1
- Где ты теперь, Маша? – спросил молодой мужчина, устремляя взгляд в темноту. – Неужели тебя действительно больше нет?
Он обхватил голову руками и тихо заскулил. За окном шел дождь со снегом, хотя на календаре уже обозначился апрель, однако, жадная и злая зима не хотела выпускать из своих дряхлых объятий этот маленький, ничем не примечательный город. Также и боль, которую ощущал сейчас мужчина, три дня подряд разрывала его сознание, била током по нервам, жалила немилосердно ядом отчаяния, душила тонкими руками хладнокровной печали. Сказать, что он был жив, значит, ничего не сказать, однако, к мертвецам его трудно было причислить. Три дня. Три ночи. Достаточно внушительный срок. А он сидел в этой комнате, никого не желая видеть, отключив надоедливый мобильник, забаррикадировав входную дверь. По-хорошему он выпал из реальности, и остался на том этапе своей жизни, когда эта самая жизнь для него оборвалась, когда он потерял эту хрупкую жизнь. Время остановилось. Села батарейка.
…………………………………………………………………………………
Всё это я видела сверху, когда пролетала мимо его дома. Никогда не могла подумать, что так много для него значу. Вернее, значила. Выходит, что Сердце не обманывало, да только само всё-таки выбирало неверные направления.
Я легко проникла к нему в комнату, через закрытое окно и села в свободное кресло напротив. Максим сильно изменился за эти дни. Трехдневная щетина покрывала его волевой, слегка массивный подбородок, а глаза, прекрасные синие глаза, в которых я всегда читала только презрение, были красными от без сна проведенных ночей, и от значительного количества выпитого спиртного. Жизни в них не хватало. Замерзшие синие озера.
Он откинул прядь волос, упавшую ему на лоб, и резко встал. Похоже, он собрался в душ. Интересное дело. В душ. Я с тобой, Макс.
Этот очаровательный мужчина проследовал в ванную, я легко просочилась в отверстие под дверью, и простите, мне мои маленькие слабости, приступила к вуайеризму. Подглядывать стала, если хотите.
Максим снял с себя футболку, очень несвежую кстати, которую мне мучительно захотелось тут же постирать, однако, эти мои мысли прервал запах его тела. Не знаю, с чем его можно сравнить, но мне казалось, что я нахожусь в конюшне. Красивые накачанные мышцы Максима говорили о многом, но почему-то именно сейчас я его не хотела. На полу уже лежали джинсы и трусы. Что, ж? Максим красив как греческий бог, а быть может, чем-то напоминает Давида, кроме одной важной детали… Но это лишнее. Как завороженная я смотрела на тело, которое могло принадлежать мне, которое могло дать жизнь моим детям, которое бесспорно могло подарить мне самые немыслимые наслаждения, которое могло защитить меня от всего мира, но только не от меня самой… Прекрасные загорелые руки, вооруженные мочалкой, водили по слегка смуглой кожи, оставляя красноватые следы, вода живописно стекала, омывая достойную восхищения плоть… Я скользила языком по ровной поверхности обнаженного тела, повторяла пути, пройденные водой, но он, конечно, не мог ничего чувствовать, а я не могла залезть к нему в мысли, разделить с ним его сознание, узнать, о чем он сейчас думает…
Гигиенические процедуры закончились, и рука его протянулась за полотенцем. Высушив себя, он вспомнил, что нужно побриться. Обмотавшись подобно древнему египтянину, Максим покрыл свое лицо ароматной пеной и достал бритву, о которой я думала в начале, но потом отвергла, как ненадежный и кровавый способ…
Максим ловко орудовал этим прибором, но вдруг рука его дрогнула и на белом фоне из пены я увидела красные прожилки крови.
- О, черт! – крикнул Макс, - Порезался!
Он достал из шкафчика пластырь и экстренно оказал себе первую помощь. Я стояла и зачарованно смотрела на кровь живого человека, у меня ведь больше не было крови. У меня и тела больше не было. Меня вообще больше не было.
Максим закончил бриться и пошел на кухню. Я послушно отправилась за ним. Он поставил турку на плиту и поспешно закурил свой отвратительный «Винстон» , усевшись на подоконник. Он смотрел на улицу и как-то странно улыбался. Я отпрянула от него в ужасе.
«Нет, Максим, ты этого не сделаешь. Я не позволю тебе! Нет!»
Но неужели призрак может что-то изменить!
Кофе сварился, Макс достал из холодильника какой-то желто-зеленый сыр и с удовольствием его проглотил. Аромат свежего кофейного напитка пьянил, но я не вольна была его отведать. Стала потихоньку злиться. Дождь уже закончился. Солнце осветило кухню, и эти золотые блики расползлись по всему паркету.
Максим прошел в спальню, я уже сидела на кровати, на которой никогда не сидела, и уж тем более не спала. Погруженный в какие-то мысли, Макс достал черный костюм из шкафа и белую рубашку. Он собирался на похороны.
Через полчаса Макс был готов. Он спустился к своей машине, я села рядом, и мы поехали на кладбище. Трасса была относительно свободной, несмотря на обеденное время, и через 20 минут мы уже были там.
Я никогда раньше не приходила на это кладбище, хотя подруга часто звала меня сюда, когда я активно практиковала готический образ жизни. Сейчас пожалела, что не побывала здесь раньше. Изумительной красоты чугунная ограда загораживала «территорию мертвых». Тяжелые резные ворота открывались с глухим скрипом, поглощая траурные процессии, и закрывались на ночь, дабы оберегать покой своих старых и новых постояльцев, или лучше сказать полежальцев. Вороны летали какие-то особенные, одна из них сразу меня заметила и села на плечо. Оглядев меня черным взглядом своих умных глаз, она каркнула мне в ухо: «Дура!» и улетела прочь. Ладно, чего только не бывает! Ей видней.
Народу всё прибывало и прибывало. Я видела лица своих знакомых, родственников, друзей, одногруппников, коллег, и страшно удивлялась, что же они все здесь забыли. Почему-то казалось, что у меня еще есть шанс, что я выживу, что выйду из комы, вернусь к ним…
Приехал катафалк в сопровождении новенького БМВ моего брата, из катафалка вывалилась какая-то старая сгорбленная женщина, рядом с ней шел какой-то неприятный мужчина с красными пятнами на лице и мешками под глазами. Брат следовал за ними и всё время утешал старуху. Но вот гроб вытащили из кузова и поставили на почетное место. Из любопытства я заглянула в него, мне стало неприятно. Там лежало какое-то тело. Страшное тело. Не знаю, что случилось с головой этого тела, но возникало ощущение, что ее использовали для игры в футбол. На трупе был одет какой-то отвратительный лиловый костюм и черные перчатки - такое отсутствие вкуса присуще только моей маме. В это время горбатая старуха подошла к гробу, и я в ней узнала ту, которая мне жизнь дала. А мужик-то был мой папочка любимый, самый добрый и самый умный, а теперь вот почти безумный. От брата неприятно пахло спиртным, он вел себя вызывающе, громко говорил, и всё время держал мать за руку. Я подошла к ней и положила голову на плечо, она не почувствовала, я обняла папу – он прошел сквозь меня. В толпе я заметила знакомого священника, духовника нашей семьи о. Викентия. Часто я к нему прибегала, пытаясь разрешить трудные, жизненные загадки. Никогда не отказывал в помощи, очень беспокоился за меня в последнее время. Теперь он стоял по гражданке, не хотел себя дискредитировать, но седая благородная борода и мудрый взгляд выдавали в нем духовное лицо. Какая-то мука читалась в его морщинах, как будто в чем-то винил себя. Так мне показалось тогда.
