Бомбёжка Берлина

 
   Солнечный  свет проникал в землянку узенькой полоской через щель ночной маскировки, закрывающей окно. На улице жара, поэтому в землянке душно.
 
   На трёх железных солдатских кроватях, расставленных  вдоль стен, отдыхали командиры экипажей второго авиационного звена. После обеда, с 14.30 до 19.30 всему лётному составу эскадрильи предоставлен предполётный отдых. В 21 час они должны  взлетать на самолётах ДБ-3, загружённых бомбами, на боевое задание. Предстоял длительный ночной полёт на Берлин.

   На кровати под окном лежал Алексей Гречин, капитан 27-ми лет, участник Советско-Финской войны.  Опытный воздушный боец,  известный лётчик в морской авиационной бригаде.

   Алексею было не заснуть. В голове кружились мысли. Он думал о войне.
   -Сейчас только начало августа, а Германские войска уже  захватили огромную территорию Советского Союза. Красная Армия  отступает и несёт большие   потери. Вражеская авиация бомбит Ленинград. Несколько бомбардировщиков Люфтваффе в прошлом месяце отбомбились по Москве.- Внезапно мысль перекинулась на воспоминания о семье. -  Что с женой, дочерью и  сыном? Они на  территории оккупированной врагом. Живы-ли?
 
   Живы-ли мама и отец?  Фашисты могу повесить их, если узнают, что их сын офицер, лётчик Балтийского флота.

   Сегодняшний ночной вылет на бомбёжку Берлина не первый. По приказу товарища  Сталина первый был в ночь с 7-го на 8-ое августа.

   Злость на фашистов и жажда мести за страдания семьи, как  пламя вспыхнула в его душе.  В голове закружились мысли о предстоящем ночном боевом вылете.
 
   - Если первая бомбёжка была неожиданной для противовоздушной обороны столицы Рейха, и она не успела среагировать на налёт бомбардировщиков, то последующие были более трудными. Полк нёс боевые потери.
 
   - Как-то пройдёт полёт сегодня? – С этой мыслью он заснул.
   За полчаса до начала взлёта боевой группы экипаж самолёта Дб-3 с бортовым номером 17, прячась от яркого солнца под крылом самолёта, одевал на тёплое  бельё и свитера меховые комбинезоны, натягивал унты.  Когда каждый из трёх членов экипажа, краснозвёздной машины, занимал свои места в самолёте, пот струился по их спинам, под зимними шлемофонами волосы взмокли от пота.

   Лётчики терпели неудобства, зная, что  скоро предстоит  долгая работа на высоте 6-7 тысяч метров при тридцати градусном морозе.

   Заняв места в самолёте, они проводили проверку оборудования  к  необычному боевому полёту. По рекомендации И.В. Сталина, решением Высшего командования авиации флота и командира полка в самолёт загружена одна тысяча килограммовая бомба. Ранее они вылетали для нанесения бомбовых ударов по Берлину с загрузкой бомб в два раза меньше. Увеличение веса самолёта  увеличивало на взлёте длину разбега, скорость отрыва,  повышало расход бензина, уменьшало максимальную дальность полёта.
 
   Сложное задание было доверено самому опытному, лучшему лётчику полка - командиру звена капитану Алексею Гречину.

   При проверке оборудования своей кабины штурман старший лейтенант Холов обнаружил отсутствие в бортовой сумке отвёртки, которая случайно оказалась там при выполнении первого вылета на Берлин. Теперь он всегда проверял её наличие на борту. С того памятного полёта она стала талисманом экипажа.

   - Командир, нет отвёртки! – По переговорному устройству громко объявил он.
Через несколько минут через нижний люк штурманской кабины механик самолёта подал талисман. Инструмент занял своё привычное место.

   По ракете штурмана флагманского самолёта аэродром заполнился шумом запущенных двигателей боевой группы.

   Алексей вырулил на край начала взлётной полосы, увеличил обороты моторов до максимальных. Самолёт, удерживаемый тормозами, задрожал, как штангист, поднявший штангу рекордного веса.

   Лётчики, чувствуя неизвестность предстоящего взлёта, замерли в ожидании разбега.
Отпущены тормоза. Самолёт медленно начал движение по земле. Технический состав, находящийся на опустевших стоянках, с тревогой смотрел на необычный разбег бомбардировщика.

   - Хватит-ли длины взлётной полосы, оторвётся-ли самолёт? – Тревожились они.
 Самолёт бежал, медленно разгоняясь. Взлётная полоса заканчивалась, а он не отрывался. За полосой небольшой участок грунта, заросшего травой, далее кустарник,  и начинался лес.

   - Скорость уже большая. Прекращать взлёт поздно! Ждать отрыва! – Решает Алексей.

