За свои восемнадцать лет Инна Глотова все свои проблемы привыкла решать передом. Это очень удобно и приятно во всех отношениях. Ну, подумаешь, лишь один раз пролечилась в венерологическом диспансере. Она не одна там находилась, полно таких, и красивых, и даже страшненьких, невольно думаешь, и кто же на такую польстился? Особенно много тринадцатилетних. У них как крышу сносит от вседозволенности, дорвались до удовольствия, полными ложками черпают кайф. Многие пускаются во все тяжкие, бросают учиться, и Инна была не исключением.
Школьные года пролетели как в розовом тумане, беззаботные, лёгкие. Весёлые, оглушающие дискотеки чередовались с почти непрекращающимися праздниками по случаю дня рождения, подруг и друзей немеряно, и всех до одури любят родители, и не знают, как ещё угодить своим чадам. Хочешь айпад? Мотоцикл? Да ради Бога! Катайся на здоровье! Автомобиль? Не проблема. И права купим, лишь бы не отвлекался от учёбы и наркотиками не увлекался.
Матери не до неё, свои проблемы решает с мужиками, у неё-то и научилась лёгкому отношению к жизни. Отец? Давно забыла, и даже имя бы не помнила, если бы не отчество — Ивановна. Бросил мать почти сразу после рождения дочери. Причина? Да какая нужна причина? Ребёнок своим криком мешает спать. Этого вполне достаточно. С бодуна любой писк раздражает.
Повзрослев, Инна и не собиралась его искать. Зачем? Чтобы в лицо сказать: Ну, ты и козёл?! Ему и говорить это не нужно, он сам знает.
Из класса в класс перелезала на «тройках», которые натягивали, чтобы не оставлять на второй год, жалели девчонку. К выпускному классу Инна вообще обнаглела, месяцами не появлялась в школе, и не видать бы ей аттестата зрелости, если бы пятидесяти шестилетнюю Ольгу Истратовну Добродееву к новому году не посадили за взятки, и в школу пришёл энергичный Евгений Борисович Хламков, которому все ученики дали прозвище — Хлам. А что, сам подставился, не смог благозвучной фамилией озаботиться.
Вот к нему-то в кабинет и направилась в середине апреля Инночка. Хлам был вполне представительным и фотогеничным мужчиной тридцати семи лет, и Инна подумала, что с ним даже будет забавно покувыркаться в этом огромной кабинете, где все ученики порой дрожали перед суровой Истратовой, — широкий кожаный диван уместно присутствовал у глухой стенки, с неизменным портретом Путина над ним. А как же без государева ока? Ничто в стране не творится без его присмотра, и с людьми поговорит, и начальникам строго пальчиком пригрозит.
— Что Вам? — не сразу понял директор, увидев вполне созревшую девицу в чрезвычайно смелом наряде, жаркий апрель вполне это позволил, посчитал за старшую сестру какой-нибудь ученицы.
— Женечка, с тех пор, как ты появился у нас, я потеряла покой и сон, влюбилась, и хочу стать твоей любовницей. Нет-нет, на твою семью не претендую! Мне ты нужен, — сказала Инна томным голосом, и сбросила с плеч тончайшую, почти просвечивающую блузку, выставляя напоказ два прелестнейших розовых холмика с тёмными сосками, от которых невозможно было оторвать взгляд, до того были безупречны по своему совершенству, да и рот директора непроизвольно приоткрылся от неожиданности.
Инна была восхитительна, и не раз слышала восторженные комплименты от многих поклонников разных возрастов. Кто только ей об этом ни говорил?! Даже на коленях ползали, умоляя осчастливить хоть одним прикосновением. Стройная фигура выше среднего роста, каштановая грива ниспадающих волос на точёные плечи, и очаровательное лицо с изящным абрисом розовых губ сердечком, в которые хотелось страстно впиться, и не отпускать. Ах!
— Но у меня жена, — пролепетал Женечка.
— Я знаю, — произнесла Инна, и, захлопав длинными ресницами, добавила: — Но её здесь нет, и никто нам не помешает перепихнуться. Дверь закрыть?
— Не надо. Надень кофточку. Нина Ивановна в любой момент может заглянуть.
— Надо же, а я Инна Ивановна Глотова, — ответила Инна, неохотно накидывая на плечи розовую блузку, и застегнула лишь на последнюю пуговицу снизу.