Через десять минут начался обряд ингумации. Люди подходили к гробу, целовали отвратительное тело и уступали место новым, считающим своим долгом проводить девушку в последний путь. Речь никто не говорил, да и не плакал никто. Всё происходило в какой-то торжественной тишине. Интуиция им, верно, подсказывала, что стоит молчать в этой ситуации. В какой-то момент мать подошла к о. Викентию и что-то горячо у него стала просить, я не смогла разобрать слов, но после этого он перекрестился и подошел к гробу. Я не смела предположить, что последует за этим.
Прекратились последние перешептывания. О. Викентий начал говорить своим громким приятным басом:
- Я не хочу, чтобы вы считали это проповедью или еще чем-нибудь в этом роде. Все вы прекрасно знаете, как относится Церковь к поступку, совершенному Марией. «В чем обрящу, в том и сужу», - говорит Господь, и у нее уже не будет шанса исправить свою ошибку, попросить прошения у Владыки Жизни за свой грех. И отпеть мы ее не можем, и свечу поставить, но у нас есть домашняя молитва, которая тоже имеет определенную силу. Давайте поможем ее бедной душе пройти мытарства и хоть как-то облегчить те страдания, на которые она обрекла свою бессмертную душу. Говорю я вам не для того, чтобы вы проявили к ней сострадание, жалость, нет. Говорю я в назидание, ибо сегодня проститься с многогрешной рабой Божией пришло много молодых людей разных профессий, разного мировоззрения… К вам я обращаюсь, дорогие мои. Посмотрите, как ужасна смерть, которая забирает самых лучших, самых талантливых… Еще более она ужасна тем, что сами ее позвали, сами собственными руками ей жизнь свою отдали… Бодрствуйте, милые мои. Дьявол всегда ходит рядом с вами и готов в любую минуту оказать вам «медвежью услугу» и поставить подножку. Бдите, дорогие мои, и уповайте на силу Господню. Просите утверждения и крепости в вере. Да поможет нам всем Бог!
Может, он конечно и правду сказал, только, я с ним была не согласна. Откровенно говоря, я не особо верила в Бога, что, наверно, и определило мой поступок в конечном итоге, но было странное ощущение в то же время, что я как будто чего-то лишилась. Не знаю, как объяснить… Например, если бы я пришла в театр, а мое место оказалось занятым, или меня не пустили, потому что я билет потеряла. Что-то в этом роде. Когда маленькой была, я чувствовала, что меня Кто-то любит помимо родителей и брата, Кто-то оберегает, да и жилось мне гораздо легче тогда…Потом это всё прошло. Новые идеи, новые мысли, сцена, спектакли. Нить оборвалась. Я пошла над пропастью без страховки, и как следовало ожидать, свалилась туда. Кто ж мне виноват, что на себя понадеялась.
После речи о. Викентия мать последний раз поцеловала тело дочери своей неумной, и на гроб положили крышку. Потом его опустили в яму и первая горсть земли, упавшая на дерево, резко отозвалась в моем сознании. Всё. Конец. И тела нет. Тебя больше нет. Без вариантов.
Максим всё это время стоял рядом, но мыслями был скорее всего далеко. Почему-то я его жалела больше всех других. Не любила, но очень уважала, он ведь был моим лучшим другом. Его губы беззвучно произносили мое имя, а глаза безслезно плакали. И сильным мужчинам бывает больно.
Могила была у меня внушительная и чуть-чуть симпатичная. Друзья с театра притащили кучу венков, многие из которых были самодельными, но такими милыми. Миша Померанцев принес целую корзину орхидей, потратился бедняга ужасно. Но он меня любил, я это знала, и прощала его за это. Питэр нарисовал мой портрет, он стоял в изголовье, и с него на людей глядела улыбающаяся молодая девушка, хорошенькая, с светло-карими глазами и каштановыми чуть волнистыми волосами. Жаль глупышку. Слабину дала. Надо было Романа убить, пусть бы он вот так лежал теперь под землей. А я бы пришла и станцевала на его могиле…Хоть стриптиз, хоть танец живота – какая разница? Отсидела бы лет десять, но всё равно жизнь… пусть за решеткой, но жизнь…
Мне стало скучно невыносимо смотреть на эти постные лица, на свой памятник…Захотелось праздника, и я помчалась в свой любимый театр.
2
Игорь сидел с друзьями в пабе, когда ему позвонила Вика, актриса театра «Юность» и хорошая приятельница Маши:
- Ало! Игорек? Это Вика. Ты сейчас сильно занят?
- Вика? Припоминаю, - напрягся Игорь, силясь вспомнить лицо девушки, - Нет, не занят, говори.
- У нас тут несчастье приключилось…
- Что-то с Машкой? – подпрыгнул Игорь, почувствовав острый спазм в сердце.
- Как бы да. Она из окна выбросилась.
- Она жива? – с надеждой прошептал Игорь.
- Пока, да. Ее скорая увезла во вторую городскую.
- Лады. Спасибо за инфо.
Игорь сжал руку в кулак так сильно, что пальцы побелели. Плакать при друзьях он не мог.
- Что, Игорек, - спросил приятель, - опять малая начудила?
- Да, уж. Начудила. И серьезно начудила.
Игорь быстро встал из-за стола и почти бегом отправился к машине. Через десять минут, он уже был в больнице.
Быстро осведомившись, где реанимация, он начал ломиться в двери, пока не вышел врач:
- Чего тебе?
- Маша Грачева у вас лежит?
Доктор усмехнулся.
- Эта та, которая птицей себя возомнила? Помню, - продолжил уже более серьезно реаниматолог, - когда на «Грозу» ходил, она там Катерину играла. Красивая актриса и талантливая. «Отчего люди не летают?» Вот и полетела, звезда!
Игорь имел настолько страдальческое выражение лица, что врач, наконец, сжалился:
- Она жива, лежит на аппарате искусственного дыхания. Не знаю, на что она там приземлилась, но переломов целая куча, череп раздробился и повредил мозговое вещество. Печенку, селезенку, почку одну ей хирурги отрезали…Беда полная, а вот сердце не пострадало. Бьется само. И мозг жив наполовину, волны по нему проходят электрические. Я тебе, брат, так скажу, - он взял Игоря за руку, - не жилец она. Сегодня, наверно, и закончится всё. Хоть и молодая, но с ее повреждениями лучше не выжить.
Из двери выскочила медсестра:
- Иван Павлович, скорее! Там у Грачевой ухудшение!
Игорь выпучил глаза, и снова сердце готово было разорваться от боли.
- Вот, видишь! – сказал Игорю врач, - уже скоро. Готовьте гроб.
Дверь за врачом захлопнулась, а Игорь тяжело опустился на стул.
- Что ж ты, глупая, наделала? Как же мы жить-то теперь будем? Эх, звезда!
Слезы уже не спрашивали разрешения и катились горячим потоком по его загорелым щекам. Крайне нелепо со стороны выглядело это зрелище: огромный детина в дорогом костюме с «Ролексом» на руке, можно сказать, хозяин жизни, первый человек в этом городе после мера, сидел и громко рыдал, закрыв лицо руками. Оказывается, есть такие моменты в жизни, когда ни власть, ни деньги, ни всё вместе взятое, не может изменить ход истории, той истории, которая не человеком пишется…
3
Нине Ивановне сообщили об этом поздно вечером. Она уже легла в постель, когда раздался роковой звонок. Звонил Игорь, брат Маши:
- Мам! Машка из окна выбросилась! Насмерть, похоже!
Нина Ивановна осела на пол:
- Что сынок, говоришь? Маша? Кто это? Твоя девушка бывшая?
