В глазах все поплыло. Ноги мелко задрожали, а потом и подкосились. Тишина вдруг накрыла с головой. А потом нахлынувший звон заменил все звуки.
Черно-белые лица проходили мимо нее и не оставались в памяти. Как тени. И среди них она глазами выискивала того, за кого была в ответе – своего маленького сына. Она надеялась, что вот-вот где-то среди них мелькнет личико ее любимого Виталика.
Перед глазами проплыло объявление, написанное печатными буквами и приклеенное намертво к окну: «2 апреля по дороге из школы пропала ученица 1-го класса … школы. Зовут Олей. Волосы светлые, вьющиеся. Глаза серые. Буквы «р» не выговаривает. На вид ей 7-8 лет. Была одета …»
Стоять на месте никак нельзя – время безвозвратно уходит! Капля за каплей, миг за мигом! Нужно искать и спасать своего ребенка – единственного. Такого любимого и такого непослушного Виталика!
И мама рванула на улицу, оттолкнув какого-то старика, пытавшегося протиснуться в узкую дверь. Пожилой человек попытался научить ее вежливости, но его слова не доходили до нее.
- Виталик! – крикнула она в толпу на перроне. Но оказалось, что в пустоту. Вокруг были люди, но они даже не обернулись на ее крик. Каждый был занят своим делом.
Две бабки, стоящие на улице возле двери и предлагавшие «за недорого» комнаты у моря, даже не прервали свой разговор. Одна, по-видимому, проживала где-то за городом, потому как одета была простовато, если не сказать – бедно. Ее подруга, скорее всего, была из самого центра Ялты. Одежда ее была вычурной, пестрой и кричала во всю глотку о том, что ее хозяйка еще проживает телом и мыслями где-то в конце 19 века. Широкополая шляпа, украшенная букетиком камелий, и ажурный черный зонт довершали картину неизвестного художника.
- …Лица на ней просто не было – белая, как статуя мраморная – сама видела! – говорила та, что была с зонтом. - Губы и руки трясутся мелкой дрожью… Вот те крест! – она мелко перекрестилась. - Ты же знаешь меня – я никогда не вру. Как же мне было ее жалко! Как жалко… Единственный ребенок пропал… Оленька ж у нее поздней была. Антонина ведь тогда уже и не надеялась, что родит. Чего только не делала – все больницы обошла-объехала, всем бабкам и колдуньям в ноги поклонилась – без толку! Цыганок слезно упрашивала с ребеночком пособить – златом-серебром обещала осыпать с ног до головы… Пф… Враки все это про цыган – ничего они не могут! В Москву к профессорам всяким ездила – мильоны выложила (я-то знаю, уж ты мне поверь!, мне Нинка из сберкассы все по секрету рассказала) – хоть бы кто помог! Вот как проклятие какое-то на ней было! Все вокруг только и говорили ей – БЕСПЛОДНА и все тут! Будто сглазил кто-то! А, может быть, и сглазил! Завистников же вокруг тьма – ты должна понимать! И сама красавицей была и замуж вышла – аж завитки до сих пор берут!
- Дааа, - мечтательно протянула другая. – Помню я ту свадьбу. Красивая была…
- Вот правильно люди про это говорят - не родись красивой, а родись счастливой…, - продолжала первая. – А счастье ж – оно, как птица… Его ж нужно беречь и прятать от других. Под замочком его нужно держать… Эх… Проворонила-то Антонина свое счастье-то! А как ведь все хорошо стало складываться у нее. Бог, ведь, не Ермошка – видит немножко! Вот что значит – в церкву сходить, свечку кому надо поставить! Услышал он ее – подарил ей девочку. Антонине бы за ней повнимательнее приглядывать. Да успокоилась она – пустила все на самотек. А зря! Выросла девочка, красавицей маленькой стала… Позарился кто-то на эту красоту. Вот и украли у нее ее Оленьку. Какие же люди злые еще есть! И что она им сделала?
- Так, говорят же, что нашли девочку! – прошептала ее подруга.
- Вот честно тебе скажу… как перед богом клянусь… никому такого не пожелала бы. Но лучше бы девочку и не находили бы! - в ответ прошептала дама с зонтиком.
