Давно-давно, когда я ещё была маленькой у моих родителей было всё: молодость, красота и я. Только не было у них ни кола, ни двора. И все наши соседи по бараку тоже голь перекатная. Тогда папа решил переехать в небольшой посёлок городского типа, там нашлась для него хорошая работа. Друзья и соседи отговаривали его от опрометчивого поступка.
-Ты, Лёнчик, не горячись. Город – это город. Не глушь какая-нибудь. У тебя на фабрике своя профессия есть.
Папа не любил фабрику и свою профессию. Не любил барак, который называл муравейником. Себя он муравьём не считал. Он хотел независимости, простора, свободы. В городе ему тесно, среди людей скучно, а по вечерам он не знал куда себя деть.
-Поедем, Танька, на новое место.
-Боюсь. Кто знает, как там всё сложится. Начальство везде с душком, - пыталась отговорить мама.
-Чего бояться. Я же был там. Природа - красота. Речка мелкая и тёплая. Земля чёрная. Во! Какие помидоры растут.
-Ладно. Как хочешь. А мне что? Бедному собраться – только подпоясаться.
Родители собрали вещи в чемодан и в августе сорвались с насиженного места. Приехали налегке в помидорный рай. Мама осмотрелась и поначалу затосковала. Ни клуба, ни библиотеки, ни школы, ни магазина. Десяток убогих домиков около полустанка . Для нас и там тоже крыши над головой не оказалось. До этого жили в жутком бараке в заштатном городке, а на новом месте мы поселились в сарайчике типа курятника на отшибе соседнего хуторка, если так можно назвать жалкое поселение стрелочника и двух семей дорожных рабочих.
-Ой! А где обед варить? – пискнула мама.
-Пока на костре, по-походному. Потом разберёмся. Главное независимость.
-А как зимой?
-Ничего, мать, нас трое. Небось не замёрзнем. Зато сарай весь наш.
Бог знает, где отец раздобыл обрезки досок, фанеры, столбики, наверно это то, что рабочим давали в качестве топлива, водопроводные трубы. Всё это богатство он привёз на лошади, потратив, наверное, целое состояние. Приволок старую, но крепкую буржуйку и ржавую железную кровать.
-Крыша над головой есть. Кровать покрасим, будет как новая. Вон какая большая, уместимся.
-Лёня, а мы здесь не сгорим? Места даже для кровати мало, - засомневалась мать.
-Ничего...Если что, так выскочим, а вещи все на нас.
С работы отец пришёл со старым сторожем Фандевом, который жил рядом со станцией. Тот взялся помочь обустроить наше гнездо. За труды старик просил сто пятьдесят грамм водки в день. Сначала они с отцом укрепили стены и крышу железными трубами. Потом надстроили над плоской крышей сарая два ската. Получился чердак. Напихали в него сухие листья. Меня посадили на чердак сыпать совочком на листья землю, которую носили из рва, и шлак, который мама носила со станции. У депо на станции сгоревшего шлака были горы. До станции от нас меньше двух километров. Мама носила шлак в ведре. Стены внутри комнаты плотно обили всякими обрезками. Вставили окошко и пристроили сени в полтора метра длиной, но во всю ширину сарайчика. Снаружи сарая старик набил дранку и замазал стены глиной с известью. Ни мать, ни отец этого делать не умели. Я тоже со всеми вместе работала. Помогала. Мне понравилось. Получился чудесный сказочный домик с чуланчиком. Гордый отец позвал начальство поглядеть на свои хоромы, угостил его всвязи с новосельем, как положено, и попросил помочь подвести электричество к нашему жилищу. Недалеко от сарая был столб электропередачи. Начальство потаращилось на нас, на наш дворец, внесло свои предложения (на то оно и начальство): на пол насыпать больше хорошей глины, снаружи устроить завалинку. И... нам провели свет. У мамы тоже были свои соображения об уюте. У входа она насыпала шлак, чтоб грязи было меньше. Нам с мамой дом был в самый раз, а папа макушкой на ладонь не доставал до потолка. Но мы были на седьмом небе от счастья. Вечерами, как хотели и когда хотели, хохотали, кричали, песни пели, никто не останавливал и не ругался.
Старик сторож, уговорил обложить буржуйку с боков обломками старого кирпича с глиной, а трубу вывести на улицу под окном. Зимой отец купил доски и Фандев сбил нам двухэтажную кровать, две табуреточки и маленький столик. Железного монстра приспособили на улице для хранения дров и угля. Мама по случаю купила красивую клеёнку для стола, окошко украсила резными шторами из белой бумаги, на табуретках оказались плетёные тряпичные дерюжки, кровати застелили чистыми шерстяными солдатскими одеялами. Внутри сарая стало нетесно, тепло и уютно. Отец это жилище называл не иначе, как наш дом.