- Мама, не неси ерунды! Твоя дочка Маша! Наша Маша! – зарыдал в трубке срывающийся голос, - Я еду к тебе. Через пять минут буду.
Женщина смотрела перед собой остекленевшими глазами и тихо шептала:
- Боже, зачем Ты ее покинул? Пощади, Боже!
Слезы текли обильным потоком, в это время загремели замки на входной двери, и в квартиру ворвался Игорь. Он подбежал к матери и прижал ее к себе:
- Мама, мамулечка!
- Что ж теперь будет?
- Уже больше ничего не будет! Уже всё случилось! Никто ее впредь не разбудит!
- Как? Где?
- Она с Романом опять поругалась, он ее ударил, как рассказали девчонки, а она в ближайшую пятнадцатиэтажку и вниз. Она в больнице сейчас. В коме!
- Так значит, надежда есть?
- У нее куча переломов, куча разрывов. Ей удалили печень, селезенку, одну почку. В мозговом веществе множество отломков костей черепа… Она уже труп…
- Вези меня к ней!
Мчались они на бешенной скорости, но всё же опоздали. Врач безупречной наружности встретил их и развел руками:
- Чем смогли – помогли, всем поклон до земли.
-Доктор, - рыдала Нина Ивановна,- у нее был шанс?
- Я Вас понимаю, милая женщина, но, - он взял ее за локоть,- это было невозможно. Она выбрала для себя слишком ужасную смерть! Как надо себя не любить, чтоб вот так! – и он махнул рукой, как будто что-то накрывая.
- Спасибо, доктор, - пожала Нина Ивановна ему руку, - я поняла.
Игорь подхватил ее под мышки, потому что она в тот же миг упала в обморок. Пусть отдыхает. А мы навестим отца Маши.
4
Степан Юрьевич в это время обучал верховой езде свою молодую жену Нику. Она превосходно держалась в седле и легкое колыхание ее бедер в такт движениям лошади возбуждало его невероятно. Он взял лошадь за поводья и погладил жену по коленке:
- Пойдем отдохнем, дорогая. Я устал.
Ника упала ему на руки, и он понес ее в уютный сарайчик. Когда он лихорадочно снимал ставшие тесными штаны, зазвонил мобильник.
- Ты опять не выключил, Степ? Я же просила.
- Да, да, рыбка, - пропел Степан Юрьевич, не посмотрев даже, кто звонит, и выключил телефон. – Иди к папочке, девочка, - просюсюкал он, усаживая Нику к себе на колени.
Через пару минут они лежали довольные и уставшие, тесно прижавшись друг к другу.
- Ты посмотри хоть, кто звонил,- сказала Ника, - может что важное.
- Да, милая, - ответил Степан Юрьевич, натягивая брюки и включая мобильник, - Игорь, сын, звонил. Не знаю, что ему нужно, уже год ведь как не общаемся. Ладно. Перезвоню.
Степан Юрьевич набрал номер сына, а сам продолжал любоваться своей богиней, прикрытой легким покрывалом.
- Алло, Игорь, здорово! – начал Степан Юрьевич, - что звонил-то? Я занят был немного.
- Опять свою шлюху трахал? – грубо спросил Игорь. – Но ближе к делу. Ты там, старый мудак, шлюх всяких раком ставишь, а у тебя между прочим дочка родная погибла!
- Да как ты смеешь, - побагровел Степан Юрьевич и осекся, - кто погиб? – спросил он, чувствуя, как поднимаются на голове волосы дыбом и холодный липкий пот катится по вискам.
- Машка из окна выбросилась! Всё! Окончательно сдохла!
- Когда? – не своим голосом прошептал Степан Юрьевич.
- Часа два назад. Давай приезжай. Мать тут в прединфарктном состоянии в больнице. Что ж, ей всё одной устраивать! Давай и ты задницу оторви от своей грелки и дуй сюда. Жду.
Степан Юрьевич опустился на перевернутое ведро и зарыдал.
- Степа, миленький, - бросилась к нему Ника, - что случилось?
- Машенька с собой покончила! – сказал, положив голову ей на плечо, - Эх, я старый дурень, не углядел, не уберег, - и горячие слезы заливали вмиг постаревшее лицо отца, для которого Маша была единственным счастьем в жизни.
5
Роман очень грубо обошелся сегодня с Машей, даже ударил ее по лицу. Ну, и поделом. Не будет лезть, куда не просят.
После того, как Маша убежала, он налил себе виски в кружку, сел на диван и предался своим любимым мечтам о том, как он будет играть Гамлета, и как будет умирать на сцене, и как зрители станут рукоплескать его таланту.
Через десять минут в гримерку залетела Эллочка, художник по костюмам.
- Ром, Ром, - задыхалась она,- Машка с «Эмпайра» скинулась…
Роман подскочил, выронив кружку, она с грохотом разбилась, нарушая повисшую паузу.
- Машка? Ты что, шутишь? Полчаса назад с ней только говорили!
- Не веришь, пошли посмотришь. Она еще там лежит. Вроде живая. Дышит, говорят.
Роман схватил куртку и выбежал вслед за Эллой.
На улице уже набралась приличная толпа из зевак. Полиция как всегда приехала раньше скорой. Роман протискивался сквозь людскую массу, неумолимо приближаясь к эпицентру взрыва. Наконец он заметил тело, прикрытое белой простыней, но дальше его не пустили.
- Это моя невеста! Пустите! Я хочу быть с ней рядом, - напирал он на конопатого сержанта, - Пустите!
- Не положено.
- Ах, так! – Роман был готов уже его ударить, но в этот момент примчалась «скорая», и девушку уложили на носилки и повезли в реанимацию.
- Заказывай гроб, - сказал кто-то из толпы. Роман хотел отметить умника в ухо, но к нему подошел Сергей Владимирович, директор театра и повел за собой.
Все актеры были в полуобмороке. Машка – звезда нескольких популярных спектаклей, и вдруг такое. Да. Нелегко бывает принять добровольный выбор другого человека. Суета стояла необыкновенная, и только баба Нюра, старая уборщица, спокойно мыла полы в Машиной гримерке и тихо причитала:
- Ох, грех-то какой! Грех-то какой!
6
Я прилетела в театр и прошла в Ромину гримерку, ведь на похороны он почему-то не пришел. В гримерке я обомлела: он занимался любовью с дочкой Сергея Владимировича Линой. Это было так ужасно. Во-первых, Лина была всегда моей соперницей за роли, и как мне удавалось их получать, одному Богу известно. Поверьте мне, к запрещенным приемам я никогда не прибегала. Во-вторых, она была на редкость некрасива. Ростом под метр девяносто, худая, рыжая… Фу! К тому же, Рома был далеко не гигант и не маэстро, и со стороны их соитие представляло собой жалкое зрелище. И это в день моих похорон! Так значит он меня любил!
Наконец, Рома кончил. Лина осталась недовольна, но вида не подала.
- Ах, это было чудесно! Рома, ты прекрасен!
Рома повелся и, закурив сигарету, укусил ее за грудь.
- А как тебе я? Лучше Маши?
- Нет. Не лучше.
Лина надула губки. Наверно, скажет гадость:
- Ее сегодня закопали. Забудь о ней. Теперь только я.
Роман подошел и ударил ее по лицу. Она упала с дивана от неожиданности.
- Не смей никогда мне указывать. Маша это Маша. Маша любила меня. Она доказала. Пусть это было совершено в порыве эмоций, но она жила ради меня и умерла ради меня. Вот как надо любить. Настоящая Офелия!
Роман подошел к моей фотографии, висевшей на стене, и поцеловал в черно-синие губы. Я рассмеялась. Лицемер! А ты-то сам любил? Рассуждаешь тут! Знаешь как это? Умереть и продолжать жить? Попробуй!