- Что ты такое говоришь-то? Окстись! – замахала на нее руками подруга. – Как ты такое можешь говорить?! Ее же нашли!
- Ты же всего-то не знаешь, а начинаешь мне тут…! – повысила голос женщина из 19 века. – Нашли ее! Нашли! Через месяц и нашли! Вышли утром на крыльцо, глядь – она сидит на ступенечках. Крохотная такая, одинокая. В своей школьной форме и передничке так и сидит, леденец на палочке сосет. Почти не шевелится даже… Обрадовались было Антонина с мужем … Посмотрели внимательнее на девочку, а глаз-то у Оленьки нет.
- Как это – глаз нет? Не может быть! – недоверчиво махнула рукой ее подруга.
- Не может быть…, - хмыкнула дама с зонтиком. – Еще как может быть! Ты уж мне-то поверь! Говорят, что объявилась какая-то банда, которая ворует красивых детей. У них там, в этой банде, есть даже свои хирурги. Они берут органы у детей и за большие деньги пересаживают их всяким старикам и старухам, которые ничего уже не видят и не слышат. Оленька ж, оказывается, не первой была, кого они украли! Только об этом никому не говорили раньше. И не скажут! Это ж такая государственная тайна! Ведь уже и раньше находили детей, которые неожиданно пропадали… У кого-то глаз не было, как у Оленьки, у кого-то руки или ноги. Говорят, даже находили детей без внутренностей – все вырезано и кому-то пересажено.
- Тьфу на тебя! Чушь какую-то ты говоришь! - опять махнула рукой ее подруга. – Не может такого быть! В Америке еще может быть – там у них негров всяких полно и мексиканцев. Оружия там не перечесть и девки продажные на каждом шагу. Но у нас такого быть не может. Не верю!
- Ну и не верь! За что купила – за то и продаю, - и дама с зонтиком горестно вздохнула. – Боже мой! Как же Оленьку жалко! Такого ангела сгубили, фашисты!
И в этот момент Виталькина мама ОЧЕНЬ испугалась. Испугалась, что никогда своего сына больше не увидит, не обнимет, не почувствует его запах, не услышит его голос. Еще никогда ее ребенок не пропадал у нее вот так из-под носа.
- Виталик! – крикнула она опять, резко обернувшись в зал ожидания. – Виталик ты где? Отзовись, милый!
Люди, зашедшие туда после нее, повернули головы в ее сторону, пожали плечами, переглянулись между собой и стали продолжать заниматься своими пищащими детьми, необъятными чемоданами и неподъемными сумками. Никому не было никакого дела до маленького пропавшего мальчика. Им бы не пропустить свой автобус или троллейбус! А мальчишки - они все такие непоседы… Наверняка где-то здесь бегает… Ничего страшного – вернется!
- Вы не видели здесь такого маленького мальчика? – мама бегала по залу и спрашивала у всех сидящих. – В оранжевом костюмчике. Светленький такой… С кудряшками.
- Увы… Нет, - пожали плечами мужчина и женщина со странным чемоданом бирюзового цвета и многозначительно переглянулись между собой. – Мы сами только что зашли сюда.
Мама кинулась к своим новым знакомым, которые сидели за столом и доедали свой нехитрый обед.
- Вы не видели Виталика? – подскочила она к Джульетте Ивановне и ее дочери Ленке.
- Так вы же вместе ушли! – пожали плечами они.
- Пропал он куда-то! – прошептала Виталькина мама. – Я вас попрошу! Я побегу его разыскивать, а вы, будьте так добры, за вещами нашими присмотрите, пожалуйста! – и она быстро выбежала из столовой.
- Конечно! – кивнула головой Джульетта Ивановна. – Чего уж там – присмотрим!
- Я с Вами, - встрепенулась Ленка и сорвалась со своего стула.
- Куда, паразитка? – прикрикнула на нее мать. – Ну-ка живо на место! Быстро! Не хватало мне потом еще тебя разыскивать!
- Бе-бе-бе! - передразнила ее Ленка и высунула длинный розовый язык. – А чо меня разыскивать-то? Я давно уже не маленькая! Ты ж сама ж говорила, что я - уже здоровая дылда без мозгов!
- Я кому сказала – на место?! – Джульетта Ивановна грозно приподнялась со стула.
