Тяжела ты - актерская доля.
Виталик весь съеживался от страха, когда потом, много позже, его мама рассказывала то, что с ней произошло в милицейском участке. По его худенькой спине, пояснице, ногам и рукам стройными рядами маршировали мурашки ужаса и горланили какие-то песни на непонятном языке. И избавиться от них не было никакой возможности.
Мама произносила страшные слова, которыми обзывал ее нехороший дяденька-милиционер, и маленькие кулачки Виталика сжимались в огромном желании сильно-пресильно треснуть того, который ее обижал, лопаткой из песочницы. Хресь! Тресь! И чтобы сразу шишка на его лбу появилась, а сам он зарыдал горючими слезами. А еще лучше, если вместо лопатки в руке будет шашка, как у Чапаева. Вжик! И голова с плеч! И тут Анка-пулеметчица по врагам – тра-та-та-та-та!...
Но это было потом… чуть позже…
*********
А сейчас…
- Стоп! Снято! – проорал в мегафон рыжеволосый веснушчатый режиссер. – Теперь можно перекурить и оправиться! – вокруг засмеялись. - Дорогие бабушки-старушки! – обратился он к пожилым актрисам. – Ну, я понимаю, что жара, солнце нещадно палит, народу кругом больше, чем людей. И все, как один, сволочи. Но это не значит, что нужно филонить на съемочной площадке и в наглую мечтать о стаканчике пивка. Да-да! А как по-другому это назвать? Соберитесь, наконец! И тогда вам обещаю - пивко будет… Потом… - он смахнул капли пота с носа. - И имейте ж, наконец, совесть! Импортной пленки у нас – кот наплакал, а мы так и не сдвинулись с места. Пожалейте меня, пожалуйста! Еще немного и я не выдержу такой откровенной халтуры – сдохну прямо здесь у всех на глазах! И это будет на вашей совести, между прочим!!! – Он опять глубоко вздохнул. - Гражданки артистки! Поймите, наконец - Ваши персонажи очень важны. Ведь именно их неправильная оценка событий так круто меняет сюжет книги и фильма. Пожилой человек не всегда адекватен в своим поступках и суждениях… А уж в мыслях – тем более. Никогда нельзя правильно понять – что у них на уме. Вот и сыграйте мне таких бабулек, которых хочется поскорее в дурдом запихнуть – лишь бы не видеть их художеств.
Он лихорадочно подыскивал слова, чтобы вдохновить героинь на «киношный» подвиг.
- Ладно – к черту всякую лирику! Сегодня ЗДЕСЬ нужно сделать то, что Я требую. Ну, неужели вам так трудно сыграть испуг? У нас что – каждый день в Крыму землетрясения, что лица ваши такие будничные и пресные? Вот с пропавшей Оленькой у вас отлично получилось – не спорю – прямо Оскар по Вам плачет. Так почему же теперь на такой мелочи – прокол за проколом? Ну-ка, собрались быстренько и показали всем мастер-класс!
Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична (в миру - мастерицы эпизодических ролей) стыдливо опустили глаза. Роли у них (по большому счету) были так себе, средней паршивости, но приходилось играть, чтобы и мастерства не растерять и деньжат подзаработать. Деньги имеют странное свойство – быстро и не вовремя заканчиваться.
- Ну, Семен Аполлонович! – пыталась вставить слово та, что по роли родилась в 19 веке. – Мне кажется, что достоверности на нашей площадке все-таки маловато. Поэтому, и нам играть сложно. Не настроились еще на нужную волну. Вы нам сами говорите, что неожиданно началось землетрясение. Неожиданно! Это ж как страшно! Это же смерть! А мы сидим, как две расфуфыренные тургеневские мамзели и глупо хихикаем! И никто, кроме нас, землетрясения почему-то не замечает. Разве так должно быть? Вот и получается, что либо мы с Никитичной окончательно из ума выжили, что трясемся по любому поводу, либо все вокруг неправда. Обычно в таких случаях дома рушатся, деревья падают, люди в панике бегают с выпученными глазами, а мы какие-то вымученные фразы про войну и смерть произносим. Нам же не поверит никто!