— И что ты хочешь взамен?
— Вот это уже деловой разговор! Чувствуется мужская хватка. Нужен мне, всего лишь — аттестат зрелости. Ведь ты можешь это сделать?
— А почему ты не поступаешь, как все остальные?
— В смысле, не учусь? А оно мне надо? Все эти формулы, доказательства. Скука смертная. Однажды я чуть челюсть не вывихнула от зевоты. Нет, это не по мне. Так ты возьмёшь меня?
— В каком смысле?
— Можешь стоя. Тоже прикольно.
— Кто у тебя классный руководитель?
— Аделаида Львовна Путирина. Физичка.
Женечка кивнул, мол, да, знаю такую.
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Посмотри.
— А когда?…
— Меня можно будет трахнуть? Да хоть сейчас. Мне раздеться? Я мигом. Секретарша у тебя воспитанная, никого не пропустит.
— Нет-нет.
— Тогда где же? К себе домой ведь не пригласишь для частной консультации по половому вопросу? Но, я могу вполне. Мать с утра уходит на работу. В пять часов возвращается. Тебе вполне хватит времени со мною позабавиться. Лишь позвони перед приходом, чтобы я подмылась, — Инна улыбнулась, увидев его взметнувшиеся брови.
— Я позвоню.
— Не сомневаюсь. Ты такой милый.
Инна подошла к директору, прильнула всем телом и страстно поцеловала. Женечка ответил таким же страстным поцелуем, заелозив ладонями по её спине под блузкой.
— Какой ты мачо! Такой темпераментный, ух! — Инна отстранилась и отошла. — Так я буду ждать твоего звонка. Приходи. Проверю, какой ты в постели? Надеюсь, не разочаруешь.
Дверь закрылась за девушкой, и только тогда Евгений Борисович смог перевести дыхание, с сожалением отмечая, что тончайший аромат её духов исчез без следа. Давно он не испытывал такой страсти. Пожалуй, с того времени, как Верочка, выпускница альметьевской школы, двенадцать лет назад точно так же соблазнила его своей юностью и готовностью отдаться, и он с радостью женился на ней, потому что была чертовски соблазнительной, почти такой же, как только что упорхнувшая Инна Глотова.
Но за это время Верочка, родив двух дочек, заметно поувяла, да и приелась, привычные позиции уже не возбуждали, а к ролевым играм не решался приступать, несерьёзно как-то, всё-таки директор, всеми уважаемый человек. В прошлом году, когда ещё был простым педагогом, выдвигали кандидатом в местные советы депутатов от единоросов.
Не прошел. Конкурент вложил больше средств, развернул бешеную агитацию. Поговаривали, что он был из альметьевской группировки, занимался рейдерством предприятий, пользовался поддержкой местных бандитов. Поэтому с ним боялись связываться. Смельчаков находили в ближайшем лесу, с проломленной головой. Виновниками всегда оказывались случайно подвернувшиеся бомжи. Их никому не жалко. Если человек сам на себе поставил крест, то никому до него нет дела, кроме как, выставить в роли «стрелочника». Все удовлетворены, и бомж пристроен на долгие года, глядишь, и поумнеет к концу срока.
Женя соединился со своей секретаршей.
— Зиночка, пожалуйста, разыщи Аделаиду Львовну, и пусть она, когда будет время, заглянет ко мне.
— Хорошо, Евгений Борисович. Сделаю.
Разговор с пожилой классной руководительницей был тяжёлым и неприятным. Она искренне не понимала, почему прогулочнице и лентяйке нужно исправлять все двойки в четверти.
— Я давно собиралась поставить перед директором этот вопрос, о её исключении из школы. Но Ольге Истратьевне всё было недосуг.
— Уважаемая Аделаида Львовна, поймите сами, стоит ли нам коверкать жизнь девчонке? Ей в институт не поступать, открытий не совершит, а на работе, при приёме, станут косо смотреть. Кому нужна недоучка? Кто знает, может быть, она будущая Алла Пугачёва, Вера Брежнева, Алиса Фрейндлих, а мы уже на старте ей крылья подрезаем. Кроме того, я собираюсь вас выдвинуть на звание заслуженной учительницы. Хорошую премию по итогам учебного года выпишу.
Физичка догадливо посмотрела на Женю.
— Да-а, Глотова девушка красивая, всем головы кружит. Ей, пожалуй, вообще, учиться не нужно, как сыр в масле будет кататься.