Лина встала с пола, оделась и, гневно сверкнув глазами, прошипела:
- Это тебе дорого обойдется!
- Всегда, пожалуйста. Я к Вашим услугам. Отработаю в любой день.
Лина хлопнула дверью, а Роман сел на стул и достал из тумбочки бутылку:
- Да, девочка моя, поторопилась ты закончить свою жизнь. А ведь еще немного и я сделал бы тебе предложение, - он протянул руку под крышку стола и извлек оттуда маленькую черную коробочку. Когда он открыл ее, я увидела изумительное по красоте обручальное кольцо с нехилым синим сапфиром. Оно могло украсить мой палец! Помолчав в тишине, он вытащил кольцо из коробочки и положил его к себе в карман. Затем он отодвинул зеркало в сторону, и я увидела старую икону, изображающую Пресвятую Богородицу « Утоли моя печали». Странно! Кто бы мог подумать о нем, что в Бога верит! Между тем Роман сказал Ей:
- Согрешил я во всем перед Сыном Твоим и перед Тобою Пречистая. На совести моей эта загубленная душа! Как ее спасти теперь?
На этих словах он резко поднялся и вышел из комнаты. Он направлялся в храм, мне туда идти совсем не хотелось, будто что-то удерживало, не пускало…
Но любопытство мое пересилило, и я вошла в церковь. Здесь было достаточно уютно, но я ощущала необъяснимую тревогу, желание пойти назад, выйти на воздух. Роман купил пару свечей и подошел к Распятию. Он упал на колени и долго плакал, глаза мои округлялись от изумления: Роман плачет перед Крестом, перед Господом Распятым…
- Прости меня, Господи… Как жить-то теперь? Как жить с этим…ООО… Горе мне, горе…окаянному человеку… ох, горе…
- Переигрываешь, - сказала я, - ненатурально и противно!
В этот момент какая-то сила пригнула меня к земле, и я поневоле встала на колени рядом с Романом.
«Молись,- сказал мне какой-то голос, - молись, Он простит!»
Я обалдела от такой наглости и попыталась встать, но меня еще сильней ударило о землю.
«Молись, - повторил голос.
- Да не хочу я. Всегда не любила. Что пользы теперь в молитве. Он вон за себя просит, а я? Конечно, это плохо, что я поспешила. Надо было с Максом остаться, но… Всё уже сделано.
Роман продолжал молить Бога о прощении, а я стояла на коленях рядом и плакала…от обиды. Даже после смерти заставляют. Нет нигде покоя! Избавилась, называется, от проблем! Только еще больше стало!
Роман потихоньку поднялся, достал из кармана мое обручальное кольцо и привесил его на цепочку перед иконой Покрова Божией Матери. Только сейчас я заметила, что на этой цепи висят крестики, кольца, серьги, ожерелья…И самое интересное, висят без стекла. Вот вера какая!
Роман поспешил выйти из храма и пошел по улице. Краем глаза я заметила знакомый мне БМВ брата, приближавшийся неумолимо к Роме.
- Рома! В сторону,- закричала я. Он повернулся и успел отскочить, иначе Игорь непременно бы его размазал.
Брат выскочил из машины, и хотя еле держался на ногах, пошел на таран:
- Вот ты где, гнида! Развлекаешься? А Машка в земельке значит пусть лежит? Убью!
Он кинулся на Романа, но Роман услужливо уступил ему свое место. Игорь со всего маха ударился о стену дома и упал. Я подбежала к нему: крови не было, просто заснул.
- Да. Господи, помоги. Еще разборок мне не хватало.
Роман пошел в сторону театра, а я осталась сторожить брата. Глупенький мой! Всю жизнь за младшую сестренку заступался, а вот не стало сестренки и не за кого! С девчонками у Игорька ни гугу, не любят они напористых, активных, свободолюбивых. С таким как брат, не страшно на необитаемый остров попасть, ночью по улице пройти… А счастья в его жизни нет. Еще и я боли добавила.
7
Максим возвращался с похорон встревоженным и подавленным больше обычного. Он ощущал чье-то присутствие рядом, и ему становилось не по себе. «Три дня и три ночи. Может уже достаточно? Жизнь продолжается, много других девушек вокруг. Всё пойдет своим путем. Да, нет, братишка. Не пойдет. Такой как она больше не будет уже никогда. Не уберег, не отбил, не спас.» Максим был врачом по специальности и ему часто приходилось терять пациентов, но Маша…Слишком серьезный она была пациент, слишком важный.
«А может я ее просто люблю, - неожиданная мысль пришла к нему в голову, - как это я раньше не догадался. Просто люблю, и не пытаюсь ничего получить взамен… Ах, если бы я мог ее воскресить, как-нибудь вернуть ей жизнь. Пусть даже свою бы пришлось отдать… Ничего не жалко ради нее…»
Так он думал, а Маша уже летела к нему, но по пути залетела к какому- то пятнадцатилетнему эмо, который упорно пытался порезать свои предплечья.
- ты что делаешь? – закричала я, - как можно так безрассудно себя вести? Ты меня видишь?
Малец испуганно на меня таращился и повторял «Глюк,! Глюк!»
- О, да ты оказывается Эдварда Глюка любишь? Неплохой вкус. Очень неплохой. Что у тебя стряслось? Все уроды, считаешь? И в школе, и дома, и во дворе? Зря так считаешь. На самом деле дерьмо – это ты! Сидишь, пилишь вены… Героем себя, что ли возомнил, сопляк! Брось нож!
От неожиданности пацан нож уронил и продолжал сидеть с открытым ртом.
- Ты меня понял? Прекрати! Этим ты ничего никому не докажешь, и жизнь уже не изменишь? Посмотри на меня? Что со мной? Я затерялась между небом и землей… Уже и в царство мертвых пора, а не пускают, здесь тоже много дел важных осталось… Подумай о маме, кретин…
- Ну, ты тетка огонь! – сказало бесполое создание.
А я довольная полетела к Максу. Он сидел за столом и что-то писал, я наклонилась, чтобы прочитать:
«Дорогие мои мама и тетя Вера!
Шлю вам свой прощальный привет! Надеюсь на нашу с вами встречу в будущей жизни. Позаботьтесь об Адмирале. Меня ни в чем не вините. Я сам так решил. Прощайте.
Ваш Масик»
- Ты что охренел! - закричала я, - и набросилась на него с кулаками. – Совсем с ума сошел. Тебе-то что не живется?
Он сидел, задумавшись, подперев голову рукой, потом встал и достал из шкафа веревку.
- Самый верный способ! Ну, конечно! Доктор знает!
Я упала на колени и не знаю, как у меня это получилось, взмолилась:
- Господи, я так Тебя и не увидела. Не достойна просто. Знаю, что нельзя Тебя тревожить, но не за себя прошу, а за него. Пусть он меня послушает. Зачем еще одна бессмысленная смерть?! Господи, помоги мне!
В этот момент Макс уже прицепил веревку в ванной и собрался приступить к действию.
- Клизму не забудь сделать, - крикнула я.
Он выскочил из ванной как ошпаренный.
- Маша?
-Ты меня слышишь, что ли?
-Ну, да. Где ты? Я тебя не вижу.
-Не надо видеть. Послушай. Зачем ты вешаться собрался, Что? Так плохо живется?
- Без тебя и вовсе никак не живется.
- Да, ну брось ты. Жил же как-то до меня. Будешь жить и после меня. Не дури, Макс!
- Маша, ты многого не понимаешь… кстати, как ты там?
- и НЕ спрашивай. Я туда еще не ходила, не пускают. Здесь вот маюсь.