- Вероника Маврикиевна… Можно я так буду Вас называть, чтобы не выбиваться из образа? – глубоко вздохнул режиссер. – Во-первых, никто нам не разрешит в разгар летнего сезона устраивать в Ялте стихийных и военных действий, чтобы Вам угодить. Во-вторых, есть сценарий, который везде утвержден, согласован и подписан всеми, кем только возможно, и менять нам его никто не позволит. И, наконец, в-третьих… Кто из нас заслуженная артистка – я или Вы? По-моему, все-таки, Вы! И это именно Вы должны сделать так, чтобы все-все-все вокруг поверили тому образу, который Вам доверили, как Великому мастеру, - тут он немного сбавил темп, - донести до советского зрителя. А Вы начинаете давать мне повод искать другую актрису. Пожалейте меня – я тоже уже не так молод, чтобы опять устраивать новый кастинг, хотя желающих вокруг – тьма! Только свисни! Или мне все же свиснуть?
- Хорошо, - кивнула головой бедная женщина, которую прилюдно обвинили в профнепригодности и почти в пособничестве злейшему врагу – американскому империализму. – Я постараюсь быть убедительной.
- То-то же! – обрадовался режиссер. – Теперь Вы – Авдотья Никитична. Не помню, кто сказал: «Нет маленьких ролей – есть плохие артисты!» Это не честно, но Вы заставляете меня на Вас повышать голос. Скажите мне, пожалуйста, на милость - чем Вы хуже Фаины Георгиевны Раневской? Почему она только одной своей интонацией и игрой глаз МОЖЕТ перетянуть весь фильм на себя? Что Вам мешает также играть? Сделайте свой образ незабываемым, чтобы Вас вспоминали именно по этой одной фразе. Сыграть большую роль и запомниться зрителям – большого ума не надо. Для этого достаточно лишь иметь в любовниках или мужьях режиссера фильма. Сниматься Вы будете у него. И только у него. Другие режиссеры Вас даже не пригласят – уж Вы мне поверьте! А вот сказать всего лишь одну фразу, да так, чтобы Вас навечно запомнили – вот вершина мастерства. И именно такие актрисы всегда востребованы! До гробовой доски!!! И я призываю вас сотворить такое чудо! Вы готовы к этому, Авдотья Никитична? Вы, наконец, артистка или «где»?
- Хорошо! – ответила актриса и встала по стойке «смирно». – Я сыграю, как нужно! И никакая я ни «где»!
- Ну, и отлично! – обрадовался режиссер. – А теперь двадцатиминутный перерыв – и новый дубль! Последний!
Зрители, что столпились вокруг съемочной площадки, разочарованно вздохнули и стали расходиться.
Девочка Лена, как и пообещала своей мамаше, нашла пропавшего Виталика, который, впрочем, и не пропадал вовсе, а лишь наблюдал из толпы, как на переполненном перроне автовокзала проходили съемки какого-то нового советского фильма про разведчиков и шпионов. Шум был такой, что он, конечно, не услышал, как мама его звала и разыскивала.
Сначала он, притаившись под сиденьями кресел, дождался, когда уйдут двое с бирюзовым чемоданом. Потом осторожно выбрался оттуда и выглянул на улицу. Там, к большой его радости, подозрительной парочки не было, но зато шли съемки какого-то фильма.
Он оглянулся. Мамы все еще не было. По каменному полу цокала каблучками какая-то другая женщина. В зале ожидания было совсем не интересно. Поэтому он опять переключил свое внимание на улицу.
Дяденьки и тетеньки стояли у огромных прожекторов и кинокамер и наблюдали в объективы, как две древние старушки общались друг с другом. И все их слова старательно записывались на кинопленку.
Любопытство мальчика оказалось сильнее страха быть наказанным мамой, и он прошмыгнул в толпу, которая осаждала киношную группу.
А через пару минут к нему подскочила Ленка и быстрым шепотом затараторила:
- Стоишь тут, да? А там твоя мама, между прочим, с ног сбилась. Вот! Тебя разыскивает. Думаю, что убьет, когда найдет.
- Не убьет. Она добрая. - Махнул он на нее рукой. – Не мешай мне! Дай посмотреть!
- Ну-ну! Смотри-смотри! – хмыкнула Ленка. – Как бы тебе потом реветь не пришлось. На задницу ведь не сядешь!
- А как ты думаешь – из пистолета стрелять будут? – Виталик явно не слышал слов девочки. - Хоть бы разок стрельнули, - мечтательно прошептал он.