- И что ты мне сделаешь? – прыгала у входной двери Ленка, нахально вихляя худосочным задом в коротеньком платьице. – Бить будешь? Только попробуй! Убегу, как Виталик, и не найдешь никогда. А побежишь сейчас за мной – наши вещи стыбрят! Так что – сиди, мамуля, и охраняй вещички! Я щас! Только Виталика найду и вернусь!
- Вот же ж ехидна какая! – зло сплюнула женщина. – Не ребенок, а катастрофа!
И ее ребенка, как ветром сдуло.
А тем временем мама пропавшего мальчика лихорадочно искала комнату милиции, надеясь на чудо. Двери с различными службами сотнями проносились мимо ее носа, но нужной все не было. Обнаружилась она ее в каком-то закутке – заляпанная, с треснувшей табличкой посредине, небрежно обернутая старым обшарпанным дерматином.
Внутри комната оказалась больше, чем казалась снаружи. Там даже сидел кто-то живой, сопел и присутствовал.
За столом на старом деревянном стуле восседало что-то гиппопотамоподобное с одинокой звездой на крошечных погонах. Закатив к потолку булавочномелкие глаза, оно поглощало бутерброд, которым можно было бы запросто накормить все сопливое население Африки.
Кроме черного телефона, химического обкусанного карандаша и давно немытого графина с подозрительно мутной жидкостью внутри, на этом предмете мебели больше ничего не было. Даже худосочной папки с каким-нибудь нераскрытым преступлением.
Стены кабинета украшали портреты Ленина и Брежнева, прыгающие солнечные зайчики от мутной жидкости грязного графина и пыльное переходящее красное знамя. На загаженном мухами подоконнике пытались не сдохнуть страшной смертью какие-то желто-зеленые стихийные насаждения. Пол этого кабинета не красили, наверное, со времен его заселения. А заселялись сюда во времена Золотой орды.
Убогую картину советского заведения завершал стойкий запах давно немытого мужского тела, кирзы и не выветриваемого перегара.
Виталькина мама тихонько кивнула головой, извинилась и, стараясь не дышать кабинетной гадостью, громко затараторила:
- У меня пропал ребенок. Виталиком зовут. Ему 6 лет. Мы зашли в туалет… потом я выхожу, а ребенка – нет. Внутри его нет, в столовой – нет, на улице – нет… У кого не спрашивала – никто не видел. Пожалуйста, помогите мне. Мы впервые здесь – никого не знаем. Заблудиться – пару пустяков. А он у меня маленький, пугливый… Большого города не видел, на море никогда не был. В общем, пропал он… Помогите, пожалуйста, а? Он в оранжевом костюмчике у меня был…
Представитель доблестной советской милиции нисколько не удивился ни присутствию перепуганной женщины, ни такому ее напору. Лицо его изображало откровенную скуку, и стало понятно, что смысл сказанных женщиной слов до него не дошел. На лбу его прямо-таки читалось: «Ну, сколько можно? Ну, каждый же божий день! Издеваетесь, да? Думаете, у меня других дел нет, как искать всех пропавших пацанов? Пожрать не даете спокойно… И на хрена все сюда прутся? Одни проблемы от этих москалей!»
- Ну, пожалуйста.., - мамино лицо сейчас могло разжалобить кого угодно, даже безжалостную Медузу Горгону.
- У Маврикиевны спрашивали? – бегемот в звании пытался одновременно и вопрос задать и языком достать крошки от бутерброда.
- У кого, простите? – вопрос госслужащего был странным.
- У бабок на входе, говорю, спрашивали? Клички у них такие – Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична. Как в телеке.., - неторопливо объяснял представитель закона. – Мимо них никто и ничто незаметным не проходит. Все про всех знают. Заменяют нам справочную службу.
- Нет. У них я не спрашивала. А надо было? Откуда ж я знаю, что они тоже из милиции? – удивилась мама.