- Это печально, но и здорово, что я могу с тобой разговаривать. Где ты сейчас стоишь?
- Справа от тебя.
Макс протянул руку и провел ладонью по моему лицу. Было приятно.
- Что же мне делать Маша?
- Как что делать? Жить, конечно.
- Без тебя всё ненужным стало…
- Не знаю… Ты веришь в Бога?
- Да, есть такое. Пришлось поневоле поверить… а что?
- Ну, так вот. Не знаешь, где себя применить, иди в монастырь поживи, потрудись. Возможно, и дурь-то вся и вылетит.
- Я подумаю, а сейчас я очень хочу есть. Жаль, что ты не можешь брать в руки материальные предметы, Ты ведь так хорошо готовила!
- Не льсти мне,- сказала я, обнимая его, - ты тоже еще тот шеф-повар.
- Ты меня обняла?
- Да.
- Я чувствую твое тепло.
- Это здорово, Макс.
8
Нина Ивановна сидела дома одна, вернувшись с похорон. Так не хотелось ей слушать слова утешения, соболезнования. Она прекрасно понимала, какое злорадство вызывало это событие у окружающих ее людей. Этим только повод дай, сожрут вместе с потрохами. Так уже было. Когда от них ушел Степан Юрьевич. Сколько доброжелателей оказалось, норовивших передать все подробности встречи мужчины со своей любовницей. Грязь, одна сплошная грязь, и льётся она из людей, которым доверяешь, которых считаешь искренними…
Нина Ивановна вспоминала о своей дочери, и не могла принять мысль о ее уходе, таком несвоевременном, таком безответственном… Она всегда была горой за дочь, выстояла перед мужем, когда Маша бросила медицинский и пошла учиться в театральный. Выстояла, когда про Машу по городу ходили самые грязные слухи, якобы о связи ее с мером и прочими чиновниками из администрации. Выстояла и тогда, когда Маша с Игорем оказались в СИЗО по подозрению на перевозку наркотиков. Уф! Сколько боли причинили ей ненаглядные деточки! Поистине тяжел крест материнский! А она терпела, она смирялась и не отказывалась от них никогда! И вот теперь, ее кровиночка, часть ее души и сердца, ее маленькая Машенька сама отказалась от них.
Молиться у Нины Ивановны настроения не было. В душе рождалось нечто похожее на ропот и возмущение. Столько лет она находила утешение в молитвенном общении с Господом, столько раз Он ею выручал, вытаскивал из любой передряги, когда и надеяться-то ни на кого больше не приходилось.
А сейчас. Сейчас словно умерло что-то внутри Нины Ивановны. Словно и ее сегодня похоронили. Где же свет? Где же Солнце Истины?
- Где Ты? – громко рыдала полубезумная женщина,- Почто Ты ее оставил? Почему не удержал, почему не помог, Ангела в трудную минуту не послал? Пресвятая Владычица моя, в честь Тебя дитя названо было, ибо до срока родилась моя бедная девочка. Помощи Твоей всегда для нее просила. Почему в эту минуту Ты не помогла ей? Не покрыла своим омофором? Очи перед бездной не отверзла дитю неразумному и слепому? В чем беда моя? В чем скорбь моя невыносимая? Лучше меня бы забрали вместо нее! Любые муки бы испытала, лишь бы Машенька была жива!
Нина Ивановна была как будто в забытьи, глаза бессмысленно устремлялись к иконам, руки она заламывала, так что можно было опасаться вывиха или перелома, и в целом страшно было на нее смотреть.
- Моя девочка! Что с тобой теперь стало? Где ты теперь? Неужели в аду уже горишь? Неужели вымолить я тебя не смогу? О, горе, приходящее так не вовремя? О, весна! Проклятая весна, принесшая с собой смерть!
Она повалилась на пол и билась в судорогах, внешне это походило на эпилептический припадок, но о.Викентий знал, что это случится, он видел это и молился, но слишком доступной оказалась душа Нины Ивановны для известной личности. Вот и завладел он ей. И страшно подумать, что же теперь станется с этой бедной женщиной.
9
Игорь очнулся от удара в живот. С трудом он открыл глаза, и посмотрел на хулигана. Перед ним стоял его старый враг, еще со времен Армии, по кличке Петух. Виду он был самого премерзкого и кличка полностью соответствовала содержанию. Задиристость, самолюбование и прочие качества, присущие петуху, пребывали в нем в избытке. К тому же и сексуальные пристрастия у него были самые модные. Два молодых человека 15 и 18 лет постоянно с ним жили в его загородном доме. О прочем умолчим.
- Что, Грач, лежишь посреди улицы? Совсем меру потерял в питии?
Игорь привстать попытался, но новый удар обрушился на него с дьявольской силой.
- Ты лежи, дорогой, лежи. Не рыпайся. Вот и свиделись снова, правильный ты наш!
Петух смачно плюнул Игорю в лицо.
- А про сестру твою, шлюху, конечно я уже знаю. Не грусти, скоро за ней отправишься.
Игорю не было страшно, жизнь в тридцать лет ничего не значит. Маша умерла, мать, похоже, умом тронулась, у отца новая семья… Кому ж он теперь нужен? Самый лучший выход из положения - пойти вслед за сестрой. Поэтому, он покорно дал себя связать, не разу не вскрикнул, когда его били, когда ломали кости, когда прижигали тело раскаленным железом… Смиренно он лежал в багажнике той машины, которая ночью увозила его неизвестно куда…
10
Степан Юрьевич необычайно изменился после похорон дочери. Смотреть на Нику он больше не хотел. Какая-то вина бродила по лабиринтам его сознания, не давала покоя и заставляла считать себя самым ничтожным человеком на свете. Ничто не приносило удовольствия: ни лошади, ни прогулки по лесу, ни купание в реке… Все ценности, которые он имел в своей душе, обесценились, превратились в ничто. Все запасы любви и нежности, стойкости и благоразумия истощились в один миг. Он не знал теперь, что ему делать. Стал часто прикладываться к бутылке. Постоянные ссоры с Никой привели к тому, что они оказались с ней на грани развода. Жизнь больше не радовала. Какая-то темная полоса проходила по его укреплениям, по его блиндажам и разрушала, разрушала…
Он сидел в кабинете, когда дверь распахнулась и вошла Ника.
- Знаешь, кто сейчас звонил?
Степан Юрьевич молча поднял на нее глаза.
- Звонил какой-то мужик. Сказал, что Игорь у них. Требует миллион долларов за его освобождение. Подешевела нынче человеческая жизнь!
- Что ты несешь, Ника? Какой Игорь? Какой сын? После того, что он тебе сделал, ты еще переживать о нем будешь? Уходи, и не мешай мне думать!
Мужчина достал новую бутылку бренди и, отхлебнув с горла, начал что-то напевать. Ника подскочила к нему, вырвала бутылку у него из рук и бросила ее на пол. Бутылка разбилась, а дурманящая отрава быстро растеклась по полу, оставляя неживописную лужу.
- Ты с ума сошла что ли, Ника? Я же просил оставить меня в покое!
- Ты ничего не хочешь слушать, Степа! Ты совсем другой стал после смерти этой девчонки! Чтоб ей там в аду гореть! Сколько горя она нам всем принесла!
- Не смей…- предостерегающе начал Степан Юрьевич, приподнимаясь с кресла.
- Нет! Я всё скажу тебе! Нинка совсем помешалась, по городу бегает ошалелая, Игорька бандиты похитили, мы с тобой хуже зверей грыземся…И она по-твоему не виновата? Всё из-за нее пошло. Ты разве не знаешь, как это страшно, когда суицидник в семье? Это же всем беда! Вся энергетика хорошая уходит! Одно зло остается и умножается!