- Будут – будут…, - опять хмыкнула Ленка. – Когда мама тебя найдет, тогда и застрелит.
- Да, ну тебя! – и Виталик отвернулся от нее. – Не мешай!
И тут режиссер прокричал знаменитые слова «Стоп! Снято!» и разрешил съемочной группе отдохнуть двадцать минут.
- Здоровско, да? – Маленький Виталька даже захлопал в ладоши и обернулся к Ленке. – Я туда побежал!
И он прошмыгнул поближе к прожекторам и кинокамерам. Его оранжевый костюмчик мелькал то в одном месте, то в другом.
Режиссер Семен Аполлонович сидел на стуле и сосредоточенно чесал свою макушку. Время шло, а результаты его пока не радовали.
- Вот не хватает здесь чего-то! – обратился он к своему помощнику. – Какого-то яркого пятна. Как-то все пресно! Скучно и банально… Как ты думаешь, Михалыч?
- Не фига себе – скучно! – удивился помощник. – Тут землетрясение на носу, все рушится и смерть кругом, а у него «как-то все пресно»!
- Все не то! Все - как обычно! – скривился режиссер. – Вот надо сделать так, чтобы у зрителя слезы из глаз лились не переставая. Прямо, реки слез! Океаны! – и он руками показал, как много должно быть слез и горя.
- А кровищи тебе не надо? И маньяков с атомной бомбой…, – съязвил помощник. – Что-то ты разошелся не на шутку. Бюджет-то у нас не резиновый!
- Кровища тут ни к чему, - резонно согласился режиссер. – Но все же…
И тут его наметанный глаз увидел маленького мальчика с белыми кудряшками и в оранжевом костюмчике. И сразу же в голове родился сюжет, который должен был спасти фильм и вывести его на оскаровский уровень.
- Ну-ка, пошли за мной! – поднялся он и поманил за собой своего помощника Михалыча. – Кажется я знаю, что нужно делать.
Два взрослых дяденьки подошли к маленькому мальчику, который засмотрелся на киношный реквизит, и один из них задал ему банальный вопрос:
- Мальчик! Ты хочешь сниматься в кино?
Виталик ушам своим не поверил и замешкался с ответом. Предложение было уж очень неожиданным. И невероятным.
- Ну? Так ты хочешь сниматься в кино или нет? – повторил вопрос другой дяденька.
- Не знаю… Я же не умею…, - прошептал Виталька и потупил взор. – А еще мне мама говорила, что с чужими дяденьками никогда нельзя разговаривать. Даже если они мне будут петушка на палочке давать.
- Ну, вот тут твоя мама права на сто процентов, - согласился первый мужчина. – Но то с плохими дяденьками нельзя разговаривать. А разве мы на них похожи? Мы ж тебе конфеток не предлагаем? Не предлагаем! Значит, мы что? – и он улыбнулся Виталику. – Правильно! Значит, мы – хорошие. Ну, так как? Хочешь сниматься?
- Конечно, хочет! Да, Виталик? За три рубля – любой дурак согласится в кино сниматься! – Это Ленка неожиданно появилась и встряла в разговор взрослых. – Здрассьте вам! – и она сделали «книксен».
- Какие три рубля? Здрассьте и Вам…, – такой напор неизвестной девчонки ошарашил мужчин. – Девочка, ты о чем? Я что-то не понимаю…
- Дяденьки! – Ленка встала руки в боки и изрекла. – Как говорит моя мамка – я не первый год замужем и все про всех знаю!
- Как-как твоя мама говорит? – удивился режиссер и громко засмеялся.
Десятилетняя Ленка повторила. Вслед за режиссером закатился в визгливом хохоте его помощник.
- А чо вы ржете-то, как кобылы цирковые? – Ленка в карман за словом не лезла. Слова сами сыпались из нее, как горох из дырявого кармана. – Вы чо думаете, что на дурачков маленьких напали, да? Ага! Щас! Размечтались!
- Девочка! А тебе твоя мама не говорила, что со взрослыми дяденьками нельзя так разговаривать? И, вообще! Ты пионерка или еще нет? Советские дети и слов таких знать не должны!
