Играй, мой баян

Барабанов Виктор
 


    Когда-то я учился играть на баяне. Мечтал о пианино, но  купили баян. В семье достатка, да и места для пианино не хватало. А главное, полагаю я сейчас, баян был мечтой отца, который в молодые годы  имел только балалайку.  Мой старший сын фортепьяно получил, но музыкальную школу бросил. Его мечты вне музыкальной сферы, если не считать мечты о Бритни Спирс. Ну, а внуки…. А внуков у меня нет.  Надеюсь  не потому, что сыновья сейчас отдают музыкальные предпочтения  Фреду Меркури и Элтону Джону…
       На баяне  хорошо играть я так и не выучился.  Способности  подвели. Отец мой был музыкален. У  моих   сыновей от всех браков прекрасный слух. А на мне природа отдохнула. Зато богато наделила тягой к исполнительскому искусству.
     Тем, кто еще помнит  традицию застольного  пения хором хорошо известно, что все слова у песен знали именно те певуны,  которые не имели  ни слуха, ни голоса. Именно они тянули все песни обязательно до конца,  громко, фальшиво,  добросовестно повторяя окончание припева  дважды…
 Я, конечно,  был посохраннее и со своим баяном на исполнение особо  не напрашивался, но и не отказывался при случае показать публике, особенно девушкам, что дружу с музой, курирующей музыку, то бишь Евтерпой. Лихо подыграть  произвольно затягиваемой  компанией песне я, разумеется, не мог, зато имел в запасе несколько подготовленных номеров.  Это были: сочиненное мною  танго, типа аргентинского, украшенное множеством всяческих фокусов из форшлагов и глиссандо.  Далее шла моя же   мелодия для очень  медленного парного танца в полумраке, которая сильно напоминала «Фонари» Арно Бабаджаняна. И наконец, заученная еще в музыкальном кружке русская плясовая «Барыня» с вариациями, дань старшему поколению слушателей.  Мои сверстники на банкетах в пляс уже не пускались, заменив традиционные коленца отцов и дедов  конвульсивной тряской нарождающегося шейка.      Такого репертуара было вполне достаточно, чтобы и себя показать  и народ развлечь, но недолго и как бы понарошку. В общем, мало интересующиеся  исполнительским искусством приятели держали меня, если не за баяниста-виртуоза, то за человека, который с баяном на ты. Чего я собственно в душе и хотел.
 Но показушность до добра не доводит,  и раз я со своим репертуаром попал…
               
             

                ***

     Мой  институтский товарищ Серега Пашкин  готовился к свадьбе. В те времена большинство свадеб игралось на квартирах. Понятие «профессиональный тамада»  отсутствовало. В лучшем случае вести  застолье просили кого-нибудь из болтунов-общественников, профорга или культорга. Музыка использовалась тоже самая немудрящая. Вот  незадолго до торжества жених-Серега меня и попросил:
- Слушай, ты же на баяне играешь. Наш родственник – баянист из общества слепых в больницу с аппендицитом попал,  играть  некому. Поиграешь?
-Нет,- говорю - На свадьбе играть, значит самому не гулять, а глядеть,  как другие   девчонок лапают.
Ответил так, что вроде бы и могу, но неохота в гулянке себя ущемлять. А приятель настаивает:
-Надо, Витя. Я во дворец культуры звонил, там  за баяниста на свадьбу  четвертак  стоит. Что тебе так трудно? Ты минут двадцать поиграешь. Потом вон - Мират Сираев. Он тоже на баяне учился. Гитару принесем. Потом еще пару тройку вещей ты «забацаешь». А там… война план покажет.
Короче,  я возражать больше не стал.               
               
                ***


    Когда  подвыпившую свадьбу потянуло на танцы, мне принесли баян. Аргентинское танго пристрелочно прошло сносно. Музыка просто сопровождала диковатую по нынешним временам картину. Перемещение пятидесяти  с лишним человек, неведомо как усаженных за столы в комнате и части коридора  площадью  двадцать квадратов,  для танцев в оставшуюся часть коридора и спальни  со сдвинутой мебелью.   Когда передислокация гостей  закончилась, закончилось и танго.
    Я заиграл свой медленный танец. И хотя друзья жениха уже были готовы  выключить в спальне  свет и, пользуясь теснотой, темнотой  и медленностью движений, попытаться забраться в лифчики  к подружкам невесты, этому мешали многочисленные пожилые родственники новобрачных.  Те хотели веселиться как у Лермонтова: «под пляску с гиканьем и свистом…»
   
