Глава 4. Кафедра экстрапирамидных заболеваний
Я вышла от Поповой несколько успокоенная. Это, конечно, еще не заключение кафедры, но это мнение специалиста, и оно не очень меня напугало. Скорее наоборот. Я стала дышать спокойнее, перестала напряженно вслушиваться в свой организм и выискивать дополнительные симптомы паркинсонизма, благо в интернете начиталась всякого, и теперь была подкована на все сто.
Я снова отправилась в регистратуру записываться на прием на кафедру. Талон дали только на следующий вторник. Значит, еще неделю ждать заключения специалистов. Но это все-таки быстрее, чем ждать талона в свой диагностический центр.
Все это время я проходила ТРИ ПЕРВЫЕ СТАДИИ поведения человека в такой ситуации:
ПЕРВАЯ - животный страх надвигающейся ужасной неизлечимой болезни и невозможность ее предотвратить;
ВТОРАЯ - Господи, ну почему именно я стала этой одной из ста тысяч!?
ТРЕТЬЯ – Надо же что-то делать!
Я рыдала потихоньку, закрывшись в ванной, и громко, когда была дома одна. Я причитала как на похоронах и скулила как побитый щенок. Я хотела лучше умереть прямо сейчас, чтобы не дожить до тех ужасных последствий болезни, о которых я прочитала в интернетских статьях и на форумах. Я пыталась высчитать, сколько лет мне осталось жить в сознательном состоянии, и что я успею за это время сделать: дожить до окончания внучкой школы – это еще 12-13 лет. Могу не дотянуть.
Ей всего 4 года в январе исполнилось. Мужа одного оставлять тоже не хотелось – он без меня пропадет. Конечно, не пропадет, но со мной-то лучше! При условии, что я буду в дееспособном состоянии. И т.д. и т.п.
Муж, как мог, успокаивал меня. Говорил, что не допустит моей смерти: - Жена должна мужа в последний путь проводить, а не наоборот! Вот похоронишь меня, а дальше уж как хочешь. Хоть замуж выходи! – шутил он.
В таких метаниях - от отчаяния до здравых рассуждений - неделя пролетела довольно быстро. Во вторник в десять утра я уже сидела под дверью врача на кафедре экстрапирамидных исследований.
Назвать это место солидным учреждением даже с натяжкой было невозможно. Кафедра располагалась на последнем этаже семиэтажного корпуса. Судя по его виду, ремонта там не было со дня его постройки, примерно лет 25-30. Лифт ходил только до шестого этажа. Затем надо было зайти в маленькую дверцу, завешанную какими-то объявлениями – прямо как в каморке у папы Карло, подняться по лестнице на седьмой этаж, пройти через темный коридорчик и попасть, наконец, на этаж. В коридор, покрытый ободранным линолеумом такого же возраста, как и сам дом, выходило несколько таких же обшарпанных дверей с облезлыми табличками с именами их хозяев. У каждого кабинета стояло по 2-3 стула. Посетителей было гораздо больше, - они подпирали облезлые стены, хотя им бы очень не помешало сесть. Пациенты, как обычно, пришли пораньше, а врачи, тоже как обычно, где-то задерживались. Они пролетали мимо нас из кабинета в кабинет, куда-то звонили по мобильникам, что-то оживленно обсуждали на бытовые темы. А мы смиренно ждали, когда же они, наконец, обратят свое внимание на нас, недостойных, которые притащились в такую рань и мешают им работать.
И это всероссийская кафедра, чуть ли не единственная в России! Сюда приезжают на консультации больные со всех концов страны. Здесь стажируются неврологи из многих регионов, где вообще нет специалистов этого профиля, и людям просто не у кого получить квалифицированную помощь. Здесь проходят симпозиумы, как солидно называют приезд 20-30 врачей из регионов. А собирают их в зале, больше похожем на сельский клуб начала 30-х годов. Такая серьезная болезнь, столько неясных моментов, столько людей в отчаянии приезжают сюда, чтобы найти помощь и поддержку, а тут – три стула и коридор, да несколько врачей, которые принимают по три часа один раз в неделю. И все! Дальше – тишина…
Принимать врач начала на сорок минут позже. За это время мы все успели рассмотреть друг друга и расспросить о симптомах болезни, ее сроках и результатах медикаментозного лечения. Люди были все разного возраста: от 35 до 75 лет. У всех были разные стадии заболевания и разные формы. Поэтому и проявления болезни тоже были разные.