- Вы мамы моей не знаете! – махнула рукой Ленка. – Она еще и не такие слова знает. И еще не тому научит! Ее дома послушаешь – не то, что в школу желание ходить пропадает, но и жить не захочется. Вот мой папа тоже не захотел… и ушел к другой тетеньке.
Мужчины переглянулись.
- Мы не понимаем – что тебе от нас-то нужно? – Режиссер старался успокоиться и перестать улыбаться, но у него это очень плохо получалось. – Может быть, ты потерялась? Помочь тебе маму найти?
- Не терялась я! Я – сама по себе вполне ничего! И ничего мне от вас не нужно! – громко ответила девочка. – Мне за Виталика обидно! Но вы не думайте, что если он - маленький, то его обмануть легко можно! Не получится у вас ничего, дяденьки!
- Девочка, ты о чем? – режиссер уже не улыбался.
- А я о том, что я знаю, что за съемку в кино платят большие деньги - три рубля в день. Это если в массовке. А если главная роль, то… Ой! Мамка мне не говорила. Но я знаю, что много! Я ж сама в кино снималась. Кинозвездой даже была! Детской! Правда-правда! Только в Москве. Все мальчишки в нашем дворе по мне сохли, влюблялись, королевскими драгоценностями осыпали с ног до головы и в воздух чепчики бросали, - Ленка мечтательно закатила глаза к небу. - И дяденька-режиссер с моей мамой какие-то бумажки сочинял и подписывал, чтобы меня никто не обманул и случайно не изнасиловал.
Тут оба взрослых дяденьки повалились в траву и громко расхохотались.
- Шизанутые какие-то! – хмыкнула Ленка. – Вот правильно мамка говорила, что все киношники ненормальные! И еще – кретины! Чо вы ржете-то все время? Овес не уродился – так голод замучил?
- Так ты, девочка, и вправду считаешь, что мы хотим озолотиться, предложив этому мальчику сняться в самом малюсеньком эпизоде в нашем фильме? – помощник режиссера Михалыч, наконец, отдышался, заулыбался и с интересом посмотрел на шуструю девочку Лену.
- Конечно! А как же иначе? Сначала эпизод… Потом – второстепенная роль. А потом, глядишь! – и главная роль! – Ленка улыбалась и жеманничала, как настоящая кинозвезда. – Вот тогда денежки и потекут в ваши карманы. Вот правильно мамка мне говорила, что с вами, с киношниками, ухо надо востро держать – либо снасильничаете, либо с деньгами обманете.
- Вы со своей мамкой – уникумы какие-то! – И режиссер закатил к небу глаза. – Все обо всех знаете. А если и не знаете, то додумываете! Фантазерки вы со своей мамкой! Вам бы романы сочинять. Детские. Цены бы вам не было! Вот там бы вы точно озолотились!
Режиссер внимательно посмотрел на девочку.
- А знаешь, мне даже нравится твоя наглость и непосредственность! – и он, положив руку на ее плечо, спросил. – Девочка! А ты сама-то хочешь сниматься в кино?
- Хочу! А кого нужно сыграть? – кивнула головой Ленка. – Опять Снежную Королеву? Или Герду? Я согласна! – и она захлопала в ладоши.
- Вы что – помешались все на этой Герде? – схватился за голову режиссер Семен Аполлонович и закружился на месте. – Черт! Все девчонки в Союзе сегодня хотят быть Гердами! – возмущался он, размахивал он руками перед носом своего помощника. – Нет! И еще раз - нет! Таких героинь больше не будет! Они уже сыграны! Понятно?
- Ага, - кивнула головой девочка. – Не будет, так не будет! И ладно… Не очень-то она и хорошо ее сыграла… А Золушку?
- И Золушку уже сыграли… И Белоснежку…, - вполголоса пробубнил Семен Аполлонович. – Просто девочку будешь играть?
- Буду! А гримировать когда нас будете? – Ленка решила сразу брать быка за рога – время-то уходит – солнце садится.
- Ну, для начала я вам расскажу, как я вижу новую сцену, - режиссер от удовольствия потер ладони. – А уж потом и будем пробоваться. Хорошо? А с вашими мамами я потом все бумаги составлю и подпишу. Понятно?
- Конечно! Тут и ежу все понятно! – Ленка от радости взвизгнула, оглушив всех в округе, и захлопала в ладоши.
- Тогда приступим! – и он повел ребятишек в сторону припаркованного ржавого реквизита о четырех колесах.
