500 р. за курение в помещение, как гласили предупреждающие надписи повсюду. Пить же вообще нельзя. Категорически.
 - Ты новенький? – обратился к Денису бригадир.
 - Да, - подтвердил он.
 - По какому разряду?
 - Второй.
 - Хорошо, - ответил бригадир и записал что-то в тетрадный лист. Люди галдели. Отпускали мало смешные шутки, про неопытность и неумение некоторых работников. Смеялись. Некоторые просто молчали. Некоторые и вовсе дремали опустив голову на грудь и не обращая на окружение никакого внимания.
 «Все как всегда, - подумал Денис. – Ничего нового»
 - Водка! – крикнул кто-то из сидящих.
 - Никакой водки! – грозно ответил бригадир. Все засмеялись. Денис не засмеялся. Услышанное не показалось ему смешным. Дошло 9 часов.
 - Все на работу, - скомандовал бригадир. Звать его Гена, как понял Денис, по - тому что так к нему все обращались. Люди стали подниматься со своих мест и нехотя выходить из комнаты. Иные уже вышли и ждали прислонившись к стене. Единым потоком работники направились к двери с надписью «склад». Кладовщик открыл дверь. Его звали Антон. Рослый парень лет 25. Кудрявый и добродушный. Работяги всею массой повалили на склад. И каждый выходил с нужным ему для работы инструментом.
 - Как у них тут все схвачено, - подумал Денис и спросил бригадира:
 - А мне что делать?
 - Так, - задумался тот, - ты у нас по второму разряду... Сейчас гипсокартон и цемент привезут. Будешь таскать это все на третий этаж. Вон с ними. – Он указал на несколько человек стоящих не поодаль и что-то напряженно обсуждающих.
 - Да, он лучше. Он двух ядерный. Для игр подходит…- говорил один другому.
 - Там карта мощнее, - говорил второй.
  - А мне вообще похуй, - говорил третий.
 Из чего Денис понял, что они обсуждают покупку компьютера и что их интересуют в нем игры.


 6

 Пока ждали груз - Денис курил. Куча строительного мусора: куски гипсокартона, кирпичи, обломки пластика, металлическая стружка… более всего привлекала его внимание. Ему, казалось, и дела нет до того, что происходит вокруг. Так оно и было. Мусор куда важнее. Уж смысла в нем точно, куда больше, чем во всем происходящем – размышлял Денис. Поэтому и смотреть на него приятнее, чем на все остальное.
 Подъехал грузовик. Газель. Подняли брезент. Опустили борт. Один из рабочих схватил мешок, взвалил себе на плече и понес наверх. Денис сделал тоже самое. Он старался не отставать, так как не знал, куда именно нужно складывать мешки. Оказалось на третий этаж. В углу самой дальней комнаты. Ему не было особенно трудно, но все - таки непривычно. Он давно не работал.  Только пил в основном и вмазывался. Но все – таки, опять же повторюсь, каких – то особенных затруднений поднятие и переноска тяжестей у него не вызывала. Так как он при всем его неблагоприятном для здоровья образе жизни умудрялся регулярно заниматься физическими упражнениями. Денис не хотел быть слабым. Для него была важна форма.
 С цементом было покончено. Первая усталость была пройдена. Денис немного вспотел. Настала очередь гипсокартона. Белые листы длиной около трех метров и шириной два. Неудобные. Их носили по двое. Ни цемент, ни гипсокартон Денису не нравился. И известковая пыль, которую приходилось вдыхать, а затем отхаркивать - тоже не нравилась. И звук работающей болгарки, где-то недалеко. И крики рабочих. И общем - все происходящее не вызывало у него восторга. Ему хотелось сесть и покурить в стороне. Или взять бумагу и что ни будь написать. Или умереть. Или просто уснуть на конец. 
 С разгрузкой было покончено. Денис и еще пару рабочих сидели на краю железного ящика, в котором мешают цемент и курили. Первый перерыв в 11 часов. Через час обед. Прекрасно – думал он, - еще час протянуть. А потом все пойдет быстрее. Он к удивлению своему заметил, что к полудню скурил уже больше пол пачки. Минуты, в перерывах, когда он не был ничем занят, было необходимо чем-то заполнить. И лучше дыма - для этого ничего не находилось.
 Девушка с ребенком на руках с той стороны железного ограждения, подошла к окну первого этажа. Девушка была хороша собой. Длинные черные волосы. Длинные красивые ноги. Высокая. Стройная. Лица, правда, невидно, но и так понятно, что хороша собой.
 - Что это за здание? – спросил Денис сидящего рядом.
 - Это род. дом, - ответил тот.
 Он подумал, что и у него мог бы быть ребенок. Он даже его хотел. Сына. Но не от любой женщины, а от одной единственной. И это принципиально. И невозможно, как следствие.

 7

 Обед приходилось носить на третий этаж, где собиралась элита раб. класса. Или просто так случилось, что у них было все под боком? Микроволновка грела по две – три порции за раз. Включали на шесть минут, и еда разогревалась. Потом Денис забирал контейнер и шел с ним обратно вниз. В вагончике уже во всю разливали водку. Ели. Курили. Играли в нарды и рассказывали случаи из жизни. Накурено было так, что у иного с непривычки щиплет глаза, но очень скоро привыкаешь. Денису нравилось это. То, что можно было курить, не выходя на улицу, прямо здесь, в вагоне. После трапезы.
 Он открыл дверь и вошел. Работники на секунду отвлеклись на него и вновь погрузились в обсуждение житейских проблем. Денис пристроился поудобнее на скамеечке. Места как раз хватало еще для одного. Открыл пластиковую банку с горячей гречкой и котлетами. Достал помидоры. Хлеб. И не спеша, принялся все это пережевывать.

 8

 - Для меня всегда было проблемой затеряться в толпе. Раствориться в массе, – вот о чем размышлял он во время обеда. – В то время, как я, только этого и хотел, чтобы меня не замечали. Стать невидимым. Неразличимым для всех.  Слиться с серой массой. Я сильно контрастирую с людьми и это - в общем то, как хорошо, так и плохо. На этой мысли кто-то не сильно толкнул его.
 - Денис, - обратился к нему сидящей рядом. – Водку будешь?
 - Нет, спасибо, - отрицательно кивнул он головой.
 - Я у одного крест видел, - начал рассказывать, здоровый плотный парень с круглым лицом, сидящий у окна и потягивающий чай из кружки, – большой такой на всю грудь наколотый. И тут же висит золотой на ее, точная копия наколотого…
 Все слушали его внимательно. Денис слушал без особого интереса, но тоже внимательно. Потому что больше все – равно занять себя было нечем.
 - Ну и вот, - продолжал парень, - я подошел к нему и спросил, трудно такой наколоть?.. А он сказал, вот если сейчас найдешь в этих двух крестах отличия, я прямо сейчас тебе штуку дам. Он снял с себя крест. Я сказал, что в руки его брать не буду. С его ладони посмотрю. Долго я искал, чем же они отличаются? Часа два мучился. Потом все - таки нашел!
 - И чем? – взволновано спросил один из слушателей.
 - У маленького Иисуса нет мизинца на левой ноге. И вместо полотна по середине он перевязан колючей проволокой… Тогда тот парень подозвал к себе друга сидящего за соседним столиком. Тот отсчитал мне штуку рублей. Я сказал, что денег не надо. Давай лучше водки возьмем и посидим еще. Он взял водки, и мы дальше бухали… А потом я спросил его, почему так? И он рассказал. Когда-то на зоне парень, который делал ему оба креста сказал, хочешь ты меня всю жизнь будешь помнить? И сделал ему такой подарок. Потом его за это зарезали…
 Почему мастера, который сделал зеку разных Иисусов - зарезали за это, рассказчик не объяснял. Он видимо и сам знал. И на этом история закончилась.

 9

 Наступил его первый выходной. Суббота. Было 12 часов дня. Денис лежал на кровати с книгой в руках. Это был Эрнест Хемингуэй. « И восходит солнце. Фиеста». В пепельнице дотлевала сигарета. В комнате было холодно. Он перелестнул страницу и затянулся уже фильтром, от чего во рту появился неприятный химический привкус. Кошка сидела рядом и старательно умывалась.  Она чахнула. Денис улыбнулся и сказал ей:
 - Будь здорова.
Она на секунду отвлеклась и посмотрела на него вопросительным и непонимающем взглядом, а затем продолжила приводить себя в порядок. Паук сидел в углу под потолком и терпеливо ждал своей добычи. Денис никогда не убивал пауков. Он вообще относился с уважением к букашкам. Всяких мелких жучков, таракашек и прочих, которых он обнаруживал дома –  выбрасывал в форточку. Редко когда убивал. А пауки к тому же и пользу приносят – они мух истребляют. Их ни в коем случае нельзя кончать – так считал Денис. Сухой октябрьский луч прорывался через занавеску и падал на желтые страницы. Кошка продолжала намывать свою очаровательную мордочку. Он подумал о солнце и отбросил книгу. Больше читать не хотелось, каждое слово, фраза, образ напоминали о былом. Он достал сигарету из пачки «Винстон». Закурил. Это была последняя. Он разорвал пачку. Сделал ровный четырехугольник и заложил страницу. Докурил сигарету. Затушил бычек. Взял кошку под бок и попытался уснуть.
 Ничего не получалось. Он балансировал на грани сна и реальности. Перед глазами маячили разрывающиеся белые лилии. Ярко. Живо. Красочно. Так, что порой становилось больно глазам и приходилось их открывать, прогоняя последние намеки на желанный сон.

 Весь день Денис писал. Затем читал написанное, потом все стирал и писал заново. Потом приготовил суп. Поел. Принял душ. Улегся в кровать. Было 2 часа ночи. Попытался уснуть. Из-за окна послышались крики. Пьяная брань. Глухие звуки ударов. Женские визги. Кого-то убивали. Обычное дело. Настолько обычное, что можно спокойно уснуть под эту музыку вырождающегося человечества, а на утро проснуться и обнаружить труп под окном. И нисколько не удивиться. Потому что здесь ТАК всегда.
 Крики не прекращались. Денис поднялся с кровати. Открыл окно. Толпа подвыпивших молодых ребят пинали мужика лет 40. Он безуспешно пытался отбиваться и что-то бормотал под нос…Денис закричал:
 - Пидаразы! Отвалите от мужика!! И идите нахуй отсюда! Мусоров сейчас вызову!
 Молодые люди ответили матерной бранью. Еще пару раз пнули лежащее на асфальте тело. Один из них расстегнул ширинку и помочился на мужика. Потом все они резво кинули зигу и, наконец разбежались. Побитый обоссанный мужчина полежал еще ничком минут десять. Затем поднялся. Отряхнулся. И тоже побрел куда-то. Денис сходил на кухню. Поставил чайник. Включил лампу над кроватью. Взял книгу. Улегся по - удобнее и принялся за чтение. Спать совсем не хотелось. Ночь была испорчена.

 Часу в четвертом ночи Денис отбросил книгу. Выключил свет. Попытался уснуть. Но тщетно. Ничего не получалось. Он просто лежал в темноте с открытыми глазами. Пока не послышалось гудение троллейбусов – звуки просыпающегося города. Он еще полежал часок другой и поднялся поставить чайник. Затем включил компьютер. Посмотрел число и время и начал писать:

 15 октября. 2011 г.

 Сухарики. Не могу их грызть. Вот в чем проблема. Зубы прогнили все. Одни корешки остались. Хрум – хрум. И больно. И никак. А случилось так, потому что я целый год Тропиком с Тетрой кололся. И крокодилом иногда. И бухал. Что было еще чаще.  И больше. И нога еще болит. И отекает. И вторая тоже. Но не так сильно как первая. В первой у меня пластина была титановая и три спицы. Ей тяжелее. И сердце еще часто ощущать стал. Тяжелым комом в груди висит. Иногда ком огненный. Иногда просто болит тихонечко. А иногда как прихватит, что думаешь вот-вот уже и все. И еще болячки по спине пошли. Печень не радуется. А волосы стали редкими и тонкими. И ногти ломаются. Все плохо, только *** один, как и раньше стоит. Только он мне не нужен. Все равно мою девушку **** кто-то другой. Ей сейчас не до меня. Она говорит: «Вот я тебя брошу. Ты все преодолеешь. Станешь великим писателем и так далее… И отыщешь  меня где бы я не была». А я ей отвечаю: « Ты тогда мне не нужна уже будешь. В тебе же сперма будет. Чужая. Во рту и в ****е. Все нутро у тебя спермой будет накачено. И вся ты в сперме будешь. Зачем ты мне такая нужна? Я же тогда уже опущенным буду, если к тебе прикоснусь. Нет, потом ты мне не нужна будешь». Ну, мы еще потом поеблись. Потом чаю попили. Потом еще поеблись на прощание. И потом уже чаю не пили. И больше она мне не звонила. И не виделись мы. А я пошел в аптеку и виноводочный. Много ходил. Очень много. И туда и сюда. Стоп. Я же про сухарики начал. Я вообще, когда начинал писать про сухарики, даже не думал писать того, что я написал выше. Я хотел сказать, что сухарики я очень люблю. С супом. С чаем. Хрум-хрум. А теперь мне их нельзя. Так как они мне в десны врезаются. А из этого следует, что лишив человека какой-то главной возможности, например возможности любить, то это главное не минуемо потянет за собой все остальные, вплоть до самой казалось бы обыденной - есть сухарики. Большее тянет за собой меньшее…все остальное. Все остальное.

 Сейчас 08:30 утра. Я виновен. Попытаюсь уснуть. Размышление продолжиться, когда проснусь.

 08:42 не уснул. Лежу на спине с закрытыми глазами. Расслабленный. И просто ловлю всплывающие образы. Писька. Холодная. Мокрая. Моя. На ноге лежит. Хорошо бы ты ее взяла в рот. Решето для муки. Мука. Но решето по - моему еще не в муке. Абсолютно новое. Мука возникла после решета, как логическая образная последовательность. Значит еще хлеб никто не готовил. Девочка из больницы. Бомж с переломанными ребрами, которому она привиделась, потому что у него сотрясение мозга. А при сотрясении мозга яркие зрительные видения вполне возможны. Крем для рук. Снова член.

 08:47. Ложусь спать. Уже окончательно. Возможно подрочу. Виновен.

 Сейчас 17:33. Я уже час как проснулся. Плохо. Пробуждение было тяжелым. Снился волк. Или нет – собака. Да, именно собака. Она была неполной. Небольшая часть ее отсутствовала.  И была еще женщина, которую я должен был спасти, но не спас, потому что не смог. Машины перегородили дорогу. И я не смог. Было жутко. Впрочем, по - другому и не бывает.
 Слабость во всем теле. В руках. В ногах. Сил нет. Чувство холода и отвращения в животе и груди. Ком какой-то. Вчера засыпая в который раз твердо решил больше не колоться тетралгином с тропиком. Потому что иначе я очень скоро могу умереть. Действительно скоро. Не через несколько лет, а вот уже, возможно. Сейчас же снова все равно. И мысль вмазаться этим говном расценивается мной, как вполне приемлемая. Главное не пить. Ведь все начинается с того. Я напиваюсь и мне становиться похуй, чем вмазываться. Лишь бы, чем нибудь уколоться.  Желание иглы. Пока я трезвый я могу себя контролировать.
 Ты мне теперь снишься очень редко. И лицо твое расплывчато. И олицетворяешь ты собой абсолютное зло из возможных для меня. Хотя я все - равно засыпаю с мыслью о тебе и с надеждой увидеть тебя. Хотя бы так. Потому что увидеться с тобой, как – то иначе у меня все равно  нет никакой возможности. Раньше ты мне снилась, даже когда мы спали вместе. Ты была во сне и была наяву. И это было прекрасно. И даже если сон случался кошмарным, я все равно ничего не терял, ведь проснувшись, я видел тебя живую. Спящую рядом и прижавшуюся ко мне. Такую беззащитную, светлую и мою. И я успокаивался. Я думал ад уже никогда не придет. Какая глупость!
 Уколоться вечевой иглой. Эта мысль уже давно кружиться в моей голове. Это не проблема. В моем окружении есть ВИЧ инфецирванные. Я не редко колюсь с ними. Нужно только вмазаться одной иглой. Они поделятся. Они не жадные. Тогда телки не захотят со мной трахаться. Стоит только им сказать, что у меня ВИЧ и желание ****ься со мной у них сразу отпадет. Так я смогу сохранить себя. Сохранить свою душу, вернее то, что от нее осталось после твоего ухода. Для того, что бы завершить свою духовную программу. Полностью реализовать свой внутренний ад. Это важно.
 Остается только один вопрос. Только один. Сделать это до того, как я допишу свой роман, или после? В любом случае - это важно. Если сократить срок. Колеса закрутятся гораздо быстрее. Механизм заработает с многократно увеличенной силой. Мне придется соображать быстрее. И есть шанс, что я успею.

 18:03. Стало еще хуже. Чувство скорби в груди. Довольно четко ощущаемое.
 Кстати на работу я сегодня не пошел. Забыл. Не беда – мир не умрет без еще одного грузчика. Недавно меня забирали в ГНК. По выходу с аптеки. Ничего не нашли. Шприц я успел скинуть. Но сейчас не об этом. Когда на вопрос «Кем работаешь?» я ответил «грузчиком». Парень, допрашивающий меня сказал, что что-то руки у меня не как у грузчика. Не похоже. Я сказал, что я только работаю грузчиком, а так я не грузчик. Этот парень, он что-то понял обо мне. Что-то увидел, такое, что не видят остальные. Он понял, что со мной нельзя, как со скотом. И со мной обращались не как со скотом. Ну, не совсем как. Он понял, что я не той масти. Странно.
 Еще я думаю, что мы существуем в трех пространствах. Будущее, настоящее, прошлое. Именно в такой последовательности. Прошлое идет впереди. Оно во главе. Без прошлого ты никто. Поэтому люди, которые безвозмездно забывают прошедшее - обречены на бездуховность и тьму.
 Запахло тухлой рыбой. Не могу определить источник.
 Нужно писать роман. Пока написано только 30 страниц. Дальше текст не льется, так как я хочу. Что-то нарушилось во мне. Надломилось. Иссякло. Буквы не складываются в нужные слова. Слова в необходимые мне предложения. Это невыносимо. НЕ-ВЫ-НО-СИ-МО.

 Душу ломит. Виновен. Ощущаю особенно хорошо.

 18:47.  Снял рубашку. Выпил чаю. Стало жарко. Хотел что-то сказать о любви и ненависти. О том, что это вечные чувства, на которых люди зарабатывают себе хорошую сносную жизнь. При том, что любви, как таковой в этом мире катастрофически мало. Влюбленных пар много, а любви что-то всем всегда не хватает. Потому что эти союзы – это просто приспособленчество. Им нужен партнер для жизни. Износив одного  - они тут же находят нового. И когда износят этого, то выбросят и его, неминуемо заменив. Неминуемо. Но иначе человечество вымрет. Если бы все жили друг с другом по любви, по чести – нас бы давно не осталось. На земле было бы всего несколько счастливых пар. А остальные ходили бы  врозь и дрочили. Эти несколько настоящих и счастливых не смогли бы создать нравственно здоровое общество – их слишком мало. Они обречены на одиночество. И вымирание. Человеческая природа такова – что все мы обречены на бесчестие.

 19:00. По - моему я заболел. Внутри меня какой-то вирус. Я чувствую небольшую температуру. Слегка поламывает кости. Состояние болезненное, как при начале гриппа.  Но у меня так практически всегда, поэтому трудно сказать, что именно со мной происходит.
 Боюсь, что потрахаюсь все - таки с какой нибудь шлюхой. Кроме тебя. Будучи под спидами, алкоголем, боклосаном или еще чем вполне бы мог. Не хочу, чтобы так произошло. Может и ты трахнулась, впервые после меня, будучи пьяной? Не буду повторять чужих ошибок. Уколоться вичевой иглой. Запах разложения усилился. Сильно пахнет. Воняет. Невыносимо.

 19:58. Вспомнил девочку со светло русыми волосами. Продавщица в аптеке, в которой я целый год, порой по пять раз в день брал тропик с тетралгином и шприцы. Поразительно светлое и красивое лицо. За целый год – это единственное хорошее, что я увидел. Мне было очень стыдно. Однажды я даже объяснился перед ней. Будучи очень пьяным. Что мне только из-за нее стыдно заходить в эту аптеку… Она только грустно улыбнулась в ответ и пожала плечами. Стыдно. Стараюсь больше сам в аптеку не заходить. Эта девочка будет в моем романе. Хорошее лицо. Очень светлое и чистое. Хороших лиц мало. В основном лица пустые и безжизненные, как восковые маски, как это не банально звучит. По настоящему красивое, одухотворенное, живое лицо – большая редкость.
 Кто-то позвонил. Услышал мой голос. Помолчал. И бросил трубку. Промелькнула мысль – не Ты ли? Хотя, нет. Глупо. Очень глупо.

 20:25. Понял откуда шел запах разложения. В микроволновке лежало мясо со вчерашнего дня. Испортилось. Выкинул падаль. Вымыл печь. Разморозил курицу. Поставил суп.

 Уколоться вечевой иглой. Запах трупа. Виновен.

  10               

 И так, письмо в виде дневниковой записи, с перерывами на сон и еду, затянуло его на весь день. Отныне он решил вести дневник, в котором будет записывать все, что посчитает нужным. Хотя сам всегда считал, что дневники ведут только последние зодроты. Так прошел его второй выходной. Воскресенье. В 10 часов вечера он проснулся. Немного уставший, но в целом удовлетворенный и с просветленной головой он поднялся и пошел в ванную. Сбросил с себя одежду. Искупался. Побрился. Вытерся. Подпоясался полотенцем. Прошел на кухню и пожарил картошку. Поел. Вкусно. Попил крепкого чаю с шоколадными конфетами. Помыл посуду и пошел в спальню. Сел за рабочий стол. Включил компьютер. Зашел в Интернет проверить почту и контакт. Сообщений ни от кого не было. Маячила реклама обуви.  Бесконечные демотиваторы. Тупые статусы на подобии: « Меня тяжело потерять, но возможно выебать». Одна из френдов. Девушка. Говорила а Вере Полозковой. Восхищалась. Размышляла исходя из этого о современной поэзии. Денис решил вмешаться.

 « Судить о современной поэзии, - начал он – по Полозковой. Это то же самое, что отодрать проститутку и думать, что познал женщину. Современная литература набита подобными пиитессами и полупоэтами. И вся она построена на лаже и поеботине. Дешевой. И ничего в себе не несущей. Пустышка с претензией на возвышенность и элитарность»

 Потом он зашел на сайт Бориса Рыжего. Еще раз перечитал «Роттердамский дневник». Потом Буковски «Музыка горячей воды». Утомился. Заболели глаза. Он выпил чашку чая и выкурил сигарету. Прополоскал рот. Принес стакан воды. Поставил на подоконник у кровати. Выключил компьютер. Намазал руки кремом «Бархатные ручки». Выключил свет и лег спать. За окном стояла тихая спокойная ночь. Никого не убивали. Никто не просил о помощи. Только звуки цокающих об асфальт каблуков и глупый женский смех нарушали тишину. Он лег. И на этот раз без труда провалился в приятный сон, едва его тело коснулось постели. День был закончен.

 11

 Двое взрослых собак грызли маленького щенка. Малец отбивался. Отчаянно, но безуспешно. У него еще не было больших и крепких клыков и злобы, которой обладали нападающие взрослые. Он был не готов. И возможно не знал законов собачей стаи. Ошибся. Сделал что-то не так. И вот его гнобили что есть мочи умудренные жизнью псы. Денис переходил дорогу. Увидев же это – он остановился. Щенок подбежал к его ногам. Остановился и стал пристально смотреть на грызущих его. Они не подходили. Боялись Дениса. Денис смотрел на всю эту картину с отвращением и ненавистью, но не вмешивался. И так они – человеческая особь 25 лет и детеныш дворняжки пробыли рядом друг с другом минуты две – три. Группа собак, поняв, что в этот раз они проиграли, убежали прочь. Их жертва нашла поддержку. Щенок мимолетом взглянул на Дениса и так – же исчез из виду.
 Денис направился к точке сбора. До отправки оставалось еще минут  5- 7. Некоторые рабочие уже сидели на местах. Некоторые курили снаружи. Денис достал пачку и закурил еще, хотя курить, в общем-то не хотелось. Прошла минута, вторая, третья…Сигарета дотлевала. Он сделал последнюю затяжку. Бросил хибарик. Прижал его ботинком. Поднялся в салон автобуса и прошел в самый конец. Стекла запотели. Он потер окно ладонью и, в образовавшийся просвет было видно, как три взрослые дворняги весело резвятся на клумбе пожухлых цветов. На улице было градусов 5 – не больше. Люди мерзли, а животным было тепло и весело. Щенка изгоя среди них не было. Автобус тронулся и пейзаж за окном стал меняться. Цветочная клумба на «Вечном огне» - памятнике неизвестному солдату. Кстати за всю историю существования, огонь не раз погасал. Хотя по задумки его создателей – он должен гореть постоянно. Всегда. Вечно. Пара собак. Горстка людей. Светофор. Дорога. Людей вдоль нее практически нет. 7 часов утра. Не удивительно. Торговый центр. В нем работает бывшая девушка Дениса. Там он множество раз трахал ее в конце рабочего дня или же в перерывах на обед. Она работает администратором в женском магазине. Поэтому сношаться в подсобке им не составляло труда. И стыда. А теперь, ее точно так же,  **** кто-то другой, - не без скорби подумал Денис, -  а возможно и именно сейчас, в эту минуту, с утречка. Романтическое утро. Великая любовь. Ох, ты боже ты мой госсподи! Какая коварная жизнь! Он засмеялся, потому хотелось заплакать. Еще раз потер ладонью запотевшее стекло. Оно было холодным и мокрым. Пальцы его замерзли. Он спрятал руку в карман. Натянул капюшон. Оперся головой в стекло, закрыл глаза и попытался уснуть. Время шло незаметно быстро и мучительно долго одновременно. Никто не мог сказать, когда именно все закончится.

 Когда он открыл глаза - автобус уже прибыл на место. Заспанные пассажиры потягивались и зевали. Некоторые уже были на улице. Остальные постепенно выходили, тормоша при этом еще не проснувшихся напарников. Один здоровенный работник и вовсе отказался вставать со своего места, как и выходить из сладкого сна. Он сел в автобус будучи с дикого похмела. С собой у него имелся шкалик паленой водки. Пока ехали, он вылакал его из горла подчистую. Этого хватило, чтобы ввести его в алкогольную кому. Он не поднимался. И не подавал никаких признаков сознания. Вызвали скорую. Пока она ехала, рабочие вынесли его на воздух и положили прямо на траву у обочины дороги. Водитель не мог ждать. Ему нужно было возвращаться. Приехала скорая. Санитары погрузили тяжелое грузное тело в машину и увезли.
 - Завидую, - сказал кто - то зевая,- ему отдыхать, а нам еще весь день въебывать.
 На следующий день бригадир сообщил, что плотник – отделочник Тополев умер, не приходя в сознание. Все расстроились, с горя напились и в этот день работать не вышли.

 12

 Дул едкий, холодный и продирающий до костей ветер. Денис стоял на самом краю. В зубах дымила сигареты. Он поднял воротник спецовки  с лейблом «Гиком». Люди с крыши девятого этажа выглядели как букашки. Маленькие суетящиеся точки – человечки.
 - Танец расправленный крыльев, - вспомнил он стих одного мертвого и неизвестно питерского поэта Вад-Дарка и по памяти прочел строки:

 Я танцую на белом песке,
 Крылья ждут и щекочут пером,
 Нить цветная в моем кулаке,
 Неподвижна вода перед сном.

