Это тоже было в пору школьного детства. Во время летних каникул заставили меня подвозить чурочку - дровяное топливо - к работающему в поле газогенераторному трактору. Зимой эти чурочки колхозники пилили-кололи, потом в старой риге сушили, и с весны до зимы на их энергии тракторы пахали, сеяли, убирали урожай.
Теперешние автомобильные и тракторные моторы - капризные интеллигенты по сравнению со своими давними предками. То бензин для них не той марки, и они детонируют, то солярка не по сезону, то из глушителя выхлоп газов не нравится работникам дорожно-постовой службы. А те, газогенераторные тракторы и автомашины были не шибко привередливы к дровяному горючему. Как и трактористы, и шоферы, работавшие на них. Пока бункер растопят, от едкого дыма накашляются и начихаются вдоволь, слезы в три ручья из глаз - успевай только подолом рубахи или рукавом вытирать. Моторы "газгенов" запускали на бензине. Потом с бензина надо было перевести на газ. Вот тут-то и была морока. Особенно для неопытных девчат-трактористок военной поры. Мучаются-мучаются, а мотор "захлебнется" газом и заглохнет. Опять надо до седьмого пота крутить рукоятку запуска. Опять переводить на газ. Получится - значит повезло, смену можно не глушить мотор, только вовремя подсыпай в бункер чурочку. Помнится, как по женским тракторным бригадам нашей МТС возили для передачи опыта по этому самому "переводу мотора на газ" "опытного", семнадцатилетнего механизатора Феофана Шорохова.
Если чурочка березовая хорошо просушенная, "газген" тянул пятикорпусный плуг без особой натуги. Сменную норму на пахоте и обработке полей многие агрегаты не только выполняли, но и перевыполняли.
Трактористы и прицепщики - передовики были в почете у земляков-колхозников. Как бы ни было, а трактористам и комбайнерам давали за работу хлеб, а простым колхозникам - "злыдни".
...К нашему деревенскому трактористу - "газогенераторщику - Ефиму Ильичу Лопатину - я и вёз очередной ящик чурочек. Полудикая кобыла-монголка, невесть как попавшая в наш колхоз и с грехом пополам обученная к трудовой тягловой неволе, начала прядать ушами и нервничать, едва заслышала гудение трактора. А при виде трактора готова была вырваться из хомута и оглобель. Мать моя не раз упрашивала бригадиршу тетку Пелагею и конюха Варыгина, чтобы дали мне коня потише и не заставляли на погибель парнишке работать на дурной скотине. Но ответ был один: пускай привыкают к хомуту, жизнь и не таких, как эта монголка, уминала. И парнишке "карахтер" надо закалять.
Вот мы и "закалялись" с лошадкой с утра до ночи. То зерно в ящике с полевых точков возили на подтоварник, то в "свободное время" - раз в сутки - чурочки к трактору.
Не доезжая до поля, на котором пахал мой двоюродный дядя Ефим Ильич, я привязал за одиночное дерево кобылку и пошел навстречу трактору, чтобы узнать, куда лучше разгрузить чурочку. Поравнявшись со мной, трактор остановился и заглох. За рычагами сидел незнакомый мужик с перекошенным лицом. Он поманил меня пальцем к себе. Я подошел к трактору и... дико расхохотался. В новом "обличье" был дядя Ефим. Только кто-то ему крепко заехал кулаком по лицу. Наверно, подумал я, заводил трактор и рукояткой ударило, Такое часто случалось, если зажигание не отрегулировано: то зубы выбьет, то руку вывернет.
- Чо хохочешь? Не узнал? Вишь как разнесло...т-т-твою мать! Вторые сутки маюсь, света не вижу.
За сим последовала ядреная оценка разболевшегося зуба, проклятой жизни, хреновой водки, от которой боль не утихлала и господа Бога с Богородицей за то, что надо пахать, погода стоит хорошая, а тут такая беда по их вине свалилась.
-Поехали в больницу, вырвут твой зуб и отмучаешься, - предложил я дяде Ефиму.
- Умник нашелся - в больницy.... Я сроду там не был и умирать буду - не пойду. Пахать надо. Грамотей какой - в больницу. Я сам его, заразу, вылечу. Ты мне только маленько помоги.
Он достал из инструментального ящика ключи и стал отвинчивать магнето с трактора. Снял со свечей провода. Поставил магнето на гусеницу. Опустился на колени рядом.
- Ну, стерва - ни есть, ни пить, ни рта раскрыть, - ворчал он, склонившись над магнето. - Сейчас мы тебе покажем кузькину мать.
Взял один провод в щепоть правой руки, а левой помог пошире раскрыть рот. Потом обратился ко мне:
- Как только я тебе махну рукой, ты крутнешь шкивок магнето. Понятно? Мы ему, гадине, дадим понять, что такое двенадцать тысяч вольт.
Дядя Ефим вставил провод в рот, пошарил наконечником по зубам, видно, попал на больной, и махнул рукой.
-Тебе чо, жить надоело? - загнусавил я со страхом в голосе. Фокусы эти с магнето мы, пацаны, хорошо знали. Однажды тракторист-хохмач на деревенской площадке, где обычно проводили техуходы, выстроил нас, мальчишек, в шеренгу, заставил взяться за руки, дал первому провода магнето в руку и крутнул шкивок. Раздался дикий групповой вопль. Тогда мы держались за руки. А дядя Ефим надумал взять провод в рот...
-Не надо, дядя Ефим, убьет!