********
И не успели они сделать и пары шагов, как к ним подскочила перепуганная девушка с «хлопушкой» в руках и громко затараторила:
- Шеф! Там… Ваша протеже… артиста убивает… и декорации крушит!
- Какая протеже? Что крушит? – удивился Семен Аполлонович. – И почему моя? Ничччего не понимаю. Медленнее можешь говорить?
- Шеф! – девушка стала говорить медленнее. - Ну, Вы же сами утром сказали, что на пробы придет одна красотка. И еще Вы хотели, чтобы мы ее попробовали на роль Анастасии Павловны, пока Вы с бабками будете возиться. Так вот - она пришла… даже не загримированная… и с ходу все разнесла. Получилось, конечно, все очень правдоподобно - сразу видно, что артистка она классная - но наш Крестовский теперь выбыл из строя. И, по-моему, надолго. Короче, он обездвижен. И второго дубля сегодня точно не получится. А, может быть, и завтра. Там такая шишака у него на затылке! С куриное яйцо… или со страусиное.
- Зоя! Ты белены объелась? – возмутился Семен Аполлонович. – Какая, к черту, протеже? Ты о чем щас говоришь-то? – Он резко обернулся к своему заместителю. – Михалыч! Иди быстренько - разберись там! Сдурели вы все от жары что ли?
Михалыч кивнул головой, буркнул: «Есть, шеф!», и они с Зоей убежали, а режиссер стал объяснять ребятишкам новую сценку в своем кинофильме.
А в это время Виталькина мама, как могла, отбивалась от набежавших откуда-то людей.
Сначала она, хотела убежать из ненавистной комнаты. И даже предложила пионеру скрыться вместе с ней. Но мальчишка стал отнекиваться и забился в испуге в угол.
Мужчина лежал на полу, как бревно, и не подавал признаков жизни.
Виталькина мама могла бы попробовать сделать ему искусственное дыхание или хотя бы послушать, бьется его сердце или нет, но боялась приблизить к нему.
- Так не должно быть! – бубнил пионер из угла. – Тетенька, Вы все испортили! Вы его убили! Дяденька милиционер! А, дяденька милиционер? Не умирайте, пожалуйста…, - и он завыл, как волк на луну.
- Я же не нарочно… Может быть, он все-таки жив? – мама, шагнув к телу и присев на корточки, несильно похлопала милиционера по щекам. – Боже! Что же я наделала?! Что наделала? – шептала она и кусала губы. По ее щекам катились слезы ужаса и отчаяния – теперь ее посадят в тюрьму из-за какой-то дурацкой неразберихи.
Она оглянулась на воющего в углу пионера.
- Мальчик! Бежим отсюда, а? Может быть, никто и не узнает и не найдет нас? Ты в свой пионерлагерь побежишь, а я … Куда же я-то побегу? Боже! Мне же Виталика искать где-то надо! - она села на пол, пытаясь сосредоточиться.
И в этот момент в комнату ворвались Зоя – девушка «с хлопушкой» и бросилась к бездыханному милиционеру, подняла ему веки, пощупала пульс, зачем-то подула в лицо. Тот не шевелился – признаков жизни не было.
- Женщина! – закричала она. – Что Вы наделали? Вы же его убили!
- Девушка! Ради бога! Умоляю Вас! Не кричите так громко! – мама бросилась к ней. – Я не нарочно! Честное слово! Он сам стал меня домогаться! Я тут не причем. У меня даже есть свидетель – вот этот мальчик! – и она показала на пионера. – Он все видел и подтвердит, что я не вру.
Свидетель забился в угол и выл по-страшному. Не хватало только луны на небе.
В этот момент лежащий на полу мужчина шевельнулся, застонал, открыл глаза и прошептал:
- Где я, боже?
- Ой, товарищ Крестовский, Вы живы? Слава богу! – заверещала Зоя. – Я щас… Подождите… Не умирайте…, - и она выскочила за дверь, чтобы через пару минут вернуться с помощником режиссера Михалычем. – Я щас! – Донеслось уж из коридора.
- Кто я? – спросил товарищ Крестовский и посмотрел на Виталькину маму мутным взором. Она улыбалась и плакала одновременно. – А ты кто? Богоматерь?