 Где же ты, небылица моя?..
 Где укрылась девица-печаль?..
 Заглянув за земные края,
 Позовет тебя песней мистраль:

 Захлестнет, принесет на крыле
 Наблюдать солнца огненный шар,
 А потом разгуляться во мгле:
 Скорость, свет ослепляющих фар...

 Мне тропа в небеса не нужна,
 Спуск под землю засыпан песком…
 Жизнь и так уже слишком сложна,
 Покатилась пустым котелком…

 Я танцую на белом песке;
 Крылья ждут, час почти что настал,
 Нить цветная в моем кулаке,
 Кто хотел удержать - опоздал.

 Он бросил дотлевающий бычок вниз. Окинул орлиным взором все простирающееся на многие километры пространство. О чем-то подумал. Посмотрел в небо. Оно было синее, дружелюбное, но не для него. Надел страховочный пояс. Взял молоток. Прицепился к металлической перегородке на краю крыши и стал отбивать старую толь  в несколько слоев. В первый день даже подползать к краю было очень страшно. На второй страх стал ослабевать. А на третий день он уже свободно работал на высоте.
 Молоток выскользнул из ладони и полетел ударяясь о стену и строительные леса для маляров.
 - Вот ****ь, сука! – огорчился Денис и тут же обрадовался ,увидев, что орудие приземлилось благополучно. На асфальт, а ни кому нибудь на голову. Потому  что зачастую маляры в обход технике безопасности не одевают каски и это порой заканчивается плачевно.
 Денис отцепил страховочный пояс. Поднялся с холодной поверхности и пошел в низ. На пути ему встретился ходивший справлять нужду по большому его напарник Камиль.
 - Ты куда Денис? – спросил он его.
 - Да молоток ебнулся! – ответил Денис.
 - Хахаха, - закатился Камиль схватившись за живот. Денис пошел дальше. Спустился по лестнице вниз. Лифт не работал. Вышел на улицу. Отыскал злополучный молоток. Сунул его за пояс. Затем, дабы протянуть время зашел в био. туалет, без всякой на то весомой надобности. Неохотно выжал из себя пару капель. Пахло не дерьмом, а чем-то отдаленно похожем на… черемуху. Он вышел. Достал сигареты. Закурил сев на край большого бетонного ящика, в котором мешают цемент, затянулся и с тоской посмотрел в свое светлое и одновременно отвратительное прошлое не на секунду при этом, не забывая о своем непроглядно тупом настоящем. Строительный мусор лежал неподвижной кучей и видимо совсем не хотел, чтобы его кто-то передвигал. Его никто и не трогал. Облезлый рыжий кот подошел к Денису и потерся о его ногу. Он опустил к нему руку и бережно погладил. Кот приглушенно замурлыкал.
 - Рыжий, - улыбнулся Денис.

 Подошло время обеда. Час дня. Батраки понесли свои харчи на третий этаж, греть в микроволновке. Некоторым было лень и безразлично, и они ели обед прямо так – не разогретым. Курили не выходя из вагончика и резались в нарды. Денис тоже курил пуская дым в верх.  Есть ему совсем не хотелось. Он пил крепкий чай и прикусывал его куском рафинада. В разговорах коллектива не участвовал. Привычка к отстранению сохранилась у него еще с детства. Из-за этого ему бывает тяжело ужиться в коллективе. Стать в стае своим. Влиться в поток. Смешаться с серой массой.
 Дверь в вагон резко распахнулась. Влетел разухабистый мужичек лет пятидесяти. В резиновых сапогах и испачканных синей краской штанах. Он резко отбил чечетку, поклонился сняв кепку и пропел:
 - А мы ****и не пропали и **** не пропадем!
 Потом отбил еще раз чечетку, еще раз откланялся. Важно и чинно прокричал, приложив два паль к середине лба:
 - Ловите ветер!
 Затем выхватил у Дениса из зубов сигарету и выбежал вон.
 - Что это было? – Денис удивленно посмотрел на мужиков.
 - Да это Витька из соседней бригады, - засмеялись они, - снова напился. Когда трезвый нормальный, а напьется так ебнутый на всю голову. Не обращай внимания, он добрый и безобидный.
 Денис понимающе кивнул, отхлебнул чай и закурил по новой.

 13

 На третьей недели работы случилась коллизия. Плотник-отделочник Жена Виноградов - низенький худощавый мужичек с острой крысиной мордочкой и таким же языком в конец достал Дениса своими подколками по поводу его несобранности и некомпетентности и Денис заехал ему в челюсть так, что поднялся тот, только с посторонней помощью.

 - Я увольняюсь, - сказал Денис подойдя к бригадиру.
 - А что случилось? Другое место нашел? – удивился тот.
 - Нет, просто я понял, что я здесь не должен быть.
 - Почему?
 - Ни почему.
 - С ребятами поругался, - понимающе сказал бригадир. Денис промолчал.

 14

 Денис вышел на проезжую часть. Махнул рукой. Остановил такси.
 - До города С. За три сотни? Больше нет. – сказал он таксисту.
 - Идет, - ответил тот. Денис запрыгнул в машину и с приятным чувством освобождения поехал домой.

                III


 1

 «Сегодня зафиксирована крупная вспышка на солнце» - объявили утром по радио. Надвигается магнитная буря. А это значит, что всем метео - зависимым придется сегодня не легко. В тот числе и мне. В такие дни мое тело весит несколько тонн. Не меньше. Ох, и тяжелый же сегодня выдался денек, а ведь на часах только 2 часа дня. До конца рабочего дня 6 часов.
 В зал зашла молодуха лет 40 - ка. На ярко безвкусно накрашенном лице видны признаки, уже лет пять как начинающегося старения. Морщины и обвислая кожа на шее. Когда - то давно в прошлом упругая и красивая, но теперь же дряблая целюлитная  затянутая в черные кожаные штаны отвратительная жопа. Золото на шее. Золото на руках. Улыбается мне. Зубы не свои. Читаю ее жизнь по лицу: четыре раза замужем. Разведена. От третьего брака сын 20 лет. И дочь 22 года. При чем ее молодой ебарек с которым она сейчас живет гражданским браком моложе ее дочери на три года. Регулярно сосет в проглотом и любит, когда ей прочищают духовку крепко держа за волосы. Целует обспермленный член после ебли. Пьет мочу и есть говно. Не прочь чтобы ее расписали толпой. Пустили по кругу молодые. Вообще приемлет все что угодно. Любые извращения. И с кем угодно. Лишь рядом кто-то был.
 Чем же кормят нас в детстве, что, повзрослев, мы высираем грязь и бесчестие вагонами? И даже не замечаем этого.
 Женщина идет ко мне. Я отхожу назад. В глазах темнеет. Ноги ватные. Она, вероятно хочет ко мне приблизиться вплотную. Прикоснуться. Я пытаюсь скрыться, избежав так претящего мне тактильного контакта….
 Когда я открыл глаза, я сидел в подсобке на полу, прислонившись спиной к шершавой стене. Юля стояла надо мной. Она приседа на корточки. Посмотрела мне в глаза и приложила ладонь к моему лбу.
 - Арсений, да у тебя жар. Может скорую вызвать?
 Кажется, я впервые увидел в ней не кусок ****ы, а Человека, способного сочувствовать, проявлять заботу, быть добрым.
 - Нет, - отвечаю я, - не надо скорой. Отпусти меня сегодня домой?- жалобно вопрошаю я.
 - Конечно отпущу, - соглашается она и улыбается. По доброму так. Никогда не видел на ее лице такой искренней улыбке. Может, просто не обращал внимания?
 - Может все - таки скорую? Ты очень бледен…не важно выглядишь…
 - Нет, просто вызови такси и я домой поеду. Сегодня не мой день.
 - Хорошо.
 Она набрала номер такси. Сказала адрес. Я поднялся с пола, и тут же ощутил желание снова сесть. Юля стояла рядом, как верная заботящаяся мать, готовая в любую минуту прийти на помощь. Я прошел в примерочную. Посмотрел на себя в зеркало. Бледное лицо. Очень бледное и уставшее лицо. И как будто… не мое.
 - Я пойду, - сказал я Юли. – До завтра.
 - До завтра, - тепло сказала она. На выходе я обернулся. Юля стояла у кассы и разговаривала с Таней или как там ее. Я мельком бросил взгляд на ее упругую и выпуклую попку и поймал себя на мысли, что зря я отказался. Но, конечно же, тут же выбросил это желание, как неуместное.
 Нами кто-то управляет. Я давно это понял. Задают нам в начале жизни программу и мы проживаем свою жизнь, так, как проживаем. Все наши желания, которых у нас в изобилии - в действительности не наши. Мы себе не принадлежим. Нас самих в действительности нет. Мы всего лишь цепь последовательных и бездушных действий. ****ые роботы.

 Моя ладонь лежала на черной резине поручня, когда я спускался по эскалатору вниз. Люди слились в одну, уж простите за такую банальность, серую массу. Я не различал лиц и фигур. Их гомон заглушал мои собственные мысли, и казалось, что они – эти мельтешащие и суетящиеся точки и есть эти самые мысли. И больше ничего во мне нет. Только бессмысленные точки.

 На выходе порыв теплого душного воздуха ударил мне в лицо. Веселый кучерявый мужик, видимо, не найдя более подходящего места - мочился в фонтан. Не поодаль девушка целует парня и прижимается всем телом. Он же стоит и молчит в растерянности, будто ему наплевать. Надпись на рекламном щите под изображением веселого Иисуса призывает нас: «Страдать! Страдать! И еще раз страдать!». В 21 веке этот великий шизофреник стал особенно популярен среди рекламодателей.

 Подъехало такси «666». Я запрыгнул в салон.
 - Куда едем? – спросил меня водитель, худощавый седой мужичек, с резким запахом гнилых зубов изо рта.
 - Домой отец, домой, - ответил я.
 - А домой это куда?
 - Жд. Вокзал. 58. Первый подъезд.
 Машина тронулась. Голову давила боль. Я помассировал виски и надбровные дуги. Боль немного отступила. За окнами закрапал дождик, через секунду другую превратившийся в проливной ливень.

 2

 Мне как-то не особенно хотелось утром следующего дня выходить на улицу. Появляться на людях. Как–то контактировать с ними. А тем более идти на работу. С Ольгой мы уже месяц находились в ссоре. За все это время я позвонил ей только один раз. Узнал, что у нее все в порядке и живет она сейчас у мамы. Больше я ничего не спрашивал. А она ничего не говорила. И я не звонил. Когда придет время – вернется сама –  думал я. Не то чтобы мне ее совсем не не хватало. Я же все - таки не до конца бесчувственная биомашина, которая не испытывает желания обнять и согреть находящееся рядом существо, в которое регулярно эякулирует. С которым делит еду и кров и, просто, в конце концов – проживает жизнь. Но все-таки, не хватало мне ее не настолько, чтобы я стал унижаться, падать на колени и просить прощение. Тем более за что? Если, будучи грубым и возможно жестоким, я всего лишь говорил правду.
 Все эти ночи и вечера наедине с собой я забивал табачным дымом, яростной истощающей суходрочкой и самое приятное - новыми книгами.
 Я позвонил Юле и сказал, что сегодня не смогу прийти, так как неважно себя чувствую. Она к моему удивлению не стала возражать. Наверное, меня скоро попрут с этого места, за регулярные не посещения и опоздания, подумал я и пошел на кухню за бутылкой водки. В холодильнике стоял непочатый пузырь Парламента 0.7. Не знаю зачем. Я алкоголь практически не принимаю. Так только по редким праздникам, к которым я безразличен. Ольга тоже не пьет. Наверное, на случай нежданных гостей, которых мы кстати тоже не особенно жалуем.

 Я нарезал лимон. Открыл бутылку. Налил пол стакана и опрокинул. Закурил сигарету. Вышел на балкон. На соседнем балконе стоял молодой парень с оголенным и довольно атлетичным торсом. Он смотрел на меня вдумчиво и как-то странно, будто знает, но не узнает. Потом я понял, что это я сам в отражении зеркального стекла бокового окна лоджии, засмеялся и выбросил дотлевающий бычек вниз. Захотелось почувствовать теплое и упругое тело Ольги радом. Даже промелькнула мысль позвонить ей и попросить прощение, но вместо этого я вернулся на кухню забрал бутылку в спальню. Сел у компьютера. Усадил Кайру на колени и выпил еще.

 Вообще мне нравится атмосфера безысходности. Нравится понимать, что я хоть и подвластен своим низменным первичным инстинктам, как и все остальные, но все-таки не такой как они. У меня никогда не будет той безмятежной тупой радости внутри, что есть в каждой среднестатистической условно говоря, хорошо сложившееся ячейке социума. У меня никогда не будет полноценной семьи, потому что я этого не хочу. У меня никогда не будет детей, потому что я бесплоден. И это хорошо. Мы с Ольгой поняли это, когда как - то вдруг перестали пользоваться контрацептивами. Свечи «Патентекс Овал», вот что она засовывала себе во влагалище, в первое время наших половых отношений, за десять минут до того,  как я заныривал в нее и начинал яростно и самозабвенно долбить. Презерватими пользовались всего лишь раз. И обоим это не понравилось. Нет полного ощущения друг друга. Конечно, и при свечах ощущения притупляются. ****а хлюпает будто в нее залили густого застывающего киселя. Суховато как-то и безжизненно. И запах какой-то не приятный. Совсем не то, что месить в любимом теле по десятому кругу собственную спущу. Это все твое. Живое. Восхитительно! Это я думаю - любому нравится.

 Однажды «Патентекст Овала» не было. Нам предстоял трехдневный отдых на природе. На даче. Ольга взяла какой-то неиспытанный до селе нами(не помню как он называется) препарат. Уж не знаю, на кого он рассчитан, видимо на конченных проституток с в конец раздолбанными пилотками. Но для нас с Ольгой – это явилось просто катастрофой.
 Лето. Июль месяц. Солнце и радость. Мы приехали на дачу. Открыли ворота с навесным замком. Вошли в дом. Выгрузили содержимое пакетов в холодильник и на стол. Прошли в зал. Я швырнул Ольгу на койку. Содрал с нее платьишко(трусиков и лифчика на ней не было). И стал страстно целовать и лизать ее всю спускаясь по ней вниз. Когда добрался до заветного островка - остановился на клиторе и стал сосать его словно одичавший от голода младенец соску ощущая будоражащее тепло ее промежности и едва уловимый соленоватый привкус на языке. При этом я активно шуровал в ней средним пальцем. Ольга изгибалась и стонала, то и дело, хватая меня за волосы и плотно прижимая к своему возбужденному цветку, от чего я заводился все сильнее и сильнее. Потом она оттолкнула меня:
 - Подожди.
 Вытащила из сумочки контрацептив. Засунула себе в промежную сладость свечку. И мы стали терпеливо выжидать 10 минут, как и указано в инструкции. Пока ждали – она нежно надрачивала мне. Мы неустанно засовывали друг другу в рот языки и целовались в засос. Я теребил ее набухшие соски. Ольга всасывала мой язык с такой силой, что казалось - вот-вот оторвет его с корнем на хрен и проглотит. Наконец она сказала:
 «Можно!» и я вогнал в нее до самых яиц свой окоченевший и истомившийся в жарком ожидании штырь. Она вскрикнула и принялась сладко стонать, извиваясь в такт моим толчкам. Через минуту другую, я почувствовал приближение,… решил оттянуть, вышел из Ольги и мы переместились на старый круглый деревянный стол. Я усадил ее на зад. Она крепко обняла меня и хорошенечко всосала мой язык в себя. Потом откинулась на спину и я продолжил пилить ее. Ее ноги были я меня на плечах. Я время он времени упирал ее ступни себе в грудь. Лизал их. Сосал нежные напедикюренные пальчики. Ей это нравилось, не меньше, чем мне. Она охала. Ахала. Вздрагивала то и дело поднимаясь и крепко прижимая меня ко мне. Целовала. Всасывалась в мой рот. Кончала. Глаза ее в этот момент сверкали безумной животной страстью. Это была не та целомудренная и сдержанная Ольга, коей видится она в обычное мирное время. Это было дикое, лишенное морали и этики животное. Мои глаза тоже сверкали адским безумием, как признается потом она.
 Наконец, после третьей палки(она была самой продолжительной) мы решили на время успокоиться и передохнуть. Я вытащил из Ольги натруженный отросток. Из нее вытек белый густой кисель на пол. Довольно много. Не меньше пол стакана вылилось. Соседский кот забежал в дом и начала с аппетитом слизывать все это благолепие.
 - Она нас ест, - заметила Ольга.
 - Мы, - заключил я, посмотрев на(с упоением) поглощающего продукт нашего около часового пыхтения кота, - видимо вкусные.

 Прошло часа два или три. Мы лежали, обнявшись, и дремали, ощущая в телах приятную умиротворяющую усталость. Кот, наевшись вдоволь и вылизав до чиста пол - давно покинул наш наполненный эротичной тишиной и безмятежным спокойствием уютный домик. Все было прекрасно. Я водил тыльной стороной пальцев по Олиному личику. Чудесный у нее профиль надо признать. Изумительный носик. Губки. Подбородок. Она улыбалась сквозь сон, не открывая глаз. Моя рука медленно спустилась по ее шее к грудям. Остановилась там. Помяла ее упругие гроздья 3 размера с крупными сосками. Потом прошла животик и остановилась всею ладонью примкнув к теплому влажному междуножью. Ольга открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась.
 - Ты красивый.
 - Ты красивее, - улыбнулся я. Мы поцеловались. Моя ладонь по-прежнему находилась на ее сладкой, а вернее солененькой мохнушке. И тут я почувствовал жжение в области паха. Вначале я не обратил особого внимания, но минут через 10 жжение усилилось. Стало просто невыносимо. Наши с Ольгой мудя горели адским пламенем. Расплата за рай мать вашу. Ольге было гораздо хуже, потому что эта дрянь была в ней изнутри и в гораздо большем количестве. И в большом количестве. Я выбежал на улицу без трусов и сунул свой пылающий стручь под ледяной кран. Боль ослабла, но не надолго. Сосед: пенсионер - алаярин, который без конца слушает татарское радио - таращился на меня, как на умалишенного не понимая, зачем это я, матерясь, поласкаю свой хер под проточной колодезной водой. Но мне было наплевать. Я был поврежден. Ольга была повреждена. Нам обоим было плохо. Просто жопа полная.
 Она лежала и стонала от боли. И никаких обезболивающих у нас собой на тот момент не было. Я предложил вызвать скорую, или, на худой конец такси и ехать в город. Но она наотрез отказалась. Боль утихла только через четыре часа. Все это время мы лежали и терпели. Я утешал Ольгу. Гладил ее. Шептал нежные слова. Прикладывал руку к животику, пытаясь забрать боль себе. К вечеру мы пришли в относительную норму. Даже приготовили шашлыки и вкусно поели.
 Утром следующего дня половой инстинкт возобладал и, несмотря на ожоги, мы все-таки потрахались несколько раз. После чего оделись. Умылись холодной водой. И поехали домой. Член покрылся сухой коростой, которая через сутки спала при купании. У Ольги еще несколько дней было общее недомогание. Больше этим злосчастным контрацептивном мы не пользовались. А позже, когда несколько раз случилось так, что ничего противозачаточного под рукой у нас не было, а секса хотелось ой как не могу сильно, и я кончал в Ольгу обильно и сытно в самые опасные дни. И в итоге ничего страшного не случалось. Она не залетала. То со временем страх нежелательной беременности пропал у нас вовсе и отныне мы совокуплялись начистую, так сказать без инородной примеси, что очень и очень приятно. Уж не знаю в ком тут в действительности дело, во мне или в ней, не важно. Важно то, что такой расклад меня устраивает. И это главное.

 *****************
 Я был уже довольно пьян. Кайра спала на моей подушке. В мониторе крутилось порно: здоровенный мужик жестко перил в рот миловидную белокурую девицу. Мой штырь напрягся. Я расстегнул ширинку и начал мастурбировать. Через минуту другую сперма мощной струей вылилась на меня. Попала на рубашку и руку. Я вытерся носовым платком и бросил его в угол. Мне снова захотелось позвонить Ольге и закончить это глупое противостояние. И я снова вместо этого налил еще водки и выпил. Потом почувствовал позыв. Поднялся и пошел в туалет. Хорошенечко облегчился по крупному. Тщательно подмылся. Обтерся полотенцем. Голова гудела. Я открыл аптечку и тут, мне на глаза попалась маленькая баночка с надписью «Баклосан». Спектр показаний к применению от рассеянного склероза до алкоголизма. В инструкции не сказано, но можно употреблять и как антидепрессант. При определенной дозировке вызывает эйфорию. Это я знал еще давно. Потому что кривой еще в школе постоянно жрал эти таблетки и был на веселее. Есть в свободной продаже. Не знаю зачем Ольга его принесла. Ни склерозом ни алкоголизмом никто из нас не страдает. Да и «помощники» в депресняке мне никогда не требовались. Предпочитаю все «свое» переживать полностью и до конца. Она насколько я знаю - тоже. В общем, баночка стояла и стояла себе тихенько в ожидании своего часа. Я вспомнил, что Кривой говорил мне, что от них можно не хило заторчать. И решил попробовать. Вот только дозировки точной я не знал. Навскидку я закинул себе в рот 7 таблеток. Запил водой и отправился на балкон покурить. Прошло пол часа. Никакого эффекта. Час – ничего. Я выпил еще 50 грамм водки. Закурил. Снова выпил. И тут стал ощущать некоторые изменения своего состояния. Слабые волны незнакомого мне кайфа стали накрывать меня. Координация движений стала нарушаться. Мне стало весело. Легкая эйфория и головокружение. Не плохо. Я открыл баночку. Высыпал на ладонь штук 6 маленьких таблеточек и для полной уверенности закинулся еще. Потом выпил еще водки. И решил пойти на улицу прогуляться и поболтать с кем ни будь. Уж очень мне захотелось живого общения…

 3

 Первое что я увидел, открыв глаза - это белый потолок, длинные четырехугольные лампы, светящие мне в глаза и неприметное лицо доктора над собой. Все плыло и происходило как будто во сне. Сознание мое было крайне не ясным.
 - Где я? И что произошло?
 - Ты в реанимации. В коме был, - донесся до меня голос доктора откуда – то издалека.
 - А что произошло? – удивился я.
 - Таблеток каких-то наглотался. Помнишь, что принимал?
 Я сделала паузу. Попытался вспомнить.
 - Сейчас…
 - Ну? – поторопил он.- Курил? Спайс?
 - Нет, - ответил я, - точно не курил. Антидепрессанты. Это были антидепрессанты.
 - Как называется?
 - Не помню.
 Память и вправду вышибло. Отполировало начисто. Я пытался вспомнить, последние события и ничего не получалось. Получалось только придумать предполагаемые сценарии. Но и они быстро рассеивались в туманной голове.
 - Вспоминай, - не унимался доктор.
 - Сейчас, - ответил я и попытался поднять руки. И понял, что привязан.
 - А почему я привязан?
 - Ты буйный, -  холодно ответил доктор, - пришлось связать.
 - А как я сюда попал?
 - Ты не помнишь, как тебя привезли?
 - Нет. Ничего не помню.
 Мне казалось, что меня привезли ночью. Поскольку в момент, когда я очнулся, была ночь. Я не мог посмотреть в окна, так как они были зашторены. Но почему-то я был уверен, что это именно ночь. И именно  та ночь, в которую я сожрал горсть таблеток и накрыл все это сверху пузырем водки. И пробыл, ошибочно предполагал я, без сознания всего пару часов. В действительности же я провел в коме около 16 часов. В стабильно тяжелом состоянии, как узнаю потом.
 - Развяжите меня, - попросил я доктора.
 - Нет, - ответил он, - ты буйный.
 Поняв, что я связан по рукам и ногам и не могу и шелохнуться, я ощутил заметное ухудшение состояния. Меня начало тошнить и выворачивать. А в таком случае хочется согнуться, чтобы поудобнее поблевать.
 - Дочь! – Крикнул  я медсестре: худощавой татарке с сухим безжизненным лицом и такой же фигурой. Доктор к тому времени куда-то ушел. Или я просто уже не видел его. - Развяжи пожалуйста! Плохо мне! Умираю!
 - Нет, - ответила она, и по-моему спросила – как плохо?
 - Ну как плохо? Ну очень плохо! Тошнит меня. Блевать мне надо! Подняться хочу! Развяжи доченька!
 - Нет, мы тебя не развяжем, - сказала вторая: толстоватая круглолицая. Тоже татарка. Вроде бы подобрее первой.
 - Меня тошнит. Я блевать хочу.
 - Блюй, - она подставила мне специальный тазик к подбородку. – Ну блюй. Что не блюешь?!
 Я отвернул голову. Она не могла понять, что я не могу этого сделать лежа на спине. Или понимала, но ей было наплевать. В любом случае объяснять что-то было бессмысленно. Я уже понял, что они не развяжут меня в любом случае, так как я видимо действительно вел себя крайне неадекватно.  Я верил им, потому что знал себя.
  Я не мог совладать со своими мыслями. И нес какой-то бред.
 - Жену с мамой позвать? – спросил внезапно появившийся доктор
 Я подумал, что не стоит им видеть меня в таком состоянии и ответил:
 - Нет.
 Еще какое-то время я стонал и настойчиво просил развязать меня и помочь. Доктор подходил несколько раз. Спрашивал, что я принимал. Название препарата я никак не мог вспомнить. Только стонал и просил развязать. Потом отключился, не помню как.

 *******************

 Валера, мой сосед по палате, сидел напротив. Мы разливали водку. И пили. Я протирал пивом подбородок. (Не знаю, зачем я это делал). И передавал стопарик другому соседу, который умирал. Теперь он, кажется, шел на поправку. Я посмотрел на Валеру. На его месте сидел уже кто-то другой. Какой-то мужик. Он объяснил мне, что он закодирован и пить ему нельзя. Даже от запаха спиртного у него может остановиться сердце. Я выпил еще стопарик и, забыв о предупреждении, снова небрежно мокнул руку в пиво и обтер подбородок
 - Все. ****ец, - сделал он прощальный жест, схватившись за лоб и широко раздвинув затем руки, и опрокинулся на спину. Сердце его стало биться так, что во всей палате было слышно: Бум! – Бум! – Бум!
 Я дико перепугался. Я виноват в его смерти. Он сейчас умрет! Ему нельзя было нюхать алкоголь. Это я виноват!

 - Позовите доктора! – закричала медсестра. – Его вырвало!...
 Я услышал быстрые шаги. Какую-то возню вокруг себя. Но меня более всего волновал человек, сердце которого останавливалось сейчас по моей вине. Он лежал без движения. Возможно, он уже умер. Но я все громче слышал стук. Бум! – Бум! – Бум! Он бил у меня в голове.
 Я хотел сказать медсестрам, чтобы они в первую очередь оказали помощь ему. Так как она ему сейчас нужнее, чем мне. Но вымолвить, что-либо я был не в силах. Потом, почувствовав, что мои руки по прежнему накрепко привязаны к койке, я понял, что разливать выпивку и подносить стакан ко рту я не мог. И понял, что этот человек, перед которым я сейчас ощущаю дикую вину - галлюцинация. И это не он сейчас умирает, а я.
 - Быстрее доктора! Быстрее!!!... – кричала медсестра. Я стал отключаться. Проваливаться в пустоту. Первое и единственное, о чем я подумал, так это то, что мне совсем не страшно. Но и умирать мне пока как-то не зачем. Я улетал все дальше. И как-то держать себя я не мог. От меня это не зависело абсолютно. Врачи рядом. И умереть они мне не дадут, - успокоил я себя, прежде чем окончательно потеряться в небытие.

