Тариэла внутренне решила, что по жизни ей придется остаться одной. И рано или поздно она родит для себя. Эта мысль влетела ей в голову довольно рано, лет около двадцати, когда еще казалось – весь мир перед тобой… Но она уже чувствовала – перед ней уж точно не весь мир.
В институте за нею ходили приличные парни, на вечерах и кафешках она без внимания не оставалась. Худощавая и угловатая, она привлекала черными волосами, разметавшимися по плечам. В широкой юбке вообще - Кармен. Большой белозубый рот, восточного разреза глаза и ярко подведенные ресницы смягчали чуть мужские крупные черты ее лица. Но в танце или в жизни она всегда чувствовала, как чужая рука сползает по тали ниже, ниже и - сразу била по этой руке. Ей хотелось – чтобы красиво было. Чтобы ухаживали прилюдно и уважительно. Все другое - идите вон. Гордая была Тариэла.
Юляша, девочка из параллельной группы их потомка, наоборот, была шумная и простецкая. Прогульщица, хвостистка, каких мало. Но ее спасало какое-то идиотское простодушие. Вызовут в деканат – она хлопнет себя по бокам и слезы градом. И белые волосы, и слезы отмахнет с красных щек - и все, и готово. Прощали, подписывали направление на пересдачу!
И вот вызвали однажды Тариэлу в деканат и предъявили счет за прогулы, которых у нее вообще не было. Выдали предупреждение – не закроете три незачета - отчислим. Тариэла прищурилась – а там стоит ее фамилия, Одинокова, а вот имя Юлиана. Тариэла, не моргнув глазом, отнесла злую бумажку в общежитие, прямо Юляше в комнату. Там ее однофамилица деловито скрипела кроватью в обнимку с каким-то длинным дылдой. Бумагу пришлось положить Юляше на спину.
Тариэла не придала значения мелкой ошибке, но то что фамилия совпала – было просто ужасно. А направление они обе получили в Заряжск. Обе закончили химико-биологмческий факультет, только Тариэла попала в старшие классы, а Юляша пошла в пятые, а позже в начальную школу, там было вакансий больше. К тому же Юляша приехала с сильно круглым животом и с новеньким свидетельством о браке. Все успела, ты подумай. Ей тут же дали малосемейку и дылда прикатил, не задержался. Тариэла уточнила в отделе кадров, какая теперь фамилия у Юляши. И надо ж – оказалось, что опять Одинокова. Очень же противно.
Тариэла, пожив месяц в общежитии, решила снимать комнатку, потому что жить в бедламе надело. Особенно тоскливо было пережидать громкий скрип кроватей на стеной и похмельные драки. В коридор толком не выйдешь – там жильцы общежития шарахались с выпученными глазами, тошнили, где попало. Общежитие на весь городок одно, и учителя, хористы, и стройбат на временныхработах – все в кучу. Тариэла брезглива была. Наверно, поэтому она, сталкиваясь с Юляшей на общешкольных мероприятиях, вежливо ее сторонилась. А Юляшка думала – вот чудная, и чего жмет из себя? Вместе учились, никогда же не ругались, не из-за чего. Юляша не очень-то береглась, даже ездила беременная на вылазки, продолжала пить красное. И в один такой вояж ее тряхнуло на мотоцикле. Да так, что пришлось ее на тот же день доставить в больницу с кровотечением. Ребенка Юля потеряла. Опала как сдутый шарик, на работу вскоре вышла, но двигалась подобно тряпичной кукле.
Судьба смеялась над Тариэлой. Именно ей поручил профком сходить домой к Юляше, принести дорогой прпарат - сок алоэ с жень-шенем, цветы и фрукты.
На звонок слишком долго не открывали! Потом появилась какая-то бордовая до ужаса, лохматая Юляша в распахнутом халате на голой груди. Тариэла выдохнула казенные слова сочувствия, но потом ей правда стало жалко однокурсницу.