- Не знаю, чья теперь я матерь, - и мама пожала плечами и виновато улыбнулась.
- Я в раю? – опять последовал вопрос. – Да, я в раю… Птички в небе светят, звездочки поют. Как в лодочке… качает… качает…
- Не знаю, где Вы, а я, по-моему, в аду, - и женщина промокнула глаза носовым платком и положила голову мужчины на свои колени. – Вы меня извините, пожалуйста. Я же не хотела. Не рассчитала просто. Я лишь защищалась. Почему Вы так со мной поступили? Я же ничего плохого никому не сделала.
В этот момент дверь распахнулась, и в помещение ворвались Зоя, Михалыч и еще какая-то дама, внешне очень солидная, с усами под крючковатым носом.
- Вот она! Полюбуйтесь! Сидит тут – слезы крокодиловы льет! – затараторила эта дама густым басом, стряхивая пепел со своей папироски на бетонный пол. – Я как все увидела на мониторе – чуть с ума не сошла! Надо же – так отделать Крестовского – мужик не смог бы сделать лучше! Сразу за тобой послала! Но ты, Михалыч, не волнуйся – мы успели снять все на пленку. Одна беда - второго дубля сегодня точно не будет. После такой бойни он неделю не сможет работать!
- Фарида Гургеновна! Помолчи хоть на секунду, а? У меня от вас всех уже ВО, как голова болит! И кружится еще! - одернул ее Михалыч. – Щас во всем разберемся. И Зоя! Перестань хлопать здесь хлопушкой над ухом! Ты же не пастух в поле, а мы – не коровы.
Зоя не стала дожидаться дальнейшего развития событий и быстрым шагом покинула помещение. Где-то в коридоре раздалось резкое хлопанье съемочного реквизита.
- Слова…, - вдруг громко прошептал милиционер. – Она все слова перепутала.
- Вы о чем? – шмыгала носом мама. – Какие слова? Вы лежите, пожалуйста, тихо. Вам сейчас нельзя ни шевелиться, ни много говорить.
- Все, Крестовский, лежите и молчите! Допрыгались, балерун Вы наш! – пробасила Фарида Гургеновна. – Больница по Вам теперь плачет. Всего лишь реанимация! Слава богу, не морг! А, может быть, и до морга дело дойдет! Вы еще не все стадии прошли…, - и она густо рассмеялась.
- Фарида! – Михалыч строго посмотрел на нее. – Думай, что говоришь-то!
- Да, ладно! Жив он! Чо ему сделается-то, с бугаем с таким! Ну, упал… немного… Ну, зашибся… малость. С кем не бывает-то? Зато теперь Станиславский точно сказал бы: «Верю!» Так натурально все сделал! Молоток! Оскар по тебе плачет! Тебя не тошнит случайно, Крестовский?
- Гургеновна!- прошептал милиционер. – Ты всегда ко мне хорошо относилась – я ценю это. Но… Пошла к черту!
- Кстати, милочка! – опять загудела женщина с папироской, обращаясь к Виталькиной маме. – Что за отсебятину Вы тут несли перед камерой? ВСЕ переврали! ВСЕ с ног на голову поставили! Ну, нельзя же так – приходить абсолютно неподготовленной! Да еще и в последнюю минуту! Вы же не одна в процессе участвуете! Хорошо, что Крестовский успел под Вас подстроиться. Иначе, все было бы – коту под хвост! И как мы еще догадались вовремя камеру включить – сама до сих пор удивляюсь!
- Я не понимаю, о чем Вы? – мама Виталика посмотрела на Фариду Гургеновну. – Вы бы лучше скорую помощь вызвали. И папироску бы лучше Вам не курить – мужчине сейчас нужен свежий воздух.
- Уже вызвали, милочка! – огрызнулась та, и намеренно пыхнула папироской в лицо. – Не, Михалыч! Ты только посмотри на нее! Обездвижила человека и строит теперь из себя святую невинность. Как снимать-то теперь будем, дорогая?
Мама опять посмотрела на нее внимательнее, и вдруг до нее дошло, что она чего-то не понимает. Какая-то странная публика собралась вокруг нее.