 ********************
  Серафимов я не видел. И ангелов тоже. Ни бога. Ни дьявола. Ни света. Вообще ничего. Тебя нет. И никакого осознания собственного «Я» нет. Миг равен вечности, а вечность равна мигу, поскольку измерить нечего и нечем. Просто безграничная черная пустота. Если смерть выглядит именно так, то она мне нравится. Это мечта всей моей жизни. И от части она уже сбылась. Можно ли, исходя из этого, считать меня счастливым человеком? Нет. Но можно вполне назвать СТРАННО удовлетворенным.
 Я конечно много об это читал ранее. И представлял себе вполне. Но на себе пережить пришлось впервые. Удачный экспириенс. Я остался доволен.

 - И не стыдно тебе – начала одна из медсестер. Она сидела на посту, или как там это называется. Татарка. Сухая. Неприметная. Веки ее были накрашены черной тушью. И поскольку я плохо видел, то казалось, как будто у нее вместо глаз пустые впадины, как в черепе давно умершего человека. Этот череп поучал и корил меня. Понять я не мог зачем? Если человек попал сюда – то даже самому тупому понятно, ему и так уже плохо. И ему по- любому тупые и не нужные особенно в данный момент нотации не нужны.
 - У тебя такая мама хорошая, - продолжал череп. А ты не работаешь?
 - Нет, - ответил я.
 - Почему?
 - Нигде дольше месяца не задерживаюсь.
 - А в армии служил?
 - Нет.
 - А почему?
 - Не хочу.
 - А другие что, за тебя должны служить?
 - Мне похуй. Сделайте мне что нибудь. Мне плохо?
 - Чего мы тебе сделаем?- отозвался череп. – Мы уже все, что должны были, сделали. Тебя уже ничего не берет.
 Зашел доктор. Спросил меня, как я? Я ответил, что тошнит очень. Плохо мне. Он спросил:
 - У тебя ломка началась?
 - Нет, - ответил я, - у меня не бывает ломок. Мне просто плохо!
 Он скинул с меня одеялу. Пощупал живот.
 - Тут болит?
 - Нет.
 -Тут?
 - Нет.
 - А тут?
 - Нет. Но мне плохо.
 Он отошел и что-то сказал медсестре. Она взяла шприц и подошла ко мне. Вытащила иглу из пластикового катетера системы.
 - Что это? – спросил я.
 - Промидол, - ответила она.
 Шприц, из которого она вводила мне наркотический анальгетик я не видел. Но думаю, там было куба два не больше. Я едва почувствовал волну. Мне не особо то полегчало. Можно сказать, я вообще не ощутил улучшения. Доктор ушел. Через какое-то время ко мне подошла вторая медсестра. Она была довольно полной. С круглым лицом и черными волосами собранными в комок на голове. Она измерила мне давление. Сосчитала пульс.
 - Когда меня развяжут? – спросил я.
 - Утром ответила, - она.
 - А настанет когда утро?
 - Через 4 часа. В 6 утра тебя перевезут. Сейчас 2 часа ночи.
 О, господи, когда же этот ад закончится.
 - Не развязывайте меня, - начал объяснять я, - просто ослабьте повязки. У меня затекли руки. Я никуда не убегу. И буду вести себя очень хорошо. Я гарантирую.
 - Точно будешь вести себя хорошо? – просила толстая.
 - Да, - ответил я и закашлялся, хрипя, как застарелый астматик.
 Она ослабила узел на запястьях.
 - Так нормально?
 - Да. Большое спасибо.
 - Меня Таня зовут, если что.
 - Хорошо. Спасибо.
 Она вышла из палаты. Через несколько минут вернулась с подушкой и одеялом в руках. Разложила одеяло и подушку на пустующей койке и легла спать. Через минут пятнадцать вторая медсестра – череп сделала то же самое.
 - Спи давай, - резко сказал она мне и закрыла глаза.
 Спать я не мог. И не хотелось. Я смотрел на замерзший и темный от непроглядной ночи пластик окон. Пытался разглядеть Луну, но ее там не было. Зима. На все 25 лет зима. Лютая и непроглядная. Во мне. Права Анжелина Полонская: «Нет таких пыток в загробном мире, которых бы не удалось испытать на земле».
 Сознание мое начало проясняться и по мере этого на меня стал накатывать чудовищный депресняк. Нет, мне не было жаль себя. Со временем ты взрослеешь и чувство жалости к себе в тяжелых для тебя ситуациях, заменяется чувством вины перед ближним. Чудовищной сжигающей и изъедающей тебя изнутри вины. Это и есть, то, что называется ЗРЕЛОСТЬЮ ДУШИ.
 Мне захотелось прижаться к кому-то родному и заплакать ничего не объясняя. И чтобы прижали меня. Крепко-крепко. И ничего не спрашивали. Но вокруг никого нет. И прикован к кровати. Я закрыл глаза и по лицу моему потекли горькие слезы.

 4

 В шесть утра меня развязали. Слили мочу. И только лишь тогда я понял, что у меня в член был вставлен катетер. Потом дали два мокрых куска белой материи. Одним я должен был вытереть лицо – вторым головку члена. Затем из меня выдернули котетор. Это было очень неприятно и больно. Привезли каталку. Постелили на нее простынь. Я с трудом перелез. Я ослаб, и меня заметно штормило. Меня повезли в палату для выздоравливающих. Мне стало легче. Я чувствовал себя свободным.

 5

 В палате медсестра: крупная, приятной внешности женина лет 40-45 в роскошными густыми темными волосами, собранными в копну принесла несколько банок глюкозы и поставила их на стол у входа. Палата для нарко. и алко. отравлений расположена отдельно от остальных. Она меньше обычной палаты, довольно убогая – с деревянными облезлыми окнами и отклеивающимися обоями и находится прямо у поста медсестры. И в ней же, в прихожей склад медикаментов. Видимо у бюджета местной администрации не хватает средств, чтобы организовать все это дело поприличнее.
 - Это тебе, - улыбнувшись, тепло сказала она. Вышла на секунду и принесла еще несколько банок раствора.
 - И это тебе. Это все тебе.
 Я улыбнулся ей. Она начала ставить мне систему. Я лежал левым боком к стене. И котетор у меня был поставлен на левой руке. И поэтому мне пришлось переложиться. Там, где были мои ноги, теперь лежала моя голова.
 - А что вы мне делаете?
 - А ты с чем лежишь?
 - Передозировка антидепрессантов.
 - Вот от этого и делаем.
 - А что именно?
 - Витамин Б 6 и Б12, - кажется ответила она.
 - Так тогда я сам в домашних условиях могу при интоксикации их делать?
 - Ну ты можешь и ими передозировку сделать, ты же точной дозировки не знаешь, сколько именно тебе нужно.
 - Ясно.
 Капельница была поставлена. Я почувствовал, как по вене пошла жидкость. Стало немного жечь. Я сказал сестре что жжет. Возможно задувает. Она посмотрела и сказала, что не задувает. Все в порядке. А легкое жени из-за витаминов – успокоила она меня.
 - А у вас катетер стоит? – спросила она моего соседа, седоватого мужика национала лет пятидесяти. Он говорил с легким татарским акцентом. Был довольно глупым, но очень добрым.
 - Катетер? – удивленно спросил он.
  - Ну, да. Вам систему делали? Его ставят, ее систему делают.
 - А, катетер – это от алкоголизма!
 - Нет, катетер от алкоголизма не помогает. А так бы хорошо было, поставил котетор и вылечился от алкоголизма.
 Она засмеялась и посмотрела на меня. Я тоже смеялся.
 - И от наркомании тоже не помогает, - добавил я.
 - А от наркомании тем более.
 Тут мы засмеялись еще сильнее. А мужик, похоже, так ничего и не понял. Медсестра вышла. А я потихоньку стал задремывать.

 6

 Проснулся я от нечленораздельного мужичьего ора. Капельницы уже не было. Привезли запойного алкоголика в диком состоянии. Он буквально выл и орал на всю больницу. Зарывался головой в подушку и мычал. Ему явно было хуже чем всем нам вместе взятым находившимся в этой палате.
 - Не ори! Ты не один в палате! – кричала ему жена: неяркая женщина лет 35-40с приятным и уставшим голосом.
 Его прокапали. Сделали какие-то уколы. Он не унимался.
 - Ну пусть мне дадут фенозипааааам! – рыдал он.
 - Тебе уже все, что надо сделали. Не ори, - нервно успокаивала жена.
 - И давно он так, - спросила приятная медсестра.
 - Да, как на новую квартиру переехали – уже пятнадцать лет, а до этого не пил никогда, - грустно ответила та.
 - И на шее вашей сидит?
 - Нет, он так-то деньги хорошие зарабатывает. Когда не пьет таксует. А потом в запой уходит.
 - Вам квартиру окрестить надо святой водой.
 - Да мы уже к кому только не обращались….
 - Ну дайте мне фенозопааааам!- выл мужик закрывая лицо руками.
 Медсестра тяжело вздохнула и вышла. Мужик поднялся с койки. Достал сигарету. Стал шарить по карманам. Зажигалки у него не оказалось.
 - Идиот, здесь нельзя курить! – закричала ему жена.
 Он подошел ко мне:
 - Братан, у тебя зажигалки нету?
 - У меня даже трусов нету, - засмеялся я. – Я только из реанимации.
 Он подошел к моему соседу. Тот протянул ему зажигалку. Он закурил прямо в палате. Отдал жигу. И пошел через весь коридор больницы в курилку босиком. Через минут десять он вернулся. И сказал жене, чтобы она ему купила чекушку водки, иначе он не отойдет.
 - Козел! Тебя люди сюда привезли, чтобы из этого говна вытащить!
 - Ну купи мне чекушку! – молил он, - я иначе не отойду!
 Они еще спорили где-то полчаса. Итог: они все-таки собрались и ушли. Мне было тошно от всего происходящего. Меня напрягал их скандал и поведение глубоко больного человека. Он вел себя, как маленький капризный ребенок. Алкоголики и есть дети. И те кто не бросают их сильные и настоящие женщины. Так я полагаю.
 Я с облегчением вздохнул и погрузился в легкую дремоту.

 7
 Сосед мой попал с отравлением в больницу по совершенно абсурдной, и тем смешной причине. Он болел с похмелья. Похмелиться было нечем. И жена ему денег не давала. Тогда он стал ходить по квартире и пить абсолютно все, в составе чего имелся этиловый спирт. Он выпил у жены лосьон для тела. И отравился. Вот такая забавная история. Меня она очень повеселила.

 8

 - Обед уже. Просыпайся. – тихим голосом разбудил меня сосед. – Тебе можно кушать?
 - Да, можно. Спасибо.
 - Сейчас принесу.
 К тому времени я уже очень проголодался. Через минуту другую он принес мне перловую кашу с подливом и котлетой.
 - Давай ешь, - сказал он улыбаясь. – меня Ромиль зовут кстати, - он протянул руку.
 - Спасибо большое,  - с ответной улыбкой отозвался я, – а меня Арсений. – и пожал руку.
 Никогда не любил перловку, но все оказалось на удивление вкусно.

 9

 Вечером пришли мама и Ольга. Первой вошла мама, Ольга же решила подождать в коридоре и зайти ко мне только после ухода мамы. Мамино лицо светилось радостью, когда она увидела меня. Я сразу понял, что она слишком счастлива сейчас видеть меня живым и ругаться за проявленное мной безрассудство совсем не будет.
 - Ну, как ты? – просила она присев на край кровати.
 - Я хорошо, - улыбнулся я и взял ее за руку, – уже все хорошо. Я ничего не помню. Абсолютно.
 - Тебя «герой» на площадке без сознания нашел. И тут же вызвал скорую. Если бы скорая приехала на пол часа позже, ты бы не выжил.
 «Герой» мой сосед Дима. Никакой он не герой в действительности, а банальный алкоголик. А «героем» его прозвали, за то что однажды, болея с похмелья спросил у жены на бутылку и предупредил, что выпрыгнет в окно, если она откажет. А живет он на девятом этаже. Она не поверила. Он прыгнул. Мужик сказал – мужик сделал. Дело было летом. Ему повезло. Он упал на цветочную клумбу. Хотел было подняться и побежать дальше, но сделать этого не смог, так как сломал ногу, и остался лежать до приезда скорой. С тех пор все зовут его «герой». Так вот оказывается он спас мне жизнь. А я ведь всегда относился к нему предвзято. Я бы даже сказал с нарочитой брезгливостью.
 Сам я на тот момент ощущал себя обновленным и посвежевшим. Будто мне прочистили мозги и душу от всякой нечести томившей меня все годы моей жизни, и теперь я заново родился.
 Я поинтересовался, как там мой брат алкоголик. Сильно ли ей досаждает. Ему 36 лет. И он живет с ней. Нигде не работает, по причине своей инвалидности. На что мама только отмахнулась рукой и сказала, что все в целом нормально. Хотя какая здесь может быть норма? Уж только та, что сложилась с рождения. Наверное, как-то так.
 - Одежду принесла? – спросил я.
 - Да, Оленька принесла, вот оденься, - она достала из пакета белые трусы, белую рубашк, узкие трико, шлепанцы и носки. Я быстро натянул на себя трусы под одеялом, трико, поднялся и надел рубашку.
 - Ладно, - мама поцеловала меня в щеку, - Оля заждалась, вам надо поговорить. Я пойду.

 10

 - Я люблю тебя дурак, - сказала Ольга шепотом и тихо заплакала, прижимая меня к себе. А я сидел и молчал, как тупой бык. Мне хотелось тоже пустить слезу, но не получалось выжать из себя и самой маленькой капельки.
 - Прости, - тупо ответил я.
 - Я тебя ненавижу, - говорила она, целуя мое лицо и губы и сдавливая меня в своих теплых объятьях, - господи, как же я тебя ненавижу…. Ты бесчувственная скотина!
 Ольга вернулась ко мне. Все встало на свои места. Главное что любят тебя. Главное что о тебе заботятся. Главное что у тебя есть это(призрачное) чувство защищенности и уверенности в завтрашнем дне. Чувство тыла. А любишь ли ты – не важно. Главное чтобы любили тебя. И эта та цена, которую ты слабый, ничтожный и гнилой изнутри готов заплатить, потому что твой страх одиночества ведет тебя по жизни, а не что-то большее. Понимая и полностью осознавая это, я никогда ранее не испытывал особенного стыда. Ну не во мне этой совести и все тут! Но в тот момент на меня накатила такая тяжелая волна вины, что я не выдержал и разрыдался, как сопливая дурная малолетка, которой надавал по морде очередной ебарь.
 Наконец моя истерика закончилась. Ольга гладила меня по голове и целовала. Кажется, она была счастлива. Во всяком случае, выглядела она именно таковой.
 - Принеси книги. Что именно ты знаешь.
 - Хорошо, - сказала она, гладя мои волосы. – А кушать что хочешь?
 - Что нибудь мясное. Что именно не важно….
 Я похотливо посмотрел на ее ноги. Она звонко хихикнула и обвила мою шею руками.

 11

 Когда Ольга ушла - я еще какое-то время лежал неподвижно и смотрел в потолок. Думал о всей свой прожитой жизни целиком и ловил себя на мысли, что очень хочется секса. Во всех его проявлениях с моей очаровательной Олечкой. Прямо зудит в паху. Потом вспомнил, что я уже практически сутки не опорожнял свой мочевой пузырь и кишечник. Мне, правда и не хотелось. Но ведь хоть раз в сутки это же необходимо делать? Я встал с кровати. Запрыгнул в шлепки.
 - А где здесь туалет? – спросил я Ромиля.
 - Налево в отделение, прямо и направо, - ответил он.
 Я поднялся и вышел из палаты. Меня мотало из стороны в сторону. Не сильно, но вполне ощутимо. Я шел не совсем твердо. Как будто вот-вот упаду, но не падаю.
 Из туалета вышел приземистый толстенький старичок, вынеся с собой шлейф неприятного запаха. Я немного подождал, потом вошел. Закрыл дверь. У унитаза лежал использованный презерватив. На душку было нассано. И еще немного мимо. Я не без труда выдавил из себя ядовито серую жидкость. Потом решил попробовать посрать. Ногой поднял обоссанную душку. Уселся в позе орла и начал тужиться. Потом еще разок другой. Еще. И еще. Ничего не получалось. Ну ладно. Успеется. До завтра подождет. Иисус терпел и нам велел.

 12


 Стоит заметить, что кроме старшего брата у меня есть еще и  старшая сестра. Она младше брата, но старше меня. Старше на 2 года.  Настоящая сучка – вездеход, обладающая поразительно прагматичным умом и дерзкой сексуальностью. На своем веку   
 сломавшая не одну жизнь. Спустившая в сортир не одну душу. Мужики всех мастей падают перед ней штабелями, правда она не спешит так уж прямо перед каждым откидываться на спину и расставлять рогатки. Она относится к честным доминантным давалкам, которые всегда сами решают с кем им быть.
 В 18 лет она завела «отношения» с местным полуавторитетом Вовой Кабаном, который держал самый большой крытый рынок в нашем городе. Два магазина. И еще что-то там, неучтенное законом….Он доебывал ее с 17 лет. Она делала вид, что совершенная равнодушна к ухаживанием крутого 37 летнего папика. Выжидала срок. Набивала цену. Когда наконец, ей исполнилось 18 - сдалась и очень удачно продала свою девственность. Старый козел готов был буквально валяться перед импозантной и харизматичной малолеткой и исполнял все ее прихоти. Она говорила - хочу чтобы разделся и встал на колени прямо посреди улицы, одевал на себя собачий ошейник и отлизал мне и, не поверите – он это делал. Исполнял беспрекословно. Мне кажется, он бы даже позволил( а может и позволял) выебать его в жопу страпоном, если бы ей от этого стало веселее. Однажды, когда Кабан только еще начинал подъезжать к моей сестричке, мой брат, тогда еще не алкоголик, а уже кмс по боксу, которому пророчили мировую славу в спорте - не выдержал. И когда в очередной раз черный лексус Вовы Кабана стоял у подъезда в ожидании малолетней сестры. Вышел. Вытянул Вову из машины и основательно нокаутировал. В результате брата поставили на большие бабки, которую он принципиально отдавать отказался. Да у него их и не было. Убивать его не стали, поскольку потерпевший планировал жениться на его сестре, и поэтому ему просто разбили череп битами и переломали все ребра. Он пролежал в коме два дня. Врачам пришлось делать трепанацию черепа и удалить часть непригодных более для работы мозгов. Левый глаз полностью вытек и не подлежал восстановлению. На карьере профессионального боксера был поставлен крест. С тех пор он пьет и по-тихому сходит с ума утопая в своей боли. Я бы и сам возможно, поступил, также как он, если бы не был тогда слишком юн, слаб и труслив. Отцу было наплевать. И на то что его дочь растет элитной шлюхой, то есть шлюхой для избранных – тоже. Он всегда оставлял своим детям решать все свои проблемы самим. Через три года, как Вова Кабан и моя сестра поженились В. Кабан умер. Сердечный приступ во время полового акта. Но сдается мне, что молодая кобылка, хоть и такая пылкая, как моя сестра все-таки не могла загнать еблей здорового, можно сказать в самом расцвете сил мужика. Тут не обошлось без вмешательства вспомогательных препаратов. В прочем история об этом умалчивает. Вот так вот зло наказывает зло. И не в сказке – в жизни.
 После смерти все его богатство в виде рынка, двух магазинов, машины, квартиры, дачи и гепатита Б, которым как она позже поняла он ее наградил, перешло ей. Гепатит Б она потом вылечила. Рынок продала. Машину тоже. Квартиру оставила. И два магазина модной одежды. Арендовала помещение,  в котором организовала дизайнерскую студию и теперь раскручивает собственный бренд. Ее мечта – стать известным модельером. Всеми качествами она для этого обладает: талант, ****а и целеустремленность. Вот в них вся сила этой жизни, в этих бесчувственных бронированных людях-вездеходах. Они меняют людей на своем пути, как будто это не живые существа, а просто детали в механизме. Одежда, для временной носки.
 Не долго моя сестричка носила траур. И уже через пол года подцепила несчастного и юного душой поэтика писателя неудачника. Он был из породы не сложившихся полу интеллигентов. Непризнанных гениев. Слабых ангелов идеалистов страдающих от несовершенства этого мира. Как и В. К. он любил мою сестру искренне и самозабвенно, но не так как он, а так как любят редко кто на этом свете. Он любил «однажды и навсегда». Он не мог принять ее до конца, зная о ее прошлом и отказаться - тоже не мог. И поэтому сгорал на глазах. Думаю, моей прожженной сестренки это было интересно как эксперимент. Опыт. Думаю, она даже никогда не встречала ничего подобного. В том числе и в себе. И даже была проникнута нежной жалостью и заботой к этому юноше бледному с взором горящим. Какое то время они постоянно ругались. Потом сходились. Были счастливы. И снова ругались в кровь и все по новой. Но в итоге все закончилось банально и некрасиво. Известно как: в конец высосав и истощив его душу она бросила его как ненужную половую тряпку, перешагнула и пошла дальше. Он же так и остался лежать. Использованный и никому не нужный. Насколько я знаю, он умер не так давно в городской психушке. Он наркоты, алкоголя и депрессии у него поехала крыша и разложилась печень. Цирроз и сумасшествие - дело не хитрое.
 Но и определенная избирательная благодетель присутствует в ее гипертрофированной душе. Она любит помогать бездомным. Кормить бомжей. Помогать подняться упавшим. Я же отношусь хорошо только к зверушкам. Во мне никогда не было изобилия теплых чувств. А в этой шлюшке много любви. Ее хватает и на людей и на животных. Она готова сосать кому угодно, лишь бы оказать помощь. Не бросить в трудную минуту. Вытащить из трясины утопающего. Безвозмездно. Великодушно. Великолепно. Просто так. Не требуя порой, ничего взамен, кроме такой же «любви» и внимания. И заботы. И преклонения. Полного и всеобъемлющего. А во мне никогда не было этого. Я не готов жертвовать. Я замкнут на себе. Мне не нравится отсасывать. Вкус всего это какой-то… отвратительный, дерьмовый.
 С тех далеких пор, как мой брат стал инвалидом, я ненавижу свою расчетливую сестру и всех подобных ей. И себя тоже, за то, что и во мне есть эта одеревенелость и онемении сердца. Неспособность с полной ясностью ощущать другого человека. То есть любить. Быть настоящим.


 13

 На следующий день у меня были книги. Чарльз Буковски «Почтамп». Анжелина Полонская «Голос». Кирилл Рябов «Сборник избранных произведений». Альбер Камю «Посторонний» и два томика вдогонку Достоевского.
 - Оля, я здесь столько не пролежу, - сказал я, просунув руку между ее великолепных ног и ощутив ладонью будоражащее и манящее тепло ее промежности. Мы находись одни в палате и потому - я не был стеснен в действиях и словах.
 - Перестань, - она убрала мою руку, - не возбуждай, все равно же нельзя.
 - Истина где то посередине, - сказал я, - между твоих ног. – И полушепотом продолжил - она влажная и сладкая и я дико хочу лизать ее.
 - Такую истину ты можешь найти у любой другой, - нарочито серьезно ответила Олечка.
 -  Но сейчас мне нужна именно твоя. И жопу…жопу твою роскошную сладкую тоже хочу лизать. И ступни. И всю всю всю обкончать тебя. И 69. Непременно 69.
 - Да, - деловито заметила Ольга, - воздержание делает из тебя пошлое и мерзкое животное дорогой мой.
 - Я такой и есть моя милая, такой и есть, - без всякой иронии констатировал я, глядя куда-то в пустоту. - Рано или поздно сущность вылезет наружу и никакие наряды не помогут…
 Тут в палату вошел мой сосед и наш интимный семейный разговор оказался прерван.
 - Ну ладно, мне пора, - Ольга крепко обняла и поцеловала.
 - Я люблю тебя, - сказала она, обернувшись на выходе. Я как всегда ничего не ответил.

 14

 - Красивая,  - прохрипел Ромиль, - она тебя любит.
 - Не знаю, - равнодушно хмыкнул я.
 - Любит – любит. Видно же. Давно женаты?
 - Мы не женаты, - ответил я перелестнув страницу «Построннего» на том месте, где главный герой во второй раз заснул у тела матери.
 - Гражданским браком значит живете, - деловито констатировал Ромиль. – Мы с моей уже двадцать лет вместе. Мои родители были против, что выхожу за русскую. И из города, а не из нашего села. И ее родители были против. Мы долгое время встречались тайком. Ну а потом, когда у нее уже начал расти живот, скрывать дальше было невозможно….
 - Угу, - сказал я и перелестнул еще одну страницу. Г. герою предлагают в последний раз взглянуть на тело своей матушки. Он говорит: «Нет».
 - ….и всем им пришлось согласиться с нашей любовью. Двое детей. Самый старший Дамир уже женился. А второй Ильдар еще в школе учится. А еще у меня братья хорошие. Звонят постоянно, беспокоятся. И сестра. Только она ни в Москве живет. А у тебя есть братья?
 - Нет, - ответил я. К гробу матери г. героя подоспел священник. Немного раньше намеченного.
 - А сестра?
 - И сестры тоже нет.
 Священник уже начал читать молитву.
 - Как же так  не братьев не сестер?
 - Ну вот так, - ответил я. Захлопнул книгу и пошел поссать и покурить заодно.