- Довольно, Женщина! Долго я тебя слушал! Теперь устал! Убирайся вон! Не хочу тебя больше видеть в этом доме! Пошла прочь!
Глаза у него горели, руки сжимали нож для разрезания писем, волосы стояли дыбом, и в целом он походил на демона в эту минуту.
Ника, страха ради смертного, поспешила ретироваться, но нож прошел ей в душу, и не скоро еще эта рана зарубцуется.
Степан Юрьевич в возбуждении ходил по кабинету, отпивая из новой бутылки. Мысли подобно пчелам роились в его сознании. Что делать? Вечный вопрос интеллигента раздавался внутри. Что делать?
- Пойду освежусь, - решил Степан Юрьевич.
Он вышел из дома и прошел через конюшню. Верный дог Маис поспешил облизать хозяину руки. Степан Юрьевич направлялся к реке, на которой любил рыбачить, сидеть на берегу и думать о жизни, купаться…
Солнце уже село к этому времени, а ночь была беззвездной, только полупьяная луна мутно отсвечивала накопленный свет, да кое-где раздавались крики совы.
Мужчина сидел на берегу, держа в руке почти пустую бутылку виски, и задумчиво глядел на воду. Поверхность реки была гладкой как зеркало и отражала деревья, склонившие в каком-то мрачном отчаянии свои головы.
Маис лежал у ног хозяина, положив морду на вытянутые передние лапы. Степан Юрьевич вздохнул:
- Ах, Маис, что-то жарко мне. Искупаться, наверно, пора.
Он снял одежду, отбросил пустую бутылку в сторону и спокойно вошел в реку. Маис почему-то не захотел окунаться, он вообще ни в пример другим собакам, терпеть не мог воду, наверно, потому, что в детстве однажды чуть не утонул. Пес с беспокойством наблюдал за перемещающейся в водных пластах фигурой своего хозяина, но в какой-то момент голова Степана Юрьевича исчезла и больше не показывалась. Дог протяжно завыл и начал метаться по берегу. Он бил лапой по воде, гавкал, рычал, копал песок, но в воду прыгнуть боялся.
- Беда с хозяином, - крутилось в его собачьем мозгу, - надо спасать, а я плавать боюсь!
Наконец он решился и нырнул в воду:
«Эх, помирать так с хозяином!» Темная, июньская вода поглотила его тело.
11
О. Викентий с момента похорон взял благословение у Владыки на сорокадневный молитвенный подвиг. Он закрылся в своей келье и забаррикадировал дверь. На сорок дней он умер для всех. Дни и ночи иеромонах простаивал на коленях, слезы текли по его благородной красивой бороде, вопль рвался из груди наружу:
- Господи! Не вмени мне во грех мои деяния, но пощади! Благослови на дело великое! Позволь вымолить у Тебя прощения для бедной заблудшей души, ибо кто, кроме Тебя посмеет освободить ее. Прости неразумие, прости ей отчаяние, уныние, минутный порыв! Дивны дела, Твои, Господи, Сердцеведче! Знаешь, Ты, Владыка, жизнь ее от начала и до рокового шага. Светлая душа, нежная душа, мятущаяся, ищущая! Открой мне, Боже, участь ее! Научи, как помочь ей, как ослабить оковы те тяжкие, в которые душа ее добровольно себя заключила!
Лишь об этом молился о. Викентий, стоя перед лампадой, не зная сна, не вкушая пищи… Подвиг великий нес старец. Верил безгранично в Милосердие Творца!
12
Роману из театра «Юность» жилось не сладко. Сергей Владимирович мстил за оскорбленную дочь и два месяца блестящий исполнитель роли Дон Жуана лежал в нейрохирургии с ушибом мозга и переломанными ребрами. Когда он выписался, его постиг новый удар: увольнение. Есть над чем задуматься.
- Что теперь делать, Владычица моя? Куда идти? Ведь делать я больше ничего не умею…- вновь вел беседу Роман в храме перед иконой Божией Матери, - такой вот я человек… А впрочем, пусть Сына Твоего исполнится воля. Всё со смирением приму…
Она слышала. Она помогла. Через пару дней Роман получил предложение, и очень выгодное. Нечтоже сумняшеся, перебрался в крупный город, и теперь актер номер один: куча ролей, куча поклонниц, да и счастье в личной жизни нашел.
……………………………………………………………………………………….
- И наконец, - объявлял конферансье, - наш новоиспеченный молодожен и замечательный актер Роман Воскресенский.
Под дружные аплодисменты выходил Роман и кланялся, кланялся. Он был счастлив, я это видела. И очень радовалась за него. Не было никакой обиды. Он достойный человек. Я бы его погубила. Улыбка, взгляд – всё это мои драгоценности, потерянные по беспечности. Принадлежишь другой, делаешь карьеру. Молодец, Ромка. Я тебя уважаю. Ты лучший.
13
Прошел почти год с того времени, как актриса местного театра покончила жизнь самоубийством. Ее мать, когда-то талантливейшая пианистка, лауреат многих музыкальных конкурсов, преподаватель музыки в Академии искусств, стала совершенно ненормальной. Ходила по городу в обносках, со спутанными волосами, грязная, бросалась на прохожих, сидела на паперти, просила копеечку. В храм ее не пускали, а поскольку о. Викентий ушел в затвор, заступиться за нее было некому.
Так и бродила. Несколько раз ее уже избивали до полусмерти, и в полиции сидела неоднократно, никто ее образумить не мог. Психиатры отказывались лечить, чувствовали видать эскулапы, что не их эта пациентка, и что нужен ей другой Врач.
Однажды ночью, когда она лежала в подвале своего бывшего дома, она услышала голос:
- Вставай, пошли.
Нина Ивановна испугалась:
- Кто ты? Откуда?
- Я твой друг, - ответил голос, - Пошли.
- Никуда я не пойду, - отрезала Нина Ивановна.
- На кладбище пойдем. В эту ночь твоя Маша должна воскреснуть.
Нина Ивановна улыбнулась, захлопала в ладоши и начала притопывать:
- Ай,-ай-ай! О, ля-ля! Сегодня ночью разверзнется земля, и Маша милая моя выйдет маменьку обнять! О-ля-ля! Дочка милая моя! Маленькая девочка будет со мною играть!
- Пошли! – торопил голос, - а то без нас уйдет.
Нина Ивановна вприпрыжку понеслась на кладбище и скоро уже стояла у ворот.
- Как же я перелезу? Ворота-то закрытые!
- Проходи, - ответил голос, и калитка действительно распахнулась.
- Сюда, - позвал тот же голос.
Нина Ивановна стояла у Машиной могилы и смотрела на выгоревший портрет дочери:
- Машенька, куколка моя!
- Копай! – приказал голос.
- Как же я? – изумилась Нина Ивановна. – Ведь не лопаты, не совочка?
- Руками. Или палку возьми.
Нина Ивановна начала послушно скрести пальцами землю, но она была слишком твердой. Пришлось отправиться на поиски палки или железки. Долго она плутала. Наконец увидела у ограды, оставленную сторожем небольшую лопату, схватила ее и помчалась к могиле дочери. Очень рьяно она рыла могилу, за час до гроба докопалась.
- Сними крышку, - приказал голос, - ей так легче будет воскреснуть.
Нина Ивановна послушно отбила лопатой крышку с гроба и бросила ее рядом с ямой. В гробу лежала полусгнившая Маша. Запах от нее шел ужасный, просто невозможно. Даже обладатель Голоса, несмотря на свою собственную вонь, закрыл нос. Лицо превратилось в сплошное месиво, носа не было, видны были кости лицевого черепа, обивка гроба была вся пропитана какой-то жидкостью. Платье на покойнице, вернее костюм частично истлело, открывая взору коричнево-зеленую, отслоившуюся кожу. На груди буйным цветом разрослась трупная зелень. Руки в черных перчатках были вытянуты вдоль туловища.
