Так они и ехали всю дорогу - старшина расположился у окна на последнем ряду сидений и держал Вегу на руках. На одном из перекрёстков, уже на выезде из города, в их автобус чуть не врезался пожарный Урал, водитель которого явно не ожидал кого-то здесь увидеть, поэтому ехал с выключенной сиреной и не сбавил хода на повороте. Недавно устроившийся на работу в отдел шофёром Петренко всё же среагировал - он круто вывернул руль и ударил по тормозам, отчего автобус, разверзнув тишину душераздирающим скрипом тормозов и гулом покрышек, встал как вкопанный. Красная машина с перепуганными лицами внутри невозмутимо промчалась мимо а спустя пару минут и замерший посреди перекрёстка автобус, в свою очередь, продолжил движение. Правда пассажиры до конца пути удивлялись обширному запасу ругательств водителя. В самом деле, попасть сейчас в аварию было бы очень некстати. Тогда Петренко и не подумал бы, что та надпись белыми буквами - "ВПЧ Припять" на красном борту будет преследовать его в ночных кошмарах до конца дней. А Иван молчал и потирал ушибленный по инерции бок и никак не мог нарадоваться тому, что во время всего этого крепко прижимал собаку к себе и она не пострадала. Вега, уткнувшись носом в его плечо, безучастно смотрела в окно.
Спустя два часа грязно-серый КАвЗ лихо развернулся на заставленном автобусами и служебными автомобилями школьном стадионе и, едва не завязнув в одной из луж, с трудом втиснулся между парой берёз и замолк.
***
Светало. Вега сидела на обитой коричневой кожей тележке-каталке посреди просторного и светлого помещения процедурной, расположенной на первом этаже больницы одного из провинциальных городков Киевской области и смотрела на суетящихся в коридоре людей. Вера Николаева, недавно окончившая медучилище и приехавшая в город по распределению, едва не закатила истерику, когда главврач с санитаром вломились к ней в кабинет с упаковкой шприцев и рассказали, что от неё требуется. Начинавший выходить из себя главврач стоя в дверях устало объяснял, что работу должна выполнить именно она, хотя бы по той причине, что сегодня дежурная, а не потому, что до сих пор "коряво ставит уколы больным и доверять ей можно разве что животных". А Николаева, стояла со скрещёнными на груди руками и смотрела в окно, разглядывая резвящуюся во дворе детвору, на все доводы и мольбы отвечая что она не ветеринар и собак усыплять не станет. Устав спорить и исчерпав все аргументы, сторонам не оставалось ничего другого, кроме как просто стоять и молчать.
Неловкую паузу прервал автомобильный гудок с улицы, затем хриповатый мужской голос поинтересовался: "Эй, вы там что, уснули? У меня таких - полный кузов!". Выглянув наружу, Николаева крикнула усачу, смолящему сигарету возле бортовой "буханки" с открытой водительской дверцей "Да иди ты!" и закрыла окно. Улыбнувшись, взглянула на главврача. Михаил Геннадьевич больше не сомневался, что девушка будет стоять на своём до последнего и, засучив рукава, направился к выходу. Выходя, хотел как следует хлопнуть дверью, но в последний момент передумал - года уже не те, не поймут. Вместо этого аккуратно прикрыл её за собой, молча взял у санитара, так и не решившегося зайти в кабинет Николаевой, шприцы и зашёл в процедурную.
***
Процедурная представляла собой довольно большое помещение, нижняя половина стен которого была облицована плиткой бледно-синего цвета, верхняя - просто отделана штукатуркой. Вдоль стен на всём их протяжении были расставлены высокие - почти до потолка белоснежные шкафы с диковинными склянками и приборами на полках. На противоположной стене висела уйма интересных плакатов по анатомии и предупреждению заболеваний. А возле приютившегося в углу умывальника, неловко, будто дальний родственник в гостях, стоял потускневший от времени хирургический столик. И, эта странная доска над умывальником - в таких рядом с хозяином Вега постоянно видела какую-то собаку и с ней ругалась, что его очень забавляло. В последний раз с подобной, правда гораздо большей, она сталкивалась зимой, в одном из помещений, в которые они со старшиной заходили погреться во время ночных дежурств.
