Миллионщик духовной жизни, 25 апреля

Олег Жиганков
25 апреля

"И много толков было о Нем в народе: одни говорили, что он добр, а другие говорили: нет, но обольщает народ" Евангелие от Иоанна 7 гл. 12 ст.

Сохранилось немало описаний внешности Распутина. Вот одно из них, которое даёт Симанович: «Своей внешностью Распутин был настоящий русский крестьянин. Он был крепыш, среднего роста. Его светло-серые острые глаза сидели глубоко. Его взгляд пронизывал. Только немногие его выдерживали. Он содержал суггестивную силу, против которой только редкие люди могли устоять. Он носил длинные, на плечи ниспадающие волосы, которые делали его похожим на монаха или священника. Его каштановые волосы были тяжёлые и густые.
Он всегда носил при себе гребёнку, которой расчёсывал свои длинные, блестящие и всегда умасленные волосы. Борода же его была почти всегда в беспорядке. Распутин только изредка расчёсывал её щёткой. В общем он был довольно чистоплотным и часто купался».

А вот фрагмент из статьи «Распутица в церкви» одного из главных идеологов «Всероссийского национального союза», государственника и националиста Михаила Осиповича Меньшикова.

«Григория Распутина я немножко знаю и могу говорить о нём по личным впечатлениям. Этого „святого старца“ в разгар его славы, года два тому назад, ко мне привёз Г. П. Саюнов. Старец обедал у меня, и мы долго беседовали. Он показался мне, во-первых, не старцем, а сравнительно моложавым мужичком, лет за 40, корявым и некрасивым, хотя он был щеголевато одет по-мещански. Испитое, с мелкими чертами лицо, нервное и тревожное, бегающие глаза, тихий голос не то монастырского служки, не то начётчика-сектантa. Речь отрывиста, с отдельными, иногда загадочными изречениями.

Меня поразило сначала, как мог этот полудикий мужичонка из Сибири не только добраться до Петербурга, но вдруг войти в весьма высокопоставленные круги до последних вершин знати. Поговорив с Григорием Распутиным, я убедился, что он может производить впечатление. Это натурфилософ со дна народного, человек почти безграмотный, но начитанный в писании, наслышанный, напетый церковностью, как пластинка граммофона, да сверх того с природным экстазом мысли. Некоторые его изречения меня удивили оригинальностью и даже глубиной. Так говорили древние оракулы или пифии в мистическом бреду: что-то вещее развёртывалось из загадочных слов, что-то нелепо-мудрое. Некоторые мысли Распутина мне показались близкими к стоической и аскетической философии, а некоторые характеристики общих знакомых — иерархов и высокопоставленных сановников — показались очень тонкими и верными."