Продукты родители покупали на станции, стоили они недорого, раза в два дешевле, чем в городе, откуда мы приехали. Папа работал с утра молотобойцем в кузнице. У мамы была вечерняя работа. Она убирала помещение конторы после того, как кончался рабочий день у служащих. В семье появился достаток. И папа сразу купил нам всем зимнюю одежду.
Весной под руководством Фандева отец раскопал целину у домика, мама сделала грядки и насадила на них всякой всячины. У порога высадили сирень, под окном цветы Золотой шар. За домом с южной стороны посадили яблони, вишню и малину. На лето родители купили мне в подруги белую козочку, принесли в дом котёнка и щенка. Козе Белке построили низкий тёплый домик. Он выглядел также как наш, только меньше. Мама входила туда согнувшись, а я свободно могла бы там жить.
Папа нас не обманул. Красота вокруг была неописуемая. Вдоль железнодорожного полотна перед домами тянулись густые посадки черноклёна, черёмухи, рябины, ирги и кустов мелкой жёлтой смородины . Здесь люди её называли облепихой. Вокруг дома росла мягкая зелёная травка, которую никто не топтал. Её часто косили на корм козе. За домами до горизонта насколько моих глаз хватало зелёные луга и поля, где сеяли хлеб и гречиху. Недалеко была речка Ручеёк, в ней не было места глубже папиных ног, там водилась какая-то рыбёшка.
Мы всей семьёй ходили ловить рыбу. Когда папе удавалось поймать чего-нибудь мы с мамой так визжали от радости, что папа обижался. Улова для еды чаще всего хватало только на зубок коту Ваське , зато нам доставалась радость. Но иногда папе удавалось поймать что-то и для ухи. Фандев хотел нас с мамой заставить не шуметь на рыбалке, но махнул рукой и шумел не меньше нас.
Он ходил к нам каждый день. Когда родители были на работе, мы с ним мастерили что- то “пользительное для хозяйства”. Он смастерил резные наличники для окна, мы их покрасили голубой краской.
-Я хотела бы жёлтые наличники,- запротестовала мама. – Чтоб на цветики было похожи.
-Пусть будут, как небо, голубые,- заплакала я, и мама тотчас согласилась.
Мама совершенно не конфликтный человек. Она боялась кого-нибудь обидеть, а слёз моих не могла вынести. Удивительно, как ей удалось меня не разбаловать? Неутомимый Фандев смастерил стол со скамейками в саду, рядом качели. С них удобно смотреть за Белкой, которую привязывали на лугу за домом. Потом была ещё одна большая стройка. Дед, папа и я делали погребец. Это глубокая крытая яма на улице под шалашом. Папа вырыл яму. Я носила солому для шалаша. Дед накрыл яму слегами, досками, сухими листьями землёй и соломой. А сверху сделал прочный, обшитый фигурными досками шалаш. А мама варила обед и, прибегая к нам, мешала.
-Красиво! В шалаше будет жить волшебница, - кричала она в восторге.
-Нет! Там поселится домовой! – ещё громче вопила я, прыгая вокруг.
-Перестаньте орать под руку! Танька, какой пример ты подаёшь дочери? - злился папа.
Только Фандев хмыкал и усмехался молча. Но лицо у него было довольное. Теперь Танька на радостях нальёт ему вторую рюмочку. Зато в яму спускалась по лестнице только мама. Мне нельзя, а папа не хотел. В яме было сухо и холодно. Там держали всё: картошку, солёные огурцы, квашеную капусту.
На этом месте мы прожили пять самых счастливых лет. Каждый год мы что-то доделывали и чинили в нашей усадьбе. И она становилась всё красивее и всё сказочнее. Одинокий Фандев, пока жил, был нам настоящим ангелом – хранителем. Каждый день в любую погоду он приходил к нам, выпивал свои сто пятьдесят, чего-то делал у дома, потом ужинал с нами и шёл в посёлок в свой холодный пустой дом.
Только на его поминках я узнала, что этого доброго скромного человека звали Петром Фандеевичем Калачёвым, что в боях Великой Отечественной Войны он заслужил орден Красного Знамени, медали за Отвагу и Боевые заслуги, что его два неженатых сына погибли на войне, жена умерла в войну от какой-то болезни, и сам он однажды утром не проснулся. Последние пять лет своей жизни старый солдат прожил, притулившись на краешке нашего гнезда, наполнив мою жизнь яркими воспоминаниями.
Свой дом он завещал моему отцу. До сих пор родители живут в его доме. В доме на стене висят рамки с фотографиями Калачёвых Петра Фандеевича, его жены Марфы и сыновей Виктора и Владимира. А рядом фотографии нашей семьи. Это он передал мне страсть к благоустройству жизни на земле.