-Хрен с ним, пусть убьет, все равно лучше будет, чем терпеть такую боль, - прошамкал он с проводом во рту. - Я тебе сказал - крутани, значит, крути. Давай снова. Махну рукой - крути. Он опять поводил проводом во рту, приладил его к нужному зубу и махнул рукой. Мне было страшно, я медлил. Он сердито свел брови и кивнул на магнето.
Я крутнул...
Дядя Ефим ойкнул, выпустил из руки провод и стал медленно валиться на землю. Я остолбенел.
Магнето упало с гусеницы на пахоту. «Всё, убил человека. Что делать?». Первое, что пришло в голову : надо везти его в больницу.
Я побежал к лошади, отвязал ящик и как-то смог опрокинуть его с телеги. Подвел дрожащую от страха кобылу к трактору, привязал ее к колесу плуга. Дядя Ефим недвижимо лежал с неудобно подвернутой под себя ногой.
Не помню как, но мне удалось с большим трудом поднять его и уложить на телегу. Благо, был он невелик ростом и тщедушен. Положил ему под голову телогрейку и погнал лошадь в больницу. Дорога была тряская, я боялся, как бы дядя Ефим не свалился с телеги. Одной рукой держал вожжи, другой поддерживал его. Страшные мысли крутились в моей голове. "Я - убийца! Что скажу родным? Как оправдаюсь перед милицией? Вряд ли еще оправдаюсь. Наверно, загребут и посадят. Его семье и моим родным горе причинил. Себе жизнь загубил. И зачем я его только послушал? На войне его не убили, а дома так по- дурацки погиб» До слез было жалко человека! Был он добрым в душе и терпеливым к нам, пацанам, не гонял, как другие трактористы. Катал нас на тракторе».
За этими горькими мыслями я не заметил, как дядя Ефим пришел в себя. Услышал его довольно бодрый голос:
-Ты куда это мчишься, ... твою мать?
-Как куда - в больницу. Говорил же тебе, что убьет, вот и убило.
-Какая больница! Ну-ка, поворачивай назад. Ни хрена со мной не сделалось.
-Он сел, вырвал у меня вожжи, остановил кобылу и завернул ее в обратную сторону.
-Работать надо, а он додумался - в больницу попер дурак.
Мы вернулись к трактору. Дядя Ефим медленно слез с телеги, поднял с земли злополучное магнето, поставил его на место, подсоединил к свечам провода. Вдвоем, с помощью привычного конца веревки, завели мотор.
Я мало-помалу приходил в себя.
-Садись в кабину. На мое место. Сможешь управлять?
-Могу.
-Ну, давай, поехали. Включай вторую, прибавь газ и по кромке борозды правой гусеницей рули. На конце поля не забудь дергать веревку от плуга. Понял? Остановись, я слезу. Посижу маленько, отдышусь. В голове что-то звенят колокольчики-бубенчики. Прямо как после контузии.
Надо быть мальчишкой той давней поры, когда мы все мечтали стать трактористами, чтобы понять мое состояние. После жуткого потрясения с "убийством" дяди Ефима, он опять окунул меня в новую купель – уже счастья и радости.
Я как заправский механизатор управлял трактором, пахал, делал работу, посильную взрослым. Самостоятельно. Мотор трактора работал с натугой, но ни разу не заглох. На выезде из борозды и при развороте я то убирал газ, то прибавлял. "Газген» слушался меня и не обращал внимания, что правит им какой-то сопляк-самоучка.
А хозяин сидел под березой у края поля с закрытыми глазами и очухивался. Но я знал: он сквозь "звон колокольчиков" слышал трактор, видел мою работу и не допустил бы малейшего огреха, за которые агрономы и колхозные руководители карали беспощадно. Стало быть, у меня получалось, как надо. Я допахал полишко, и остановил трактор рядом с сидящим под деревом дядей Ефимом. Он тяжело поднялся, махнул мне рукой в сторону телеги: иди, мол, туда. Взяв с сидения трактора два пустых мешка, тоже пошел за мной. Помог мне поставить пустой ящик на телегу, привязать его веревкой. Мы нагребли в мешки чурочки, уложили их про запас на мостик трактора, рядом с бункером. Из кабины трактора он помахал рукой, чтобы привлечь мое внимание. Показал на свой зуб, приложил палец к губам, потом погрозил им, второй рукой указывая за спину, в сторону деревни. Я понял жест: "В деревне - никому ни слова". Согласно кивнул головой и поехал домой, переполненный впечатлениями и чувствами, какие вбил в меня на всю жизнь этот обычный августовский день.
...Уже будучи семейным, окончившим техникум, я работал в совхозе "Кемское" секретарем комитета комсомола. Вечерами целую зиму ходил на курсы трактористов. Кое-кто подшучивал: мается человек дурью. Экзамены не стал сдавать. Зачем? Я исполнил то, к чему меня неудержимо вела детская мечта: стать трактористом.
А укрепилась она во мне в тот день, когда дядя Ефим доверил рычаги своего "газгена".
* * * *
Лет через двадцать после того случая, о котором рассказано выше, по праздничному поводу, мы сидели у дяди Ефима в застолье. Один из гостей вдруг ойкнул и выскочил из-за стола. «Ничего серьезного, пломба из зуба выпала» - успокоил он компанию.
-Дядя Ефим, а ты помнишь полевую хирургию со своим зубом? - спросил я хозяина застолья. - Перестал он болеть с тех пор?
-Выкрошился до самых корней. Я и забыл о нём. А хорошее я лекарство для него тогда придумал, а? Тебя вот только перепужал. Зато ты теперь знаешь, как без больницы можно быстро лечить зубы. К счастью, таким "хорошим" способом воспользоваться больше не довелось.