- Боже мой, - выдохнула она, звеня ложечкой о чашку с чаем. - Где твоя голова, Юлиана Николаевна?
Юляша машинально потрогала косматую голову.
- К тебе счастье само шло, а ты?
Юлиана Николаевна молча заревела, слезы покатились обильно по пухлым щекам. Потом они бежали по подбородку и капали на атласный сиреневый халат, которые обычно в кино набрасывают на себя девушки по вызову . Она протянула свою толстенькую ручку мимо чашек и схватилась на худую руку Тариэлы. Но тут вышел дылда Одиноков в красных трусах «рибок».
- А чо вы тут? В смысле?
- А ничо! - отозвалась Тариэла. И ушла.
В Заряжске была только одна большая средняя школа. И они с Юлей то и дело сталкивались, внутренне не перенося друг друга. Квартир для молодых специалистов не хватало, и Тариэла ютилась уже год на квартире.
Однажды на субботнике, когда к ним приехали шефы из местной военной части. Тариэла в джинсах и вся в пыли, руководила погрузкой мусора и спиленных веток на машину. Два солдатика поднимали особо тяжелые мешки.
- Тариэль Шаховна! – крикнул семиклассник. – Это все?
- Все! - она махнула рукой. – Домой.
- Все! - Сказал кто-то ей в ухо и обнял за талию. – Теперь домой. Довезу вас.
Обернувшись, она обнаружила плотного сверхсрочника Василя Царева. Часто заезжал в школу по поручению военной части. Виски седоватые, грудь широкая. А газом так и шнырит.
- Еще чего!
- Можно и еще чего-нить! - не растерялся тот.- А вы идите, - махнул солдатикам. - Разрешаю в кино сходить.
И конечно, он ее довез на своей военной буханке, но только не сразу.
И такой он оказался хитрый, деловой: частный домик, где она снимала комнату постепенно стал наполовину ее домиком. И никому ничего. Все так и продолжали думать, что она снимает. Тариэла, с ужасом глядя на толстеющую талию, даже не спрашивала ни о чем, так как Василь был давно и прочно женат. А кого тут еще искать в этом Заряжске? Все равно никого не найдешь. Пустыня, она и в Африке пустыня, и почвенном смысле, и в человеческом. Директор школы, подписывая ей декретный отпуск, устало спросил:
-Теперь наверно, малосемейку вам придется давать?
- Надо бы, - покраснела заносчивая Тариэла.
- Раньше бы, я, наверно, я вас уволил, - сказал добродушно старый директор.- Но теперь другое время. После декрета вас жду. Вы нужный в школе человек.
Такой ли нужный, как Юляшка ? Переспрашивать не стала. Не до того.
***
Василек пошел в папу. Невзирая на довольно скромное питание и худосочную стать мамы, он был крепкий и осанистый, как гриб, но подвижный, методично рвал одежду и кроссовки. Рвал еще тетради с плохими оценками, а так был обычный мальчик. Только когда он приходил после гулянок, выливал из сапог или кроссовок воду, Тариэла мертвела.
- Погубитель! – кричал она, бросаясь его переодевать, растирать, даже стукала его сгоряча…
Только он не болел никогда. А может потому и не болел. В начальных классах он, надувшись, нес букет своей училке Юлиане Николаевне. Выпустив на старшую ступеньку Василька, его училка Юля попыталась родить второго ребенка и у нее получилось. И хоть бы она взяла что от дылды папы – так нет, вылитый дубликат Юляшки – белокожая рыхлая девочка, точно ком сдобного теста. Губы пухлые малиновые, глаза навыкате. Залюбленная, забалованная родителями, разодетая в радужный трикотаж и дорогую обувку, Руфина казалась игрушкой из витрины. Хотя можно уже догадаться – характер у девочки-игрушки сложился прескверный. Учителя шептались: это де яркий пример, как не надо воспитывать детей, вот как отличилась Юляша, сама же учитель.