- Чего ты ждешь? – крикнул брезгливо Голос. – Вытаскивай ее скорей. Ей холодно.
Нина Ивановна вытащила полуразложившееся тело дочери из гроба и положила его на край могилы. Потом вылезла сама.
- Ну, что ты, моя красавица, замерзла совсем? Сейчас мама тебе шаль свою отдаст.
Нина Ивановна скинула с плеч свой теплый пуховый платок и закутала в него труп. Побеспокоенные черви шныряли в сохраненных мягких тканях трупа, и через некоторое время парочка пупариев уже ползла по теплой шее Нины Ивановны. Она не обратила на это внимания. Подняв голову в Небо, она качала на руках свою единственную доченьку, приговаривая:
- Ну, вот, моя девочка! Еще немного и будем как раньше гулять, цветы собирать! Помнишь, как ты любила ландыши рвать? Вот времечко-то наступит! Жду не дождусь!
Она наклонилась и поцеловала дочь в губы, вернее то, что от них осталось.
- Вставай, - приказал голос, - уже скоро.
Нина Ивановна поднялась на ноги, по-прежнему не выпуская из рук тело дочери, и в ожидании встала у края могилы.
- Ты хотела знать, кто я, - сказал голос, - сейчас ты меня увидишь.
В этот миг перед глазами Нины Ивановны предстал тот, чей вид «ужасен и очень мерзок», и те, кто креста на себе не имеют и веру свою утратили, встречу эту пережить не смогут. Женщина слабо вскрикнула и упала в яму. С ней вместе упали тлеющие останки Маши.
- Не оценила она моей красоты, - мрачно расхохотался Некто,- так всегда: только улыбнусь, сразу в обморок. Однако, - продолжил он, - девчонки во мне всё равно что-то находят.
Пролетающая мимо ворона, села на плечо этого Некто.
- А, Сет, это ты, старый разбойник! Ну, пошли, покормлю тебя, что ли.
Ворон слетел в яму и начал клевать Нину Ивановну в глаз. Закончив с правым, он перешел на левый, затем вылетел из ямы и уселся на ветку:
- Ну, что, старик? Доволен угощением?
- Кар-кар! Вполне!
- Я рад за тебя.
Некто исчез также внезапно, как и появился. По кладбищу разнесся едкий запах преисподней.
………………………………………………………………………………………
Утром сторож вспомнил про свою лопату, которую забыл вчера на кладбище, и отправился на ее поиски. То, что он увидел, было ужасно. Чья-то могила разрыта.
- Вот, варвары, - ругался Семеныч, - что творят? Вандалы!
Он подошел к яме и, заглянув в нее, с ужасом отпрянул.
- Господи Иисусе! – перекрестился Семеныч, - Это ж Нинка-пианистка!
Ах! И глаза уже выклювали, вороны проклятые. Вражье племя! Эх, что ж творится-то! Бесы ночью по кладбищу ходют!
И он быстро засеменил к сторожке. Через час приехала оперативная группа, судмедэксперт, полиция.
- Да, уж. Дела! – сказал судмедэксперт, - Вот тебе и первая эксгумация, Вероника, - обратился он к молоденькой девушке-практикантке, которая в полуобморочном состоянии стояла возле машины.
- От чего она умерла? – еле выдавила из себя.
- Девчонку я вскрывал. С 15-этажки сиганула. А тетя? Не знаю. Судя по признакам, смерть была быстрой. Может даже мгновенной. Предполагаю разрыв сердца. Ночью на кладбище – это наиболее вероятная причина смерти.
- У нее глаз нет…
- Вороны позавтракали или поужинали, - уточнил судмедэксперт, поворачивая на бок голову Нины Ивановны. – Посмотрим. В любом случае, мне ее жаль. Страшная история у этой семьи. Я потом тебе расскажу.
Через час все уехали. Могилу закопали, чтобы она больше никого не поймала. Место происшествия, пока что оцепили. Сторож сидел в сторожке, успокаивая себя бутылкой «Пшеничной».
И только Сет летал над кладбищем и высматривал себе новую добычу.
14
- Ну, всё, папаша! Принимай поздравления! Девочка у тебя. 3200. Красивая такая, - говорила акушерка, стоящему у дверей родзала пожилому мужчине.
Он улыбнулся, и почти заплакал.
- Радость какая! Девочка!
Через три часа Нику перевели в послеродовое отделение, и они вдоволь смогли налюбоваться на свою маленькую Принцессу!
- Как назовем-то, Степа?
- Маша…
- Нет, только …- осеклась Ника, вспомнив июньские события, - ладно, будь по-твоему. Мария Степановна.
- Да. Мне нравится. У меня бабушку Маша звали. Вот в честь нее и назвал.
- Ах, какое это счастье – иметь ребенка. Я очень рада, что вы у меня есть! – воскликнула Ника, прижимая к себе дочь.
Мужчина обнял их обеих, поцеловал Машеньку, поцеловал Нику, и в целом свете не было в этот миг людей счастливее!
……………………………………………………………………………………
Белый голубь сел на подоконник и начал чистить перья. Через мгновение, к нему присоединился другой белый голубь. Было тепло на улице, припекало солнце, а голубки сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.
Бог есть Любовь!
15
Уже трое суток они пробирались по горному ущелью в поисках боевиков. Засада могла ожидать за любым камнем. Командир отряда уверенно вел своих орлов, противник должен быть уничтожен. Справедливость – вот высший закон!
Раздался выстрел. Сержант Бобров упал на землю.
- Вот гады! – выкрикнул командир, подбегая к раненому. – Ты как Серега?
- В плечо, товарищ майор!
- Перевяжите, - скомандовал командир, а сам зорким взглядом, усиленным биноклем, стал изучать окрестности.
Стреляли из-за ближайшей вершины. В количестве нападавших командир был не уверен, и напрасно рисковать ребятами не в его правилах, поэтому он решил сам отправиться на разведку. Пригнувшись к земле, ползком, он пересек незащищенный участок местности и притаился за каменной глыбой. Совершив еще несколько маневров, он вплотную подобрался к лагерю боевиков, однако, каково же было его удивление, когда он узнал российскую форму.
- Неужели, твари, шифруются? Под наших косят?
Долго он сидел в раздумьях, не зная, что делать дальше. Решил еще раз посмотреть, но этому не суждено было исполнится.
- Руки вверх, гнида чеченская! – услышал он над собой знакомый голос и поднял голову вверх.
Над ним стоял капитан Волков, его приятель и сослуживец со времен армейской службы.
- Волков! Ты что по своим стреляешь, зараза!
- Не понял, ты о чем, Грачев?
Майор Грачев встал в полный рост и стал выше капитана Волкова:
- Вы чего пацана мне ранили? Расстрелялись тут!
- Так, это! Меня полковник послал! Типа подкрепление!
В том месте, где майор оставил своих ребят, раздались выстрелы.
- Ребята! Эх, - махнул рукой майор Грачев, - Пошли на помощь!
Отряд капитана Волкова быстро построился и двинулся короткими перебежками к источнику шума. На людей Грачева напал отряд боевиков. Командир подоспел как раз вовремя с подкреплением. Через пять минут бой был закончен. Пять боевиков во главе с известным в своих кругах Шамилем были уничтожены, два русских парня отправились домой в цинковых гробах.
………………………………………………………………………………………
Вечером того же дня все герои были представлены к награде и в качестве поощрения позволили себе бутылку коньяка.