 15

 Ночью мне снился сон. Я блуждал по запутанным коридорам и этажам какой-то странной больницы. Странной потому что меня в ней преследовали, как опасного преступника одни - и ждали помощи, как от самого важного и несущего в себе спасение для них другие. Я видел все пространство клиники насквозь, каждую палату и каждого пострадавшего. Всех пациентов: умирающих и гнойных больных, корчащихся в муках старух со сложными двойными переломами голеней со смещением. Они лежали на вытяжке и их судьба была предрешена. Запах гноя и медикаментов наполнял комнаты. Ожоги, порезы, переломы и сотрясения…Некоторые больные стонали от боли, прижимая к подушкам головы, другие же напротив: были вполне спокойны и умиротворены. Они радовались пришедшим навестить их родным. Их лица горели слабым и теплым светом примирения с безысходностью. Я наспех прошелся по всем палатам. Осмотрел всех больных. И побежал дальше. Изо всех сил бежал я вверх по лестнице. И кажется, мне удалось ускользнуть от зорких и цепких глаз преследователей. На одном из этажей я остановился, увидев привязанную к батарее большую черную собаку. Рядом с ней лежал пакет с двумя буханками белого хлеба и одним батоном. Батон был надкусан. Пес знал, что пищу эту ему необходимо растянуть на долго: две недели минимум, а то и месяц. Его хозяйка уже год с лишним лежит в отделении для тяжело больных. Туда не пускают пациентов. Вообще никого, в том числе и врачей. И потому, хозяйку свою он не видел с тех пор, как она по вине неудачно стекшихся обстоятельств угодила в это злополучное место. Но все это время он верно и преданно ждет ее здесь – совсем рядом – этажом ниже. В полиэтиленовом пакете я нес ей апельсины и шоколад. Разумеется, передать их ей не представлялось возможным. И я с удовольствием скормил это все доброму и уставшему от ожидания псу. Конечно же - это не собачья еда. Еда совсем для него не подходящая. Но ничего другого я ему за неимением предложить не мог. А он, был рад и этому. И эта пища была ему в помощь. И я радовался, что хоть как-то могу ему помочь. Радовался и искренне сочувствовал, ведь хозяйку ему придется ждать еще целый год до ее(если повезет) выздоровления и выписки. Временами мне даже удавалось почувствовать его боль, которая, вероятно была и моей болью тоже. И он радовался мне как никогда. Он помнил меня. Ведь когда-то мы с ним были родными и близкими существами.  Мы были на «ты». Когда-то давно. Я крепко обнял его и потрепал за холку. Он несколько раз лизнул мое лицо своим большим языком резво виляя лохматым хвостом. Он не хотел, чтобы я уходил. Я это понял по тому, как тепло он воспринял мое появления. И как восторженно принял объятья. Он просил меня остаться, но еще два раза крепко обняв его я объяснил ему(разумеется не на словах, слова нам были не нужны), что я не могу, мне необходимо оставить его и двигаться дальше. Ибо таков порядок вещей.
 Покидая его и двигаясь дальше на верх я еще несколько этажей подряд ощущал его растерянный и провожающий взгляд. Мне хотелось заплакать, но времени на слезы не было. Было необходимо, как можно скорее обезвредить бомбу: маленький величиной с грецкий орех шарик, носящий в себе разрушающую мощь, которая способна превратить в руины всю больницу. Мне удалось отыскать шарик. Но едва схватив его и ощутив свинцовую тяжесть, я споткнулся о чью-то ногу. Упал и выронил его. Он укатился куда-то вглубь захламленной строительным мусором и мешками с цементом большой комнаты. Отыскать его в ней уже не представлялось возможным. Я чувствовал своим лицом шершавую и холодную поверхность пола. Все говорило о том, что я проиграл, и взрыв все-таки произойдет. И все кого я хотел спасти - не спасутся. Кто-то за моей спиной, предположительно женского пола, поторопил меня, с тем, чтобы я поспешил покинуть зону поражения. Продолжать дальнейшие поиски шарика не имело смысла. Я не успею. С трудом, превозмогая тяжесть во всем теле, и давление(казалось, будто тонны воды давят на меня сверху) я поднялся и побрел вниз и в тоже время в верх по разрушающейся лестнице. Я шел на чей-то женский голос, который звучал во мне.
 Комната. Странная. Увешанная мокрой клеенкой душевая. Старый(такой был еще в моем садике) серый матовый кафель на стенах и полу. Это помещение для обмывания больных? Или, уже мертвых? Однако я нахожу здесь вполне пригодную для отдыха кровать. Ко мне приходит девушка. Не совсем  в моем вкусе. У нее маленькие груди. Маленькие, но упругие и хорошей формы. Она довольно миниатюрна и хорошо сложена. Но все-таки я нахожу ее недостаточно аппетитной. Я люблю роскошных широкобедрых с узкой талией красавиц, чтобы кровь с молоком и груди 3 размера с большими твердыми сосками жаром полыхали. Мы начинаем целоваться. Я раздеваю ее. Она не противится. Я трогаю руками ее влажную и теплую промежность. Засовываю пальцы в мякоть. Потом наклоняю голову и лижу ей. Потом я склоняю ее голову к своему паху и она начинает заглатывать мой член. Но только делает она это подобно змее, поглощающей жертву. Она и есть змея, пытающаяся меня поглотить в свою полость целиком. Она превращается в маленькую тонкую куклу и более я уже не могу забавляться с ней. В комнате появляется огромная оса. Она летает надо мной кругами и угрожающе жужжит. Я чувствую неприятные дуновения воздуха от ее крыльев. Мой член находится в предельном напряжении. Оса подлетает к моему паху, жалит в набухшую залупу и она лопается...

 Я проснулся в холодном поту. Мой член стоял колом. Я обспускал одеяло. Давненько( с класса 6-8) у меня не было ночных поллюций. Однако я неудовлетворен и приходится еще смачно помастурбировать, обильно кончив при этом два раза. Размеренно и тихо я дрочил неунывающей рукой, ибо соседи спят, и будить их данным обстоятельством совсем не хотелось.


 16

 В левом виске пульсировала боль. Голову давило. Я поднялся, с первого раза попав ногами в шлепки. Натянул трико. Надел рубашку. Отхлебнул минералки из бутылки и пошел курить. Постовая медсестра спала, уткнувшись лицом в учетный журнал. Я прошел длинный коридор и зашел в курилку: маленькую комнатку с облезлыми стенами и слабым освещением, в середине которой стояло ведро для бычков. Из окна можно было видеть весь город. Спящий и безнадежный. Ограниченный. Жители его в большинстве своем обречены провести здесь всю свою жизнь. Серую, неинтересную и нечего не значащую. Работать на заводах, фабриках, в магазинах грузчиками и консультантами, разнорабочими на стройках, слесарями, дворниками, охранниками, клерками до конца своих дней. А в результате, просто умереть, испустив последний вздох в великое Ничто мира. И ничего больше. Всем нам не повезло и каждому по-своему.
 Я смотрел в окно прокуренной и мрачной комнаты. 6 этаж. Множество огней над городом. Дым и тишина. А где-то там совсем недалеко Она, та Единственная для кого-то Единственного и им, возможно, не суждено встретиться уже никогда. Не знаю, почему я тогда об этом подумал, наверное, устал от пустоты внутри себя. Тихое и глубокое отчаяние горело внутри, как маленькие огни над спящим городом. Господи, сколько огней и не капли света.
 Я понял для чего пишут писатели. Они пишут для того, чтобы помогать людям жить. Чтобы выдерживать. Преодолевать. Превозмогать, осмысливая бессмысленное и унижающее белковое существование. Настоящая литература – это божья помощь в безбожном мире. Через писателя, через его текст истина подает руку утопающему, в том числе и самому автору. Автор вытаскивает самого себя, а вместе с собой и других. Наличие подлинного взгляда на добро и зло без всяких поблажек и компромиссов в сторону человеческой природы-низости и есть для меня критерий Настоящей Литературы.
 Сигарета дотлела до самого фильтра и обожгла мне пальцы. Я выбросил хибарик в ведро и закури еще.

 17

 В понедельник, в 12 часов дня меня выписали. Человек, абсолютно голый, с «судном» в руках двигался на встречу нам с Ольгой, когда мы шли по коридору.
 - Любите и будьте счастливы, - с нескрываемым восторгом сказал он нам. Парень явно был не в себе, и не понимал, что на нем нет одежды. Ольга сдержанно хихикнула и прикрыла глаза.
 - Так держать капитан! – я снял воображаемую шляпу с головы в знак приветствия.
 - Будьте счастливы молодые! – крикнул он нам еще раз.
 - Спасибо – спасибо! – ответил я, не оборачиваясь.
 - А мы счастливы? – неожиданно серьезно спросила меня Ольга. На что я ничего не смог ответить. Потому что не знал.

 18

 Желтая нексия ждала нас на выходе. Едкий ветер забирался мне под пуховик. Проклятая осень. Ненавижу осень. И зиму тоже ненавижу. Ни внутри ни снаружи. И вообще мне не нравится жить на этой планете. В этом тупом измерении. Банальность, конечно. Но – факт.
 Ольга сказала таксисту адрес и мы тронулись. Я прижался к ее груди, словно маленький  замерзший котенок, и попытался ни о чем не думать. Не получалось. Всю жизнь страдаю от передоза мыслей. Этой нескончаемой карусели образов в черепной коробке.
 - Опять кого-то убили, - проворчал водитель, когда мы проезжали у Вечного огня, - памятника неизвестному солдату. Я поднял голову и посмотрел в окно. Парень лежал в луже крови. Весь изрезанный. И не шевелится. Вокруг него столпилась небольшая группа зевак. Огромная черная собака лаяла видя все это. Она была точ в точ , как из моего сна. «Ньюфаундлен» - вспомнил я название этой породы. На привязи ее держала восхитительная девушка с красивыми рыжими волосами. Кто-то звонил по мобильному: вызывал скорую. Кто-то кричал. Кто-то просто курил. Рыжая девушка стояла молча и равнодушно смотрела на происходящее.
 - Господи, - сказала Ольга, - в этом мире с каждым днем все страшнее жить.
 Я опустил голову ей на грудь и закрыл глаза.
 Это улица, этот город, эта страна, этот мир – постоянно разыгрывают кровавые драмы. Большие и маленькие. Микроскопические и глобальные. Ничего не ощущаю по поводу смерти не знакомых мне людей. Сожалею только, если умирают поэты или писатели. Пусть неизвестные и не успевшие о себе заявить, но живые, искренние, одаренные и настоящие. Один такой поэт в моем городе ближе к тридцати годам, впав в отчаяние от наркомании, алкоголизма и внутреннего поиска, или вернее - тупика, пошел служить монахом в церковь и там упал с колокольни, сломал себе позвоночник, а после, умер в больнице. Другой в 24 в конец охуев от ужаса и уродливости этого мира ****ул намыленного кругаля через шею и шагнул с табуретки у себя дома. Беда с этими поэтами и писателями. Очень нежизнеспособные они и хрупкие ребята. Те, кому по идее положен рай на земле - умирают от ада внутри и снаружи. А обычный крупнорогатый человеческий скот живет долго и относительно радостно. Несправедливое мироустройство.

 19
У соседнего подъезда стояла знакомая тощая фигура. Человек нервно курил и переминался с ноги на ногу.
- Опять этот наркоман…- вздохнула Ольга.
- Иди, - сказал я, - я только узнаю, что ему надо и приду.
Ольга рассержено хмыкнула и зашла в подъезд. Я махнул рукой Кривому. Он подошел.
Позеленевший и тощий. С дурными бешенными глазами. Он озирался, как будто за ним следят.
- Привет.
- Привет.
Мы пожали руки. Он трясся.
- Это…можно я к тебе зайду? – он говорил обрывисто. Голос его дрожал.
- Зачем? – спросил я.
- За мной следят…и это…- он указал пальцем на локтевой сустав с тыльной стороны.
- Нет, нельзя – сказал я. - У меня дома не вмазываются.
- Ладно, - ответил он, - спасибо. За мной летит метеорит. Метеорииит…. - и убежал.
- А табачек врозь! – крикнул он уже порядком отдалившись от меня – В рооозь!...
Я не придал значения его словам. Мои мысли были заняты другим. Я открыл дверь подъезда. Оказывается Ольга все это время ждала меня за ней.
- Что ему надо было? – командным тоном спросила она.
- А, ерунда…- я махнул рукой и мы пошли вверх.


20
Едва мы зашли на порог и щелкнул замок двери, Ольга упала на колени, расстегнула мне ширинку, опустила джинсы вместе с трусами и ничего не говоря, взяла мой изголодавшийся от недельного воздержания член в рот. Сладко! Из висячего состояния он мгновенно превратился в одеревенело стоячий. Я опустил ладони на ее голову и стал усиливать толчки, чувствуя при этом приятное напряжение от того, что член мой упирается ей в горло. Она заглатывала его до самого основания и слегка крутила головой из стороны в сторону, чтобы залупа прогуливалась по ее горлу. Это выглядело по животному пошло, как в изощренной порнухе. Наконец почувствовав, что я вот-вот кончу, она оттолкнула меня, освободив свой ротик. Поднялась и мы, целуясь и сдирая друг с друга одежду побрели в спальню. Я стянул с нее сапоги. Нагнул когда мы дошли до кресла. Задрал юбку. Приспустил колготки с черными кружевными стрингами и, встав на колени, стал лизать ее промежность и ягодицы.
 -Ааа… хороший мой это так пошло и сладко….- застонала она, схватила одной рукой меня за волосы и прижала к своей попке поплотнее. От чего я еще сильнее возбудился. Затем уже дико разгоряченные мы как в бреду проползли в спальню там уже окончательно обнажившись стали лизать друга друга. Я несколько раз нырнул лицом в ее мокрую и горящую промежность. Потом перевернул на живот. Просунул одну руку под нее. Засунул два пальца во влагалище и стал усиленно вылизывать ее задницу, резво шуруя при этом пальцами. Я лежал на ней так, что при этом мой член мог массироваться между ее ступней. Ольга с удовольствием приподняла бедра, чтобы мне было удобнее зарываться в ее сладкие упругие ягодицы и стала в так моим лизкам двигать жопкой. Ее изящные кисти сжимали одеяло. Она сладко постанывала. А я разжигался все сильнее и едва не кончил ей на ножкии, но вовремя приостановился. Было жалко в холостую транжирить амброзию. Непростительное святотатство! Затем я лег на спину, а она села на мое лицо сверху, я как можно глубже стал проникать в нее языком, и в рот мне хлынуло что-то солоноватое  и приятное…
 - Возьми меня сзади прямо сейчас! – приказным и одновременно каким-то умоляющим тоном простонала Ольга. Я скинул ее с себя. Поставил раком поудобнее. Несколько раз повторно провел языком от ****ы до копчика и резко вошел пульсирующим от предельного напряжения членом в ее пылающий мокрый цветок. Сделал несколько сильных толчков и тут же извергся в нее всем своим недельным воздержанием. От чего она, хоть и не успела кончить со мной, но была просто в восторге. Член мой практически никогда не опадает после первой палки и я с удовольствием и размеренно продолжил перить Оленьку дальше, то ускоряя, то замедляя темп.
 - Возьми меня за волосы, - тяжело дыша, простонала она, - когда я особенно резко вводил в нее, - ударь по заднице! Я хочу чувствовать твою власть…
 Я поднялся пахом до ее лица. Она поглотила мой член и я заработал жестко трахая ее орально. Я чувствовал, как член упирался ей прямо в горло. Когда я с лишком заигрывался она тормозила меня руками и освобождалась на секунду другую чтобы отдышаться и снова принять в рот. Я вытянул ее руки и наши кисти сцепились в замок, таким образом, она уже не могла остановить меня. И через минуту я извергся в ее чудный ротик всею всеми своими скопившимися и истомившимися живчиками, которых она без остатка и с нескрываемым удовольствием проглотила. Я расслабленный и удовлетворенный откинулся на спину.
 - Ааа – мелодично протянула она, - так сладко милый, - ее рука гладила мою вспотевшую грудь. Я же к этому времени ничего уже ничего не чувствовал, кроме отдаления и легкой скорби. Я молчал. Мне нечего было сказать.

 Стоит отметить, что сосать Ольга начала на третьем году наших эээ…не люблю это слово – отношений. И случилось это так - же на даче. Утром. Я проснулся в шесть утра и стал целовать Олино восхитительное тело. Облизывать две упругие горки грудей с вишенками на вершинах. Спускаться ниже. Сосать клитор. Лизать лобок. Влагалище. Засовывать в нее солененькую киску, как можно глубже язык. Целовать внутреннюю сторону бедер. Жопу. Короче ласкать все самое вкусное и приятное в теле женщины. Ольга, разумеется, пробудилась от своего сладкого сна от таких манипуляций и ласково мне улыбнулась. Подтянула меня на верх и поцеловала у губы. И медленно поднялся над ней, играя при этом членом с ее грудью. Потом прошелся по шее и начал водит фаллосом по белому заспанному личику. Все во мне заполыхало от мысли, что сейчас произойдет ЭТО. Я еще поводил по Ольгиному личику членом. Потом направил его прямо ей в ротик и велел, чтобы она поцеловала головку и тут я протолкнул его внутрь. Ольга не чуть не противилась и с закрытыми глазками покорно принялась сосать. Это было изумительно, хоть и перевернуло первоначальное представление о моей девушке с ног на голову. Это был момент пошлой истины, в котором оба оголены до самой сердцевины. Потом я поцеловал ее в рот и встал с кровати. За руки поднял ее. Она села.
 - Я боюсь…- эротично боязливо сказала она.
 - Не бойся, - ответил я и она, закрыв глаза, принялась делать минет. В это момент она была похожа на беззащитного падшего ангела, однако, добровольно падшего, которому очень даже нравится его падение.
 На следующий день я отпросился по раньше с работы. Пришел за час до открытия. Мы прошли в подсобку за пятнадцать минут до закрытия.
 - Зачем ты пришел? – похотливо улыбаясь, спросила Оля и встав на колени стала расстегивать мне ширинку.
 - Ты знаешь… - ответил я. Она взяла мой набухающий член в рот и, закрыв глазки, принялась методично вращать головой и работать языком, даруя  мне изумительно сладкое ощущение в области паха.
 Ушли мы на пол часа позже положенного.


                IV

 1
 У Дениса не было бахил. Покупать их в аптеке в соседней поликлинике оказалось уже поздно. Она закрылась. Он позвонил:
 - Пашь, можешь спуститься ко мне? Меня к тебе не пускают…
 - Сейчас, - ответил он.
 Худощавый парень с интеллигентным лицом и уголовными наколками на руках прихрамывая вышел к нему. Денис улыбнулся, увидев его. Тот улыбнулся ему в ответ.
 - Привет.
 - Привет.
 Они пожали друг другу руки.
 - Пошли на третий, в палату ко мне, - предложил Паша.
 Они потихоньку поднялись на третий этаж. Вошли в отделение. Небольшое, теплое, чистое и уютное. Оно понравилось Денису.
 - Пошли покурим, - сказал Паша и они вышли на балкон. Денис никогда не видел, чтобы в больнице находился балкон. Он ему тоже понравился. С ними вышел юноша. Лет 25. В последствии, он узнал, что ему 27.  Хорошее лицо. Добрые не глупые глаза. Он сразу понял – это свой парень. Все ясно с первого взгляда. По глазам. По лицу. Если оно не нравится – с этим человеком не стоит иметь ничего общего. Они поздоровались.
 - Валера, - представился парень.
 - Денис, - представился Денис. Они закурили.
 - Распирает, - сказал Валера Паше.
 - Да? – ответил тот.
 Денис понял, что они что-то приняли. Его это заинтересовало. Хотя, он внутренне и не очень то встрепенулся.  Ему было не все – равно, но и как-то без разницы. Хотя конечно, он бы не отказался.
 - Как себя чувствуешь? – спросил он пашу.
 - Температура и легкое болит очень. И нога, - ответил тот. Его руки дрожали.
 Холодный ветер обдувал их. Паша кутался в черную толстовку. Он дрожал. Его знобило. Они докурили. Он выбросил бычок, не посмотрев вниз и они зашли внутрь. Сели на диван в холе. Он был как раз у выхода на балкон.
 - Нога болит, - сказал Паша, покачиваясь из стороны в сторону. Было понятно, что он переживает очень сильную боль. Боль которая не снималась ни какими обезболивающими и не отпускала его никогда. Боль, которая была всегда. 
 - А обезболивающее делают? – спросил Денис, не зная, что еще сказать.
 - Да, но они мне не помогают.

 - Глаза не видят, - сказал Валера. – Скоро мать придет, а я такой… Спалит.
 - Да нет, тебе просто надо закапать что нибудь, чтобы зрачки сузились,…  - сказал Паша.
 - А что ты принял? – спросил  Денис.
 - Боклосан, антидепрессант.
 - Его по рецепту продают?
 - Нет, без рецепта. Я матери сказал, что мне врач прописал, она принесла.
 Он улыбнулся ему. Денис тоже.
 - А как прет?
 - Как ганж. Будешь?
 Он протянул ему маленькую пластиковую баночку. Денис взял ее.
 - А сколько нужно, - спросил он.
 - Я принял 7. А после решил догнаться  и принял еще 4. И теперь уже жалею.
 Он улыбнулся и его мутные глаза на секунду просветлели. Денис насыпал себе на ладонь 7 маленьких таблеточек и проглотил их.
 - Возьми себе еще, - сказал Валера, приколешь кого – нибудь. Он отсыпал небольшую горсть в фильтр от сигаретной пачки. Обжег края зажигалкой и крепко сжал. Таблеточки были надежно упакованы. Денис вспомнил, что так же я упаковывал Псилоцибики, когда собирал их в лесу, не далеко от моего сада. Только они тогда его почему-то совсем не торкнули. Может - это были не они?
 - Спасибо, - сказал он Валере и отдал баночку.
 - Кушаешь как? – спросил Денис Пашу.
 - Кушал один раз сегодня.
 - Надо много кушать. Через силу. И кефир пить. Я всегда много ем, поэтому быстро восстанавливаюсь. Надо кушать.
 - Как? – пожаловался Валера. – Если не лезет ничего.
 - Ничего не хочется, - добавил Паша.
 Они пошли в палату. В ней было четыре места. На койке в правом углу лежал длинный человек лет 40-45. Весь белый. Одеяла не хватал на всю длину его тела. И была видно красные распухшие лодыжки и ступни.
 - Хорошо, хоть сегодня спит, - сказал Паша.- Ночью чудил дико. Все отделение на уши поставил…
 - Под синтетикой? – Денис показал жест, обозначающий внутривенную инъекцию.
 - Да, - ответил Паша. – Взял ножницы и стал резать матрац и подушку. Пакетик искать. Потом по всему отделению бегал, пакетик искал….
 - А потом пришел, сунул ножницы мне, - перебил Валера, - и сказал: «Увидишь желтого китайца – убей его!».
 Все засмеялись. Денис тоже. Только человек ненавидящий желтого китайца продолжал безмятежно похрапывать у стены. Паша смеялся. А между тем, все сильнее раскачивался держась за больную ногу.
 Валера заварил чай в банке.  Когда Денис привстал, чтобы передать банку Паше, то почувствовал легкое головокружение и небольшое нарушение координации движений.
 - Первые волны пошли, - радостно оповестил он.
 Валера предложил ему чай с шоколадом. Он отказался.
 - А зря, - сказал он, -  сейчас бы чаек тебе очень хорошо кстати был.
 Денис отхлебнул несколько глотков из Пашеной чашки. Они еще посидели немного и решили выйти покурить. В туалете он почувствовал накатывающие волны эйфории. Не такие сильные как от спидов или эфедрина, но все – таки тоже весьма ощущаемые. Он заулыбался. Ему захотелось чего-то еще. Чего именно, он не понимал. Хотя понимал -  вмазаться чем нибудь. Даже пусть  крокодилом. Или выпить водки. Или просто погулять.
 - Волны эйфории, на подобии, как от спидов, - сказал он улыбаясь.
 - Да – да, - понимающе улыбнулся Валера. Паша курил и смотрел в окно.
 - Вот у меня 7 лет стаж, - продолжил Валера, - я уже никак не брошу. Ну, чего от меня хотят? Это невозможно.
 - А лет тебе сколько? – спросил Денис.
 - 27.
 - А мне 25. И я где - то год только наркотой балуюсь. А до этого только бухал. Правда очень – очень много.
 - У меня 15 лет стаж. Холодно… - констатировал Паша. Его руки стали еще сильнее дрожать.
 - Пойдемте в палату. Мне плохо.

 В палате они снова поставили кипятильник в банку с водой. Заварили чай. Денис снова отказался. Только сделал пару глотков из Пашенной кружки. Посидел еще с пол часа. Таблетки распирали. Уходить не хотелось. Хотелось болтать по душам. Эта больница нравилась ему все больше и больше.
 - Как твой роман? – спросил Паша. И тут же пояснил Валере – Он писатель.
 Тот понимающе кивнул.
 - Пишется по  - тихоньку, - ответил Денис. – Там и ты будешь.
 - Да? А как меня там зовут?
 - Так как и здесь – Паша.
 Они засмеялись.
 - Нет, я хочу быть Артуром.
 Они снова засмеялись. Человек – ножницы по – прежнему безмятежно спал. Паша смеялся сквозь адскую боль. Для него – это было привычно.
 - Может позвать медсестру, чтобы обезболивающее сделала? – предложил Денис.
 - Не надо, - ответил он, - она сейчас и так уже придет.
 В палату зашла медсестра. Сделала паше две ампулы «Кетонала» внутримышечно. Он решил что, как бы не хотелось остаться, но все - таки пора уходить.
 Они попрощались.
 - Иди прямо к остановке, - предупредил Паша, - тогда не потеряешься.
 Денис спустился по лестнице, крепко держась за перилла. Его заметно шатало. И ощущалось явнее ухудшение зрения. Он вышел из здания больницы. Осмотрелся - насколько это было возможно. И направился прямо к остановке.

 2

 - Выеби меня! - воскликнула женщина. На ней была синие джинсы и розовая кофточка из под которой мерзкими складками выдавался белый жир. Недлинные светло русые волосы свисали с ее головы слипшимися сальными локонами. Укладка ей не требовалась. Изо рта разило кислым перегаром. Мощный второй подбородок. И внешне и внутренне она напоминала свинью.
 - Отстань животное, - равнодушно отмахнулся Денис.
 - Выеби меня! Выеби!– закричала она, вытаращив на него мутные ошалелые глаза.
 - Мне противен запах чужой женщины, - отмахнулся Денис.
 - Я сегодня только душ принимала, - ответила она.
 - Не похоже.
 - А твоя сейчас чужим ***м пахнет, - укорительно заметила свинья.
 - Ну, так я и ее ****ь не хочу.
 - А меня выеби! В жопу дам! Выеби хрестом богом прошу! Ну выеби же!!!– не унималась она. Денис отхлебнул из бокала с водкой. Поднялся. Взял сигареты с пола. Сел обратно в кресло. Закурил. Женщина схватила его за рукав. Он плеснул ей в лицо водку.
 - Я же сказал, отвали проститутка.
 - Это я то проститутка? – промямлила женщина, утираясь рукавом.
 - Ты, - ответил Денис. Женщина отвернулась лицом к стене и заплакала. Денис налил себе еще водки и продолжил курить.
 Паша храпел, растянувшись на паласе. Настенные часы показывали 5:30 утра. За окном было темно. Выла вьюга. Кто-то вошел в комнату. Сел напротив Дениса и уставился омерзительным и пронзающим взглядом. На ковре над ним два зловещих черепа скалились друг на друга.
 - За что ты казнишь меня? – спросил человека Денис. И тут почувствовал накатывающий ужас и страх. И понял, что вероятно он задремал и это его очередной алкогольный кошмар в образе непонятного, которое уже многие годы преследует его. Он попытался закричать. Получилось только с третьего раза. Когда он открыл глаза, то увидел что Паши нет в комнате. А женщина с обвислыми и опадающими с нее кусками разлагающейся плоти надвигается на него и что-то угрожающе шипит. Денис понял, что проснулся во сне. То есть он вышел не в ту систему. И ему надо еще раз закричать, чтобы уже окончательно выйти из кошмара и открыть глаза наяву. А иначе его надорванное сердце может разорваться не выдержав бешенной гонки.

 3

 Денис открыл глаза. Тело его было мокрым от пота. Дышать было тяжело, а в груди горел огонь. Он нащупал пластиковую бутылку минералки в углу кресла. Открыл и выпил. Вода была теплой, но приятной. Потом полез за сигаретами в карман и наткнулся на маленький фанфурик из под «Тропикамида». Тут он вспомнил, что вчера уснул так и не вколов последнюю дозу «Крокодила». Новость его обрадовала, но не сильно.
 - Паш, - тормошил он лежащее на полу тело. -Паааш.
 На часах было 8:00 утра. За окном было еще темно и по-прежнему выла вьюга.
 - А, что? Да? – заспанным голосом откликнулся Паша, протирая глаза.
 - У тебя «машины» остались?
 - А что у тебя есть что вмазать
 - Да, я вчера оказывается забыл.
 - У Камара спроси.
 Камаром звали содержателя трехкомнатного притона, в который Денис с Пашей вот уже неделю как заехали, чтобы сварить дезоморфин, да за неимением другого приюта, так и остались здесь. Это сухощавый мужчина - 35 лет с маленькими бегающими глазками. Неоднократно судимый за мелкие кражи, обладал довольно распространенными для этого контингента качествами. Он собирал у себя гостей, дожидался пока они придут в наркотическое опьянение, а потом сдавал всю банду сотрудникам ГНК. За что ему(временно) была гарантирована неприкосновенность. Но, учитывая, что сдача Павла( и соответственно того кто с ним)грозила ему расправой со стороны городского «общака», то Денис без опасения провисал в наркотической алкогольной коме в этом богом(и дьяволом)покинутом жилище.