- Из какой милиции? Что Вы мелете, гражданка? Вы в своем уме? – чудо в погонах закатило глаза к потолку. – Пф… В общем так… мама пропавшего ребенка! Идете щас к ним… спрашиваете все обстоятельно… наверняка старушенции видели что-то или слышали… Ну, а коли уж там ничего не узнаете…, - госслужащий опять закатил глаза, - то тогда сюда придете – заявление напишите подробненькое на пару страничек и уж после этого…
«Гражданин начальник» своим видом показал, что «на сейчас» разговор окончен и стал было отворачиваться, но внезапно радостно треснул ладонью себя по огромной ляжке:
- Да, кстати, мамзель! Забыл тут совсем с Вашими … заявлениями! Точно! Ваш пацан же у нас! Сейчас в обезьяннике сидит за решеткой. Не хотите взглянуть? Ох, и шустрый же он!!!
- Как в обезьяннике? – мама была в шоке от таких слов. – Почему? Ничего не понимаю…
- Вот у него щас и узнаете, как и почему он тут оказался! – он неприятно улыбнулся и полез указательным пальцем в нос. – Или, сможет быть, это Вы его воровать научили? А? Признавайтесь по-хорошему. Добровольное признание смягчает меру наказания!
- Воровать?.. Виталика?.. – удивлению мамы не было предела. – Быть такого не может!
- Все так говорят! В наше время все может быть!– бегемот закряхтел и медленно поднял свой зад. – Следуйте за мной, гражданка - как Вас там?.. Обыскивать с пристрастием пока не буду! Надеюсь, ни оружия, ни никаких иных колющих и режущих предметов у Вас нет.
- Чего? Каких предметов? – маме казалось, что она либо бредит, либо спит.
- Щас как бывает? – продолжал мужчина, с трудом передвигая свои окорока. – Чтобы самим нигде не светится – родители обучают своих малолетних детей своему преступному ремеслу и те, по их же наводке, потом залезают в нужную квартиру, когда хозяев нету дома, открывают изнутри двери. И все! Приходи кто хошь – бери что хошь! Тут же евонный папаня или маманя быстренько туда – раз! и обчищают бесхозное помещение до дондышка! А потом и поминай их, как звали! Золотишко берут, иконки всякие, деньги, ну и так… по мелочи еще что-нибудь. Шубы часто тырят, книги старинные… Ну, а коли пацана или девчонку все же ловят за руку, то что же с них возьмешь – дети! Таких даже школа исправить не может. Про тюрьму и не говорю! И опять-таки - посадить их нельзя еще – малолетки! Замкнутый круг! Вот и получается, что на свою же голову рОстим себе же преступников, а потом и жалуемся – куда смотрит школа и милиция! И о каком коммунизьме тут может идти речь?
Они медленно прошли в помещение напротив. Загремели разнокалиберные ключи и тяжелая металлическая дверь распахнула свои объятия, обдав вошедших смрадом – пламенный привет из Бастилии! Потом также открылась и зарешеченная дверь поменьше. И они прошли в комнату, основательно заплеванную и неприлично исписанную уголовным контингентом. Комнату освещала тусклая одинокая лампочка под потолком, да солнечный свет, неуверенно пробивавшийся через малюсенькое оконце под потолком.
Дышать внутри было нечем – реалии советских госучреждений.
Там, на какой-то откидной скамье лежал маленький человечек, с головой укрывшийся старой, прожжённой телогрейкой.
- Эй, ты! Который буквой ЗЮ! – и бегемот в погонах небрежно стукнул связкой ключей по скрюченному тельцу. – Вставай, давай! Поднимай копыта! Твоя мать пришла – молочка принесла!
- Да пошел ты..! – пискнуло из-под телогрейки.
- Но-но! Поговори мне тут еще! – прикрикнул служитель закона. - Вылазь – кому говорят!
- Рот закрой – сквозит! – вот был и весь ответ.
- Я те щас устрою «рот закрой»! – вконец рассердился бегемот в погонах. – Не хочешь по-хорошему – устрою по-плохому! Жалеть всю жизнь будешь!
- Ну, чо те надо, дядя? – телогрейка зашевелилась, поднялась и громко зевнула. – Чо я опять сделал? У кого на этот раз я абрикосовые деревья обтряс?
И мама Виталика увидела, что это совсем не ее ребенок. Этот мальчик был значительно старше, и волосы на голове его были темными. Да и одет он был не так, как Виталик. Малолетний преступник был в пионерской форме. Конец красного пионерского галстука замусоленным жгутом висел из кармана брюк.
- Но это не мой Виталик! – замотала она головой. – Этого мальчика я совсем не знаю. А где мой мальчик?
