-Прости Господи, не признала – да, конечно…
Тюль за резными наличниками тут же приподнялся, очертив на мгновение круглое милое лицо и растрёпанную косу, едва уложенную поверх головы. Брякнуло в сенцах ведёрко, звякнула щеколда – дверь отворилась.
-Иди-ка сюда, мил человек, - сказал сам отец Дмитрий. – Гостем будешь. А благословенье тебе дам, когда откушаешь хлеб-соль да чаю вместе со мной попьёшь.
Васька с натуральным поклоном (неизвестно как вышло!) вошёл через сенцы в просторную хату. Увидев в красном углу икону Христа Спасителя, хотел было осенить себя крёстным знамением. Его остановил жестом отец Дмитрий:
-Не следует, если машинально – не от сердца идёт, сын мой.
-У меня от сердца, батюшка, - Васька решительно перекрестился.
-Что ж, с богом, да будет так…
Сам отец Дмитрий был огромного телосложения и высок росту, с большой окладистой бородой в которую уже вплелись упрямые ниточки седины. Седина была и на висках, но кудри от этого казались ещё пышней. Серые большие глаза смотрели строго и пытливо, а внутри горели весёлые искорки. Казалось, они говорили: «Я тя, озорника, щас как словлю!» был он одет в строгую домотканую серую рясу с большим крестом на груди, рукава которой были тем не менее из атласа и немного лоснились. На столе, застланном шитой скатертью, в рисунке которой угадывались чудные птицы Гамаюн с девичьими лицами, высился кувшин с молоком, прикрытый марлечкой. Там же стояли крынка со сметаной и со сливками. Кроме этого здесь же поражали воображения фарфоровые вазы с яблоками и с вишней, что были явно городского происхождения.
Хозяйка, накинув платок, мгновенно водрузила на стол кочергой горшок с картошкой, а затем же - извлекла из печи пышущий жаром золотистый каравай. Детвора, в виде трёх мальчишек мал, и мала и и одной девочки, что была меньше всех, быстро заняла места за столом и тут же начала креститься, творя молитву.
-…Ангел-Хранитель за трапезой незримо предстоит! - произнёс отец Дмитрий нараспев и, осенив всех крестом, показал Ваське на скамью возле себя и детей: - Сидите, дети, смирно, дядю не бойтесь. Человек он смирный и крест на себе носит…
-Незримо предстоит! – хором вторили ему дети и жена-матушка.
Васька вслед за всеми это повторил и перекрестился старательно. За столом он пытался не набивать рот картошкой с топлёным маслом, но это не всегда выходило. Тогда он старался жевать медленней всех.
После еды, когда матушка с детьми отправились к заутренней, которую ему и предстояло служить, отец Василий предложил ему следующее:
-Мил человек, останешься у меня, в хате. Но смотри – не балуй! Это я так говорю, шутейно, а не для острастки. Не надо ничего ворошить и переставлять. Особенно иконы и книги. Видал, у меня их сколько… В доме священнослужителя ничего не трогать, это понятно?
-Да что мы – убогие какие, - пожал плечами Василий. – Признаюсь на духу – было и не только по малолетству… Так токмо на пропитание. Но то даже так – шалости, прости Господи. В чём теперь глубоко раскаиваюсь и о чём сожалею…
-И впредь, сын мой, не паясничай… дорогой товарищ, - батюшка слегка провёл своим кулачищем по бороде: - Не погляжу, что ты чекист или кто там ещё – так про меж глаз засвечу… Понял? Ты веришь в своё и в себя, а я – в своего Бога. Над твоим разве смеюся? То-то…
-Извините, батюшка, - попытался оправдаться Василий. – Не повторится больше. В диковину немного. Никогда до этого со священником не общался. Насчёт коммуниста, так – беспартийный я. А вот насчёт другого – что-то близко…
-Сын мой, – немного посуровел отец Дмитрий, но тут же помягчал: - Надо осмыслять Промысел Божий и видеть его во всём. Только тогда обретут душевный покой живущие в мире.
-Немного мудрено говорите, батюшка, - пожал Васька плечами. – Только вот понять не могу. Фашисты что – тоже промысел Божий? А Гитлер?..
-Об этом поговорим позднее, - сказал отец Дмитрий, одевая шляпу. – Мне на службу надобно спешить, - он перекрестился на красный угол и перекрестил Ваську: - Никуда носа ни казать, без моего на то дозволения. Кто придёт – сидеть тихо, как мышь. Я тебя запру… Не то…
-Не то… - Васька понимающе посмотрел на него, но с лёгкой укоризной.