   Полоса закончилась. Скорость позволила создать самолёту взлётное положение. В сознании экипажа, секунды ожидания отрыва, казались вечностью. Каждый понимал, что через секунды полёт мог завершиться взрывом.
 
   Наконец-то колёса бомбардировщика отделились от земли, и люди, наблюдавшие за взлётом, увидели, как просвет между землёй и колёсами шасси стал медленно увеличиваться.

   - Успеть набрать высоту до леса! – Промелькнула мысль в голове  штурмана. - Если произойдёт столкновение с деревьями, то удар примет моя кабина в носу самолёта. Первым погибну я.
   Аэроплан несся над кустарником, медленно уходя от земли. После уборки шасси, набор высоты ускорился.

 - Не зацепятся за лес! – Воскликнул механик самолёта сержант Ильин, с тревогой смотревший на взлёт своего самолёта.
   
   Воздушное судно прошло над верхушками деревьев так низко, что они закачались от воздушной струи лопастей винтов.

   Через сорок пять минут полёта бомбардировщик с бортовым номером 17 шёл в строю группы на высоте семь тысяч метров.Он нёс одну тысяча килограммовую бомбу, на всех других бортах в бомбовых люках было по пять сто килограммовых.  Солнце освещало внизу кучевые облака, как комочки ваты, висевшие над серебристой Балтикой. Маршрут проходил над морем для обеспечения скрытного подхода к границе Германии с севера.

   Сгущались сумерки. Приближалась ночь. Впереди по курсу небо, сходящееся с горизонтом, было тёмным.

   Командир и штурман понимали сложность точного выхода на цель – танкостроительный завод, на западе Берлина, закрытого облаками.
Шёл третий час полёта. В самолёте тридцать градусов мороза. Появилась сонливость – признак недостатка кислорода.

   - Экипаж, включить полную подачу кислорода! – Громко скомандовал по переговорному устройству капитан Гречин.

   Лётчики почувствовали улучшение самочувствия. До подхода к цели оставалось полчаса.

   Бомбардировщики постепенно теряли высоту, что бы выйти на цель под облаками. Все лётчики боевой группы понимали возрастание опасности попадания в лучи прожекторов и быть сбитыми истребителями, или зенитками, охранявшими Берлинское небо.

   Эти последние минуты полёта до расхождения самолётов группы по своим целям были особенно напряжёнными. Стрелок-радист сержант Моисеев вращался в турели, всматриваясь в темноту ночи, отыскивая истребителей врага. 
   Штурман старший лейтенант Холов снял перчатки, что бы было легче работать со штурманским оборудованием и бомбовым прицелом.

   Наконец-то, экипаж увидел мигание бортовых огней ведущего группы. Это был сигнал всем экипажам на самостоятельные действия по атаке своих, заранее назначенных целей.
 
   Как только самолёты подлетели к Берлину, в небо впились сотни прожекторов. Одни из них быстро, другие  медленно, двигались по небу в разных направлениях. Прожектористы искали  бомбардировщиков, что бы осветив самолёты, создать зенитчикам и истребителям-перехватчикам условия для их уничтожения.

   Небо осветилось многочисленными разрывами зенитных снарядов. Если бы не война, то можно было думать, что это салют из сотен зенитных орудий.

   - Курс 243!  Скорость 300! Площадка минута! – Скомандовал штурман Холов.
Алексей развернул боевую машину вправо, и, впившись глазами в приборную доску, приложил всё своё умение в точность выдерживания заданного режима полёта. От этого зависел результат прицеливания и попадания бомбы в цель.
Луч прожектора иглой впился в самолёт. К нему тут же добавились ещё два. Яркий свет ослепил лётчиков. Инстинктивно пригнули головы, что бы спрятаться от него.
 
   Стрелок-радист докладывал о приближении к бомбардировщику двух истребителей. Они приближались к советскому самолёту один справа и снизу, другой – с хвоста самолёта, сверху. Их видно было по включённым бортовым прожекторам. Он открыл огонь по противнику, как только тот оказались на дальности огня его пулемёта.

  Прожектора истребителей осветили бомбардировщик. От них протянулись огненные молнии трассирующих снарядов. Они прошли в нескольких метрах от самолёта. Рядом ежесекундно вспыхивали разрывы зенитных снарядов.

   Осколки, попавшие  в самолёт, напоминали удары града при полёте  в грозовом облаке. Воздушный корабль постоянно вздрагивал, реагируя на взрывные волны разорвавшихся снарядов. Это создавало огромную трудность капитану Гречину в сохранении режима полёта. Крылатая машина находилась на боевом курсе - экипаж знал: противоистребительный и противозенитный маневры не возможны. Их жизнь в руках судьбы.
 