 4

 Обнаженная девушка прескверного вида лежала без чувств, на засаленной койке. Скелетообразный человек, безуспешно пытаясь возбудиться, мусолил ей по лицу спящим сморщенным членом. На полу под окном, занавешенным потемневшей от времени и копоти тулью на грязных пластиковых бутылках сидел обгоревший Плюшевый кот. В лапках он сжимал маленькую красную мышку по форме напоминающую сердце.
 -Секрета, как поймать эту мышку счастья он уже никому не расскажет, - подумал Денис и обратился к пыхтящему дрищу:
 - Комар, отвлекись на минуту, у тебя машины чистые есть?
 - Там на столе - не останавливаясь натирать своим грязным пахом физиономию мертвенно равнодушной барышни, ответил ему серый скелет.
 На столе среди кучи использованных шприцов и блистеров из под таблеток «Седал» лежала маленькая обшарканная иконка с изображением богоматери. Денис отодвинул иконку в сторону и глазами стал выискивать то, зачем он пришел.
 - Хочешь ее? Давай в двуху распишем? – задыхаясь, предложил Комар.
 - Нет, спасибо, - посмотрев на три засохшие красные розы, уныло стоящие в бутылке из под пива, на старом неработающем телевизоре ответил Денис.
 - Ну братан, ну давай в двуху ее сделаем? Ну я так не могу раскачегариться…. – жалобно вопрошал потный бухенвальдец. Член его, от постоянного пьянства, голода и приема наркотиков уже давно утратил свою половую функцию и годен был только что разве - для мочеиспускания. Да и то не всегда.
 - Нет-нет, дорогой, – отмахнулся Денис. – Воздержусь. Принцесса не в моем вкусе. Сам – сам как нибудь! У меня дел много! – и смачно сплюнув в угол, вышел из комнаты с двумя шприцами в руке. Но, сделав два шага, он остановился  и вернулся назад. С секунду другую посмотрел на слегка колыхающиеся маленькие груди женского тела и высказал следующее:
 - Не хочу тебя расстраивать Комар, но она умерла.
 - Что?
 - Умерла твоя женщина.
 Комар остановился. Посмотрел на бледное лицо под своими мудями.
 - Бля! Правда отъехала!!! Сука! Что делать!!!?...

 - Валим отсюда, - сказал Денис, заходя в зал.
 - Что случилось? – спросил невозмутимый Павел.
 - Там это…шлюха комаринская отъехала.
 - Вот те на, - Павел потер глаза, взял в рот сигарету выискивая глазами, чем бы закурить. Денис поднес ему зажигалку. Тот глубоко затянулся до треска в папиросе. Еще раз потер глаза.
 - Сейчас брат. Ноги затекли. Помоги встать.
 Денис взял друга под локоть и помог ему подняться.

 Два человека, разные по своей природе, как земля и небо, шатаясь и о чем-то размышляя по пути поспешили покинуть странное место: где запах разложения исходящий от живых людей привычен, а внезапная смерть не вызывает удивления.


 5

 Вороны сидели на облезлых ветках. Каркали. О чем-то перекрикивались. Одна из них камнем спустилась к параше. Схватила желтую кость и улетела в неизвестном направлении. Беззубый нищий в драном фуфайчатом пальто и истертых валенках, тащил на спине большой мешок с бутылками. 
 - Шалава! Ты же шалава!!! – кричала толстая приземистая женщина своей уже не очень юной дочери. Та стояла с отрешенным взглядом и дымила сигаретой «Прима».
 - Обдолбанная шалава! Подстилка дворовая! – не унималась женщина. И, наконец, в довершение одарила свою нерадивую дочь мощным ударом в челюсть. Пнула, ее уже лежачую на асфальте ногой. И скрылась в дверях подъезда.
 Денис сделал последний глоток, смял пивную банку и бросил ее, попав точно в урну.
 - А я Рустик, - обратился он к сидящему рядом соседу по дому, -  вчера поебался с одной, просто так, без любви поебался. И знаешь – это так отвратительно. Вообще ни о чем. Как будто труп ебешь!
 - Ты только сейчас понял?
 - В чем кайф ****ься без любви? А?
 - Да, ты прав. Это мерзко.
 Рустам - добрый мужчина 42 лет. Которому не повезло. 7 лет назад с ним случилось несчастье. Он сломал позвоночник. Пока лежал в больнице, его жена нашла себе нового мужа и подала на развод. Забрала с собой сына и половину квартиры. Помимо всего прочего та умудрилась его посадить, как «кухонного боксера». Правда, через 11 месяцев его оправдали, но жизнь ему это не вернуло.
 - И теперь я еще больше прежнего - живой, но  со  всеми
 свойствами мертвеца, мертвый, но  со  всеми  наклонностями  живых,  -  нечто
 противоестественное в мире людей, - очень спокойный, но лишенный дыхания.
 - Хорошо сказано.
 - Это не я. Это Эдгар По. Хотя… какая теперь разница. Будешь самогонку?
 - Буду. Пошли к Томарке? У нее самая вонючая, но и самая крепкая. Нерабадяженная отрава.
 - Постой, я сначала позвоню ей. Чтобы просто так не ходить….
 Денис достал мобильник. Позвонил. Самогонщица дала добро. Тогда он достал из кармана джинсовой куртки сторублевую купюру. Протянул ее Рустаму:
 - Сходи сам, я что-то устал.
 - На все? - спросил тот.
 - Да, сразу литр бери.
 Рустам быстрым и уверенным шагом направился в дом напротив. А Денис улегся на скамейке, свернувшись в позе эмбриона и подложив под голову руку.

 6

 Когда Денис открыл глаза - уже темнело. Шел снег. Крупными пушистыми хлопьями падал он на холодную и уставшую землю. На город опустилась зима. Повсюду снег лежал. Рустам сидел напротив. Кутался в осеннюю куртку и пил самогон из горла, хотя рядом стояли стаканчики. Он встал, увидев, что Денис пробудился. Подошел к нему. Налил пол стакана и протянул. Денис с нескрываемым отвращением проглотил неприятную вонючую жидкость, едва не сблевав все обратно. Спасла вовремя подоспевшая сигарета из рук Рустама.
 - Зябко, - дрожащим голосом констатировал Денис.
 - Ты спал очень долго, зима успела наступить, - Рустам сделал еще глоток из бутылки.
 - А почему ты меня раньше не разбудил?
 - Человек, - Рустам бросил себе в рот охапку снега в качестве закуски - всегда может проснуться только по собственной воле. Помочь ему в этот как-то извне невозможно.
 - Ну, тогда наливай еще! – Денис махнул рукой в темное небо. – Все равно зима уже наступила…
 Рустам налил ему еще пол стакана. Денис выпил, сильно выдохнул и поморщился. В свете придорожного фонаря падающий снег создавал чарующее ощущение нереальности происходящего. Щемящей болью в груди напоминал о несбывшейся сказке. Фиолетовый мотылек сел на плече Денису. Укорительно посмотрел на него и, махнув узорчатыми крылышками, бесследно исчез в ночном небе прОклятого Стерлитамака. Денис помахал ему в след рукой. Поднялся с холодной скамейки и пошатываясь пошел домой.
 - Тебя проводить?! – окликнул его Рустам.
 - Нет, сам дойду, - не оборачиваясь, ответил он.
 Но входе остановился, обернулся и спросил:
 - Как думаешь, а можно забыть собственную боль?
 Рустам почесал маковку, отрицательно покачал головой и заключил:
 - Думаю, нет.
 - Но можно ее перерасти, - шепотом, уже больше самому себе, нежели собеседнику сказал Денис.


 7
  Дверь в квартире была открыта. Это привело его в бешенство. Он сжал в кулаке ключ и забежал в квартиру. На кухне сидела девушка. Шатенка. Длинные волосы. Темно голубые глаза.  Красивое лицо. Модельная внешность.
 - Снежа? Как ты оказалась здесь? – спросил он ее.
 - Ты же знаешь, я умею открывать замки без ключей…- бархатным голосом ответила она.
 Снежана Смоленкова. Они познакомились три года назад. В литературной студии. Обсуждались рассказы Дениса. На обсуждение он накачанный амфитамином, выглядел как конченый наркоман и придурок, переминался, нес с трибуны маловразумительную чушь, постоянно забывая предмет обсуждения. На обсуждении, и после, в кафе, куда по традиции ходят все члены литературного объединения «Чебурашка» Денис и Снежана совсем не общались. Денис вообще особо не разговаривал, потому что не мог. Он только пил водку и без конца предлагал всем понюхать порошка. Но после, между Денисом и Снежаной завязалась переписка, которая со временем переросла в крепкую, хоть и  интерактивную, но дружбу.
 - Самый, главный тебе не открыть… – он тяжело вздохнул и сел на табуретку. - А почему не закрыла за собой?
 - Хотела, чтобы ты побеспокоился, - звонко хихикнула Снежана.
 - Это по-правде происходит? В действительности? – серьезно спросил он.
 - Да. А ты разве сомневаешься. – Снежанна закурила тоненькую сигаретку с ароматом вишни. Денис сел. Достал пачку «Соверен». И тоже закурил.
 - Иногда, - начал он, выдыхая дым, - если чего-то очень долго хочешь, но желанное не приходит, то начинаешь видеть нарисованную разумом картину в полной пустоте. Ну, чтобы с ума не сойти сознание так защищается? Понимаешь?
 - Понимаю. Но ведь это и есть сумасшествие – видеть то, чего нет. Но не будем об этом. Сейчас не тот случай.
 Снежанна взяла Дениса за руку.
 - Пустота, - продолжил он, озирая унылую кухню, - здесь только я и ты. Этого достаточно, чтобы заполнить целый мир, и, тем не менее, он – мир - остается пустым.
 - Когда ни будь это закончится? – спросила она, сжимая его ладно в своих.
 - К тому времени меня уже не будет существовать. Останется только то, что я сделал. Написал. Чувствовал. Конечно не все. В урезанном виде. Но ты сможешь насытиться и этим. Тебя это устроит?
 - Нет, - утвердительно ответила она и засмеялась безумным смехом. Денис затушил сигарету. Пепельница была наполнена до краев и некоторые окурки вывалились за борт.
 - Расскажи мне, как все началось, - уняв свой смех, сказала Снежана.- Ну, в качестве интервью, – она снова звонко хихикнула, - а когда станешь известным, я его опубликую и тоже стану известной! – она снова засмеялась - Денис приблизился к ней и крепко обнял.
 - Я люблю тебя, - сказала Снежана и ее глаза с вертикальными зрачками загорелись.
 - Это не правда, - Денис закурил сигарету, глубоко затянулся до треска, - люди часто говорят эти слова. И практически всегда они несут в себе, все что угодно, только не свое истинное значение. Кстати, ты еще ни-ни?
 - Ты имеешь в виду девственность?
 Денис утвердительно кивнул.
 - Да, еще не разу и ни с кем. Хочешь быть первым? И…единственным?
 Денис нервно затушил недокуренную сигарету.
 - Очень редкое явление в наше опущенное время. Особенно учитывая, что тебе уже 20 лет. Ты молодец. Я тебя за это уважаю. Крепкая девчонка.
 Денис пожал ее красивую  женскую ручку.
 - Неужели это так важно. Ну, то чтобы быть первым, кто всунет член? Ведь это всего лишь тело. Мы настоящие заключены не в материи.
 - Поверь, для мужчины это важно. А иначе чувствуешь себя каким-то опущенным и обосранным доедателем. – Он посмотрел на падающий снег за окном. – Хочу ****у тебе полизать.
 Снежана засмеялась.
 - Ты не исправим. Правда хочешь быть первым?
 Она приблизила свое лицо к его лицу и прошептала:
- Я согласна…
Денис пронзительно посмотрел ей в глаза. Сделал задумчивую паузу и ответил:
 - Нет. Это будет не правильно. Пусть кто ни будь другой. Я и так уже хапнул в себя достаточно. Такого греха на душу я брать не стану.
 - Ты, наверное, Ее никогда не забудешь…Расскажи мне историю?
 - Хочешь услышать историю? Она очень грязная…
 - Все равно рассказывай. Мне интересно, все что произошло и происходит с тобой.
 - Ну тогда слушай. Это было три или более лет назад. Я обнимал ее в такси. И думал - есть на ее красной куртке сперма ее бывшего мужика? Или нет? Вот ведь вопрос важный очень. Целовал ее запястье и ладонь. Рука любимой женщины. Для меня это была как рука бога. Это и была рука бога. И при этом я размышлял, что ведь по любому эта рука еще незадолго до того, как я сейчас ее целую сжимала член взрослого мужика, который ко всему прочему старше ее лет на 15-20, и была в его сперме. Юная рука бога осквернена человеческим ***м. Эта красивая изящная ладонь с правильными пальчиками и ногтями делала из мерзкой висячки не менее омерзительную стоячку. Господи, да даже от всех этих мыслей мне не становилось дурно. Я был счастлив, потому что это рука любимого человека. Пусть это даже и иллюзия. Искажение сознания, вызванное приливом эндорфинов. Но все равно это самый родной человек, ради которого вся эта байда под названием «Я» и началась. Зачалась в теле матери. Я ради этого родился, рос, развивался странным и непосредственным мудаком. Ярко контрастирующем на фоне остальных людей индивидом. Пусть здесь все в сперме какого большого мужика, олицетворяющего собой все зло и грязь этого мира. Пусть так. Но я счастлив сейчас и это магия. Это стоит того. С тех пор прошло около пяти лет. Тогда нашим президентом был еще Вова Путин. А потом уже не Вова. А теперь по-моему снова Вова. Мне тогда, еще больше чем сейчас было наплевать, кто у нас во главе. И что там вообще наверху творится. Хоть взорвите весь мир нахрен. Это не мои дела. Я был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Я целовал руку Бога! Припадал устами к его губам! Пил из его священного оскверненного источника! Ел его сладкую плоть! А сейчас, перенеся все это на несколько лет вперед, я еду также в такси. Но только уже не с Богом. А со своим боевым другом Шуриком. Мы едем в «веселый киоск» за «скоростями». Я в запое. Выгляжу как говно. Хочу вмазаться. И на обратном пути я увидел ее. Такую же красивую и живую. Статная и гордая походкой пантеры она шла по направлению уж, не знаю к кому, вероятно на случку. Сукой буду, я тогда видел именно Ее. Это была Она. Бог никогда не возвращается. И не помнит принесенных ему жертв. Жизнь не бывает вечной. Это была Она… -прошептал Денис и медленно склонив голову на стол, отключился. Снежана ласково провела рукой по его волосам. С нежностью посмотрела на него. Поцеловала его голову и шепнула:
 - Спи спокойно маленький принц. Скоро твой ад закончится.
Сбросила с себя одежду. Обернулась летучей мышью. И вылетела в открытую форточку.

 8

 Утром у Дениса, как и водится было похмелье и жуткая едкая рвота выворачивала все его нутро на изнанку. Он жалел, что накануне отказался лишить Снежану девственности, но и в тоже время был горд за себя. Он нащупал под одеялом свой колом стоящий член и прежде чем подняться для утреннего моциона пару раз как следует подрочил, что в свою очередь немного успокоило его истомившуюся тупой и бесполезной жизнью душу, или, как он еще любил говорить - ее отсутствие. Люди были неинтересны, а Боги все вымерли. И ему совсем не хотелось выходить на улицу и с кем-то встречаться. Даже, если бы то предполагало возможность похмелиться.
 На кухне он обнаружил женские вещи, и так и не понял, зачем Снежана оставила свою одежду и ушла голой? Он попил воды из под крана. Пописал в ванную и вернулся в спальню. Включил компьютер. Проверил почту. Зашел в контакт. Ничего нового. Писем, за исключением рекламной рассылки и одного отрицательно ответа из эротически - юмористического журнала «Еще» не было. Тогда он решил записать мысли в дневник. Открыл папку с надписью «Сухарики».  И с удивлением заметил, что записи уже сделаны, хотя он точно помнит, что ничего не записывал. Кроме того, их даты не совпадают с датой на календаре, а даты на календаре не совпадают с происходящим за окном. Но, то, что происходит за окном, жуткая непроглядная зима, - совпадает с тем, что происходит внутри него. Денис предположил, что возможно его нелепое предположение, что всю существующую и действующую реальность генерирует его сознание не так уж нелепо.


 9

 Записи в дневнике:

 16 ноября. 2011 г.

 13:47. Приснилась сегодня бабушка. Большая такая. Здоровая. Я вежливо так лежа на кровати попросил ее больше не сниться мне, а то я когда во сне ее вижу, то пугаюсь очень. На что она ехидно усмехнулась. Выбросила что-то едкое мне в лицо. Встала с соседней кровати и как пошла на меня всею тушей. Выхода не было, и я проснулся.
 Снова тяжесть в теле. Еще большая, чем вчера. Тяжело ходить. Много думал о тебе. Впрочем, как всегда. Хотелось заплакать, но не получилось. Слез не было. В последнее время катастрофически мало слез, а ведь я так люблю плакать по тебе. Особенно по ночам. 

 Совершая плохие поступки, мы обрекаем себя на большие потери.

 Чувство щемящей тоски. Усталость. Скорбь. Виновен.
 Ложусь передохнуть. Позже планирую поработать над романом. Болят зубы. Вернее то, что от них осталось. И душу ломит. Тоже, то, что от нее осталось.

 15:35. Проснулся. Сил нет. Едва сижу на стуле. Пробуждение было не легким. Дикое желание обнять тебя при одновременном чудовищном презрении и отвращении к тебе же. Поскольку понимаю, насколько тебе признаться в любви и поклясться в вечной верности и ту – же предать все это легко. Как будто сходить посрать.
 Хочется умереть. Но умереть, не зная о своей смерти ничего. Не догадываясь о ней абсолютно

 18:16. Немного поработал над романом. Текс пошел хорошо. Надо жить ради чего – то. Сейчас я живу ради этого текста, поэтому жизнь моя не просто кусок белкового говна мчащегося по направлению в никуда. Поэтому сейчас я не бессмысленен. Почитаюка я Достоевского. Записки из мертвого дома…

 20:18. Я знаю, зачем ты гуляла на Вечном огне с собакой. Ты приехала к нему. Как приезжала ко мне, чтобы погулять с Герой. А потом вы пойдете ****ься, так же как это было со мной. Будь оно все проклято. Прав был Чернышков: «Вынести невыносимо»

 Вынести невыносимое. Виновен.

 20:45. Решил возобновить тренировки. Хватило на 30 минут. По - поднимал штангу. По - приседал с ней. По - подтягивался. Сердце сейчас разорвет грудь. Стоять не могу. Одышка. Падаю. Очень ослаб. Возобновляю тренировки.

 21:18. Нас не узнает никто, после того, как нас вывернет наизнанку людская, глубокая, внутренняя природная несостоятельность.
 Отправил рассказ в журнал Флорида(США).

 21:29. Сходил к соседу пенсионеру. Два раза звонил. Никто не открыл. Видимо спит. Поднялся на этаж выше. Встал у окна. Увидел кошку, пробегающую рядом с машиной. Куда она бежала? Где ее дом? Не знаю. Подумал, что мы напоминаем собой кошек, которым посреди лютой зимы, заткнули все ходы в подвалы…
 Прислонил лицо к стеклу. Пару раз дохнул. Оно запотело. Я вспомнил Ерофеева и рассмеялся. Немного захотелось жить.

 10

 На сковороде шипела яичница. В железной кружке заваривался чай. В зубах дымила сигарета. Он стоял у окна и смотрел на здание горисполкома, что расположено прямо напротив его дома. Прохожие шли по пешеходной дорожке. Спешили по своим мирским(или мЕрзким) делам кто куда. Бабушка остановилась и стала бросать семечки. Денис не сразу понял кому? Маленький черный комочек ежился и сторонился людей. Денис пригляделся. Настроил фокус. Голубь. Вероятно раненный. Ему нужна моя помощь, подумал он. Затушил бычек. Снял яичницу с плиты. Накинул куртку и побежал на улицу.
 Голубь не сразу дался в руки. Махал крыльями. Тщетно пытался улететь. Денис схватил его, и аккуратно держа обеими ладонями, понес домой. Дома посадил в глубокий таз из которого он тут же взлетел и сел на полку, висящую над телевизором. Он решил назвать голубя Димой, в честь любимого поэта Дмитрия Чернышкова. За целый год эта нежданно появившееся существо – единственное, что принесло лучик света в затемненное затяжным запоем и хронической депрессией сознание Дениса. Он и подумать не мог, что один маленький голубь может принести столько радости. Дима был напуган. И первый день сидел смирно и не двигался с места. А когда ему подносили воду и пшено, сторонился и дрожал, прижимаясь к стене. На перья его налип грязный снег, он взъерошился и из-за этого, стал похож на маленькую хищную птицу.
 - Дима хороший, - улыбнулся Денис насыпая семечки в блюдце. Семечки Диме нравились больше пшена. А от мелко покрошенного хлеба он и вовсе отказывался. Железную кружку с водой он опрокинул и вода потекла на телевизор, который Денис практически не смотрел. На вторые сутки голубь пришел в себя. Стал меньше бояться и начал осваивать незнакомую территорию, перелетая с полки на стенку. Со стенки на книжный шкаф и обратно на полку. В результате чего опрокинул чашки с водой и пенном на телевизор.На третий день он уже был в полной норме и стал беспокойно летать по комнате. Было очевидно, что птица уже здорова и желает покинуть помещение. Но Денис считал, что выпускать еще рано. На самом деле ему просто не хотелось этого делать. Появление голубя вдохнуло в его напрочь омертвевший дом каплю цветущей и неподдельной жизни. А это очень много. От этого не так то просто отказаться.
 Если слишком затяну, логично размышлял Денис, он отвыкнет от холода, крылышки его ослабеют и он совсем не сможет жить на улице. Цепкие руки зимы удушат его, едва он окажется на свободе. Поэтому на четвертый день Денис вынес Диму на балкон и он, здоровый и окрепший благополучно улетел в направлении известном только ему одному и богу, которого, разумеется, как всегда нет. Денис же после этого опечалился, заболел и ударился в очередной запой.

 11

 - У меня вчера пидр сосал, - сказал Сергей, рассматривая зеленую козявку, только что вытянутую из носа.
 - Фуу, - брезгливо протянул Денис. – Как это произошло?
 Сергей глубоко затянулся и протянул косяк Денису.
 - Ну в общем так все было, - начал рассказ приглушенным голосом Сергей выдыхая приятный дым. – Мы его в интернете нашли, на сайте знакомств. И решили развести. Договорились о встречи. Пидр хату снял на сутки. Водки купил. Пришел я к нему. Выпил водки. Он напугался, когда все понял. Я ему говорю: « Ну давай пососи хоть, че уж?». Он мою шнягу в рот взял и давай насасывать. У меня не одна шлюха так не сосала.
 - Фуу, бля, Кривой, ну ты и урод, - Денис сморщил лицо, - налей мне еще спирта.
 Спирт аптечный Денис пил неразбавленным. Запивая морсом и закуривая сигаретой. Так быстрее пьянило. И было удобнее.
 - Ну вот слушай дальше, - Сергей налил спирт в рюмку самодовольно улыбаясь. – Мусолит значит он мою висячку, мусолит. Минут двадцать, а член все не встает. Мне самому противно стало. Я сказал ему: «Фу, иди в углу посиди, я водку допью и уйду».
 - Слушай, Кривой, - Денис закурил сигарету, - а у тебя не гепатит? У тебя пятна серые по лицу.
 - Да, Ц у меня, - равнодушно ответил Сергей. Выглядел он и вправду не лучшим образом. Тощий, как Кощей Бессмертный. Серый и сморщенный. Живой говорящий мертвец.
 - А ты его лечишь?
 - А нахуй?
 - Ну да, и вправду зачем?...
 Трупы повсюду, подумал Денис и налил еще спирта. На стене висел портрет Кафки.
 - За наш ужас, - сказал Денис ему и опрокинул стопарик. – Изображение на портрете недовольно скривилось и плюнуло на палас. Денис сходил на кухню за тряпкой. Вытер слюну Франца. Бросил тряпку в угол. Потом подошел к книжной полке. Двух книг не хватало. Он подошел к Сергею.
 - Встань.
 - Зачем?
 - Встань!
 Сергей безропотно поднялся с кресла. Денис задрал ему свитер. В штаны были засунуты две книги.
 - Сука – это было последней каплей! – прямой в челюсть тут же отправил на пол худое тело Сергея. – Я же сказал тебе, чтобы ты не смел воровать у меня! А тем более книги!!!
 Денис затрясся от злости.
 - Братан, - жалобно кричал с пола Сергей, - я не знаю, как это получилось. Черт попутал…
 - Черт попутал?!…- Денис начал беспорядочно наносить удары Сергею по голове и туловищу. Ногами и руками. Когда он закончил, лицо Сергея было похоже на отбивную. Он поднял тряпку принесенную с кухни и бросил ее ему.
 - Утрись. Палас испачкаешь.
 С тех пор Сергей больше никогда не воровал у Дениса.
 12

 - Тропикамид 1%. Тетралгин и две десятки пожалуйста.
 - Это все? – спросила грустная девушка со светло-русыми волосами и лицом чистой ангельской красоты. Прямо мать Мария с иконы. Только ярче и сексапильнее.
 - Да, - тихо ответил Денис. Девушка выдала товар. Отсчитала сдачу.
 - Простите, - сказал Он.
 - За что? – спросила девушка.
 - За что я есть.
 Девушка ничего не ответила.
 - А это вам, - Денис протянул ей большую красную розу.
 - Нет – нет, - смущенно отмахнулась она.
 - Вы будете в моем романе, - улыбнулся он, оставил розу на прилавке и ушел.

 13

 Паша напевал что-то из блатного романса. Денис наигрывал на гитаре «Выхода нет» Сплина. За столом был еще третий. Никакого значения не для Паши не для Дениса не имевший. Он просто пил и молчал. Затем закурил и обратился к Денису с вопросом:
 - Дай поиграю?
 - Это моя девчонка, - обнимая гитару ответил тот, - и на ней играю только я. – И продолжил играть. Тогда не имевший значения встал и ударил Дениса по лицу. Из носа закапала кровь на гитару, струны, руки. Денис доиграл мелодию до конца. Поставил гитару в сторону. Встал и ответил резким коротким ударом. Парень схватился за левый глаз. Встал. Пошатываясь, сделал пару шагов до коридора и упал навзничь. Денис утерся рукавом, сел на табурет и продолжил играть. Паша налил себе водки и снова запел блатняк не в впопад музыке.

 14

 Последняя горсть таблеток Баклосана была решающей. Плюс бутылка самогонки. Плюс пару банок пива ранее. Денис сидел на скамейке с ощущением полной нереальности происходящего. Будто в сказку попал. Недобрую. Смотрел на падающей с неба бриллиантовый снег. В свете фонаря он был особенно прекрасен. Все дальше и дальше Денис проваливался в себя. И все было безразлично. Запекал замок входной двери. Из подъезда вышла мама.
 - Денис!
 Она схватила его за шиворот и повела домой.
 - Где у тебя телефон? Почему не отвечаешь?! Скотина! Нажрался как скотина!
 Потом мама посмотрела в его глаза:
 - Ты что-то принял!? Что ты принимал?!!!
 Денис не мог ничего ответить. Он вообще уже не мог говорить. И ничего не понимал. Два парня стояли в подъезде у окна. Один из них жил по соседству. Вызвали скорую. Ребята помогли вынести погруженное в кому тело.

 - Скорее! У него зрачки сужаются….- сказала женщина врач, когда карета скорой помощи была уже на пол пути к больнице. Она засунула Денису трубку в рот.
 В больнице с ним начало твориться что-то странное. Даже реаниматолог со стажем: толстый солидный дядечка под два метра ростом не мог понять что. Денис стал выть звериным диким воем. Резко сгибать и разгибать ноги в локтевых и тазаберенных суставах и беспорядочно махать руками. При этом глаза его были закрыты и он не находился в сознании.
 - Я не знаю, что с ним происходит, - озадаченно сказал реаниматолог маме Дениса.- Я первый раз такое вижу. Я не могу ему поставить капельницу. Я ему все руки переломаю иначе…Посмотрите.
 Он открыл дверь в палату. Мама увидела беспорядочно дрыгающегося и издающего звериный вой сына и заплакала.
 Наконец его связали по рукам и ногам. Поставили капельницу и повезли на шестой этаж в реанимацию.