-Не то меня и всю мою семью… - потемнел в лице отец Дмитрий, да так, что совестно дальше было думать…
Оставшись один, Васька незамедлительно прокрутил многие комбинации, которые сплёл не так давно в голове. Пролистал книги из личной библиотеки отца Дмитрия, в незатейливых, крепко срубленных шкафах со стеклянными дверцами и жестяными бирками «Артель. В.Артамоновъ, 1910 годъ». Среди книг ему попались «Жизнеописания» Плутарха, «Трактат» Платона, книги Софокла и Аристотеля, Жития Сергия Радонежского и Серафима Саровского , полное собрание сочинений Льва Толстого и Достоевского, «История государства Российского» Карамзина и многое другое. В числе этого другого – сочинения Маркса, Энгельса и Ленина. Особняком стояла «История ВКП (б)» под редакцией И.В.Сталина.
«Ну зачем ему это знать – Маркса и Сталина с Лениным??? – спрашивал себя Васька. – Поп… Ему псалмы петь да Библию знать. Бога чтить, само собой. Видимо простор душе ищет, раз хочет знать ещё больше. Стесняет в чём-то вера его. Вообще вера во что бы то ни было наверняка стесняет, а со временем мешает, если верить упёрто и бояться перемен. А настоящая вера сама меняется и увлекает за собой прихожан. Тех, кто наотрез отказывается меняться – отсекает безжалостно. Кому такие нужны? Будут Богу молиться – лоб расшибут, а как за делом станет – прыг в кусты…»
Его размышления прервал дребезжащий звук стекла. Кто-то стучал в окно. Васька вздоргнул и остался на месте – с раскрытой Библией в руке… Мысленно сосчитал до десяти. В голове вертелось «не убий», «не прелюбодействуй», «возлюби ближнего своего как самого себя».
-А, ну нет его, отца Дмитрия, - раздался сиплый басок.- Ну службе он видать. Пойдём в церкву, Захар.
-Не Захар – господин старший полицай! – перебил его более зрелый мужской голос. – Учить тебя и учить, колдоёбина неотёсанная. Ка-а-к, звездану сейчас по затылку – к забубённой матери…
Раздался звонкий удар. У Васьки в носу и в горле перехватило. На мгновение он перестал дышать, только вслушивался в учащённый бой своего сердца.
-Виноватый, господин старший полицай. Больше не повторится, - промямлил сиплый.
-Знамо, что виноватый. А только что б больше на людях промеж нас с тобой меня по имени не кликал! Не при Советах небось…
Васька слушал шум удаляющихся шагов. Он представил, о чём бы они говорили с отцом Дмитрием. Затем окончательно успокоился, забрался на печь, где под лоскутным одеялом мурлыкал целый ворох котят. Одного из них, дымчатого с полосатым хвостиком он приласкал. Котёнок позволил ему потрепать себя за холку. Затем – лёг на спинку и показал свой пушистый животик. Погладив мягкое пушистое брюшко и насладившись мурканьем, Васька спрягнул с печки и скоро уже был на чердаке. Там громоздились ящики и плетёные корзины; в соломе дозревали фрукты и вызревали овощи. Среди них поражали воображениеспелые яблоки двух сортов, румяные и золотисто-зелёные. Похоже, что отец Дмитрий не на шутку увлекался скрещиванием разных сортов плодовых деревьев и был страстный садовод-любитель. Это располагало к глубокому общению, тем более, что по инструкции оперативной работы он обязан был делать это. Отталкиваясь от мелочей, сходных моментов - симпатий и антипатий.
…Он вглядывался в сельский пейзаж. Несколько раз проваливался в лёгкий, тревожащий душу, но приятный сон. Своим воображением он вызывал образ Люды, которая осталась там – в замёрзших руинах Сталинграда, где громоздились горы заледеневших трупов и техники, остановилось Время.
-Что, сын мой, печалишься? – услышал он внезапно над ухом голос священника. –Печалишься поди?
Оглянувшись, он увидал отца Дмитрия, стоявшего по грудь в проёме чердака, и мысленно пожурил себя за сон. Затем словно нехотя расправил мышцы, медленно привстал на руки и лёгким движением водрузил себя на ноги. Стопы тот час же пронзили миллиард тонких игл – приятное колющее тепло тут же разбежалось по телу…
-Да где там печалиться, батюшка. Вот, думаю о том, с чем пришёл к тебе. А ты как-то не торопишься…