- А никакого другого мальчика у меня нет! – развел руками милиционер. – Забирайте пока этого. Под расписку, конечно… Найдете своего – этого вернете назад.
- Как вернете назад? – удивилась мама такому предложению – Мне этого ребенка не надо. Мне МОЙ нужен. Зачем мне чужой мальчик? Вы дуру-то из меня не делайте! Я в игрушки что ли с Вами тут играю?
- Ой, дамочка! – схватился за голову представитель закона. – Не трепите мне нервы своими неприличными предложениями и изречениями! Вы не в театре! Вы еще раз внимательно посмотрите на него. – Он подошел к ней и легонько в спину подтолкнул ее к малолетнему преступнику. - Поближе к нему подойдите, мамаш! Что Вы как неродная? Вот странные люди пошли – своего пацана не признают!
- Я не понимаю… Я в сумасшедший дом попала или сплю? – мама стала пятиться назад.
- Мамаш! Тогда я тоже не понимаю… Так этот пионЭр – не Ваш ребенок что ли? – искренне удивился милиционер.
- Нет, конечно! Я же Вам уже сказала! – мама начала выходить из себя. – На каком языке мне Вам еще сказать, чтобы Вы, наконец, поняли, что это не мой ребенок!?
- Точно? – не унимался госслужащий в погонах.
- Точнее не бывает! – мама поняла, что перед нею идиот, дорвавшийся до власти.
- Так чего же Вы мне мои нервы последние мотаете? Не берете пацана - тогда пройдем со мной в кабинет – будете писать заявление о том, что Вы отказываетесь от предложенного ребенка! – на полном серьезе заговорил милиционер и, грубо схватив ее ниже талии, стал выталкивать из помещения. – Чтобы потом претензиев всяких не было - что мы ничего не делаем!
- Вы совсем тут сдурели от жары, что ли? – маминому возмущению не было предела. – Никуда ни в какой кабинет я не пойду. И не толкайте меня! Хам! – она резко обернулась к нему и оттолкнула. – Руки… прочь убрал…быстро!
- Баба! Ты чего??? Сдурела что ли? Оказываешь сопротивление милиции? – неожиданно озверел бегемот в погонах. – Тоже захотела в обезьяннике оказаться? – он указательным пальцем ткнул в откидную скамью. – Ну-ка, вперед пошла! – и он попытался схватить ее за руки.
- Руки прочь убрал! – громче сказала мама и отступила назад.
- Это ты мне сказала? – бегемот угрожающе стал наступать. – Ну-ка быстро – руки за спину и вперед! – командовал он. – Щас ты мне во всем признаешься – даже в том, чего не делала! Я имею полное право тебя задержать до выяснения твоей личности, - и расхлябанной походкой он попытался подойти ближе. - А выяснять я могу долго!
- Еще хоть один шаг ко мне сделаете – закричу, - прошептала зло мама.
- Давай, красотка, кричи! Давай! Повесели меня! Ой, напугала! Трясусь весь! – обрадовался бегемот. – Только послушай меня, цыпа! И не таких строптивых обламывал! Думаешь, из Москвы – самая смелая?
- Не смейте мне «тыкать», Вы – мерзкая личность! Видите - плинтус? – зло прошипела Виталькина мама. - Запомните - это именно ваш уровень. Не выше!
- Ох ты, цаца какая тут объявилась! Это ты меня еще и с плинтусом сравнила? – он сделал шаг навстречу.
- Как бы Вы здесь передо мной не корчили советскую власть – управу я найду на любого. Терять мне нечего – я ребенка спасаю… вот от таких уррродов! – мама разозлилась не на шутку.
Бегемот засопел шумно, разбрызгивая себя в пространстве, и со скоростью, ему несвойственной, схватил маму за горло крепким захватом:
- Ах ты, задрипанка москальская! Уррродов говоришь? – его нижняя челюсть выдвинулась вперед, плохие желтые зубы заскрипели ржавыми дверными петлями. – А я сейчас посмотрю, как ты будешь корчиться на моем столе и недотрогу из себя корчить… в кабинете… тет-а-тет…
- Помогите! Кто-нибудь! – прохрипела в пустоту мама и вцепилась в его руку, пытаясь освободиться. – Отпусти меня, гад! – ее пальцы лихорадочно пытались разжать мужскую ладонь, но толку было мало.
