В августе 43-го года я как обычно околачивался в соседней ограде у деда Федота. Он что-то тесал под навесом, а я смотрел, как всё хорошо у него получается и «мотал на ус», учился плотницкому делу. Я вообще любил часами смотреть, как работают кузнецы, как на мельнице вертиться жёрнов, а из-под него струйкой течёт мука, как проводят трактористы на деревенской лужайке ремонт своих машин. Вокруг было столько всего интересного!
Мать моя очень хотела, чтобы я перенимал опыт у деда Федота и со временем годился ему в помощники. Чтобы, как и он зарабатывал «охальные» трудодни. Уж как ей хотелось иметь побольше трудодней, чтобы скорее выпутаться из беспросветной нищеты!
О трудоднях я не думал. А вот научиться делать, как и дедушка Федот рамки к портретам, топорища, санки и другие нужные в хозяйстве вещи - очень хотелось. Кое-что, когда он доверял мне свой острый топор, рубанок и стамески, у меня уже получалось. Даже портретные рамки. В то время в деревню часто наведывались фотографы. Каждая семья хотела увековечить в портрете своего погибшего солдата. Заказов у фотографов было много, а рамки к портретам мог делать один дед Федот. Только у него были нужные для этого инструменты. Однажды он предложил мне: «Дело не хитрое, учись. Мне некогда этим заниматься. Только мне не мешай работать».
Доверил инструменты, показал, что к чему. Помог сделать первую рамку. Дело пошло. «Ты не хвались бабам, что это твои рамки. Знаю я их. Мне-то они что-то платят за работу, а у тебя будут брать за так. А то и совсем не будут брать. Пускай ко мне обращаются».
Бабушка Анна, глядя на мои поделки, хвалила меня и тоже говорила: «Вот как выучишься в школе да курсы кончишь, станешь мастером , тогда и дедушку нашего заменишь».
Как раз в то время, когда я сидел на чурке и смотрел на работу деда Федота, во двор к ним зашла незнакомая женщина с тетрадкой и карандашом в руке и спросила бабушку Анну, есть ли у них в семье ученики? Она-учительница из Мокрушинской школы, звать её Елизавета Куприяновна, ходит по деревне и переписывает всех, кому надо идти в школу.
-Вот ему в школу надо,- показал на меня топорищем дед Федот.- Хватит ему дурака валять.
-Сколько тебе лет?- спросила меня учительница.
- Наверно, ему уже девятый год,- опередила меня с ответом бабушка Анна.- Он же, Федотушка, в холода, зимой родился? Я помню как записывала его в сельсовете когда в Мокрушу ходила.
- В каком году Андрюшка к ним в примаки пришел?- спросил дед Федот у бабушки Анны.
-В голодном году, летом.
- Стало быть, Генке девятый год,- заключил дед Федот.-Еще в прошлом году надо было его записать в школу. Парнишка сообразительный. Письма старухам читает и пишет.
-А что же его мать в прошлом году не отправила в школу?- спросила учительница.
-Она его может и нынче не отпустит. Худо они живут: ни обуть ни одеть не во что - прояснила обстановку бабушка Анна.
-Ну-ка, пойдём к матери, - позвала меня Елизавета Куприяновна.
-Её дома нет, на работе она.
- Ну так я и без неё запишу тебя в первый класс. Первого сентября вместе со всеми ребятами и ты иди на занятия.
Бабушка Лукерья даже обрадовалась, что меня записали в школу. По такому случаю достала из своего сундука картуз, оставшийся после смерти деда Петра. Мать выменяла на яйца рубашонку и залатанную вильветовую курточку у приезжей дочери бабушки Настасьи-Кунилихи. Дед Федот в кладовке снял с гвоздя и преподнёс мне старенький портфель, с которым ходили в школу Мария и Дуся. Крёстный мой Дмитрий, комиссованный с войны по ранению, сшил мне по Костюхиным выкройкам и колодкам черки.
И вот я, обихоженный и чисто умытый, первого сентября вместе со всеми своими сверстниками сел за парту.