   Старший лейтенант Холов прильнул к прицелу, большой палец правой руки на кнопке сброса бомбы. Он весь во внимании и не обращает внимания на лучи прожекторов, разрывы снарядов. Время сброса по секундомеру и все нужные параметры для сброса «сошлись». Он нажал кнопку и прокричал: «Смерть фашистским оккупантам!» Его слов экипаж не слышал, потому что он не нажимал кнопку переговорного устройства – руки были заняты  работой с прицелом.

   Самолёт будто «вспух». Лётчики поняли – бомба сброшена. Взрыв тысяча килограммовой бомбы заглушил звуки взрывов ста килограммовых, сброшенных бомбардировщиками, на столицу Германии. Вспышка была настолько яркой, что небо осветилось на мгновение и лётчики на облаках увидели её отсвет. Взрыв слышал весь Берлин. Танковый завод перестал существовать. Боевое задание выполнено!

   У каждого из членов экипажа, будто гора свалилась с плеч. Главное дело, для чего преодолели огромное расстояние и перенесли трудности сложного полёта, выполнено! Теперь  - домой!

   Алексей Гречин приступил к маневрированию по направлению, скорости и высоте, что бы освободиться от световых щупальцев спрута - прожектеров. Стрелок- радист вели огонь по атакующим истребителям.  Удалось поджечь одного из  фашистских перехватчиков. Он яркой свечой падал на Берлин. Штурман корабля приступил к работе с пулемётом для отражения атак истребителей спереди.

  Бомбардировщик вздрогнул, его настолько сильно тряхнуло, что стрелок-радист ударился головой о переплёт башни, возвышающейся над фюзеляжем,  на несколько секунд потерял сознание.
 
   Командиру экипажа удалось выйти из лучей прожекторов. Но, возникла трудность в сохранении направления полёта. Самолёт разворачивало вправо. Прибор оборотов правого двигателя показывал резкое их уменьшение. Алексей увидел, что из правого двигателя выбивается пламя.

   - Подбили! Горит правый мотор. Немедленно его выключить!
Он проделал все необходимые действия для прекращения пожара. Энергичным скольжением сбил пламя.

   Теперь можно было продолжать полёт только на одном двигателе.
 
   - Прощайте товарищи! Погибаем за Родину, за Сталина! - В эфире раздался голос командира Дб-3 лейтенанта Афанасьева.

   Алексей видел слева  и ниже яркое падающее пламя. Это был сбитый самолёт лейтенанта.
 
   - Экипаж, доложить о самочувствии! – Передал по внутренней связи командир экипажа.

   Штурман ответил, что ранен, правый унт полон крови. Стрелок-радист ответил, что всё нормально.   
   Путь назад, на свой аэродром, был проложен от Берлина напрямую. Если бы возвращаться по маршруту, по которому выходили на Берлин, то не хватило бы бензина. Теперь большая часть маршрута проходила над Германией и территорией занятой немцами. Большая вероятность атак истребителей, и огня зениток врага сохранялась до выхода на Балтийское море. Местом их базирования был аэродром на острове Эзель.
 
   - Хорошо бы набрать высоту и уйти от цели в облаках. Но, на одном моторе высоту не набрать. Возможен лишь горизонтальный полёт.

   -  Как ты там, Саша? Можешь дать курс домой? - Алексей по-дружески обратился к штурману.
   - Мне очень плохо. Перед глазами красные круги. Сильная слабость. – услышал командир.

   Гречин понял, что штурман истекает кровью. Теперь нужно самому вести ориентировку, находить дорогу для возвращения домой .  Он выдерживал курс, рассчитанный заранее. Но, не был уверен, что самолёт находится на линии заданного пути.

   Была глубокая ночь. Внизу не видно было огней из-за светомаскировки населённых пунктов и позиций противника.
 
   Алексей часто запрашивал штурмана о самочувствии. Тот отвечал слабым голосом и через полчаса замолчал. Это очень огорчило пилота.

   Уже шёл пятый час полёта. Затекла спина, он устал от нахождения в одной позе. На самолёте не было автопилота. Кроме этого, он имел аэродинамический недостаток, заложенный конструкцией – неустойчивость в сохранении установленного пилотом режима полёта. Ему требовалось постоянно действовать рулями. Теперь самолёт был подбит и его пилотирование значительно усложнилось. От разворота вправо он удерживал самолёт упором на левую педаль. Левая нога настолько устала, что он потерял её чувствительность.
Бомбардировщик обстреливали зенитки. Это происходило несколько раз, но их огонь был не так интенсивен, как над Берлином.
В эфире была тишина. Самолёты группы, возвращающиеся поодиночке, сохраняли режим радиомолчания.

   На востоке появилась светлая полоска горизонта. Наступал рассвет. До восхода солнца нужно выйти на береговую черту моря, что бы ни быть атакованным фашистскими истребителями.

   Гречин поговорил со стрелком–радистом. Обменялись несколькими фразами. Этот разговор ободрил обоих.