За несколько минут Вега основательно изучила обстановку помещения и ничего интересного в нём не осталось. Поэтому животное заметно оживилось, когда в помещение наконец кто-то вошёл. Оживилось - насколько это слово вообще было применимо к его состоянию...
-Ну что мы смотрим на меня такими глазами?- по-отечески спросил Михаил Геннадьевич, подойдя к собаке и потрепав её за уши. Добавил виновато: "Мы тебе ну никак не поможем, ну никак. Не обижайся". Жалобный взгляд сменился понимающим. "А вы говорите, что собаки глупые. Хозяин твой со всеми переругался, не разрешал, сказал сам нас усыпит" - продолжил главврач, - Ну а мы то что? Если бы дело было только в нас... Как он сейчас, интересно?"
Вздохнув, Михаил Геннадьевич достал из пакета со шприцами несколько ампул и выложил их на столе. Подошёл к раковине, расположенной в углу и тщательно вымыл руки с мылом. Вернулся к столу, взял одну из ампул, протёр её ваткой со спиртом и хорошенько встряхнул. Подпилил и отломил кончик, набрал содержимое в шприц. Чтобы пузырьки воздуха в верхней части шприца собрались в один, постучал по нему пальцем. Осторожно надавил на поршень - весь воздух вышел и на конце иглы проступила капля раствора. Отложил в сторону подготовленный шприц, продезинфицировал место для уколов. Когда делал Веге первый, со снотворным, она даже и не посмотрела на него - взгляд её был направлен куда-то в окно - то ли за собакой хорошо следили и прививки были для неё явлением обыденым, то ли она уже всё поняла и ей было всё равно. Да и выдержал бы Михаил Геннадьевич этот взгляд - взгляд, полный боли и отчаяния, обиды, непонимания? Взгляд существа, уставшего бороться за свою жизнь. Взгляд с немым упрёком: "Что я вам сделала?...". Начал готовить второй, с препаратом, вызывающим паралич дыхательного центра и удивился - руки затряслись. И это после сотен уколов, когда-то поставленных им за время работы в скорой помощи, не на месте разбоя, пожара, автокатастрофы или другого несчастья - а в тихой и спокойной обстановке, не человеку - собаке!
- Твою мать! - выругался главврач, - Я покурить.
Через пару минут после того, как Михаил Геннадьевич вышел из процедурной, снотворное начало действовать - Вега почувствовала, как потяжелели веки и стали подкашиваться ноги - её неумолимо клонило в сон - последний сон, после которого ей уже не суждено будет проснуться от звука открывающегося вольера и приветственной улыбки Хозяина, и животное хорошо это понимало. Перед собачьими глазами пронеслась вся её короткая, но очень насыщенная жизнь - влажный, трогательный нос матери... или тот солнечный день, когда Хозяин впервые взял её с собой на рыбалку... первая встреча с ним... а они ведь не сразу нашли общий язык.... знакомство с его семьёй.... командировки, тренировки и снова командировки... синяя миска... куст сирени прямо перед выходом - кажется на её цветках всегда было по пять лепестков... или прыжок на сцепившихся на полу лейтенанта Воронина и несостоявшегося грабителя, звук захлопнувшихся на руке с окровавленным ножом челюстей... соседи по вольеру... а ведь они завидовали, что у неё был такой Хозяин... потом рёв сирен, перепуганные голоса милиционеров, опустевший город... крепкие обьятия в переполненном людьми автобусе... "Всё... вот и всё... да.... надеюсь, что с Ним всё хорошо" - мелькнуло у неё в голове.
***
- Уже выписали, да? Вижу, совсем не хотите уходить? Ещё бы, внутренний дворик нашей больницы ставят в пример всем медицинским учреждениям района как самый красивый и благоустроенный. Боже мой, как же тут волшебно! Знаете, я работаю здесь хирургом вот уже несколько лет, и всё никак не налюбуюсь, думаете Вам удастся, за эти жалкие несколько минут? Приходите к нам ещё! Ну, в смысле просто так, погулять, а не за помощью, ну Вы поняли, - не дожидаясь ответа, высокий бородатый мужчина в белом халате, открыв входную дверь, кивнул на прощание и удалился, оставив Вас наедине с этой красотой.
