Скажи кому-нибудь из моих родных, что наш род скорее всего по братски принадлежит к болгарам помакам, кто подтвердит? Коренные волжане, исконно живущие на среднерусской возвышенности, говорящие по русски, исповедующие христианство, признают ли в помаках свою родню? И сама себе отвечаю: безоговорочно и несомненно. Пригласи болгарина помака в нашу семью где-то в начале пятидесятых, когда мы ещё собирались в саду на трапезу за общим столом, он увидел бы большой чугун с душистыми щами, а рядом огромное блюдо с дымящейся бараниной, услышал бы такое понятное ему ласковое слово "ТЯТЯ", обращённое к дедушке, и с улыбкой поднял тост за найденных в России сестёр и братьев.
Каким образом одни коренные волжские роды славян ушли с освоенных земель, а другие остались, до сих пор спорят и не могут друг с другом договориться историки. В труднейших условиях ушедшие пытались выжить и сохранить свою этническую независимость, несмотря на крайне трагическое вмешательство различных идеологических влияний. Оставшиеся смогли бы понять болгар помаков, уже будучи жителями Родопских гор формально принявших ислам, потому что сами оказались выброшенными из горнила истории в тихую неприметную приволжскую заводь и отказались участвовать в революциях-гражданских войнах. Известно, что волжские староверы презирали новую дворянскую элиту, сформированную Петром и Екатериной Второй, и относились к ней с отдаленным ехидством. В эпоху Романовых в глубинках России сохранялось немало независмых семей и родов, не подчинившихся ни крепостному праву, ни троеперстию нового православия. Они берегли свою старину исподволь, незаметно для власть имущих, не отзываясь ни на какие реформы. Это ведь тоже своеобразный подвиг - верность исконным представлениям о справедливости и общинному образу жизни.
Вот и в нашем роду не признавали никонианство, оставались староверами и в советское время не вступали в колхоз. Дедушка Матвей читал по вечерам перед мерцающим фитильком керосиновой лампы вслух таинственные книги псалмов, звучащие необычно для детского слуха, а мы лежали на печке и слушали как умиротворенно звучит его тихий голос. Семья содержала голов двадцать овец и пять-шесть коров, до полусотни гусей и кур, со всем этим хозяйством управлялась бабушка Аграфена. Дедушка садовничал - каждую яблоньку и вишню он пестовал как невесту, в саду стояло несколько ульев. Главным его заработком было ремесло портного, семья не нищенствовала даже и в самое трудное военное время. Мы жили отдельно в старинном приволжском городке и исправно приезжали в Большую Борисовку на праздники. Отец - кудрявый красавец с живыми карими глазами и беспечной улыбкой на счастливом лице приглашался особо как мастер забивать поросят на первое ноября. Ему поручали коптить паяльной лампой, а мелюзга только слышала оглушительный визг и затыкала уши. Мне разрешали гонять на велосипеде за околицу, встречать деревенское стадо, и я разгонялась под горку к малюхонькой речке, от которой на закате брели в деревню наши буренки, маньки и зинки, а между ними повистывал блаженный пастушок, чье лицо светилось как деревенский фонарь и взор искрился неисчерпаемым хулиганством. Что за праздник был Первого ноября - я толком не знала, но мне нравилось, как по всей деревне дымились печки и варилась свежая свинина. По обочинам дорог скалились тыквенные черепа, из которых зловеще сверкали гнилушки, возле клуба заходились гармошки и от избы к избе хороводились свадьбы. Это потом я узнала, что День Всех Святых, который вольно праздновали всей деревней, совпадает с болгарским праздником Апостолов Свободы и с Хэллоуином Каледонской стороны, и даже стала коллекционировать слова с частицей коля-каля, куда входили и Калидаса с его загадочной драматургией, и Кали-юга с оглядкой на твердый цикл неумолимого Шивы, и Каледонский лес - защитник свободолюбивых друидов, сохранявших архаичные формы народной поэтики исключительно в устной традиции, и конечно, волжское словечко - калякать о том-о сём, что казалось загадочным, странным, ужасно непонятным или сказочно прекрасным.