 - Девочки, он не дышит! – закричала мама, пока медсестры приготавливали место в палате для Дениса. Одна из медсестер, что постарше подлетела к каталке. Размахнулась и лихо ударила бледное тело в грудь кулаком, так что Денис снова задышал.
 - Дышит, - сказала сестра, - у нас не остановится.

 - Что скажите? – спросила заплаканная мать доктора, когда Дениса уже устроили в реанимации.
 - Ничего не могу сказать, - ответил тот. – Состояние тяжелое. Он в глубокой коме. Шансы что выйдет пятьдесят на пятьдесят. Звоните.
 Мама тяжело вздохнула и поехала домой.

 15

 Напуганная до смерти мать звонила каждый час с тем, чтобы узнать о состоянии сына. И каждый раз ответ был один: «Состояние стабильно тяжелое» Пока, наконец, по прошествии 16 часов Денис не вышел из комы.

 16

 - У тебя такая мама хорошая, - поучала медсестра.- А ты наркоман. Работаешь где нибудь?
 - Нет, - ответил он.
 - Учишься?
 - Нет.
 - А чем вообще занимаешься?
 - Я писатель.
 - Да че ты врешь то!? – засмеялась медсестра. Денис отвернул голову и посмотрел в пластиковое окно. Стояла глубокая зимняя ночь.

 17

 Из реанимации его перевезли утром этого же дня в палату интенсивной терапии. Абсолютно голый он пролежал под больничной простынкой до середины дня, пока обрадованная возвращением сына мать не пришла к нему.
 - Ну как ты? – спросила мама сев на край постели.
 - Хорошо, - ответил он, взяв ее за руку, - теперь уже хорошо…

 18

 Время попадания его в больницу совпало со временем выборов нового президента. И хотя было совершенно ясно, что самый главный вор в России в третий раз займет пост президента, Денис все равно решил проголосовать за любимую партию «Яблоко». Так как он обещал, что сделает это самой Анжелине Полонской. Великому поэту и очень дорогому для него человеку.

 19

 - А без паспорта можно? – спросил он женщину, которая ходила по больнице и собирала голоса.
 - Нет, нельзя к сожалению. Паспорт необходим.
 Денис тяжело вздохнул. А женщина покинула палату. Потом он достал мобильник. Позвонил маме и спросил не помнит ли она его паспортные данные на память. Мама продиктовала данные.
 - Стойте! - крикнул Денис. – Медсестра!
 В палату забежала медсестра.
 - Женщина, которая голоса собирает еще здесь?
 - Да, - ответила девушка в белом.
 - Верните ее пожалуйста! Я нашел паспорт!
 Женщина вернулась и он благополучно поставил галочку напротив партии «Яблоко», и даже испытал радость по этому поводу, несмотря на то, что все это абсолютно бессмысленно.

 20

 Он стоял в темной комнате - курилке, и дымил сигаретой. Город был в огнях. Море огней. Фонари и окна жилых домов. И в каждом из них разные, но такие похожие судьбы. Со своей болью. Своей ненавистью. Любовью. Горем и обреченностью.
 -Господи, сколько огней и не одного лучика света, - подумал Денис и горло его подпер тяжелый ком скорби.
 Он вернулся в палату. Сосед уже спал. Он тихонечко достал общую тетрадь и стал читать собственные записи:


 21:29. Сходил к соседу пенсионеру. Два раз звонил. Никто не открыл. Видимо спит. Поднялся на этаж выше. Встал у окна. Увидел кошку, пробегающую рядом с машиной. Куда она бежала? Где ее дом? Не знаю. Подумал, что мы напоминаем собой кошек, которым посреди лютой зимы, заткнули все ходы в подвалы…
 Прислонил лицо к стеклу. Пару раз дохнул. Оно запотело. Я вспомнил Ерофеева и рассмеялся. Немного захотелось жить. Он достал свой дневник и принялся перечитывать в слабом свете фонарика от мобильного телефона

 00:31. Искупался. Читаю:
 «Образ бедной девочки, которую я обидел, промелькнул передо мною.
      -- Увидишь все, -- ответил мой спутник, и какая-то печаль послышалась в
 его слове.
      Но  мы быстро приближались к планете. Она росла  в глазах  моих,  я уже
 различал океан, очертания Европы, и вдруг странное чувство какой-то великой,
 святой  ревности  возгорелось  в  сердце  моем:  "Как  может  быть  подобное
 повторение  и  для  чего? Я люблю, я могу  любить лишь  ту  землю, которую я
 оставил,  на которой  остались брызги крови моей,  когда  я,  неблагодарный,
 выстрелом в сердце мое погасил мою жизнь. Но  никогда, никогда не переставал
 я любить ту землю, и даже в ту ночь, расставаясь с ней, я, может быть, любил
 ее  мучительнее,  чем когда-либо. Есть ли  мучение  на  этой новой земле? На
 нашей земле мы истинно можем любить лишь с мучением и только через  мучение!
 Мы иначе не умеем любить и не знаем иной любви. Я хочу мучения, чтоб любить.
 Я  хочу, я жажду в  сию  минуту целовать,  обливаясь слезами, лишь  одну  ту
 землю, которую я оставил, и не хочу, не принимаю жизни ни на какой иной!.."
 Ф.М. Достоевский(Сон смешного человека)

 17 ноября  2001 г.

 17:31. Звонит будильник. По мне топочет моя черная кошка. Мурлычет. Приятно. Тепло. Звонит будильник. Приподнимаюсь. Нет. Показалось. У меня иногда случаются слуховые галлюцинации. Особенно после длительных запоев или во время их. Раньше такого не было. Со временем все становится сложнее. Кошка продолжает мурлыкать и мять меня своими лапками.
 Никакого просвета. Снился очередной ужасный сон. Именно сон. А не кошмар. Кошмары – это когда я просыпаюсь ночью с криками. А так просто просыпаюсь весь мокрый и слегка напуганный. Так практически каждую ночь. Снилось вот что. Мы были в огромном здании. По всей видимости больница. С большими стеклянными стенами. А там  - за этими стенами по - моему аэродром – ждали прибытия самолета. Или чего-то еще, более масштабного и значимого. Точно не знаю. Но чего-то непременно ожидали. Кто-то должен был всех спасти. Я нес роль экстрасенса, который должен был как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. На меня возлагали некоторые надежды, по этому поводу. Одна из девушек не восприняла меня всерьез, потому что на мне, как я понял – опустив взгляд и посмотрев вниз – были дурацкие ботинки. Острые, сделанные из кусочков серой кожи. Хрень какая - то. Кто обул меня в эту дрянь? Какая безвкусица! Я пытаюсь стряхнуть дрянные тапки со своих ног, но все тщетно. Они не исчезают. Приклеились намертво. И штаны, в которых я, мне тоже не нравятся. Но штаны еще не самое страшное. Девушка ехидно смеется, лежа на больничной койке, над моей беспомощностью.
 Мне стало дурно от ее хохота. Я вышел из палаты и пошел по длинному большому коридору к выходу. Помимо меня в здании много живых существ. Им всем, включая меня – нужна помощь, поэтому я хочу им помочь, вытащить, и тем самым вытащить себя. Там у входа. У плотно запертой изнутри, как понимаю – они боятся вторжения -  двери, скопилось неимоверное количество людей. Все они чего-то ждут. Они ждут посетителей. Или они ждут своих больных, но любимых. Я подошел к одной из женщин, сидящей напротив входа. Она прижимала к груди небольшую матерчатую сумку. Глаза ее были холодны и равнодушны. Слез на лице не было, но было ясно, что она страдает внутри. Я взял ее за руку. Она не поверила. Я закрыл глаза. И  напрягся, чтобы разглядеть ее нутро, в котором я найду ответ для не самой, который сама она разглядеть не в состоянии. Но я ничего не увидел. Просто белая стена. В женщине нет ничего. Или же я просто ослеп.

 18:27 Литература – единственное, что имеет смысл.

 19:52. Как так случилось, что совпало в одной точке времени и пространства, у памятника неизвестному солдату оказались: ты с собакой, пришедшая к своему ебарю(Очень романтично. Красивая девушка с собакой пришла к своему принцу. Только не принц он нихуя, потому что принц – это я. И еще кое что - кажется, так уже было). Мой никчемный друг со своей несчастной женой и ребенком, и там же в этот же момент прирезали человека? А я в это время пил и смеялся, нажравшись боклосана и орал во все горло, дома, один, думая о тебе: « Когда ты была здесь…» Шевчука.

 На этом месте сосед  проснулся и прервал его чтение.

 - У меня глисты, – нервно прошептал он.
 - А как ты это понял? – Денис отложил тетрадь под подушку и улегся.
 - У меня в заднем проходе зуб и зубами скреплю.
 - Жопу мыть надо с мылом после того, как посрешь, - сказал Денис. – Гигиена, чистота, понимаешь?
 - Нет, у меня глисты, - не унимался тот.
 - У всех глисты, - упокоил Денис, - у 90 процентов населения есть гельминты, а если у кого-то и нет, то обязательно скоро будут.
 - Нет, у меня глисты! – продолжал сосед.
 - Слушай, ты заебал, - Денис приподнялся с подушки, -  заткнись уже  и спи, а то из палаты выброшу. Спать будешь в коридоре.
 Сосед замолчал и больше ничего не говорил. Только всю ночь скрипел зубами.

 21

 Через неделю Дениса выписали. Одежды теплой у него с собой не оказалось. Он почему-то, совсем не ожидал, что выпишут его так скоро, а врач его об этом не предупреждал. Он положил в пакет кружку, запасную футболку, книги. Бананы, апельсины, шоколад и прочую пищевую снедь оставил соседу. Вызвал такси. Попрощался с соседом. За всю неделю пребывания кроме их двоих в палату так никого и не привезли. Пожал на прощание и в благодарность руку врачу. Спустился на лифте. И вышел на улицу.

 - Ты чего здесь с лета сидишь? – засмеялся водитель.
 - Да, нет, - ответил Денис, - просто заехал без вещей, и не знал, что выпишут именно сегодня. Быстро у вас тут время летит…
 - Куда едем? – спросил шофер.
 - Домой, - ответил Денис, - домой. – И назвал адрес.
 На душе у него было покойно и тихо. Все казалось таким нелепым и незначительным, что и смешно просто беспокоиться.

 22

 Дома на зеркале в прихожей он обнаружил извещение, о том, что ему пришел журнал «Флорида» из США, в котором опубликовали его рассказ, который в действительности не совсем рассказ, а просто кусок из повести. Он оделся. Сходил на почту и забрал пакет с небольшим, больше похожим на рекламный буклет, чем на литературное издание  журнальчиком и вернулся домой. Потом позвонили в домофон. Пришел его друг Шурик. У Шурика была с собой большая бутылка водки, капли «Тропикамида» и шприцы. Они выпили и укололись тропикамидом. Все началось заново. Так прошла зима.


                V

 1

 Осень прошла незаметно. И зима тоже. И весна. И лето уже как бы началось. За это время не произошло ничего особенного. Мы с Ольгой жрали, спали, трахались,  разговаривали, сосали и лизали друг другу. Периодически ругались. Совсем не много. Не значительно. Работал я там же где и прежде. В общем все как всегда. Только Кайрушка впервые запросила кота. Ходила, выгибалась и озабоченно муркала. Выглядела при этом до боли потешно. Жениха ей конечно так никто и не предоставил. Потомство нам ни к чему.

 2

 Утром в среду шел дождь. Днем было пасмурно. А вечером умер брат. Сердце остановилось, когда он накачанный до упора дешевым аптечным спиртом мирно спал в своей кроватке. Сначала я ничего не почувствовал. А потом заплакал. Для меня его смерть оказалась полной неожиданностью. Я совсем о нем не думал. И что умрет тоже. Хотя это было вполне закономерно. Где-то за пол года до его кончины мы виделись. Сидит такое грязное, никчемное и воняет. Все перед ним виноваты. Все ему должны.
 - Сука ты, - сказал он мне напоследок. Я ничего не ответил. Так мы и расстались.

 На похороны пришло много людей. Большинство из них были мне незнакомы. Приехала даже сестра. А вот папа не появился. Его не было в России. Не знаю, где именно он находился. Где-то на югах или во Франции со своей ****иной. Не имеет значения.

 Поп в черной рясе завывал молитву и махал ладаном. Запах которого я с детства не переношу. Однажды наша богохульная соседка баба Аня, которая любила пошлые шутки и отборный русский мат, повела меня еще совсем маленького в церковь. Я простоял минут 20 и потерял сознание. Больше в церковь я не ходил.
 - Он не крещеный. Ангелы к нему подошли и не приняли, - объяснила тогда баба Аня. Не знаю. Может быть и так. Хотя я в это не верю. Думается мне - все гораздо проще.

 В похоронном бюро заказали черный обелиск с выгравированным отправленным в нокаут боксером. Как он – брат и хотел. Для него это было важно. Черный обелиск с выгравированным побежденным боксером – как символ вселенского поражения одной отдельно взятой жизни.
 Один из стариков - пожилой седовласый татарин горевал особенно эмоционально. Упал на колени и рыдал, сняв свою старую тюбетейку. Не знаю, кто он был брату. Я его не разу не видел.
 Когда гроб заколотили и стали закапывать, пришло окончательное и полное осознание необратимости произошедшего и боль переполнила горло и грудь. Наверное, для всех – это самый тяжелый момент в погребении. Мама закричала и закрыла лицо руками. Я прижал ее к себе. И у меня потекли слезы. Ольга стояла рядом и просто молчала. Где была сестра я не видел.


 3

 Когда все закончилось, мама с тетей поехали к себе домой, а я к себе. Ольга поехала на работу, в аптеку. Заменить ее было некому.
 Я ехал в маршрутке. За окном проплывали люди, остановки, деревья. Я подумал, хорошая ему выдалась смерть. Уснуть и не проснуться – я бы тоже так хотел. Наверное, он это заслужил. А я нет. Потому что не пострадал.

 4

 Просунув ключ в замочную скважину, я понял, что дверь открыта. Со мной случается такое -  забываю запереть. В последнее время часто. Мыслями я где-то совсем не здесь. По мере проживаемого времени нащупать реальность становится все труднее и труднее. Но в этот раз я отчетливо помнил, что я запер квартиру. Странно… Воры?
 Когда я зашел в спальню, то увидел красивую длинноволосую брюнетку одетую в готичном стиле. Она курила тоненькую сигарету и дымила на стекло.
 - Привет, - сказала она мне не оборачиваясь.
 - Привет, - холодно ответил я. Это была моя сестра. – Как ты вошла? А главное зачем?
 - Твой папа научил меня открывать любые замки без ключей. А отвечать «зачем»? Он не учил.
 - Ладно, - я взял пепельницу, сел в кресло и закурил, - что тебе нужно?
 - Увидеть тебя.
 - Увидела? Уходи. – я глубоко затянулся и выпустил облако дыма.
 - Подойди ко мне. – она что-то увлеченно рассматривала в окне. Я затушил сигарету, поднялся и подошел к ней. Она по-прежнему стояла ко мне спиной.
 - Посмотри, - сказала она, - голубь умирает…
 Я посмотрел в окно. Голубь прижимался к бордюру. Прохожие шли мимо, не обращая на него никакого внимания.
 - Он умрет. Мир задавит его…
 Таня прижалась к моей груди. Я хотел, было оттолкнуть ее, но не смог, и в ту же минуту к своему удивлению понял, что мне этого уже и не хочется.
 - Он умрет, - повторила она, - раненые голуби здесь не выживают…
 - Нет, - возразил я.
 Парень в черном появился из ни откуда, взял голубя на руки и исчез.
 - …голубь будет спасен милая. Он будет спасен.
 - А мы нет, - тихо, едва слышно сказала она. В воздухе повисла пауза, нарушать которую я не спешил.
 - Ненавидишь меня?
 Я молчал. За окном резко стемнело. Пошел дождь.
 - Я знаю, что ненавидишь. Думаешь, мне сомой не плохо оттого, что все так, и я такая?
 - Думаю, ты удачно продала девственность, и тебя все устраивает, - заговорил, наконец, я. Мы по-прежнему стояли, прижавшись, друг к другу.
 - Я не была девственницей. Твой папа меня изнасиловал.
 - Что?
 Я отодвинул ее от себя и посмотрел ей в глаза.
 - Я не была девственницей Арсений, - внятно повторила она, - папа меня изнасиловал и чтобы не сдохнуть или не убить его мне просто необходимо было свалить из семьи. Подальше от всего этого. И, как понимаешь, у этой истории не могло быть хорошего конца. Кто-то должен был умереть.
 Она снова прижалась ко мне. И тихо заплакала. А я не знал что сказать. К такому я был не готов. Все во мне рухнуло с головы на ноги. И я понял, насколько бессмысленна и неоправданна все эти годы была моя ненависть. И что корень ее только во мне.
 - Мне пора идти, - резко переменившись, сказала она, - я уезжаю далеко и навсегда. Мы больше никогда не увидимся…
 Она не врала. Мы и вправду больше никогда ее не видел.
 Провожать ее я не стал. Только смотрел, как за окном мелькнула ее черная машина.
Я выпел холодной воды из под крана. Выкурил сигарету. Постоял еще немного у окна. И лег спать не дожидаясь Ольги. Опустошенный и убитый я хотел бы больше никогда не просыпаться. Что – разумеется, тщетно.

 5

 Отчего эти далбоебы любят повторять, что смерти нет? Когда меня только и спасает от самоубийства, то, что смерть есть. И она непременно наступит. Может быть им еще и важно то, что будет с их душою, после смерти тела? Я же такими вопросами не задаюсь. Мне куда интереснее, что станет с моим телом, после смерти души. Что оно будет есть. Как будет пахнуть. Как выглядеть. И в каком состоянии.
 Все жалки. Абсолютно все. Но тот, кто жалок в одиночку, несомненно выше того, кто жалок в групповухе.
 На выходе из торгового центра яркий солнечный свет ударил мне по глазам. Я зажмурился и ощутил боль в висках.
 «Лечение через повешение» - гласила надпись на рекламном щите. И ниже чей-то мобильный номер. Это бы в тот момент оказалось очень кстати. Потому что в некоторые минуты, часы, дни, недели… так по особенному хочется вырваться отсюда. Из этой тугой повязки повседневности. Из засаленной жизни. Из этого мира, раздолбанного, как жопа пассивного пидара.
 Люди все - банальная человеческая падаль, смысл существования которой состоит в проживании жизни как биологического процесса и размножении, не понятно зачем. Ничего более тонкого и высокого в программе этой особи не предусмотрено.
 Девушка с парнем целовались в засос у фонтана. Она высасывала из него жизнь, но ему было приятно. Все это я видел множество раз, только в этот день тонило горазд сильнее.

 6
 
 О моей первой женщине.

 Первой женщиной, которая прикоснулась к моему члену с половым интересом, была моя соседка Марианна. Она носила разноцветные банты и фиолетовые колготки. Мне тогда было 7, а ёй 13. Марианна отвела меня в подъезд. Дала денег. Спустила с меня штаны и стала рассматривать мою пипиську. Теребила мошонку. Раскрывала залупу. Потом вдруг приблизилась лицом в плотную, взяла мой испуганный висячок в рот и стала сосать. Нельзя сказать, что мне было противно, но и нельзя утверждать, что я испытал удовольствие, скорее - странное равнодушие тотально отстраненного от физического тела сознания. Марианна мусолила мой писюн минут 20. Потом сплюнула на лестницу. Закурила. Дала мне жвачку «Love is». Поцеловала в щеку и ушла. Больше у меня никаких связанных с ней воспоминаний не сохранилось. Где сейчас ты прекрасная девочка Мари из далекого детства?
 Жвачку я подарил милой Танечке из параллельного "Б" класса. К ней я питал самые нежные и светлые чувства, которые только способен испытывать мальчик семи лет к противоположному полу. А на деньги купил пиво и нажрался в хлам, до ядерной рвоты и жгучего поноса, так, что маме пришлось даже вызвать скорую, которая увезла меня с моим первым алкогольным отравлением в отделение интенсивной терапии.


 7

 День не задался. Я поругался на работе с Юлей и послал нахуй одного покупателя. Юля грозилась меня уволить. Но после обстоятельного разговора с Натальей Алексеевной решили обойтись выговором. И еще я дал слово, что больше не буду так делать – посылать клиентов. Что, конечно же, было неправдой. Головная боль, проблемы со сном, постоянное раздражение, а между тем равнодушие – все, что наполняло мое сознание. Я был полон этим под завязку. Вот-вот лопну.

 Когда я возвращался домой, у скамейки боролись двое алкашей. Один из них был моим соседом - спивающимся писателем неудачником. Именно он проигрывал, по причине более сильного опьянения, нежели его оппонент. Соседи кричали с балконов. Какая – женщина безуспешно пыталась их обнять. Я схватил того, что выступал против литературы, одарил мощным подзатыльником и пинком отправил восвояси.
 Его товарищ - инвалид обильно украшенный наколками уголовного типа, успел огреть несколько раз костылями нарушителя покоя, когда тот пробегал рядом. Писатель же поднялся без моей помощи. Отряхнулся. Его клетчатая рубашка была разорвана и вся в крови.
 - Сука, - выругался он, - новая, только сегодня одел. А к тебе я сука!- погрозил он кулаком в след уроду, - еще завтра зайду!
Он сплюнул кровь и протянул мне окровавленную ладонь.
- Спасибо друг.
  Я без брезгливости пожал. Он сел на скамейку. Его друг полил ему воду из баллона, служащего запивкой к самогону. Он умылся и стал увлеченно рассказывать о своих снах, будто это не ему пару минут назад разбили в кровь всю морду. Будто это не он участвовал в цирке, которую наблюдал весь двор.
 - Ад – это весело, - засмеялся он и отхлебнул из стеклянной бутылки самогон.
 - Эх, Рома Рома….- вздохнул я и пошел домой.

 Однажды я спросил его, зачем ты пишешь? Что ты хочешь этим изменить? Он ответил мне:
 - В своей прозе я показываю, что женщины - это животные. И что мужчины - это животные. И человек как вид- всего лишь скотина. И по всюду предательство, низость и скотство. И смерть, как единственное избавление от ада земной жизни. Я и своей жизнью показываю все это, - улыбнулся он. – Ведь кому-то надо взять на себя самое тяжелое.

 Больше я его ни о чем не спрашивал. Он был глубоко прав, и глубоко неправ одновременно. Это было очевидно.

 8

 Дома Ольга встретила меня великолепным отсосом прямо на пороге квартиры. Просто до боли. До изнеможения. Она сосала самозабвенно, захлебываясь и причмокивая. Временами слезая ртом с члена, при этом из ее горла до головки тянулась длинная ниточка слюны, чтобы отдышаться и снова продолжить гонку. Казалось, она вытягивает из меня душу, но таковой у меня нет, поэтому выходила всего лишь сперма. Я подумал – сколько женщине нужно пересосать ***в, что умереть? А сколько наркоману вколоть игл, чтобы сдохнуть? Странная аналогия скажете вы. Но в ней есть истина. Мир построенный только на получении удовольствий. Все мы живем, чтобы получить удовольствие. Люди заводят крепкие и хорошие семьи и плодят детей, чтобы получить удовольствие. Удовольствие мысли – иллюзии, что он типа не конечен, раз его род продолжается. А я смотрю на все с высоты отсоса, и смеюсь. Может я вон та мертвая собака на дороге, а может тот погибающий от проказы бомж. А может я алкоголик, который просить у тебя добавить ему на фанфурик или олигарх жрущий и ебущий юную девочку. С тем чтобы порвать ей целку. С тем чтобы быть первым. Я все это здесь и сразу. И я это ненавижу.
 Ольга закончила и мне стало еще тоскливее и печальней. Потом мы покушали. Попили чай. Кайра немного согрела меня своим приятным мурлыканием. За окном стоял август месяц. Осень уже подбиралась. И желтые листья. И холод. А в это время я становлюсь особенно потерянным и безнадежным. Предчувствие зимы видимо. И хочется улететь отсюда куда нибудь далеко-далеко как, Маленький Принц…
 Я искупался. Полистал Ремарка «Триумфальную арку». Хорошо у него там про мечты и конец всего. Я даже плакал, когда Равик прощался с Жоан. Каждый на своем языке, и каждый как будто слышал друг друга несмотря на то. Но вот только по всем понятиям главная героиня этой красивой и романтичной истории шлюха. При чем конченная. Как оно впрочем, всегда и бывает.
 Я отбросил книгу.
 - Полижи мне, - внезапно сказала Ольга. Я спустился по ней вниз. Немного полизал ее замечательную мокренькую, восхитительно волосатенькую ****енку.
 - Перевернись, - сказал затем ей я. Она перевернулась. Я продел под нее руку и засунул два пальца и стал активно лизать ее сладкие восхитительные ягодицы. Потом мы переместились, самое любимое у нее и меня, в позу 69. Пососали друг другу. Потерлись. Постонали. Больше она. Я обычно молчу.
 Все закончилось банально. Я оттрахал ее раком. Мы пару раз кончили. Она сглотнула остатки и я крепко уснул, отвернувшись к холодной стенке.