- Скажи, Игорь, как тебе всё это удалось?
- Что удалось, Вань, - не понял Грачев.
- Ну, от Петуха сбежать, например.
Игорь задумчиво посмотрел в темное дагестанское небо, помолчал и ответил:
- Бога человекам невозможно видеть… «Призови меня в день скорби, и я упокою вы». В Его планах не было меня терять. Вот потому я и спасся. А как? Не спрашивай, Иван. О том Бог знает.
Он еще раз пристально посмотрел в Небо, будто пытаясь кого-то там увидеть, а потом быстро поцеловал крест и присоединился к общему пению, которое разносилось в ночном Дагестане.
16
- Хорош, уже. Бросай топор. Колокол звонит. На службу пора, - говорил седой сухопарый монах молодому стройному послушнику, когда тот замахнулся над очередной чуркой.
- Как скажете, о. Нафанаил.
Они быстрым шагом отправились в храм. Братия уже наполовину заполнили церковь, а известная нам парочка заняла свое место у левого клироса.
- А ты петь не будешь сегодня? - спросил о. Нафанаил своего спутника.
- Нет, отче. О.Наместник не благословил.
- Ну, что ж, пой тогда внутренним голосом.
- Конечно, отче.
В этот момент в храм вбежал запыхавшийся инок Макарий.
- Братия, врача надо. Старец Исидор полез за книгой и упал со стула, теперь встать не может.
Все зашевелились. Поднялся гул.
- Иди, - приказал о. Нафанаил. – Ты же врач.
- Хорошо, отче.
Послушник быстро вышел вместе с братом Макарием и отправился в келью к старцу.
- Благословите, отче.
- Бог тебя благословит, сынок. Помоги мне скорее.
Послушник начал его детально осматривать.
-На что Вы упали, отче?
- На спину.
Послушник сравнил обе ноги по длине, сжал таз сбоку и спереди назад.
- Вы можете согнуть ноги? – попросил он старца.
Старец выполнил его просьбу.
- Повернем его на бок, - скомандовал послушник.
В области 12 грудного – первого поясничного позвонков, послушник увидел гематому размером с пятак:
- Здесь надавливаю, больно?
- Да, ойй…больно…
- А здесь, - послушник спустился чуть ниже
- Здесь уже не так больно.
- Перевернитесь обратно на спину и поднимете по очереди вверх прямые ноги.
- Ой, - вскрикнул старец, - больно.
- Конечно, больно, отче. У Вас перелом первого поясничного позвонка. Пальцы чувствуете?
- Да, чувствую.
- Скорее всего, компрессионный, тело, без повреждения спинного мозга, - объяснял он испуганному старцу.
- о. Макарий, несите щит сюда, будем начинать лечение.
- Что ты делать собрался, доктор? – спросил тихо старец.
- Оперировать я Вас, конечно, не собираюсь, но функциональным методом полечу. Сегодня лежите, а завтра я приду и покажу Вам упражнения, которые надо будет обязательно делать. Тогда, я думаю, через полгода можно уже будет вставать.
Старец обреченно вздохнул:
- Да, обидно. Лежать полгода. Эх, полез же зачем-то…
Послушник уложил старца на щит, когда Макарий с ним вернулся, пожелал старцу терпения, испросил молитв и отправился на службу.
Когда он вошел в храм, обедня уже закончилась. О. Нафанаил поймал его на входе в трапезную:
- Ну, что Максим, вылечил старца?
- С Божией помощью, отче, вылечим.
- Молодец, послушник. Хвалю.
После ужина братия совместно помолилась, и потом, кто пошел на послушания, а кто отправился в келью.
Послушник Максим спал этой ночью хорошо. И сны ему о доме больше не снились.
17
Уже год я скиталась по земле, нигде не находя себе пристанища. Не в силах была слышать голос Ангела, а бесы ко мне не подходили. Я наблюдала за людьми и радовалась их успехам, страдала, когда они страдали. Я видела всё, что произошло ночью на кладбище, я видела, как тонул отец, и как Маис его спасал, тряслась всем существом за брата, молилась, как в жизни никогда еще не молилась, и он выжил. Сидела у кровати Романа, читала ему Псалтирь. Выкарабкался. Навестила Машеньку, свою сестренку. Дай Бог, чтобы у нее хорошо жизнь сложилась. Надоумила Максима уйти в монахи, часто с ним общаюсь. А за мной всё не приходят.
Недавно была у себя дома, листала свой старый дневник… Какие безумные записи, теперь совсем не удивляюсь, почему я решилась на столь ужасный поступок. Не было веры, только гордость одна сатанинская. Иуда ведь повесился, а лекарство было рядом. Опрометчиво я жила, да теперь не изменить уже. Что пользы размышлять?
- Мария, пошли со мной, - услышала я Голос, приятный голос.
- Кто ты?
- Я отведу тебя!
- Именем Иисуса Христа заклинаю тебя, кто ты? – я перекрестилась.
- Бдительность никогда не вредит!
- Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе! Он ждет тебя.
Вся комната озарилась каким-то чудным сиянием, мне стало очень легко дышать. Странное необъяснимое спокойствие охватило меня.
- Можно мне попрощаться с о. Викентием?
- Конечно. По его молитвам Господь разрешил тебе уйти отсюда.
Он взял меня за руку и через мгновение мы оказались в келье о. Викентия.
Иеромонах, стоя на коленях, обливался слезами и шептал молитву.
- Ты пришла, Мария,- повернулся он ко мне. – Наконец-то.
Он поднялся с пола и подошел ко мне.
- Ну, что разумница, осознала свою вину, молитвы выучила?
- Осознала, батюшка, осознала. И спокойно теперь так. Но боюсь.
- Не бойся. Сейчас уже не бойся. Всему, чему суждено было случиться, уже случилось.
Я наклонилась и протянула сложенные для благословения руки:
- Господь тебя благословит, чадо. Иди с миром. Уже пора.
Я поклонилась этому замечательному человеку и пошла следом за Ангелом. Было очень светло вокруг. Ослепительный белый свет растворял меня в себе. Мы шли и шли по какой-то дороге, снизу раздавались человеческие крики. Я посмотрела вниз. Там была бездна, наполненная всепожирающим огнем, и сколько там народа корчилось в вечных муках, даже представить было затруднительно.
- Тебя ведь тоже самое ждало, - заметил Ангел, - если б не о. Викентий.
- Как страшно осознавать свои ошибки, - сказала я, - и как хорошо, когда есть кто-то, кто может заступиться за тебя.
- Ты прощена, но твое место в раю уже занято, поэтому будешь стоять у ворот, как многие другие, которые до конца не претерпели.
Вскоре наш путь закончился, и я увидела те самые райские врата, и какого-то бородатого человека с залысиной увидела. У него еще ключи были.
- Это апостол Петр,- пояснил мне Ангел, - у него только хранятся ключи от рая.
- Ясно всё. Буду тут сидеть. Ждать Страшного Суда.
- Жди. Господь и так тебе слишком много простил.
- А кто это у нас тут осуждает? – вмешался в разговор какой-то старец в длинной черной одежде.
- о. Амвросий, простите, - сконфузился Ангел,- Я высказал свое мнение.
- Испорченность и до Ангелов дошла. Как ты здесь очутилась чадо?
- Мне стыдно, отче, - я уже догадалась, что это старец Оптинский, - по молитвам моего духовника.
- Знаю, знаю о тебе всё,- промолвил старец, - пойдем со мной.
И я пошла, пошла за этим святым мужем, изречения которого так любила. Мне уже совсем не было страшно.
Он провел меня через ворота, и я оказалась в чудесном саду. Воистину безграничны милости Божьи!
25.04.2013