Особо помню калёный январский мороз, который то и дело врывался в избу, дверь не успевала хлопать и бабушка кричала от печи - Закрывайте скорей, горницу не студите! Юные ещё тётушки наряжались в полушалки и полушубки наизнанку, угольками наводили рожицы, свеклой румянили щеки, вили на длинные жердины полоски ситца, ленты-пояса и заливисто смеялись, на раз преображаясь в каких-то несусветных сказочных кикимор. Дяди и двоюродные братья в шапках ушанках набекрень прикрепляли пеньковые усы и бороды, украшали себя искусственными цветами и обмазывали лица печной золой. Наконец появлялся и дедушка в саморучной медвежьей маске, в огромной вывернутой дохе, подпоясанной пенькой и обсыпанной слюдяной крошкой. Тетушки подхватывали меня с печи,наряжали в шубейку, мазали свекольным соком и давали в руки глиняную миску. Дедушка стучал по половицам своей жердиной и провозглашал: - Все готовы? Айда каледовать! - Айда! - Громогласная компания выбегала на заснеженную улицу и смехом-прибаутками приминала сугробы возле заборов да перебрасывалась снежками. У каждой избы стучали в окошко, а когда на крыльце появлялись хозяева - компания дружно скандировала колядки и выталкивала меня вперед. Хозяйки клали мне в миску конфетки-монетки-пряники-яблоки, дедушка опрокидывал содержимое в торбу, а меня подбрасывали высоко-высоко и весело кричали Славу Всевышнему Богу, от чего у меня замирало сердце, переполняясь неописуемым счастьем. А на утро мы топали к воротам, встречали там снежную бабу с корзиной, в которой лежали подарки. Днём праздник продолжался за столом, не хватало скамеек, на табуретки приноравливали доски, и бабушка торжественно выносила благоухающие пельмени и пироги, а тётушки акккуратно расставляли граненые стаканчики и стопки. Лица родных разгорались чистым простодушным заревом праздничного застолья, где-то с третьей гвардейской стопашки кто-нибудь пробовал голос, к нему поспешал соседский, и вскоре, не сговариваясь заранее, дружно и многоголосо пела вся деревенская родова, а дети, которым накрывали столик отдельно в спаленке, грызли медовые"подушечки" и сладко замирали от непередаваемого волненья. Ах, как тогда пели в Заволжье застольные песни!
В середине пятидсятых деревенские сказки кончились - мы вслед за отцом уехали далеко на Крайний Север, и больше я никогда и нигде в жизни не переживала колядок. Иногда на Новый Год, отбывая советское послушание возле телевизионных экранов, говорила друзьям: - а хорошо бы сейчас поколядовать, но среди знакомых не было никого, кто бы знал, что это такое. Один просвещённый интеллигент даже спросил - это что, гадание, как на кофейной гуще? - и получил в ответ печальную усмешку.
Какова же была моя радость, когда мне в руки попался перевод с болгаро-помакского, книга "Славянские Веды", изданные издательством ФАИР-ПРЕСС", Москва, в 2003 году - тиражом всего в пять тысяч экземпляров. "Златая книга Коляды" отомкнула детскую память и увлекла в такие глубины сознания, где восставала древняя, наполненная восхищением отчизна моих предков, бесхитростно цветущее поле нашей общей жизни. Болгары - волгари, арии - дети великой реки, серебряной криницы - слово за слово восстанавливали некий неоспоримо прекрасный Мир, похожий на страну Вечной Юности из кельтских сказаний. И в этот Мир по воле Всевышнего спускалась сама Злата Майя, чтобы родить в образе человеческом Бога Сына Пресвятого Коляду. Цитирую по болгарски:
Сама си Злата Майка,
Та си родила млада Бога,
Млада Бога и Коледа;
Чудну ми дете нишенлие,
На лику му ясну сланце,
Фъ рука му златна книга,
На книга ясни звезди!