 9

 Тем летом 2012-го я, случайно наткнулся на документальный фильм «Земляне» режиссера Шона Монсона. На странице писателя Кирилла Рябова(Сжигатель Трупов)в контакте. Из увиденного я сделал одно важное и ровно столько же банальное заключение, к коему приходили, думаю, все адекватные умы во все времена – человечество должно умереть. Его не должно существовать. Только тогда на земле не будет не зла. Страданий. Боли.
 Еще 2012 год запомнился мне тем, что Путин возглавил стаю аистов, а Паук ломился в мэры Химок. И это было действительно весело. А еще Федор Емельяненко, помнится мне, с экрана телевизора призывал нас голосовать за единую Россию, после чего мое огромное уважение к этому великому человеку как-то безвозвратно поугасло. И это было действительно печально.
 Но были и более серьезные вещи. У нас в подъезде жил полу-бич Юрка. Полу-бич потому что квартира у него была, но он нихера не работал, соответственно ни за что не платил. Ел то, что ему дадут соседи. Мы с Ольгой тоже нередко собирали ему узелок и вешали на дверь.
 Когда-то его брат ныне владелец заводов и пароходов сильно проигрался в карты, и Юрке пришлось отдать свою квартиру, чтобы тот смог выплатить долг и его не убили. А сам – Юрка переехал жить в родителям. Жена к тому времени его уже бросила, потому что он пил. Постепенно, год за годом он опускался все ниже и  ниже. Нахождение на иждивении родителей позволило ему продержаться в более ли менее божеском виде добрый десяток лет, при том, что бухал он постоянно. Но со временем, как это всегда бывает, люди умирают. И сперва, умерла его мать. А двумя годами позже умер отец. На выходе из троллейбуса, он, будучи в сильном алкогольном опьянении споткнулся и упал ударившись затылком о бордюр. В результате перелом основания черепа и смерть, не приходя в сознание. И тут Юре стало совсем туго. Если по началу брат приносил ему какую-то еду и давал какие-то небольшие деньги, то со временем, поняв, что так Юрка проживет гораздо дольше, перестал привозить ему еду и давать копейки. Но и тут Юрка не пропал. Вначале он клянчил у соседей еду, они ругались и давали сухарик, а потом привыкли и сами стали ему нести остатки. Загадочная русская душа – сначала ****ы даст, а потом пожалеет и поможет.
 У Юры часто ночевали бичи и просто местные алкаши. Устраивались попойки и поебки дешевой ****и. Все это разумеется не нравилось соседям. Нам с Ольгой было все равно. Мы живем на шестом этаже. Он на первом. Весь день мы на работе. Нас это практически никак не касалось. Но соседей по площадке напрягало, и они вызывали милицию, вся бичевая тусовка огребала ****юлей, кого-то забирали на сутки и на время образовывалось спокойствие.
 Время шло. Изредка с бутылкой вискаря, которую он, полагаю выпивал в одного, к Юре наведывался брат, с тем, чтобы узнать не умер ли он еще, и если нет, то как далеко до его смерти. В общем, время шло, а Юрка никак не хотел умирать, ну просто нарочно жил, на зло всему.
 Однажды, еще при живом отце, у Юрки под новый год случилась «белка». Дико так пришпорило его. Он поднялся к нам и сказал, что ездил к брату и там они, - вся его семья, насмотревшись  сериала «Мастер и Маргарита» сошли с ума, дверь открыть не могут и мычат. Потом он позвал меня к себе, мотивируя это тем, что хочет мне показать, что к нему пришла Маргарита и кот. И их надо прогнать. Я уверил его, что приду, но позже, и закрыл дверь. В итоге, к 12 часам ночи, в конец охуев, Юра выломал раковину у себя на кухне, выбросил ее в окно и выпрыгнул сам. Сломал обе ноги. И пол года пролежал в гипсе. После чего встал на ноги и успешно вернулся к своему прежнему образу жизни. Так прошел год, два три….пять. И все уже давно свыклись с едким запахом дерьма смешанным с чем-то еще, кислым и горьким, на площадке. И Юрик стал уже неотъемлемой частью гиблой и бессмысленной картины провинциального двора. Руку ему конечно никто не подавал, так как боялись заразиться, или же просто из-за брезгливости. Мылся то он редко. Частенько справлял нужду прямо в штаны. Ну и, выглядел соответствующе.
 Собственно Юра ничего плохого никому не делал, кроме того, что вонял. И хорошего тоже не делал. Не минуса не плюса в его существовании.
 Когда я узнал, что его нашли мертвого в канаве, то не особенно удивился. Можно даже сказать никаких эмоций  по этому поводу не испытал.
 Его лицо было превращено в фарш. Левый глаз отсутствовал. Множественные переломы костей… А брат его оперативно съебался в длительную командировку, что в свою очередь наводит на определенные размышления и выводы…
 Но сейчас я не об этом. А о том, что задумался я над этим только год спустя. Мне только сейчас почему-то стало горько и по-настоящему жалко Юрку. Что чувствовал он умирая? И о чем думал?

 10

 Прошел месяц. Деревья облетели. Стало рано темнеть. Сырость. Холод. Мне предложили ехать в командировку. Но с одним условием – я не буду знать, куда я еду. Пойму я это, только тогда, когда уже доберусь до пункта назначения. Я не раздумывая согласился. Мне выдали билет на поезд. От черной сумки – подарок администрации, я отказался. У меня есть своя.
 Ольга была расстроена. Мы сидели на кухне. На окне в вазе стояла засохшая роза. Я курил и читал. Пушистая красавица Кайра сидела у меня на коленях. Ольга напряженно молчала. Как и всегда я не обращал на это никакого внимания.
 - У тебя красивая женщина, которая любит тебя. Тебе с ней хорошо.
 - Хорошо, - хмыкнул я. – откуда роза?
 - Подарил один наркоман, который всегда покупает таблетки и шприцы у нас в аптеке. Он милый и такой несчастный.
 - Пусть сдохнет, - выплюнул я.
 - Почему ты такой? Холодный! Сухой! Мертвый! У тебя же есть Я!
 Я пожал плечами и сказал:
 - Возможно, это не все, что нужно человеку.
 - А что еще?!
 - Не знаю, - ответил я. – Но женщина, это точно не все.
 - Тебе книги дороже людей! – крикнула она.
 - Они их лучше.
 - Чего ты хочешь?!
 - Отсоси.
 
 Ольга оделась. Что-то крикнула мне. Что именно я не разобрал. Хлопнула дверью и ушла. Вероятно к маме. Или к подруге. Я не стал догонять и возвращать ее. И звонить тоже не стал. Все равно все в скорее вернется на свои места. Без моего участия.
 Я взял засохшую розу. Остервенело, со злостью изорвал ее на куски, оцарапавшись о шипы. Выбросил в окно. Легче мне не стало. Но я чувствовал себя правым.



 11

 На вокзале было довольно тихо. Ходили два мента. Пожилая женщина. Трое молодых юношей. Они о чем-то спорили. Не по-русски. Но я понял, что один требует у другого мобильник, так как, вероятно он у него его украл. Это было глупо и не интересно. Мы с Ольгой сидели прямо у комнаты, откуда вышли милиционеры. Потом нам стало неприятно, и мы переместились в самую глубь помещения. Ольга уселась на меня так, что в этом положении вид ее очаровательной задницы мог бы и у мертвого поднять ***. Каменный пол. Неяркий свет. Чья - то оставленная бутылка минералки на соседнем месте. Какой-то мужик подошел к ларьку взять сока и сигарет.
 - Он с моим отцом работает, - сказала Ольга, – я его видела, как-то. Он приезжал с ним.
 Я ничего не ответил. Мне было приятно, что на мне сидит такая красавица. И она вся моя. Красивая собственность. Но все - таки, мысли мои в основном своем количестве блуждали где - то далеко. Не здесь.
 Два парня гопнического типа и невзрачная девушка сели не поодаль от нас. Они таращились на Олину задницу. Сморкались. Хихикали. И снова таращились. Мне это не нравилось.
 - Уебки! – прошипел я.
 - Перестань, - сказала Ольга.
 Женский голос откуда-то сверху предупредил, что через пятнадцать минут подъезжает мой поезд.  Мы встали и не спеша направились к выходу.
 - Молодые люди, вы воду забыли, - сказал нам в след, тупо хихикая один из них гопарей.
 - Себе оставь, - не оборачиваясь, ответил я.

 Здоровый старик обнимал солдата. Оба они были навеселе. Три женщины. Видимо мама и ее сестры. Все они обнимались. Ольга крепко прижалась ко мне и поцеловала.
 - Я люблю тебя, - сказала она.
 - Ай-лавью! – крикнул солдат.
 Я улыбнулся ему и показал фак из-за Олиной спины. Обычно я так никогда не делаю. Не в смысле улыбаюсь, а жест из сжатого кулака и выпущенного среднего пальца. Но тут решил поступить именно так. Солдат засмеялся. Махнул рукой и сказал:
 - Все равно айлавью!

 - Ты не любишь меня? – спросила Ольга.
 - Люблю, но не так, как ты этого хочешь. Для меня это по-другому…
 - У меня никого кроме тебя не было. Я тебя очень люблю, - прошептала она. Это звучало так красиво и проникновенно. И главное – это было правдой.
 - Спасибо, - ответил я. – До свидания. Мне пора.
 Мы расцепили объятья. Я показал билет проводнице и проследовал в поезд. В маленькое окошко я видел удаляющееся стройную женскую фигуру, которая махала мне рукой. Я махал ей в ответ. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Это другой мужчина спит с другой женщиной, и прощается сейчас  с нею. Они расстаются, надолго или навсегда, а я или он едет в неизвестное.
 Я прошел на свое место в плацкарте. Оно было под номером 112. Закинул наверх сумку. Расстелил постель и улегся. Я к удивлению своему, только сейчас заметил, что со мной поблизости нет никого, кроме мальчика, сидящего у окна и случающего музыку через наушники из плеера. Он сидел напротив меня и равнодушно взирал на проплывающий пейзаж. Но и он вскоре куда-то подевался. Я закрыл глаза и попытался уснуть. В голове мелькали огни. Вспышки. Чужие люди. Объятия. Тени….голоса…
 Через минуту другую я почувствовал сильный толчок. Поезд затрясло…. И еще толчок…

 VI

 1

 Он поднимал цемент на четвертый этаж, а когда спускался за очередным мешком напевал «….а хуже всего емуууу зеленому слоникууу…». А потом разводил и мешал раствор бетономешалкой в жестяном бочонке все с теми же словами. И перед глазами его проплывала вся его жизнь, пустая, глупая, бесплодная и такая же невзрачная, как эта смесь из воды и цемента. А потом женщины кричали: «Денис!Раствор!» и он наполнял ведра и разносил всем нуждающимся, пытаясь ни о чем не думать, кроме того, что он делает. Так прошла  неделя и он, как всегда бывало с ним на каждом новом месте, уже начинал привыкать к мысли, что ТАК пройдет вся его жизнь.

 И каждый новый день время никак не хотело идти быстро, тянулось бесконечно, и казалось, конец рабочего дня никогда не наступит. Мучительные тупые минуты забитые неинтересным чуждым делом. От всего этого хотелось спать спать и спать, хоть и выспался он сверх нормы.

 Он сел на мешок с цементом. Стянул перчатки. Достал мобильник. Посмотрел время. До обеда оставался еще час. Раствор разнес всем штукатурщицам. Все заняты работой. Никто не смотрит. Можно посидеть минут десять спокойно и ничего не делать. Можно даже написать стихи. Или спеть песенку. Или почитать. Но читать было нечего, да и запрещено по регламенту. Вид дымящихся ржавых труб. Шум. Запах газа. Все это угнетало его и без того истощенное мещанским существованием сознание.

 - Нарисуй для себя на моем месте пустоту и увидишь, что для тебя ничего не измениться, - сказал ему мешок с цементом.
 - Ты всю жизнь проведешь с нами, - фыркнул жестяной бочонок.
 - А твою любимую сейчас **** ее новый муж. Она выбрала его, потому что он настоящий мужик, на него можно положиться и с ним можно создать семью. Она заглатывает его елду в рот, и мусолит ее с наслаждением, лижет, сосет и глотает в конце сперму. Так же как это было с тобой…
 - А ну молчать суки! Разговорчики в строю! – резко присек он. Нервно встал. Взял мешок с цементом. Разорвал его. Высыпал в бочонок. Добавил воды и принялся размешивать миксером.

 2

 В заводской столовой пахло прогорклым жиром и хлоркой. Стоял гомон. Шумели посудой. Он взял рассольник, мятую картошку с котлетой, компот и два кусочка хлеба. Съел рассольник, отхлебнул компот и ушел. На выходе у него сильно схватило сердце. Он остановился. Сделал пару глубоких вдохов. Подождал. Сердце опустило. Он поднял глаза в небо. Синее и бескрайнее оно ни о чем ему не говорило. Только навевало еще большую тоску.
 - Вам плохо? – обратился к нему женский голос. Он обернулся. Красивая смуглая девушка в белом халате. Заводская медсестра.
 - Нет, - ответил он, - мне нормально. Спасибо Вам.
 Он устало улыбнулся ей и ушел ничего больше не сказав.

3

По дороге домой ему на глаза попалась женщина, которая продавала живых карасей. Денис подошел к ней. Спросил почем?
- 60 рублей, - ответила она.
Денис протянул ей сторублевую купюру и она взвесила в полиэтиленовый мешке три барахтающихся рыбины. Отсчитала сдачу.
Дома Денис вывалил их в таз и налил воды. Рыбки ожили и стали уныло работать плавниками, натыкаясь друг на друга. Он посмотрел на них с сожалением.
- Простите, - сказал он, - но сегодня вас придется съесть.
И так больно и тяжело ему стало, когда пришлось разделывать их. Они барахтались. И даже когда он вынул из них все внутренности их жабры продолжали подниматься, от чего Денису стало совсем гнусно. Он с удивлением заметил, что раньше он этого не чувствовал, а теперь даже самую маленькую букашку ему мучительно тяжело убить.

 3

 Он проработал еще пол месяца и уволился. Потом две недели пил. А потом устроился на новое место. Проработал там месяц и тоже уволился. Началась пора скитаний.

 4
 
Прошли долгие дни, недели и месяцы…
 Истощенный долгим пьянством, голодом и бродяжничеством он обнаружил себя на наркоманском притоне. Среди  компании людей, которые у нормального человека не могут не вызвать тошноту и омерзение. Пахло серной кислотой и еще чем-то мазью Вишневского…Повсюду валялось старое тряпье. На кухне варили «крокодил», а он ждал. Один из обителей пещеры увлеченно смотрел «Дом -2». Другие, двое – его товарищ Шура, который его сюда и привел, и в котором он был уверен, говорили о предстоящих сроках, которые им видимо, придется отсидеть. Четвертый напряженно тряс пластиковую бутылку с жидкостью…
 - Только костей человеческих и черепов не хватает, - подумал Денис. – И костра. Можно было развести прямо здесь.
 К тому времени выглядел он как полное говно. Сальные длинные волосы. Недельная щетина. Худой, бледный, ослабевший, с неустанно дико колотящимся сердцем и безумными глазами. Временами совсем как зомби слонялся он по городу не зная зачем и куда он идет. Не находя собственно ничего, что могло бы ему помочь. Ну просто потому что на этих улицах, в этом городе, на этой планете, в этом измерении этого не было и быть не могло.

 5

 Записи в дневнике:

 18 ноября 2011 г.
 
 11:07. Только пришел. Ходил по поводу работы грузчика. Зарплата 8 т.р. Отсканировали паспорт и трудовую с двумя неделями работы. Сказали перезвонят на следующей недели. Надеюсь.
 Курю третью сигарету. Болят зубы.
 Тот, кто отдает, всегда имеет больше – чем тот, кто получает.
 Дарк не позиционировал себя, как последнего героя из Цоевской песни. Он просто им был.

 11:12. Вспомнил твою фразу: «Я любила тебя». Разъясняю. У любви нет прошедшего времени – это раз. Ты шлюха – это два. И как следствие ты не способна любить – это три.
 Вчера перед сном написал рассказ. Буду его дорабатывать.

 19 декабря.03-05

 Всегда забываю сейчас 2010 или 2011 год? Такой у меня образ жизни. И если мне не изменяет память, а она мне, как и моя любимая женщина, которую я давно потерял, изменяет постоянно, то я начал сочинять этот текст еще будучи в душе. А в прочем, откинем эту лажу. Лажа хороша, когда ты счастлив. Когда ты несчастен – необходима гениальность.
 Вот кто-то сейчас говорит мне, чтобы я не курил. Или хотя бы курил поменьше. Но как же я не буду курить, если – это единственная приемлемая для меня форма существования в данном мире? Я говорю в «данном», потому что я не исключаю существования других, куда более тонких и совершенных. Но мне абсолютно не нужных. Поскольку пока я здесь, я могу существовать только здесь. А когда меня не станет, я хотел бы, чтобы меня не стало полностью. Конечность – вот моя цель. Задача, труднее, чем кажется на первый взгляд. Особенно учитывая, что на днях, после недельного запоя у меня поехал шифер. Мне казалось, что все вокруг хотят меня убить. И в связи с этим, я едва не выпрыгнул в окно. И завтра я собираюсь идти в наркодиспансер, с тем, чтобы меня закодировали на год от употребления алкоголя. Вот такой вот благородный жест с моей стороны по отношению к окружающим и собственному организму. Да, я не лишен благородства(читай первый абзац).
 Пить мне теперь нельзя. Слава богу. Значит, много места освободиться для благоразумия и эпизодических употреблений тяжелых наркотиков. Всегда хотел жить так, но алкоголь, в связи с его крайне легкой доступностью постоянно вытеснял и первое и второе. Особенно первое.
 Вот романтика. ****а – это очень романтично. Но только ****а чистая, девственная. ****а – пока еще нетронутой девушки. А это, как известно, как мед – если он есть, то его ту – же нет. Чистая, не испачканная, пока еще не оскверненная влажными жирными ***ми ****а – недостижимый идеал. А знаете почему? А потому что этот мир состоит из безумия. Безумие заставляет нас жить дальше. Безумие заставляет нас любить и трахать чужую женщину. Безумие заставляет нас не сойти с ума окончательно. Безумие заставляет нас преодолевать бессмыслие. Я лично на этом только и продержался. А счастье….Счастье – это как повмазываться дерьмом. Вначале кайфанул. Совсем не долго. А потом начинает всякая ***ня по телу вылизать. Болячки. Язвочки. И все болит. И не проходит. И хорошо если еще игла была не вечевая и не гепатитная.

 14 февраля. Вторник. Ночь. Вышел из очередного запоя. Возобновляю записи.

 Говорят что сегодня праздник. День всех влюбленных. Я этого не знал. И вообще никогда этого праздника не замечал и не чувствовал. Какой-то тухлостью и лживостью все это отдает. А ныне он мне и вовсе противен как-то по особенному. А от женщин меня духовно тошнит. И от мужчин тоже. И вообще эта планета не пригодна для моего существования.

 16 февраля  2012 года. 19:18
 Зачем я горю? Зачем  я живу? Зачем схожу с ума? Зачем разлагаю свою душу? Зачем опошлил все что любил? Все что хорошего было во мне мной.
 Я знаю, что такое предательство и преданность. И я сам предатель и преданный одновременно. Но я хочу узнать, что чувствует человек, который глядя в глаза клянется: « Я никогда тебя не брошу. Я люблю тебя сегодня и навсегда». А на завтра все это с легкость предает, и с теми же глазами смотрит и говорит о любви уже совсем другому человеку. Я хочу узнать, что творится в этот момент в его голове и душе. Что он чувствует. Я хочу это знать. Чтобы написать об этом роман. Целую книгу. Целое искусство.



 6

 Дезоморфин был готов. Все вытянули по шприцу из чашки. Укололись. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Было хорошо и спокойно. Даже немного весело. Денис пошел в ванную чтобы вымыть руку. Один и нарков стал звонить по мобильному. Договариваться о встрече с девушкой. Денис вымыл руку. Вышел из ванной. Закурил на входе в кухню. Расслабился. И тут совершенно неожиданно, как гром средь ясна неба в квартиру ворвались здоровенные парни. Положили всех мордой вниз и начали беспорядочно избивать. То что это было ГНК Денис понял не сразу, но как только понял, то тут же понял и другое – что их просто напросто подставили. Когда избиение было приостановлено. И всем можно было подняться. Стал решаться вопрос, кому брать все на себя. И кому мотать срок. И поскольку несудимым из всех был только Денис все стали валить на него. Денис даже не сразу смог осознать в какую жопу он попал. И уже чуть было не взял все на себя. Но что-то там наверху в небесной канцелярии щелкнуло и он попросил оставить его наедине, с одни из гнкашников, глаза которого, единственного из всех были  для него человеческими.
 - Вот скажи мне честно, - начал Денис, - я вижу ты нормальный парень. Они все на меня валят?
 - Да, - ответил нормальный парень.
 - И что мне будет, если я соглашусь?
 - Мы сделаем так, как будто поймали тебя на улице с дозой.
 - А если я не соглашусь мне максимум 15 суток за употребление?
 - Да улыбнулся парень. Но я непростой гнкашник. Я ангел. Я забираю не всех. И сегодня не твой день для новых проблем.
 Стена комнаты раздвинулась и ослепительно яркий свет озарил помещение. Денис стал терять сознание и улетать в глубину этого света пока не исчез в нем полностью.
 - Но в следующий раз попадешься. Посажу! – крикнул ему в след ангел.

 7

 Пришел в сознание он у себя дома, на обоссанном матрасе, совсем истощенный и ослабевший. Привычная боль и тяжесть в правом подреберье. Давно уже стала нормой. Он не знал, сколько он пролежал так. Знал только, что вставать ему совсем не хочется, а хочется пролежать так в забытье неделю, месяц, год, всю жизнь. Но это была слишком легкая расплата за форму человека, в которую он был помещен.
 Прошли сутки. Кто-то неведомый и прекрасный приносил Денису воду – его единственную пищу в такие моменты. И тазик, чтобы он мог опорожнить мочевой пузырь. Из-за истощения и интоксикации он не мог ходить. Видел кошмары. И всякий раз, как он закрывал глаза, они повторялись, и в них некто ужасный и без лица снова и снова хотел убить его. Поглотить. Сердце его устраивало дикую гонку, дыхание перехватывало и казалось - грудная клетка вот-вот взорвется.
 Наконец на третье утро он смог подняться. Подошел к зеркалу. Личность узнавалась едва. Высушенное, темное изнеможенное лицо. Лицо полнейшего мудака с тупыми глазами. Он сходил и с трудом помочился ядовито серой мочой. После тут же попил воды и крана.
 В дверь постучались. Он открыл. Это был Сергей.
 - ***во выглядишь, - сказал с порога тот. Они прошли в комнату и сраженный волной слабости Денис рухнул на матрац.
 - Мда, братишка, что-то ты потерялся, - не скрывая сожаления сказал Сергей.
 - Совсем плохо выгляжу? – спросил зачем-то Денис.
 - Как наркоман конченный. И воняешь. У тебя не гепатит?
 -  Нет. Все нормально. Так и должно быть, - улыбнулся Денис. – Меня недавно подставили.
 - Не удивительно. И чем все закончилось.
 - Я бы рассказал. Но ты никогда мне не поверишь. Поэтому я промолчу.
 - Можешь поешь? – предложил Сергей. – У тебя что нибудь в холодильнике есть?
 - Я не могу ничего есть, я бы кофе выпил сладкого.
 Сергей сходил на кухню. Поставил чайник. Заварил кофе и принес Денису. Тот с удовольствием выпил, с трудом удерживая чашку трясущимися руками.
 - Я вечером зайду. Может курнем? – спросил Сергей.
 - Заходи, но я курить не буду. Нужно отойти.

 8

 Вечер того же дня.

 - Сегодня Алинку видел. Она так обняла меня при жене и спросила, как дела. Вальяжно так. А жена смотрит.
 - И че она?
 - По-прежнему вмазывается.
 - Чем?
 - Крокодилом.
 - И жива.
 - Да, я у нее спросил, Алин, у тебя ничего не болит? Вот я в сто раз меньше тебя вмазывался и то там то здесь побаливает.
 - А она же еще малолеткой вмазывалась. Хахаха.
 - Да, с 16 лет. И тогда же родила.
 - А сейчас ей сколько?
 - Года 22.
 - ахахаха. Охуеть. А выглядит как?
 - И выглядеть нормально.
 - хм…
 - А пацан с которым она жила…
 - Это, от которого она родила. Которого тогда, когда заходили, чтобы она нас вмазала видели?.
 - Да, он. Он недавно умер. Нормальный пацан был, без дешевых пантов. Я его еще задолго до того, как он вмазываться начал знал.
 - А дочку в приют забрали?
 - Нет, с ней осталась.
 - А на что она ее кормит?
 - Ей мать помогает. Ну и его родители.
 - А я сегодня понял, что открыл в себе портал в собственную смерть. Причем уже очень давно.
  - Охуенный ганж?хехехе
 - Да, хахаха. Матерая штука. Вся благодать нам от природы идет. хахахахахах!
 - Да, от природы – это природы. Хахахаха
 - У меня волосы седые стали появляться. Называй меня теперь Седовласый. Я отец Будды и Иисуса.
 - А как ты их рожал?
 - Высрал! Хахахаха
 - Ахахахаха
 - Саню Санитара помнишь?
 - Да, че он?
 - У него в деревне есть какая - то бабка знахарка. Он к ней обратился, мол жизнь не клеится. Она ему что-то нам наколдовала и видимо решила посмеяться, сказала, чтобы он теперь был Ильей, только тогда у него все заебись будет.
 - И че он так Ильей и ходил?
 - Да!
 - Ахахаха. Вот далбоеб!
 - Ну он в Уфе жил, там не знают, что он Саша и он всем представлялся, как Илья. Пол года Ильей проходил, потом опять в Сашу переделался.
 - Аахахахаха
 - Хехехехе.
 - Я ему хотел объяснить, что может быть не в Илье дело, а в том, что он просто далбоеб. Но боюсь  обидеть.
 - А сам он никогда этого не поймет!
 - Да! Хахааххаха.
 - Так ведь из этого следует, что у меня дело, наверное, не в Седовласым. хахаха
 - Ну ты то это понимаешь, а он нет! хахахах
 - Давай съездим конапли наберем мешками. Там она просто так растет. Такие кусты. Тебе на год хватит. Хоть бухать перестанешь. Нахуй тебе бухать, если под рукой нормальный ганж и кури его сколько хочешь? А за это время может в себя придешь. На работу устроишься. Восстановишься в институте.
 - Это хорошо, но я психоделиков хочу, которых еще не пробывал.
 - Да ***ня все это. Лучше ганжа и мака ничего нету.
 - У нас и мака нету.
 - Да, окружающая нас действительность, конечно – же не является доминантной для нас, то есть нашего «Я», но она является доминантной для нашего тела.
 - В моем случае она и для моего «Я»,  является доминантной.
 - Вот! И сформулировано, в чем отличие двух типов людей. Для одних доминантной является внешняя реальность, то есть физическая, для других внутренняя, то есть духовная.
 - Айда еще покурим?
 Забивает булик.
 - Айда.
 Курят……..вдыхают….держат в себе…………………………………………………..
 - Была у меня мысль написать повесть именно о дешевых наркотиках. О «Крокодиле»,  от которого и мы могли бы умереть. Но ведь мы чуть умнее. Чуть умнее. Мы перестали эту ***ню употреблять. И я на самом деле, я должен быть тебе очень благодарен, ведь ты не бросал меня. А еще, меня всегда поражало, с какой нежностью и заботой ты ко мне относился, при том что ко всем остальным ты относился с поразительной жестокостью.
 - Ну, я к тебе хуже относиться стал, ты не замечал? Ты же совсем опустился. Спился совсем…
 - Нет, не замечал, ни первого ни второго.
 - Хахахаха!
 - Как твой роман?
 - Пишу потихоньку. А еще мне снился кошмарный сон, и ты - кстати, как раз в момент, когда я пишу все это зашел ко мне! ахахахаха. Я так им и напишу. Они охуеют!! Именно в этот момент пришел мой сын к отцу с гостинцами!
 - Че прям сейчас писал?
 - Ага. Мне нравится быть наркоманом. А тебе?
 - Очень!
 - Дай перекрещу.

 9

 Денис ждал своей очереди. Нервный и утомленный. Его всегда напрягало ожидание. Рядом сидел старик благородного вида, похожий на Ирвина Уэлша. Он уже минут десять пялился на Дениса.
 - Ну что? ! – не выдержал наконец он.
 - А вы знаете, - спокойным тоном начал он, - Марина Цветаева написала очень трогательное и пропитанное чистотой письмо Василию Васильевичу Розанову, о том, как сильно и истинно любит своего мужа, а после закрутила бурный роман с Софьей Парнок…
 Вот так дела, подумал Денис. Это что еще за шуточки. Но не растерялся и объяснил свою позицию:
 - Да для меня все эти би-сексуалы, би-сексуальки в истории ли или же в настоящее время просто отвратительные пидоры и лесбиянки. Высокопоставленная погань и мразь. Да-да, я имею право так говорить, потому что в половом плане абсолютно нормален. Если я нормаьный мужик, я живу с женщиной. Ебу ее. Или не живу и не ебу. Но в любом случае, не имею никакого желания трахать в рот и в попу мужика. Напротив – испытываю к этому огромное отвращение. А все эти…туда – сюда… и так и эдак…Нет. Мразь конченная. Что бы не говорили. Фу! Мерзятина!
 - Не толерантно заключил, - Ирвин Уэлш.
 - Как уж есть, - хмыкнул Денис.
 - Все-таки в жизни, нет ничего важнее жизни, - заключил старик.
 - Совсем нет, - возразил Денис.
 - Да? – удивился Ирвин, - И что же?
 - Ну, например Любовь, - спокойно ответил Денис.
 Тут подошла его очередь и пришлось прервать разговор.