— Я рад, что Вы понимаете.
— Но что скажут другие учителя?
— Не беспокойтесь, я с ними переговорю. Претензий не будет.
— Ну-ну. Вам, Евгений Борисович, виднее. Но пусть Глотова, хотя бы для вида, эти дни походит в школу, чтобы ни у кого лишних вопросов не возникло. Сами знаете, люди пошли дотошные, вон, Ольгу Истратьевну под монастырь уже подвели. Вы на очереди.
— Да, я скажу Глотовой.
— И наряды пусть сменит. На неё глядя, и другие девчонки с ума сходят, ещё немного и голыми начнут в школу приходить.
— Договорились, я Вас больше не задерживаю.
Три месяца Женя почти ежедневно навещал Инну на дому, за исключением субботних и воскресных дней, и майских праздников, когда мать Инны была дома. Он спешил насладиться её телом, понимая, что получив аттестат зрелости, она тут же даст ему отставку. Страсть к юной красавице сводила его с ума, делала задумчивым, по вечерам всё больше времени проводил с детьми и женой. Временное воздержание от супружеских обязанностей объяснял весенним недомоганием, переутомлением на новой и ответственной должности. Жена не настаивала, привыкла смотреть на мужа снизу вверх, ещё когда он, учителем математики, поразил её сердце своей брутальностью.
В последнюю декаду июня Женя с яростью и наслаждением отымев Инну на измятой простыне во всех позах, бросил аттестат зрелости на плоский живот Инны.
— Держи. Честно заработала.
Инна, пробежав взглядом по оценкам, восхищённо ахнула:
— Все четвёрки! Здорово! А я и не знала, что я такая умная! Женчик, ты прелесть!
— Это ты — прелесть.
— Я знаю.
— Инна, выходи за меня замуж.
— Ты это серьёзно?
— Вполне.
— А как же?…
— Марине я оставлю квартиру, детей. Себе — автомобиль.
— А где мы будем жить?
— Снимем квартиру в аренду. Потом поднакопим и купим хорошую квартиру.
— С каких шишов, если треть твоей зарплаты будет уходить на алименты?
— Придётся в чём-то ужаться.
— Женчик, ты хоть понимаешь, что я буду тебе изменять?
— Зачем?
— А зачем ты жене изменяешь? Молчишь? То-то и оно. Через десять лет другая девчонка вскружит тебе голову, ты и меня оставишь с квартирой и детьми. Я же видела твою жену — очаровательная женщина! А ты на меня запал.
— Ты не оставила мне выбора. Я как увидел тебя без кофты, так и поплыл.
— Все вы, мужики, козлы! От добра добро ищете. У всех один разрез, поперёк ни у кого нет.
— Я согласен.
— С чем? Что ты козёл?
— С тем, что будешь мне изменять.
Инна внимательно посмотрела на Женю и начала одеваться.
— А куда ты денешься? Женчик, пятьдесят тысяч сможешь мне дать?
— Зачем они тебе нужны? Десять не хватит?
— Москву покорять поеду.
— Пятьдесят тысяч маловато будет.
— Дай больше, я не возражаю.
— Больше у меня нет. Пятьдесят тысяч — это максимум, что смогу выделить.
— И на этом спасибо. Когда за ними зайти? Могу и в школу.
— Нет, я сам приду.
— Хочешь напоследок ещё раз трахнуть? Не возражаю. Ты мне тоже понравился. Был очень нежен. Со сверстниками всё не так, спешат в первую очередь сами получить удовольствие, а о нас не думают. Я подумаю над твоим предложением. Если в Москве у меня ничего не выгорит, приеду к тебе. Примешь?
— С радостью.
— Договорились. Значит, завтра я жду тебя с деньгами. Сейчас пойду за билетами на послезавтра.
— Зачем спешишь?
— Осточертело жить в провинции.
— Думаешь, в Москве тебя ждут?
— А вдруг ждут, Женчик! Ты такое не можешь представить?
— Почему же, могу. Ты можешь многого добиться. Хватка у тебя есть.
— А то?! Красивые девушки всем нужны. Ну что, пошли?
Они вместе вышли на улицу, особо не остерегаясь соседей, мало ли по какой причине оказались вместе, больше не увидят. Постоянства запоминаются, бросаются в глаза, а к случайностям люди привыкли.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/04/28/431