Параллельный перевод в этой книге выполнен А. И. Асовым, но, по моему, любой волгарь предпочтёт наслаждаться собственно болгарским текстом песнопений, лишь изредка поглядывая на правую сторону книги, где следует параллельный современный русский текст. Ощущаешь удовольствие читать подлинные волшебные строчки народной памяти, вобравшей фантастические с точки зрения современного человека события незапамятной старины, где Бог на равных жил среди людей, умел летать, поднимался на Небо по золотой цепи, участвовал в народных праздниках и одаривал свой народ великими дарами. В песнопениях болгар помаков используется характерное слово, которое обозначает полеты Коляды к Всевышнему и обратно на Землю: фъркал. В русском языке есть выразительная калька: порхал, то есть легко и невесомо парил над Землей. Коляда в Родопских песнопениях живописуется как необычайно легкий великодушный Дух, влюбленный в земную жизнь. Воображение захватывает изложение преданий о том, как Коляда вступается за несмышленных людей, использующих воду святой криницы для купания, и просит Всевышнего не наказывать их, а научить благоговейно относиться к дарам природы. С этой целью Коляда и решает воплотиться в земной мир с Золотой звездной книгой в руках. Упоминание о золотых пластинах - скрижалях - с руническими письменами мудрости можно встретить при изучении других славянских Вед, посвященных Богу Перуну. Собственно, и в песнопениях болгар встречается это слово, но не как имя громовержца, а как молниеносная стрела Бога Вышня, что указует на непосредственную связь мифа о Коляде с древнеиндийской Махабхаратой, где перуны попадаются в контексте как стрелы Кришны. У Кришны и Коляды очень много общего, но создается впечатление, что Коляда - младший брат Кришны, в песнопениях указывается, что Он - Третий Бог-Сын Золотой Матери и Всевышнего, направленный с небес во спасение рода людского. В песне упоминается, что Коляда должен появиться среди людей в Личень день, то есть в личный день рождения, в день Рождества. Не это ли обстоятльство послужило причиной гонений на культ Коляды по России в эпоху русского раскола? Известно, что царь Алексей Михайлович Романов запретил колядовать в Москве, а Петр Первый закрепил запрет на святочные колядки специальным указом от 1689 года. Именно календарные нововведения Петра послужили поводом для слияния январских колядок с Рождеством Христовым, чья мистерия так похожа на Личень День Коляды. Тут поневоле возникает упрёк насильникам над народной волей, по вине которых волжские болгары отказались от христианства в той форме, в какой его безоглядно внедряла средневековая греческая церковь, мало вникавшая в истоки народных верований. Любое насилие, а идеологическое тем более - вызывает внутренний протест и затворяет народное сознание от пусть великих и непреложных, но - посторонних истин. Евангелия как таковые в Средневековье были редкостью, распространение христианства сопровождалось кровопролитными войнами, массовыми жертвами несогласных и скитальчеством славянских родов в поисках спокойной оседлой жизни. Так, очевидно, болгары ахрии, как они себя называли, расставаясь навсегда с просторами великих рек Волги и Камы, уходили в незасёленные долины Дуная. Дух Бога Айли-Коляды по звучанию ближе к Аллаху, чем к проповедям в пользу Иисуса Христа в бесцеремонном средневековом мессианстве. На мой взгляд, именно этим объясняется идеологический выбор болгар помаков в пользу ислама. Христианство той поры слишком грубо лишало их коренных народных верований, и они предпочли формальное мусульманство, внутренне оставаясь верными исконной религии Коляды.
Семантика Родопских песнопений заставляет думать о древнейшем мифологическом происхождении и самостоятельности сюжетов. До сих пор они не изучены так тщательно, как этого требует уникальный памятник славянства, хотя их подлинность и неподдельность признана безоговорочно, но, как зачастую случается в этимологии, каждый исследователь пытается подтянуть их содержание к своим идеологическим мембранам. Здесь, пожалуй, уместно будет упомянуть параллельно воскрешаемый культ Золотой Матери (Златой Майи) - главной героини болгарских сюжетов. Среди искусствоведов известна уникальная коллекция швейцарского собирателя древних сокровищ Джорджа Ортиса, которую в России могли видеть только однажды, а именно в 1993 году - в Эрмитаже и музее имени А.С. Пушкина. Джордж Ортис - обладатель десятков женских золотых фигурок, относящихся к артефактам ветхозаветной эпохи. Изумляет география этих старинных мадонн - от подземелий Крита до могильников Урала и Алтая. Общеизвестно многозначное эхо воплощенного бытия в имени Майя: одна из великих плеяд, родившая Гермеса, живая вода поколений, мать будды Шакьямуни, приемная земная мать Кришны, италийская богиня покровительница плодоносной земли, чья корневая система терятся в этносах пеласгов и этрусков. Неисповедимы вербальные пути распространения сакрального слова - поэтому можно смело отнести и цивилизацию Майя к стопам первородного материнского культа планеты.