    Я резко рванул меха,  извлекая полнозвучное мажорное форте начала «Барыни».   Народ пустился в пляс, уделывая желтый крашеный   пол черными росчерками резиновых подошв и ссадинами от металлических набоек женских каблуков-гвоздиков. Но плясали   недолго. Музыкальные фразы у "Барыни" короткие (там-тара-та тара-та тара-та-та-та-та  и снова повтор), которые чем дальше, тем больше обвешиваются все усложняющимися и ускоряющимися  вариациями.  Старый чужой  баян с разболтанными и тугими клавишами,  отсутствие практики и мастерства привели к тому, что  скоро я стал сбиваться с ритма и не выдерживать нужного темпа. Танцоры тоже стали путаться, а потом и вовсе  остановились, стали просто слушать, что я  играю...
    Ситуация напомнила мне  зеркальное отражение такого же, но  более раннего  эпизода моей исполнительской биографии.  Летом в местном  доме отдыха, куда меня отправили  готовиться к выпускному музыкальному экзамену,  я разучивал  знаменитую «Токката и фугу ре минор 565» И. С. Баха.  Местом для репетиций выбрал лавочку на пустующей днем танцплощадке.   Пьеса уже была заучена, шлифовались оттенки и интонации. Тревожная и торжественная музыка собирала мучимых бездельем  редких отдыхающих. Реагируя на публику, я наддавал и однажды в самый кульминационный момент  один из слушателей, пьяненький, разящий тройным одеколоном мужичок вдруг выкрикнув: «Эх-х-х-хорррошша», неведомо как приспособясь к неподходящему ритму, принялся «отдирать» Цыганочку.     Теперь ситуация повторялась, только наоборот. Тогда "Токатта"  Баха была принята за «Цыганскую-венгерку», теперь «Барыню» слушали как  фуги Баха.  Когда я не без облегчения закончил плясовую подошел отец невесты и строго поросил: «Давай еще веселую. И так, чтоб для удовольствия…».
Я вынужденно снова заиграл "Барыню". Начало  у меня получалось хорошо. Но плясать все равно никто не пошел. Зато на середину коридора  с дурашливым приплясом выскочил дедок и, поймав частушечный ритм,  пропел:
"Барыня не горюй./Продай шубу,/Купи х…/Шуба тебе не навек,/Из него выйдет человек.
Потом ловко бросил в рот папироску и той же иноходью утанцевал на лестничную площадку курить…

   К баяну призвали Мирата. Он поправил ремни. Прицелился и объявил: "Пойте. Песня  называется: «Из-за острова на стрежень»". Играл он  так, что не то что петь, но и понять, что такое он играет,  было сложно.  Словом, Мират походил  на  олигофрена, читающего студентам лекцию по математическим основам электроснабжения  (был у нас в институте такой ужасно сложный предмет).
   Стало ясно,  свадьба оказалась без баянистов, а у молодых назрел первый семейный кризис. Завели радиолу. Но песни все попадались какие-то непрофильные, со словами, типа: «вдруг любовь меня покинула» или «обижаешь напрасно упреками, что гляжу я, порой, на девчат».
    Неизвестно чем бы все это кончилось.  Как вдруг заиграла гармонь. Бойко, весело, мастеровито. Оказалось,  пришел татарин-сосед с  пятого этажа. Пьяница, весельчак и скандалист.  На свадьбу его никто  не приглашал. Он на все гулянки приходил незванным. Так как рассчитывал на "стопарь" за музыкальное поздравление.  Далеко не всегда  ему были рады и, налив положенное угощение, выпроваживали. Да он сильно и не навязывался, выпив, старался быстро уйти. На этот раз приняли гармониста как самого дорого гостя. Музыке татарин нигде не учился, она у него просто была в пальцах.  Играл  он всё и в любом варианте на простенькой гармошке. Он спас свадьбу. И не беда, что напившись, затеял драку. Известно ведь,  свадьба без драки, как водка без пива. Никто за это  ему не пенял.  А пресловутая пословица про незваного гостя превратилась в симбиоз двух: " Незваный татарин-хозяевам радость". Бывает и такое.
   
    Я же с тех пор на баяне не играл. Даже для себя. Позже подарил его своему бывшему учителю музыки, который сильно пил и сидел без инструмента. А тот и мой баян  пропил.