- А чо Вы смотрите на меня, как Ленин на буржуазию? – Фарида Гургеновна встала в позе капитана на корабельном мостике. – Накрылись Ваши съемки медным тазом! А сами виноваты – нехрен было так сильно отбиваться от мужика! Надо было все по сценарию делать! Аккуратно так бить… Почти нежно… А ниже пояса – ни-ни! Так нет жеж! Мы же все - самые умные и красивые! Нам чужие слова – не указ! Мы сами их выдумываем прямо на ходу! Вот как чукчи – что видим – о том и поем!
- Извините, но я Вас все еще не понимаю, - мама замотала головой. – Какие слова? Какой сценарий? Вы о чем вообще, женщина?
- Не, Михалыч! Я так не могу работать! Я на нее прямо балдею! Но мне это уже надоело по самое не балуйся! – возмутилась дама с папироской. – Семен нам постоянно каких-то дур тут подсовывает, своих бесчисленных худосочных протеже, просит нас с ними поработать, по словам пройтись, пробы сделать, сцены снять. А голову-то потом мне снимают за то, что я с артистами работать не умею. А как с ними можно нормально работать, если они приходят на съемки когда им хочется, глазами своими кукольными хлоп-хлоп и сидят потом… на полу… слезы льют - время мое драгоценное отнимают, отсебятину какую-то несут… Ни здрасьте, ни насрать, ей богу!
- Умерь пыл, Фарида! Базар мне тут не устраивай!– рявкнул мужчина на даму с папироской. - Извините, не припомню Ваше имя, - обратился Михалыч к Виталькиной маме. – Напомните, пожалуйста.
- Я - Галина Ивановна! Но нас никто и не знакомил, - мама поднялась с колен и подошла к помощнику режиссера. – Вы мне можете толком объяснить, куда я попала? Я это спрашиваю, потому что у меня полчаса назад пропал ребенок на автовокзале. Маленький такой. Еще в школу не ходит. И тут выясняется, что я должна была его искать по какому-то сценарию. Скажите мне, пожалуйста, я не в сумасшедшем доме?
- Нет. Все нормально. Вы не в сумасшедшем доме. Меня зовут Антон Михайлович. Можно просто – Михалыч. А Вас разве не Семен Аполлонович прислал на прослушивание?
- На прослушивание? Вы о чем? – Удивилась мама. – Впервые об этом слышу.
- Странно это, - Михалыч почесал подбородок и внимательно посмотрел на Виталькину маму. – Странно… Так Вы актриса или нет? Семен говорил, что придет одна симпатичная молодая особа и просил Фариду с ней поработать.
- Я??? Актриса??? – Удивилась мама. – Мне что – делать больше нечего? Я еще нормальный человек. Инженер по образованию. Полчаса назад приехала с сыном в Ялту на отдых. И потеряла его в этой неразберихе. Пришла вот в милицию, а попала в дурдом какой-то.
- Но Вы же так натурально играли. Правда, слова не по сценарию говорили… Откуда Вы их знали? - Михалыч все еще не верил, что его сотрудники оплошали. – И Крестовского отделали всем на зависть.
- Просто так получилось… Нечаянно… И откуда я могла знать, что у вас тут кино снимается? Ни камеры не вижу, ни персонала, ни табличек каких-либо.
- Так мы специально всех лишних людей убрали, а камеры под потолок повесили. В самый уголок. Так надо…, - Михалыч грустно вздохнул. – Вы меня без ножа режете, Галина Ивановна. Вон Фарида говорит, что Вы все отменно сделали – никаких дублей не надо. Может быть, Вы все же согласитесь с нами поработать?
- Я еще раз говорю, что я – не актриса! А натурально играла, потому что НЕ ИГРАЛА! Я ищу своего ребенка. И вижу, что только теряю с Вами драгоценное время. Извините меня, но мне сейчас не до Вашего Крестовского! – и она выбежала в коридор, чтобы продолжить поиски Виталика.
- Хулиганка! – крикнула ей вслед Фарида Гургеновна. – Стрелять таких нужно! – и быстро отвернулась от Михалыча, потому как поняла, что сейчас будет разбор полетов со всеми вытекающими последствиями. Помощник режиссера обычно в подобных случаях патронов не жалел.
- Она, действительно, хорошо сыграла? – но на этот раз он почему-то не стал вынимать оружие из кобуры.
- Ну, за кого ты меня держишь, Михалыч? Или я совсем уже не разбираюсь в искусстве? – И Фарида запулила окурок в дальний угол.