В песнях болгар помаков образ Золотой Матери отличается живой достоверностью реальных поступков, исполненных мудрого сердечного участия в людях, которым она дарит рождение Младого Бога. Изумляет в болгарском сюжете то обстоятельство, что Злата Майя договаривается с Богом Колядой на небесах о земном воплощении Младого Бога, ребёночкка пресвятого. Она делает всё для того, чтобы Коляда начал читать людям Звёздную книгу, по которой они смогут научиться жить счастливо, с исполнением заповедей и постижением веры. Она привлекает для этого и царей, и простых юнаков, и детей. Тридцать земных царей, ведомые ясной звездой Зорницей, обязуются исполнять обеты перед Златой Майей и её Богом Сыном. Само описание встречи народа с Младым Богом скорее напоминает поэтическую версию Рождества в авторстве Бориса Пастернака чем евангельскую легенду. А участие в сюжетах неведомых нам персонажей, крылатых вил-самовил, среди которых горные юды и друды, чёрные юды и белые змеи-драконы, подталкивает к мысли, что песнопения складывались в ту же незапамятную эпоху, что и волшебные народные русские сказки. Собственно в этом был убеждён сам собиратель Родопских сокровищ Стефан Ильич Веркович, о личности которого и его личном духовном подвиге необходимо рассказать отдельно.
Боснийский серб Стефан Ильич Веркович, рожденный в 1821 году в селе Угляра, жупа Толиа Боснеска Посавина, учился в гимназии при Сутинском монастыре, но с юности обнаружил притяжение народной славянской поэзии, постепенно воспитывая в себе дух всеславянского патриота. Увлечение археологией привело его в Македонию, где ему удалось собрать немало древних рукописей, но главной потребностью души стало собирание народных сказаний и песен. В 1860 году в Белграде вышел сборник "Народне песме Македонски булгара Кн. I "Женски песме". Была собрана при участии энтузиастов и другая книга "Мужски или трапезны песме". В 1862 -1875 годах неутомимый деятель славянского освободительного движения под именем Влашич" участвовал в работе по возрождению славянского самосознания среди македонцев, подверженных как греческой ассимиляции, так и турецкому игу. И тогда же, в 1865 году, в Родопских горах он столкнулся с носителями живой ведической традиции среди болгар помаков. Стефан Ильич вплотную общался с болгарами помаками, наблюдал их быт, их верования и обряды, и пришёл к выводу, что болгары помаки, формально принявшие ислам, носившие турецкие имена, не стали муульманами по духу, а сохраняли свои древнейшие религиозные корни, не упоминая в песнях ни Аллаха, ни Муххамеда. Зато в своих гимнах болгары помаки славили Вышня, Сиву, Злату Майю, Живу-Юду, Велеса, Друиду, и, конечно, младого Бога Коляду, воплотившегося в человека по собственной воле. Многие заклинания в религиозных обрядах болгар помаков звучали на неизвестном архаичном наречии, которое Веркович сопоставил с санскритом. Помаки рассказывали своему внимательному другу о трагических потерях святилищ и древних книг, бездумно уничтожавшихся и византийцами, и потом турками. Особую роль в сюжетах их песен играли птицы, а именно белые голуби, которые были спутниками Коляды, жертвами народных гаданий и трапез, а также вестниками между людьми и Богом. Подчеркнуто чтились болгарами устные предания, посвященные птицам, даже была книга, которая называлась "Петица", напоминающая легендарную русскую"Голубиную Книгу". Исследования болгаро-помакских устных традиций привели Стефана Ильича Верковича к убеждению, что складывались они в ту же эпоху, что и Ригведа, то есть во II-III тысячелетиях до н. э. Наконец, ему удалось издать "Веда Словена" (Български народни псени от преисторично и предхристианско доба) в 1874 году в Белграде с параллльным французским переводом. В рукописных собраниях Верковича к тому времени уже были записаны легенды о прародителях славян, о переселениях с древней прародины на Востоке и с древнейшей на Севере, где правил бог Солнца, об изобретениях сохи, серпа, лодки и даже об участии славян в Троянской войне. Посредником между