Рядом со мной сидела интересная, довольно молодая женщина. Руки у нее тряслись так сильно, что я даже представить не могла, как она сумела сделать такой аккуратный макияж. Ей было где-то около пятидесяти. Она была ухоженная, хорошо одета, еще работала. Интересно – кем? Она пришла, чтобы поменять лекарство. От назначенного ранее ей стало только хуже.
- Неужели и я дойду до такой трясучки? – подумала я. – Вот ужас!
Во всех источниках информации, которые я успела проштудировать за эту неделю, я выяснила, что болезнь эта неизлечима, она прогрессирует с разной скоростью, но ведет всегда к одному: обездвижению, потере внятной речи и полной беспомощности, да еще с галлюцинациями, потерей ориентации и нарушением глотательного рефлекса. Перспективка радужная даже теоретически! А как будет на самом деле – этого не может предугадать никто.
Но вот подошла и моя очередь. Я вошла в кабинет врача. Это была крупная женщина лет тридцати, полноватая, с крупными чертами лица и какая-то немного неуклюжая что ли. По-моему - она была беременна. И, наверное – очень умная, поскольку обсуждала со своей коллегой предстоящую защиту диссертации. Она взяла мою карту, положила ее на стол, предложила мне по их, неврологовскому, обычаю вытянуть руки и, закрыв глаза, коснуться пальцем кончика носа, затем ударила молоточком по коленке. Рефлексы были в норме.
Пока она проверяла мои рефлексы, ее коллега что-то быстро набирала на компьютере. Теперь она позвала моего доктора к себе, и они громко принялись что-то оживленно обсуждать, совершенно позабыв о моем присутствии. Потом они куда-то позвонили, в кабинет зашла еще одна девушка и присоединилась к обсуждению. Я без приглашения опустилась на стул и нарочито громко вздохнула, напоминая им о своем присутствии.
Доктор обернулась ко мне и, несколько раздраженно извинившись, попросила немного подождать. Потом все втроем они куда-то ушли, и я прождала их минут двадцать. Народ в коридоре начал роптать. Все были на взводе. Время приема подходило к концу, а я уже больше получаса сидела в кабинете и не собиралась выходить.
Наконец она вернулась в кабинет, села к компьютеру и стала что-то печатать.
- Кажется мне придется тут просидеть до самой ее защиты! – ехидно подумала я.
Но тут врач закончила печатать, шлепнула на лист личную печать и протянула листок мне.
- Лекарство будете получать в районной поликлинике, на учет встанете в ДКЦ района, ко мне – через месяц. Все.
Я ожидала, что меня подробно расспросят, почему я сюда попала, что меня беспокоит, что с этим делать. Успокоят, научат, посочувствуют в конце концов! Но – увы! И тут облом. Никому я здесь оказалась не нужна со своими проблемами. Впрочем – как и везде.
Взяв в руки листочек с назначением, я вышла в коридор и прочитала те несколько строк, которые там были написаны:
- Болезнь Паркинсона, 1,5 стадия по Хен-Яру, смешанная форма. Лечение: Проноран 50 мг по 1т. 3 раза в день.
Еле сдерживая слезы, я пошла в консультативный центр к Поповой, к которой записалась тоже на этот день, чтобы сразу взять выписку для окружного невролога.
Мне не терпелось хоть кому-то пожаловаться на такой бессердечный прием на кафедре, и я все выложила неврологу. Она была со мной солидарна, и разрешила мне потерзать своими вопросами ее, что я и сделала с большим энтузиазмом.
После беседы с ней я перешла к ЧЕТВЕРТОЙ СТАДИИ своего сущесвования в новых условиях:
- Значит так! – сказала я себе. – Ты, болезнь, будешь сидеть тихо у моих ног и молчать как дрессированная собака, а я за это буду кормить тебя полезными таблетками. Ты не мешаешь жить мне, а я терплю твое присутствие. Только так и не иначе!
На этом и порешили.
http://proza.ru/2013/04/26/433