 10

 - Молодой человек, - серьезно обратилась врач.
 - Да? – ответил Денис.
 - Вы пожить еще хотите?
 - В каком смысле?
 - В прямом. Вам жить осталось пол года. А если продолжите пить и употреблять наркотики то гораздо меньше. У вас церроз.
 - Правда? Я и не догадывался.
 - Если бы вы раньше обратились к врачу, процесс можно было обратить. А теперь…Но в любом случае нужно соблюдать диету. Алкоголь нельзя. Жирное и жареное тоже. Высокие физические нагрузки..
 - Мне плевать, - прервал он. Молча поднялся и ушел.

 11

 На улице он достал сигарету. То была последняя. Он смял пачку, бросил в урну и закурил. Посмотрел в небо. Голубое и светлое, с огромными облаками, теперь оно говорило ему о многом. Он широко улыбнулся и засмеялся, припомнив что-то счастливое. Затем достал телефон. Набрал номер из случайно появившихся в его голове цифр. Ответил красивый женский голос. Совершенно чужой, и между тем, такой родной и нужный.
 - Здравствуй, - весело ответил он.
 - Ты? Как ты узнал мой номер?? Не звони мне! Я давно…
 - Стой, - прервал он. – Не говори ничего. Просто послушай. ТЫ СТОИШЬ ТОГО, ЧТОБЫ РАДИ ТЕБЯ РАЗРУШИТЬ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ.
 На этом он отключил мобильный. Сделал последнюю затяжку. Выбросил бычек и разбил телефон об асфальт.

 12

 Придя домой, он первым делом принял ванну. Хорошенько вымылся. Уложил феном волосы. Подровнял и без того ровные ногти пилочкой. Надел чистые джинсы. Рубашку. Обул кеды. Покормил свою черную кошку. Попил крепкого чая. Затем, он включил компьютер. Нашел там папку «Танец расправленных крыльев (недописанный роман)». Удалил ее. Потом достал банку Баклосана из ящика стола. Пошел на кухню. Одним махом высыпал себе в рот всю баночку, запив водой. Затем вышел на балкон. Выкурил сигарету. Постоял немного. Посмотрел вниз. И прыгнул с 8 этажа.

 Последняя запись в дневнике:

 Ты зажигала тысячи шлюх в моем сердце.
 Ты открывала бордель в моей душе.


 VII

 1
 Очнулся я в зале ожидания ЖД вокзала. Я сидел на том же месте, где мы с Ольгой сидели перед моим отъездом. Вокруг никого не было. И не единого звука. Полная тишина. Я огляделся. Моя черная сумка куда-то подевалась.
 Я встал и направился к выходу. Что произошло непонятно. Просто светло и удивительно тихо. Ни единого звука. Ни солнца. Ни слабого ветерка. Ни звука шагов. Даже облака не плыли по небу, а стояли на месте. Так что утро это или день понять было нельзя. Мне хотелось пить. Я пошел к ближайшему киоску в надежде купить минералки или сока. Но он был закрыт. И соседний тоже. Я сел у остановки. Не мог же целый город разом вымереть? Если бы и так, то должны были остаться трупы, но их я не наблюдал. Просто ни одного живого существа. Ни единого. И эта уже начинающая давить гробовая тишина.
 - Что за ***ня!!! – крикнул я во весь голос. Никто не отвечал. Тогда я достал телефон, чтобы позвонить Ольге. Но он не работал. Я вытащил батарейку. Потом опять поставил. Не помогало. Железяка была мертва. Хм… Надо идти, подумал я. И что бы меня не ожидало впереди, будь то ужасное или же светлое – то в любом случае будет лучше, чем просто сидеть на месте. Я встал и пошел. На первом же перекрестке мое внимание привлек Иисус на рекламном щите. Над ним не было нимба и он показывал фак. А надпись гласила: « Он не Твой Отец…». Мне захотелось покурить, но сигарет при мне не оказалось. Я двинулся дальше. Миновал несколько остановок и никого не встретил. Наконец дошел до торгового центра, где я работаю. Двери были открыты. Я вошел внутрь. Эскалатор не работал. Я поднялся пешком на третий этаж. Вошел в свой отдел. Нашел там бутылку воды и напился. Присел, чтобы отдохнуть. И тут понял, что ноги мои очень устали, будто я прошел не несколько остановок, а многие - многие километры тяжелого извилистого пути. Все это было довольно странным, поскольку я был привычен к длительным прогулкам и пару остановок ходьбы не могли так утомить меня. Я сделал еще пару глотков из бутылки. Вода закончилась. Меня тяготило отсутствие людей. Я не очень радуюсь их присутствию. Но в данном случае то, что в округе никого живого, как в прочем и мертвого – явно говорило о чем-то не здоровом и навевало странное чувство вселенской обреченности. Я вспомнил о рыжей девушке, работающей на первом этаже. Может быть она еще там?
 Я быстро спустился на первый этаж. Подбежал к стеклянным раздвижным дверям. Они были закрыты, но не на ключ, так что открыть их не составило труда. Никого не было. На красной стене, прямо над кассой надпись, написанная огромными черными буквами: « …НО ЭТО НЕ КОНЕЦ СВЕТА…». Иисус не твой отец, но это не конец света – сложил я два предложения. А может быть - это конец света, но Иисус не твой отец? Но при - чем тут Иисус, если наступил конец света? Но если наступил конец света, то он наверняка не отец… Хрень какая-то.
 Голова стала раздуваться и пульсировать. Я чувствовал, что подброшенную мне головоломку я разгадываю неправильно. Запутался.
 Я вышел из отдела. Аккуратно задвинул за собой двери. Зашел в супермаркет на этом же этаже. Взял с прилавков две бутылки воды, орешки и пару пачек сигарет. Положил все это в пакет. И пошел к выходу. Сел у неработающего фонтана. Закурил. Открыл орешки. Немного утолил голод. Запил водой из бутылки и разлегся на мраморе у мертвого фонтана. Меня ничто не тяготило. Спешить некуда. Я решил обстоятельно поразмыслить над происходящим. А вернее, просто решить, что мне делать дальше. Кайра! Вдруг вспомнил я. А что если она здесь. Она абсолютно одна. Маленькая кошечка в целом городе, где нет никого. И некому ее напоить. И некому накормить и согреть. Но если даже она здесь, как я найду ее?
 - Сигаретой не угостите? – обратился ко мне знакомый голос.
 - Да, - ответил я. Полез за пачкой.
 - Не знаете, куда все подевались? - продолжил голос. И тут меня бросило в пот. Это был мой голос. Я мгновенно соскочил. Передо мной стоял я, только довольно худощавый, измученный и с гораздо более длинными волосами. По взгляду парня, который был мной, я понял, что он находится в не меньшем недоумении.
 - Ты это я? – ошарашено спросил я.
 - А ты я? – лениво ответил он.
 - Что за ***ня?!
 - Понятия не имею! - улыбнулся он,закурил и продолжил, - но это забавно.
 Его похоже в отличии от меня абсолютно не удивляло происходящее.
 - Ты не подумай, - продолжил он, едва не смеясь, - все это более чем странно, но разве могло произойти что нибудь лучше? Попробуй ударить меня.
 Я размахнулся и дабы развеять наваждение, ударил его. Он упал.
 - Бля, - сказал он, вытирая кровь с губы, - больно. Это происходит в действительности.
 - В действительности, - согласился я и тут же двинулся к нему. Схватил под локоть и помог подняться. Достал платок. Намочил его водой и стал вытирать ему лицо.
 - Кровь и боль реальная, но ведь – город без жителей, встреча самого себя… это как-то….
 - Да, это выходит за рамки…
 - Здравого смысла, - опередил он, - видимо, мы попали туда, где этот здравый смысл несколько или совсем иной.
 - Каким образом?
 - Не знаю. Существует множество параллельных миров которые лежат вне диапазона нашего восприятия. В один из них мы видимо и угодили.  Но мне здесь вполне комфортно. Денис, - протянул он мне руку.
  - Арсений, - пожал я в ответ. – Мне в общем- то тоже не плохо здесь. Но мне чего-то или кого-то не хватает.
 - Кого?
 - Моя кошка Кайра.
 - Она умерла, - грустно сказал он.
 - Как? Она же вот только родилась? Она у меня совсем недавно и она живая.
 - Тогда она умрет через 17 лет. Ты похоронишь ее вместе с женщиной, которую любишь. Одна маленькая могилка для двух любимых существ. А может быть…для трех. Ты и сам туда ляжешь. Хотя…Нет…нет…нет…
 Он схватился за голову.
 - Ведь если я не ошибаюсь, ты и я – это два варианта одной жизни. И то, что было у меня, не обязательно будет у тебя, как и наоборот. Так варианты совсем разные. И сущности направленные изначально, в внутриутробный момент в разные направления приобретают совсем иные качества и состояния. Но смерть, то всех нас постигнет, другое дело в каком она виде придет к нам. От чего у тебя умер отец?
 - Он у меня не умер, - возмущенно ответил я, - он живой.
 - Понятно. Я спросил, потому что у меня он умер от того, что отравился паленой водкой, когда мне было 15.
 - Лучше бы и у меня отравился, - подумал я в слух.
 - Что? – не расслышал он.
 - Ничего. Да, - нахмурился я, - ты хочешь сказать, что достаточно изменить всего несколько штрихов, и вся жизнь и даже личность проживающая ее сложиться по – другому…
 - Не вся и не все, - остановил Денис,- только ее внешняя оболочка, то, что заложено в тебе, в сущности, остается неизменным. Я виновен перед всеми, кто любил меня. И это, пожалуй, самое худшее зло, которое я знаю. И прощения я не прошу, потому что глупо просить прощение, за уже причиненный вред. Не только глупо, но и не достойно, потому что тем самым ты как бы хочешь найти себе оправдание. Избавиться от груза. Добиться снятия грехов. А это невозможно. Свою вину нужно нести в себе до конца.
 - Я над этим задумывался, но на себе не особо ощущал. Хотя временами появлялось чувство глубочайшей вины, даже не известно перед кем, от которой хотелось упасть на колени и зарыдать.
 Этот парень, который был мной, мне нравилось его слушать. Он говорил все как надо. Я слушал его, и мне  становилось хорошо. Я нашел достойного собеседника.
 - Ты в курсе, что от сюда нельзя выбраться? -  спросил он.
 - Я уже начал догадываться, - ответил я.
 - Нам надо идти.
 - Куда?
 - Мы попали в промежуточный слой, между одним и вторым вариантом измерения. Но только одной жизни, поэтому здесь и нет ничего. Посмотри, как здесь пусто? Это мы с тобой так пусты!
 Его крик громким эхом раздался по всему бездушному пространству города.
 - Пойдем! – крикнул он.
 - Куда? – еще раз спросил его я.
 - В место, где ты был счастлив.
 - Я не был счастлив, - поспешил уверить его я.
 - Хахахаха, - рассмеялся он, - ну я! Я то есть. Какая разница. – Он засмеялся еще сильнее.

 2

 Чем дальше мы шли к заявленному месту, тем более разрушенный пейзаж города представал перед нами. Окна в домах были выбиты. Из них свисали рваные серые тряпки. Засохшие деревья без всякого намека на даже пожелтевшие листья. Разбросанные урны с мусором. Качели. Я обратил особое внимание на качели, когда мы проходили рядом с детским садиком. На них никого не было, висел собачий поводок с ошейником. Они качались и омерзительно поскрипывали при этом. Денис безысходно улыбнулся, глядя на них. И мне показалось, он хочет заплакать, но сдерживает себя.
 Мы прошли уже довольно много. Пересохший колодец, из которого нельзя было напиться, был когда-то источником живительной влаги, как объяснил мне Денис. Летом, детвора со всей округи сбегалась к нему, чтобы напиться холодной ключевой воды. Это было своеобразным залогом счастливой и здоровой жизни, хотя бы на недолгое время.
 Постепенно шаг Дениса становился все тяжелее и тяжелее. Он то и дело останавливался и просил пить. Мы присаживались на камень, скамейку, или же делали привал прямо на обочине дороги. Переводили дух и шли дальше. Это продолжалось множество раз. Казалось, мы никогда не придем и движение наше не закончится.
 Остановка. Растерзанный голубь. Одно крыло. Голова.  Перья повсюду.
 - Что-то тяжеловата дорога…. – пожаловался Денис.
 - Да. Нелегким оказался путь, - согласился я.
 Я попил воды и протянул бутыль Денису. Он сделал пару глотков и отдал бутылку обратно. Я поднял белое перышко у себя из под ног. На его конце был увесистый черный шарик из гудрона. Я поглядел на конструкцию и выбросил ее. Белое перо тормозило падение – гудронный шарик ускорял. Падая, перышко отчаянно вращалось вокруг своей оси. Борьба черного и белого. Черное сильнее. Тянет вниз. Оно победит.
 - Я алкоголик и дешевый наркоман, который своим существованием, только отравлял жизнь ближним. И особенно тем, кто его по – настоящему любил. А у тебя как все в жизни?
 - Ну,  - задумался я, - я не алкоголик и не наркоман. И вроде бы не особенно отравлял чью-то жизнь, но и какой-то большой любви я тоже никому не подарил.
 - Это все – таки лучше, чем у меня.
 - Возможно, - согласился я.
 Остановились мы у черной реки. Темная жидкость не текла в ней, как это положено воде в реках, а стояла. А может быть, течение было настолько медленным, что глаз не мог уловить движение.
 - Здесь, - сказал Денис. – Мы пришли.
 И тут я увидел, что не поодаль от берега много – много небольших земляных возвышений. Вероятно, те, кто жил здесь когда-то, хоронили домашних животных, предположил я. Денис стал раскапывать одну из могилок. Он  остервенело скреб пальцами землю. Пока не добрался до цели. Захоронение оказалось не глубоким. В нем лежал сверток. Он развернул его. Ребенок. Совсем маленький. Новорожденный или же даже, эмбрион. На его сморщенном личике и тельце уже проступали темные пятна разложения. Но не сильные. Он был погребен, не так уж давно.
 - Откапывай остальные, - велел он мне.
 И мы стали разрывать могилки. И в каждой мы находили ребенка, завернутого в полотно. Полотна были разных цветов: зеленый, синий, красный, черный, фиолетовый, желтый… Маленькие трупики были все примерно одного размера. Все не сильно испорченные, и источали они запахи цветов, но не разложения.
 - Это все мои, не рожденные…или убитые при рождении… - сказал мне он и я увидел, что глаза его покраснели, стали безумны и из них потекли слезы.

 Всего мы насчитали десять младенцев. Каждого разворачивали. Потом Денис забирал полотно, в которое ребенок был завернут и затем мы снова закапывали тельце.
 - Так они быстрее разложатся, - объяснил он мне, – а из полотнищ мы разведем костер. Ночь будет длинная…
 Темнело. Становилось холодно. Мы собрали хворост на берегу мертвой реки. Разорвали материю. Побросали все в кучу и развели костер.
 - А если бы они были в полиэтилене, то, тогда бы вообще долго им пришлось, и нам бы хуже было, - заметил я.
 - В полиэтилене нет, не стали бы хоронить…- возразил Денис, - не настолько они чудовища. Ведь есть в них хоть, что - то человеческое. Это они так только, казаться хотят сильными и не прогибаемыми, а ты отойди от них, пальцем ткни и они сломаются. Сыкливые они на одиночество – эти люди.
 - Ты не замечаешь, что с нашим сознанием что-то не то происходит?
 - Да, - сонным голосом ответил Денис, - как – будто надышались чего-то…

 3

 Когда я очнулся стояла непроглядная ночь. Я лежал не поодаль от костра. Было прохладно, но не холодно. Тихая летняя ночь. Денис сидел очень близко к костру и что-то бормотал. Я встал и подошел к нему. Он дрожал, прижимая к себе согнутые колени.
 - Что с тобой? – спросил я.
 - Холодно, - ответил он, - очень холодно. Закрой окно.
 - Окно? – удивился я. Он ничего не ответил.
 - Может у тебя ломка?
 - Нет, у меня не бывает ломок. Это другое. – Он закашлялся. - Я вспомнил, что со мной произошло – я прыгнул с восьмого этажа. Я где - то читал, - он снова закашляся, еще сильнее, - что в одних очень древних африканских или не помню, точно каких племенах, шаманы владели искусством воскрешения мертвых. Но после воскрешенья это уже не было жизнью. Воскрешенный жил несколько дней, и все это время старался держаться, как можно ближе в костру. Он сторонился живых. И путался в сознании. Бредил или же просто молчал. Он чувствовал холод смерти и невыносимое одиночество. Он же не жил, а просто его реанимированное сознание ненадолго оказывалось возвращено в уже умершее и разлагающееся тело. Нам надо вернуться на вокзал. Туда, где ты себя видел в последний раз. Потому что я себя не помню, но ты – это то же самое что и я, поэтому мне подойдет и твоя отправная точка. Я хочу поскорее избавиться от этого…
 - Хорошо, - сказал ему я, - подождем утра и двинемся. Скоро уже утро.
 - Нет, - обрезал он, - ждать не надо. Утро больше не наступит. Дай закурить, - кашляя попросил он, - покурим и пойдем.
 Мы выкурили по сигарете. Попили воды. Осталось совсем немного. Пол бутылочки 0,5. Денис вроде бы пришел в норму.
 - Я тоже Кафку люблю, - сказал он, смотря на низ моей куртки.
 Я только сейчас заметил, что из кармана ее торчит маленький томик.
 - О, это, наверное, Ольга положила мне, чтобы в пути почитал, - улыбнулся я, - она знает, как я люблю книги.
 - Я тоже очень. Но мне никто ничего не положил. Некому, - улыбнулся он. – Знаешь, чем больше узнаю людей – тем больше люблю книги.
 - Я где-то уже слышал эту фразу.
 - В своей голове друг. В своей голове. А теперь пойдем. Ждать нам нечего, но поторопиться все-таки стоит.

 4

 Деревня через которую проходил наш путь выгорела дотла. Под ногами у нас вздымался толстый слой золы. Мы разорвали материю. Пропитали клочки ткани водой. Сделали респираторы. Денису из фиолетовой ткани. Мне из красной. Так было легче дышать. Дома из угля тянулись вдоль дороги. Мы вошли в один из них. Не знаю зачем. Но что-то нас туда притянуло.
 - Это воспоминания, - объяснил Денис, - не твои. Потерянная жизнь, о которой не всегда получается не думать.
 Я посмотрел на столик, за которым сидели чучела молодой женщины, мужчины и ребенка. Под ногами у женщины вальяжно развалился огромный черный Ньюфаундленд. Они обгоревшие навечно застыли в этом идиллическом мгновении.
 - Люди, - продолжил Денис, - самое дорогое, что есть в этой жизни. И когда они по определенным причинам исчезают, ты переходишь в иную психо - духовную стадию существования. Эволюционируешь. Выгораешь, как эта деревня. Нет, у тебя не опускается нравственная планка. Не меняется система ценностей. Просто ту часть в тебе, которая отвечает за некоторые из них - ты замораживаешь.
 - Значит можно ее разморозить?
 - В том то и западня, что нельзя. Деградация невозможна. Это страшно друг, любить и не чувствовать, что любишь. Пропасть отныне. И везде.
 Я никогда никого не любил. В смысле той любовью, которой любит мужчина женщину. То о чем написано в классике, и что ныне, в современной литературе, да и жизни полагаю, потеряно. Но в груди у меня от слов его защемило, а к горлу поднялся ком.
 - Одного я не мог понять,- продолжал Денис, - что значат человеческие клятвы, если они ничего не значат…
 Это звучало, скорее, как утверждение, нежели вопрос. И поэтому я ничего не ответил.
 В сгоревшем доме становилось душно. По спине моей пробежались мурашки. Я почувствовал озноб и легкую тошноту. Ощутил нахлынувшую волну жути и отвращения. В глазах потемнело, как бывает от перепада давления, когда ты резко встаешь. Я уперся рукой в обгоревшую стену. Она была толщиной с фанерный лист. И по всей логике, едва ли могла  вынести тяжесть моего тела и не рухнуть. Но, к моему удивлению она оказалась крепкой и твердой, будто каменная. Денис подхватил меня под локоть и вывел.
 - Да, ломает тебя от моих воспоминаний, - сочувственно сказал он.
 Ноги мои стали ватными. В горле пересохло.
 - Очень плохо – прохрипел я задыхаясь.
 - Дыши глубоко. Вдох-выдох. Сейчас пройдет.
 Я сделал как он сказал и мне стало немного легче. Но все же, я все еще ощущал давящий ком внутри меня. Мы не спеша продолжали идти и по мере того, как мы удалялись от дома населенного мертвецами – воспоминаниями состояние мое возвращалось в норму.

 5

 Прошли сутки или около этого. День не сменял ночь, а ночь не сменяла день. Не света не тьмы, но ты все видишь. Не зрением, а как-то иному. Это необъяснимое чувство.  Состояние Дениса значительно ухудшилось. Он волочил левую ногу. Я нашел ему какую то палку и он использовал ее в качестве опоры. Всякий раз, когда он падал, я помогал ему подняться. Далее он отталкивал меня от себя, делал несколько шагов и снова падал. Наконец он рухнул и более не смог подняться. Его губы посинели. Он прижимал скрюченные руки к груди и скрипел зубами.
 - Денис!
 Я хлопал его по щекам. Пытался привести в чувство. Он стал на удивление тяжелым. Мне не хватал сил его поднять.
 - Денис, ты должен подняться и дойти. Иначе ты будешь гораздо дольше гнить заживо. Помоги мне, осталось немного.
 Он открыл глаза и, смотря в бесцветное небо, сказал этому небу следующие слова:
 - Какого бы мне не было. Я дойду до конца сука. Вырву свое сердце. Превращу его в кусок говна и подарю тебе заново.
 Его сини губы порозовели. Он расцепил руки. И стал подниматься. Я помогал ему.

 Мы пробирались через заросли. Под ногами хрустела солома. Повязки, наши мы давно выкинули. В них больше не было необходимости. Атмосфера хоть и была наполнена чем-то вязким и неприятным, но дышать этим воздухом можно было. Что-то большое громко ухая пролетело над нами, едва ни коснувшись крыльями. Я упал на Дениса, закрыв его своим телом. Очень напугался. Такого страха по - моему я не испытывал не разу в жизни.
 - Это сова, - сказал Денис. – Не ссы. Она хорошая и добрая. Сова друг. Она всю жизнь проживает одна и никого не трогает. Она пролетит рядом, совсем близко над тобой, но никогда не коснется. Мы на ее территории. Она проверила нас. Дальше будет легче.

 Чем больше я шел, тем сильнее становились мои ноги. Время от времени мне приходилось тащить на себе Дениса, так как он порой совсем выдыхался. Ноги его подкашивались. Он мало что соображал. То небольшое время отпущенное на его мучительный уход, в связи с огромной плотностью страдания заложенного в каждое мгновение существования казалось вечностью. Не только для него. Я сам чувствовал это не менее явственно, так - как по сути мы были одним и тем же.
 -Догорай костер. Догорай…Я оставляю тебя навсегда… - бормотал он невнятно.
 Мы дошли до перекрестка с рекламным щитом. Где-то вдалеке душераздирающе выла собака. Иисус по – прежнему показывал фак. Денис поднял бутылку из под пива.
 - Пошел ты! – выплюнул он. И со всего маху бросил ее в Иисуса. Она разбилась в дребезги. Иисус остался невредим. Собака выла, и тем дольше, тем невыносимее это становилось.

 Разноцветными повязками оставшимися от не рожденных младенцев мы туго перевязали тело Дениса, так – как разложение уже дало о себе знать, и его плоть начала буквально расходиться по швам. Я тащил его на своей спине. Дениса вырвало желтой жижей вперемешку с кровью прямо на меня. От его рвоты пахло чем- то кислым...
 - Поторопись, - сказал он. – Это хуже чем боль и смерть…
 - Что ты чувствуешь сейчас? – спросил его я.
 - Ничего не чувствую, - ответил он, - только тьму, ужас бескрайний и холодный, как вселенная…и невыносимое одиночество. Почему ты никого не любишь?
 - Потому что любить здесь некого, - ответил я.
 - Ты должен кого-то любить. – хрипел он, - любовь к другому живому существу, самое прекрасное, что возможно в этом ущербном мире.
 - Мне этого не понять.
 - Если бы не смерть, я бы с удовольствием жил в этом безлюдном городе еще много-много лет.
 - А мне что-то уже не хочется. Я домой хочу… - понял я.

 6

 Весь путь был пройден. Мы сидели на остановке и курили. Несколько шагов и мы на вокзале. Но мы не спешили их совершать. Сигарета как-то нелепо смотрелась в его перебинтованной синей распухшей руке. Он смотрел на дым и молчал. Я тоже. Говорить было не о чем. Да и не хотелось. Удивление у меня вызвало то, что на небе совсем ненадолго, на мгновение появилось солнце. Дениса же данное чудо совсем не удивило. Он принял его как должное.
 - Ты не любишь, но у тебя есть любящий тебя человек. Я люблю, но у меня его нет. Как-то странно это.
 - Правда в том, - сказал я,  - что в жизни все всегда неправильно.
 - Подари мне томик Кафки. Тебе же его подарил тот, кто - вероятно любит тебя. Это будет согревать меня…
 Я отдал ему книжку. Мы закурили еще по одной. Но тут пошел дождь и затушил наши сигареты. Денис поднял перебинтованную ладонь тыльной стороной к небу. Капли падали на нее. Он посмотрел вверх, потом на ладонь. Улыбнулся и сказал:
 - Она никогда не боялась дождя. И я теперь тоже.

 Собака перестала выть. В груди больше не ныло. Жажда не беспокоила. Спасибо дождю. Мы поднялись. Я взял Дениса под локоть и мы не спеша пошли по мокрому асфальту. Быстро идти он не мог. А этого и не требовалось. Последние шаги всегда можно растянуть. Спешить некуда. И те, кто это понимают, никогда не торопятся, потому что мы, если с кем-то и расстаемся, то навсегда. И более этого человека уже не получится обнять, как прежде. Согреться и согреть. Поцеловать и посмотреть в глаза. И на мгновение,  угадав друг друга слиться душами. Эти единичные короткие обрывки времени, вспышки истины, которые удается отвоевать у бессмысленной и беспощадной жизни - и называются счастьем. Не знаю, как, но я никогда не знавший счастья понял это тогда, когда вел его, уже мертвого к поезду.

 7
 Поезд остановился. Двери открылись. В нем была темнота еще более плотная и холодная, чем та, что поглотила город. Я хотел было, что – то сказать Денису на прощание. Но он опередил меня:
 - Не надо. Молчание, всегда скажет больше, чем любые слова.
 Он поднялся в тамбур. Повернулся.
 - Знаешь что?! -сказал он мне.
 Из-за шума дождя его было плохо слышно.
 - Что?! – спросил я.
 - Она стоит того, чтобы из-за нее разрушить всю свою жизнь!
 - Кто она?! – не понял я.
 - Любовь! – ответил он, весело засмеялся, и провалился в темноту вагона, будто никогда и не существовал. Двери захлопнулись и поезд лучом ослепительного света исчез в темном беззвездном небе, оставив после себя шлейф бело-фиолетового дыма.
 Дождь перестал. Все успокоилось. Кошка подбежала к моим ногам и замяукала. Я узнал ее – это была Кайра. Я взял ее на руки. Дым рассеялся. И через секунду другую о Нем, когда-то кого - то любившем и о чем-то мечтающем уже не напоминало ничего, кроме куска обгоревшей красной материи, которую он оставил мне.

 Из глубины далеких дворов доносился жалобный вой собаки. Я стоял, прижимая к груди кошку. На этом холодном вокзале. В безлюдном городе.
 Моя одежда покрывалась инеем. Дыхание превращалось в пар. Жить оставалось еще долго. Но возвращения это не предполагало.