К десятому классу Василек успел много чем порадовать Тариэлу. Он не просто шел на золотую медаль. Он учился ровно, осмысленно, захватывал факультативы, играл в школьной сборной по футболу. Кто его отец - знал, но много на этот счет не болтал. В графе отчество у него стояло Шахович, как у мамы, фамилия тоже мамы. «Он все понимает! Взрослый!» - радостно мелькало у матери в голове, и она вздыхала. Она уже прикидывала, как малосемейку отдаст сыну, а сама останется в частном домике. Ведь мальчик будет семью заводить, ему нужнее.
В мае, на день пионерской организации в летнем лагере созвали большой слет. Тут и администрация школы, а совет самоуправления постарались. Ясно, что пионеров давно не было в природе, но якобы послушать ветеранов, пожечь костер и попеть песен хотели многие. Дискотеку обещали длинную. Даже милицию для охраны порядка вызвали. Все было серьезно. Тариэла все же отпустила ребенка на слет после некоторого колебания. Ну, что она его строжит, совсем парализовала.
Когда автобус со слета остановился напротив школы, оттуда высыпала оглушительная толпа с рюкзаками, Тариэла ничего не заподозрила. Василька в толпе не было. Не было его дома и последующие дни. Все эти дни, наполненные молодым шелестом и птичьим пересвистом, она копала грядки вокруг частного домика. Глаза ее застилал пот, но она копала и копала, чтобы заглушить вязкое тревожное чувство. И вот на четвертый день полный двор полиции. Что искали, кого искали?
«Ваш сын Одиноков Василий Шахович задержан по подозрению в убийстве». В каком убийстве? Ему же только семнадцать. Он отличник, золотой медалист. Светлая голова. Она машинально повторяла эти слова. Как заведенная.
К вечеру Заряжск едва не взорвался от слухов. На улицах, в магазинах, в школе все говорили только об этом. Наконец, в лесу нашли тело жертвы, это была несовершеннолетняя Руфина Одинокова. Подозреваемый все отрицал, но факты оказались упрямее его. Тариэла помнила суд нечетко. Ей казалось - она умерла. И все происходящее уже за чертой жизни, в аду. Особенно когда читали медицинское заключение: изнасилована, убита с особой жестокостью. Обвиняемый убийство отрицал. Да нет. Конечно же, это не Василек. Он не мог быть таким зверем. Это кто-то довершил нападение…Тариэла сидела молча, только таблетки глотала.. Зато Юлиана кричала не своим голосом, ей даже вызывали скорую помощь. А что скорая – поставили сильный укол, так что та чуть не заснула, а потом впал в еще более сильную истерику. И было отчего.
Васильку дали десять лет строгого режима. Были и отягчающие - в крови найдены следы наркотиков. Он не смотрел на мать.
***
После суда Тариэла Шаховна была уволена с работы. Школьный охранник привез ей документы прямо домой, в малосемейку. Мать убийцы, действительно, какое она имеет право работать в школе. Это позже она, опомнившись, пойдет в дворники. Начнет лихорадочно продавать свои полдома. Но желающих не найдется. Надо было уезжать. Но куда? Руки не поднимались ни на что, ноги не шли. Люди отворачивались.
«Василек! - восклицала она, оборачиваясь на дверь. – Я тебе дала жизнь, а ты мне смерть. Это как?» И стихала.
Разгоралось сухое и пыльное варяжское лето. Тариэла и Юлиана кружили друг возле друга, стараясь не сталкиваться. Ненависть была такая, что ждали разрядки. Когда полыхнет? Когда они убьют, наконец, друг друга? Тем боле, что муж Юляши куда-то срочно уехал, видимо, ему было уже неинтересно, как все кончится. Куда вообще потечет река этой трагедии, или остановится, впавши в сонное болото провинциальной тоски.
Устав от ожидания, Тариэла пришла под окна Юлианы. Она стояла худая, в черном платке. Как силуэт сгоревшего дерева. Потом послышался задаваленный крик Юлианы:
- Да уйди ты отсюда, нечисть! Топор ведь кину в тебя!