Пионер в испуге сжался на откидной скамье. Такого ужаса он еще никогда в жизни не видел. Сидел пока тихо и наблюдал, боясь пошевелиться.
А бегемот поднатужился малость и приподнял маму над полом. Ноги ее бессильно сучили в воздухе, ища ускользнувшую опору.
Дышать становилось все труднее, воздух в легких иссякал, а в глазах поплыли разноцветные круги.
- На помощь…, - это были последние слова, которые она ясно запомнила. – Хоть кто-нибудь… пожалуйста…
И уже в почти бессознательном состоянии мышцы ноги непроизвольно сжались, и ее красивая круглая коленка пушечным ядром разнесла то, что у бегемота было спрятано в брюках повыше колен и пониже пояса. Разнесла с первого раза!
- Оп! – вырвался хлопок откуда-то из глубины милиционера. – Гадинааа! Как ты могла..? - дальше шли только булькания и хрипы.
Захват его мгновенно ослаб, и он сложился пополам, хватая ртом воздух, как рыба на суше.
Женщина сползла по стене вниз. Сознание быстро вернулось к ней. Как в телевизоре – щелк! и изображение опять появилось.
Мама никак не ожидала от себя такого поступка – просто перестала себя в этот момент контролировать - не удержалась и полоснула когтями обезумевшей кошки что есть мочи по ненавистной ей физиономии. Хозяин кабинета заверещал поросенком, мотая головой и прикрываясь от нее руками.
- Ну? Нравится??? – шипела мама пригнувшись, медленно наступая на него. – Еще хочешь или все-таки остановимся? Так ты об этом мечтал, уродец мелкий?
- Это тебе даром не пройдет…, - хрипело то, что еще минуту назад было мужеского полу. – Готовься! Бога моли…
- Ага… Бога мне молить?... Маловато, значит, было?.. Значит, все-таки хочешь продолжения…, - сделала вывод мама. – Хорошо… Будет сейчас тебе продолжение. С пристрастием… как ты любишь…
- Нет! – Попыталось крикнуть существо в погонах, шаг за шагом отступая назад. Оно испугалось. – Ничего я больше не хочу… Пошла вон!
- Да-а? Ты точно ничего не хочешь? – мама медленно наступала на него. – Мне не послышалось? А, может быть…
- Точно! – еле слышно просипело в ответ.
- Громче! Не слышу! – теперь сжатые зубы скрипели уже у мамы.
- Точно! Вон… пошла вон! – «громче» получилось плохо. Но «хорошо» еще долго не будет получаться – мама силы не рассчитала.
- То-то же, гаденыш! Убила бы на месте – будь моя воля! – и она опять на него замахнулась напоследок.
Уворачиваясь от ее замаха, он спиной налетел на пионера, который присел у него за спиной. Так иногда делают, когда хотят кого-нибудь больше себя весом и выше себя ростом повалить на землю.
Не ожидая такой подножки, толстяк повалился навзничь, широко раскинув руки, и своим затылком крепко приложился о деревянный пол. Помещение загудело колоколом и завибрировало мелко, как в лихорадке. Со стен здания автовокзала обильно сыпалась старая краска, с потолка – побелка, а пыльные люстры тряслись и раскачивались.
- Слышала? Ты это почувствовала? – испуганно спросила у закадычной подруги та, что была с черным ажурным зонтиком и звалась Маврикиевной. – Мне показалось или нас опять качнуло? Чувствительно, однако, на этот раз… Земля, прямо, чуть из-под ног не ушла. Что-то в последнее время зачастило… Точно – к концу света!
- Показалось, - махнула рукой другая, которая была Никитичной, зевая в кулак. – Креститься тебе надо, когда кажется-то. Тебе постоянно стало что-то мерещиться. К смерти, наверное, скорой… Да и пора бы уж… Ты же старше меня на целый век! Загостилась ты на этом свете-то, подруга! – и она, откинув назад голову, раскатисто расхохоталась.
- Ну почему ты у меня такая дура? – укоризненно мотала головой первая. – И почему мы с тобой в первую мировую не встретились? Живой бы от меня не ушла!