В начале десятилетия, когда строилась больница, по форме напоминающая букву "П", строители решили, вопреки плану, не трогать изумительный рябиновый сад внутри - тем самым несколько усложнили себе работу, но сохранили этот кусочек природы посреди расползающегося городка, подарили больным чудесный вид из окна, который, быть может, действует на них благотворнее, чем пилюли, капельницы и уколы. Одно из деревьев так разрослось, что ветвями-руками достало до козырька над входом, словно облокотилось на него, и принялось дразнить выходящих из здания аппетитным видом своих ярко-красных и ароматных ягодок. Даже не думайте - если каждый себе оторвёт по кисточке рябины, что от неё останется? Взгляните лучше на часы - автобус прибывает уже скоро, в половине второго. Пять минут и в путь, иначе на вокзал не успеете.
Песочница, по левую руку, в ближнем углу двора. Забавно - маленький Паша тянет за собой машинку на верёвочке - она давно завалилась на бок, но мальчугана это нисколько не смущает. А чуть поодаль, присев на обшарпанную скамейку, улыбаясь, за ним следит бабушка-божий одуванчик, видимо вспоминая собственное детство. Напротив неё, у запасного входа, стоит, прислонившись к грузовичку, из которого время от времени доносится собачий лай, никогда не куривший до этого главврач, о чём-то говорит с водителем и дымит папиросой. Где-то вдалеке, на том конце сада, сидящий на земле дворник пытается починить сломанные грабли, но у него ничего не получается. Если присмотреться, то справа, сквозь пыльное окно можно увидеть, как Николаева разрывает написанное ею сгоряча заявление об увольнении. А за стеной лежала Вега, опустив мордочку на лапы, и тихо плакала...
***
Старшина Шундик сидел под деревом во дворе одной из школ г. Полесска, в которой после аварии на Чернобыльской АЭС разместился Припятский городской отдел милиции, и вот уже на протяжении последнего часа был полностью погружён в себя. Все в округе были заняты делом - кто-то возился под капотом видавшего виды "Москвича", кто-то читал инструкцию от дозиметрического прибора, кто-то слушал по радио, как В. Цой просил пожелать себе удачи в бою, а Иван только и делал, что вертел в руках электрическую машинку для стрижки. Всех служебно-розыскных собак, в том числе и Вегу, врачи усыпыли, избавив от неоправданных мучений - их вывозили из города в последнюю очередь и они успели получить высокие дозы радиации, почти все потеряли нюх и путались в ногах. Надежд на выздоровление не было ни у одной, да и кого сейчас волновала судьба братьев меньших, когда в больницы одного за другим привозили облученных - увядающих на глазах, мертвецки бледных, которых тошнило каждую минуту. А если бы не Шундик, который один остался в отделе и пытался отмыть собак, заявив товарищам, что без них никуда не поедет, они так бы и остались там, умирать в одиночестве. Ещё бы, собака в его случае - не просто служебное животное, это ещё и преданный друг, напарник в нелёгком деле борьбы с преступностью. Сколько сил приложено, сколько времени было потрачено, чтобы вырастить такого бойца! Как только не пытался помочь Веге Иван, как и чем только он её не мыл - всё было бестолку, стрелка дозиметрического прибора упрямо продолжала убегать вправо, когда он замерял животное. Старшина решил, что пора идти на кардинальные меры - стричь собаку наголо.
По иронии судьбы, машинку Шундик смог раздобыть только после выписки из госпиталя, куда Ивана и ряд его сослуживцев забрали сразу же по прибытии в Полесск, разлучив с животными. Вега ушла, так и не дождавшись помощи.А постриг бы её раньше, ну хоть чуть-чуть - быть может, была бы живой.
***
Несколько лет спустя. Мародёры решили лишний раз не рисковать и проникнуть в почтовое отделение не с хорошо просматриваемого с улицы главного входа, а через чёрный со стороны двора, куда в былые времена подъезжал грузовичок с корреспонденцией. Правда пришлось повозиться, чтобы откопать крыльцо - снег здесь уже давно никто не убирает. Пригодилась небольшая лопатка, как нельзя кстати захваченная с собой. Дверь оказалась незаперта и выламывать её, как несколько предыдущих в квартирах, ограбленных ими, не пришлось - кто-то уже побывал здесь раньше. Но что-нибудь ценное наверняка ещё осталось. Поэтому два человека в белых накидках, сшитых из простыней в надежде на то, что такая маскировка позволит им передвигаться незамеченными по утопленному в снегу городу, и привязанных к обуви снегоступах без особого сожаления зашли в тёмное помещение почты.