- Тэк-с… Ладно… С вами со всеми я потом разберусь, но чтобы эта тетка… которая Галина Ивановна… была здесь, как штык! Иначе… Уволю к чертовой матери! Как вы ее будете искать – ваши проблемы! Но если она еще раз также хорошо повторит эту сцену – всем премия будет! – и он выскочил в коридор.
*******
Виталькина мама выскочила из коридора на улицу. Солнце ослепило ее, горячий воздух обжог.
Народу было, как на майской демонстрации в Москве. Быстрым взглядом она пробежалась по головам, но сына не увидела.
- Виталик! – громко крикнула она в толпу. – Виталик! Сынок!
Но было очень шумно, и никто не откликнулся.
Люди ходили, смеялись, курили, что-то жевали. И никто не догадывался, что в данный момент одна молодая одинокая женщина потеряла своего маленького сына. Может быть, даже навсегда.
Мама забралась с ногами на скамейку и оттуда стала обозревать площадь автовокзала.
И тут она увидела, как открытое место на площади пересекают цыганки с выводком своих детей. Одна из них держала за руку мальчика в оранжевом костюмчике и девочку, чуть постарше его.
Мальчик и девочка упирались, вырывались, кричали и не хотели никуда идти. И мама узнала своего Виталика и девочку Лену. Цыганка тащила их силой к какому-то грузовому бортовому автомобилю, двери которого были уже открыты и оттуда чьи-то руки торопили женщин и подгоняли криками: «Давай, быстрей!»
- Мама! – кричал Виталик. – Ты где? Отпустите меня к маме! Никуда я с вами не хочу ехать! Помоги! Спаси!
Девочка Лена тоже вырывалась, но длинноносая цыганка крепко их держала.
Дальше все было, как в тумане. Люди из толпы, как пластмассовые кегли в детской игре, разлетелись в разные стороны. Это мама поспешила на помощь Виталику.
Объявления войны не было, поэтому ни цыганки, ни киношная группа не смогли вовремя понять, что начались военные действия, подготовиться к ним и дать должный отпор разъяренной женщине.
В воздух полетели цветастые юбки, платки, накладные косы и прочие атрибуты женского гардероба. Визг был громче, чем на лесопилке.
Пострадавшие толпами покидали поле боя. И только Виталькина мама, живая и здоровая, продолжала сражаться за своего сына, раздавая тумаки направо и налево.
Ни крики о помощи, ни угрозы на нее никак не действовали. Она их просто не слышала.
И уже в какой-то прострации, схватив Витальку и Ленку за руки, она стремительной птицей поспешила вернуться в зал ожидания, чтобы там отдышаться.
Раненые лежали на поле боя и умоляли о помощи. Некоторые просили пожалеть их и пристрелить. Но никто не спешил придти к ним на помощь. Страх парализовал все вокруг.
- Тэк-с…, - просипел избитый режиссер Семен Аполлонович, шумно дыша и прикладывая кубики льда в огромной шишке на своем лбу. – Эти дети мне очень нужны в фильме. Но чтобы этой тетки на площадке больше не было! – Он схватил Фариду за грудки. - Никогда! Слышишь? Иначе… Уволю к чертовой матери! Как вы их будете искать – ваши проблемы!
- Нормально! Мне это даже нравится! – возмутилась женщина. – Один грозится уволить, если ее не увидит на площадке. Другой грозится уволить, если увидит. И как мне быть, скажите на милость?
Но ее стенания никого вокруг не интересовали.
А в это время мамина рука сильно и часто хлопала по Виталькиной худосочной попе за то, что он, такой непослушный ребенок, который все нервы истрепал и здоровье испортил, потерялся. И не где-нибудь, а в чужом городе.
Ленка пыталась за него вступиться и что-то объяснить, но толку не было никакого.
А Виталику было очень больно, обидно и стыдно. И, главное, не понятно – ЗА ЧТО его наказали???
И тогда Виталик для себя решил – никогда, ни за какие деньги, ни за какие коврижки, он не будет артистом. Ни копейки еще не заработал, а попа уже огнем горит.
*******
- Я не знаю, как мы будем выкручиваться, но в их чемодане я не нашла ничего. Мне что-то это совсем не нравится. Ты точно знаешь, что ЭТО у них?
- Точно! Я их вычислил!