- Кидай. Я жду.
Топор вылетел из окна, раскрошив стекла. Но не долетел. Полицейский увел Тариэлу.
Где-то через неделю Юлиана сама пришла. Она тоже была вся в черном, и на работу не ходила. Прислонилась головой к косяку и сказала:
-Ты понимаешь, что нет тебе прощения?
-Понимаю. Хотя я не виновата.
-Так вот что. Пусть на тебе не одна смерть висит. А две. Жить я не буду.
И что-то воткнула в себя, а затем неловко повалилась в лужу своей же крови.
Тариэала бросилась к ней, вся перемазавшись, перетянула рану. Вызвала скорую. Ну не гадина ли эта Юляша? Смерть решила пыткой заменить. Рана оказалась совместима с жизнью. Дней через десять ее вернули домой. И опять их стала притягивать друг к другу неведомая сила.
Он сидели у Тариэлы в малосемейке, обе страшные, почерневшие, две старухи из дикого сна.
- Твой вернется, когда-никогда. А моя нет. Слышишь меня?
- Слышу.
- А она бы жила, если б не этот козлина.
- Ты свое отплачешь, а мне жить с этим.
- Так и он мразь, и ты мразь. Нет разницы.
- Разница есть.
- Какая? Какая, говорю, к черту разница…
- Разница такая. Тебе судить. Я судимая. Получается, двойной срок. Бессрочный.
- А моя-то творог любила с орехом, как на пасху…
- А мой - омлет с помидорами и с сыром. А как он в шахматы играл…
- А моя-то раз отколола…
- А мой-то в садике... Как начал драться, как начал. Его салом дразнили. А в школе! Сначала побил самого хулиганистого, это неплохо. Дал понять, что не верховодить бандиту. А потом раз побил девочку, причем самую красивую девочку. Вся в синяках дома сидела. Я штраф большой заплатила и подумала, что он так самоутверждается: типа, я без отца, но унижать меня - нет. Разбиралась с ним, думаешь - не разбиралась? Гневный он слишком.
-Вот именно. Сам он бандюган. Нет бы ухлестнуть за красоткой, так он ее пришиб. Подумала она! Небось, девка отказала ему, да и все. Разбесила.
-Что уж сразу «отказала». Они еще дети … Вдруг она его унизила?
- Да чем его унизить, борова.
-Безотцовщиной.
- Хох. Скажите пожалуйста. Дети всегда дразнятся. Там более в безотцовщине ты сама виновата. Не надо было военным давать. Моя тоже язва еще та. Я ругаюсь на кухне со своим, а Руфинка вкрадчиво – «Ой, кто-то кого-то не удовлетворил». Так бы и дала по губам.
- Значит, ты тоже «разбиралась»?
-Разбирайся или нет, так ведь они ранние теперь…
И вдруг начали они выть, закрывая руками рты. Они то ли рыдали, то ли голосили, отпевая. Не умея загнать внутрь бесконечное, бьющее изнутри море отчаяния. Их протяжного крика хватило бы на детей всей страны, которые зашли в тупик и других загнали.
- И жить нельзя…
- И не жить нельзя…
- Мы оплачем их.
- Мы оплачем всех… Всех, кто перечеркнул нашу жизнь со своей.
- Да мы оплачем, Эла, но… У меня кроме тебя больше никого. Мой-то смотался, не жалко меня. Зачем я ему теперь.
- И у меня никого.
Потом утихли. Долго молчали, силы видимо, кончились.
- Ты, Юля, в церковь сможешь пойти?
- Не пробовала. Но надо. А то свихнемся.
- Не свихнемся. Вот тебе дам мое лекарство, бесподобное. Снимает невралгические боли.
- Ну, давай, что-ли.
Умыв перекошенные лица, попив после таблеток холодной воды, женщины, поддерживая друг друга, вышли из дома. С тех пор и не расставались.