Первым это сделал, предварительно сняв снегоступы и включив вытащенный из кармана фонарь, крепкого вида мужчина лет сорока. Только он отпустил отводимую назад доводчиком-пружиной дверь, как почувствовал, как пол уходит у него из под ног, перед падением успев крепко выругаться и даже за что-то ухватиться. Второй, помладше, видимо его племянник или сын, всё ещё находившийся снаружи и пытавшийся вспомнить, не оставил ли он свой фонарь в одной из квартир - несколько опешил, услышав за прикрытой дверью сопровождавшийся громким грохотом и треском выкрик "Бля!". Набравшись смелости, нерешительно потянул за холодную дверную ручку. Дневной свет открыл его взору опрокинутый в узком коридоре шкаф, копошащегося под ним человека и гору разбросанных около них вещей. Прижатый шкафом изо всех сил пытался высвободиться, пиная его изнутри, расталкивая вывалившийся на него хлам локтями. После очередного удара из всей этой кучи вылетела какая-то коробка и чудесным образом скользнула по полу, ударившись в носок ботинка стоящего на входе, затем высунувшаяся наружу голова возмутилась: "Эй, ты чего уставился, дебил? Сними его с меня!"
Только теперь зашедший вторым обратил внимание на пол. Надо же! Он был весь залит льдом, словно каток! Подперев дверь коробкой, чтобы коридор хоть как-то освещался, второй кинулся на помощь товарищу. Через несколько минут возни и ругани оба, обесилившие, уселись на полу. Крепыш отряхивался от пыли, не переставая благодарить напарника за помощь и удивляться своему везению - рюкзак смягчил падение на спину, а будь шкаф чуть покороче, он завалился бы на него полностью, а не остановился в считанных сантиметрах, упершись в стену. Да и фонаря он не выронил - сейчас бы искали.
Придя в себя, незванные гости приступили к тому, зачем пришли. Судя по всему, крыша все эти годы держалась, что называется, "молодцом" и протекать начала лишь минувшей осенью: когда лужа на полу настолько расползлась, что достигла кучи разбросанных у абонентских ящиков на другом конце помещения писем, газет и поздравительных открыток, наверное, в тот же самый день - ударили первые заморозки, отчего корреспонденция, которая хоть и успела немного размякнуть от воды, серьёзно всё же не пострадала, особенно та часть, что была сверху. Всё это вполне можно было прочитать даже в таком вот виде - под слоем льда, что выглядело довольно необычно. Через пару месяцев, когда на смену зиме придёт весна и наступит тёплая погода, лёд на полу расстает, растворив письма вместе со всеми хорошими словами, добрыми пожеланиями и искренними признаниями в них - от них не останется и следа. Чувств горожан не станет через несколько лет после того, как не стало их города. Скоро, совсем скоро не станет и социализма...
На глаза одному из мародёров попало письмо, вынутое из конверта наполовину. Вверху конверта был указан адрес, но разобрать его не представлялось возможным. Имелась также печать о том, что письмо прибыло в отделение 25 апреля, за день за аварии - а за ним ведь так никто и не пришёл!
"Дорогой Иван! Пишу тебе прямо из больницы, т.к. врачи ещё не скоро обещают меня выпустить, но очень рассчитываю на конец апреля. Знал бы ты, как тут красиво! Любишь рябину? У нас тут сад целый. Как приеду, обязательно сходим порыбачить на Припять, давно ведь собирались. Да и старлея мне скоро дадут, обмоем. Кстати, я тут Веге твоей кое-что приготовил - не будешь теперь собак в парикмахерскую возить, я нашёл хорошую, чешскую машинку для стрижки. Всё таки если бы вы с ней тогда не пришли на помощь, я бы наверное лежал здесь дольше или вообще лежал бы не здесь, хе-хе... а так - пара тройка ножевых, но - живой. Надо было сразу стрелять, да пожалел я, он ведь пацан совсем ещё, думал смогу руки заломать ему... В долгу я перед ней."
По мотивам документальной повести Б. Сопельняка.