собирателем болгарских песнопений и самими исполнителями зачастую был болгарин Иван Попилиев Гологанов. Сын священника, уже в 17 лет он был назначен учителем в греческой школе в Търлисе. Энтузиазм Верковича и Гологанова в немалой степени поддерживали российские меценаты, ценившие славянские древности. Иван Гологанов, будучи горячим патриотом своего народа, вел подпольную работу против турецкого засилья, принимал участие в восстании 1876-1878 годов, был в заключении, но главным его подвигом было находить и записывать величайший народный эпос. В сравнительно короткий срок им было собрано 300 000 стихов, из которых до сих пор неопубликована и десятая часть. Подлинность болгаро-помакских сокровищ подтвердил специально направленный в Родопские горы ученый из Франции Огюст Дозон, который и сам записал несколько уникальных песен, в частности, предание об Орфее (Орфене). Француский славист Луи Лежар, а вслед за ним и итальянский журнал "Giorhal Araldico..." уже в 1872 году писали о том, что болгарские песнопения из коллекции С.И. Верковича "по своей важности и обширности встают в один ряд со всеми литературными памятниками старины, не исключая знаменитой Махабхараты." Но сам Стефан Ильич Веркович стремился со своими сокровищами в Россию. В 1867 году коллекционер докладывал о чудесных славянских откровениях первому Археологическому съезду в Москве, который проходил под патронажем государя-императора Александра Второго. Стефану Ильичу Верковичу были вручены заслуженные награды: грамота, золотая медаль и орден "Св. Анны". Благодарный С.И. Веркович много работал в миссии освобождения Болгарии от власти Османской империи, но ни дня не забывал о главном труде своей жизни. Он регулярно посылал императору Александру Второму свои экономико-этнографические материалы и отчёты о политической ситуации в Македонии, а вместе с ними и свои записи болгаро помакских песен. Император проявлял живой и неподдельный интерес к этим посылкам. 15\27 февраля 1871 года в адрес Александра Второго были отосланы песни о Чета-короле и Волгане Треллийской, записанные самим Верковичем. На первом листе этой рукописи он записал свое посвящение русскому императору:
"Этот чудесный и преважный памятник, в котором сохранились воспоминания о начальной цивилизации рода людского и который превосходит все известные древние памятники, не исключая и саму санскритскую Веду. Записан 26/8 декабря 1869 года от 70-летнего старца. С глубоким почтением подношу его Августейшему и Премилостивейшему Императорскому Величеству Алксандру II царю Всея Руси, в знак своего верноподданичества и признательности за оказание высокой царской милости, которая для меня драгоценнее любых материальных богатств."
Несомненно, как дипломат, С.И. Вероквич сыграл достойную роль в подготовке освобождения Болгарии от османского ига, он передавал в Россию стремление болгарского народа к свободе. Но главный и целеустремленный труд его жизни остался малоизученным и в самой Болгарии, и за её пределами, в том числе в России. Книга "Веда словена" издания 1881 года не получила нужного резонанса в российской науке. На IV археологическом съезде в Казани против его открытий выступил ряд филологов, вряд ли понимавших истинную ценность болгарских сокровищ. Более чем на столетие вокруг "Веды словен" сложился заговор молчания, книга не переиздавалась и не изучалась. Сам С. И. Веркович получил от болгарского правительства пожизненную пенсию за выдающиеся заслуги перед болгарским народом. Книгу вернул к жизни российский исследователь славянской архаики А.И. Асов, чьими трудами пришлось воспользоваться для написания этого очерка о судьбе необыкновенных свидетельств славянского братства.
Остаётся надеяться на тщательное изучение болгаро-помакских вед в России. Предстоит качественный перевод с использованием волжских диалектов и сравнительный лингвистический анализ, сопоставление различных источников происхождения болгаро-помаксих легенд и мифов, их духовное осмысление новыми поколениями народов-братьев.