   Наконец-то, командир увидел впереди еле различимую границу между светлой и тёмной полосой.
   -  Б ерегБалтийского . – Решил Алексей. – Где же находится мой самолёт?
Он знал, что за шесть часов полёта магнитный компас не может обеспечить большую точность самолётовождения. Столько времени он был в воздухе. Командир экипажа забеспокоился в правильности направления полёта на свой аэродром.  Он смотрел на карту и на пролетаемую местность, что бы определить своё местонахождение. Без штурмана это сделать было очень сложно.

   «Прикинул» где находится и довернул самолёт на десять градусов вправо. Решил, что если не выйдет на остров, то всё же не удалится очень далеко в море. Будет ближе к берегу – при приводнении легче спастись.

   Над горизонтом узеньким красным сегментом показалось солнце. Внизу было море. Оно начало светлеть и блестеть вдали. Пролетаемых ориентиров теперь быть не могло, кругом одна вода.

   - Товарищ командир, пришла радиограмма с требованием доложить место нахождения. – Доложил  борт стрелок Моисеев.
   -  Телеграфируй, прошли береговую черту.

   Через несколько минут новый доклад сержанта о погоде на аэродроме:
- Туман разошёлся, дымка, видимость 1200.

   Часы показывали 3 часа 40 минут. Уже наступили утренние сумерки и стали различаться далеко внизу серые морские волны. Горизонт был скрыт дымкой. Пришлось продолжать пилотирование самолёта по приборам. Алексей имел большой опыт таких полётов, но длительно вести бомбардировщик на одном двигателе приходилось впервые.

   Вдруг впереди, внизу справа, примерно, на тысячу метров ниже,  он увидел самолёт, летящий параллельным курсом. Он летел с меньшей скоростью. Расстояние между ними сокращалось.

   - Чей самолёт? – Размышлял командир. – На какой аэродром летит? Может быть на тот, что и я? Нужно не терять его из вида.

   Приблизившись к нему, он опознал немецкий транспортный самолёт.
   - Значит, он идёт на свой аэродром, расположенный на острове Кейзель. Он ближе к Шведскому берегу моря. Мой находится северо-восточнее его в двухстах  километрах,  - подумал пилот.
 
   От направления полёта вражеского самолёта отвернулся вправо на 10 градусов.
 Солнце поднялось над горизонтом, и стало светло. Впереди показалась полоска земли.
- Это Эзель. – Решил лётчик.

   Подлетев ближе, он увидел знакомые очертания береговой черты острова. В утомившейся голове командира была одна мысль - как найти аэродром?
Снижая самолёт, он всматривался в рельеф пролетаемой местности, пытаясь уловить в нём что-то знакомое. От направления полёта слева он заметил квадратную вырубку леса. Он знал, что за ней в пяти километрах посадочная полоса аэродрома. Обрадовался, что летит правильно, хватило бы топлива. Посмотрел на топливомер – стрелка возле нуля.

   - Бензин кончается.  Долечу-ли?
Поставил кран шасси в положение «выпуск». Шасси не вышли.
   -  Нет сжатого воздуха в системе.   Она повреждена. - Решил он.
   – Буду садиться на живот! – Передал сержанту Моисееву. – Подтяни привязные ремни потуже!
   - Выполняю!

   На посадку зашёл левее посадочной полосы, чтобы не занимать её, и не помешать посадке других экипажей. На высоте 50 метров, когда нужно было выключать мотор, он заглох сам – закончился бензин.  Приземление произошло плавно. Самолёт прополз на «животе» метров сто и остановился.

   Усталость сковала офицера. Психическое и физическое напряжения были настолько сильными, что оказавшись на земле, на своём аэродроме, капитан Гречин не мог пошевелиться.
 
   К самолёту подъехали на полуторке механики во главе с инженером полка. Они помогли боевому пилоту вылезть из кабины.
   - Сколько машин возвратилось? - Покинув кабину, поинтересовался он.
   - Все, кроме двух. – Ответил инженер.

   Он лёг на землю. Рядом вытянулся на траве стрелок-радист Моисеев. Механики вытаскивали из самолёта тело штурмана. Погибшего положили здесь же.

   Уставший командир и его подчинённый лежали, закрыв глаза. Утро было заполнено тишиной и морской влагой. Самолёт, как раненая птица с распластанными крыльями, лежал на земле. Закопченный правый мотор и огромное количество отверстий в фюзеляже и  крыльях, разорванный перкаль элеронов и руля высоты, тело погибшего лётчика говорили об ужасе, пережитом лётным экипажем Дб-3 №17.

   Солнце поднималось всё выше и выше. Начинался очередной день войны. Впереди были новые боевые вылеты на Берлин и другие цели в тылу врага. До Победы было ещё далеко.

Аверин Б.А.
                23.04.13.