***Служба в 174 отдельной авиационной эскадрилье (Большое Савино. Пермь)
Итак, в декабре 1959 года я прибыл для дальнейшего прохождения службы в воинскую часть, находящуюся вблизи деревни Большое-Савино и в 12 км от г.Пермь. Летная часть была отдельной авиационной эскадрильей с аналогичными Минской ОАЭ задачами. Только эта авиационная эскадрилья на Урале уцелела от Хрущевских реорганизаций.
Защите промышленного Урала от воздушного противника придавалось первостепенное значение, и поэтому в верхах нашлись трезвые головы, которые отстояли эту часть от расформирования. Однако и здесь на Урале безжалостно кроились летные дивизии в ПВО страны. Из летной дивизии, как правило, оставляли по полку, остальной личный состав расформировывался. Летчиков увольняли в запас целыми списками.
В списки увольняемых попадали следующие категории: плохо летающие, с ограниченным летным здоровьем, все без исключения морально неустойчивые. Оставался только лишь так называемый «авиационный цвет».
Что было делать, наш самозваный главковерх Н.С.Хрущев делал ставку на ракеты.
Меня брало командование армии, для меня нашлось место лишь потому, что я шел впереди своих сверстников — был подготовлен до уровня 1-го класса и был слушателем Военно-Воздушной Академии им.Гагарина (заочником), то есть я представлял какую-то ценность и на будущее.
Но здесь на Урале поджидали меня сложности…
Сам город Пермь в это холодное время года показался мне мрачным, пыльным, дымным, неприветливым. И, что греха таить, я мысленно предсказал себе, что попал в ссылку. Еще с большим сожалением я вспомнил только что оставленный город Минск.
Да простят меня жители Перми, что я так нелестно отозвался об их городе. Это было мое первое впечатление, оно затем переменится, да и сам город постоянно хорошел, строился. Очень украшала город красавица р.Кама… Но постоянное, стоящее над городом, огромное облако заводских промышленных дымов в те годы оставалось в списке особенностей Перми.
Приехали мы в Б-Савино всей семьей — Вера, двухлетняя Люда и я. Семью я сразу взял с собой на новое место по неопытности. Командир предоставил моей семье и семье Цибина одну на две семьи комнату в гостинице. В таких условиях пришлось жить ровно месяц.
Все трудности начавшейся службы в этой части были связаны с ее «мудрейшим» командиром. Подполковник А.Зайвый был, если смотреть поверхностно, своего рода феноменом. Но беда заключалась в том, что он для достижения своих целей, использовал все средства, а именно: пользовался большой сетью доносчиков, чтобы знать любые действия среди всех категорий личного состава. Даже увольняя солдат в городской отпуск, он посылал с ними своего доносчика. О действиях офицеров в командировке ему также докладывали его люди.
Он абсолютно никому не доверял — ни замполиту, ни штабу, ни своим замам. Все он решал сам, а все его замы исполняли роли «Ваньки-Встаньки». Ко всему этому он использовал обманы, шантажи, давал направо и налево обещания, и я не помню случая, чтобы он их выполнял. На день приходилось четыре раза строиться (это поймут лишь те, кто служил в армии).
Он, используя свои связи с армейским отделом кадров, получал в пополнение, как правило, дисциплинированных солдат. Надо сказать, что все это в целом давало ему авторитет в глазах вышестоящего начальства. Часть славилась хорошей устойчивой дисциплиной, выполнением летных задач. Замы его чувствовали униженными, но молчали, в части была одна дудка — «дудка» Зайвого, и только он сам имел право в нее дуть.
Об этом человеке можно было бы мне и не писать, но получилось так, что я своим приездом в какой-то мере пошатнул его «гениальность» и непререкаемость как летного педагога и методиста.
Дело в том, что в этой части проходили службу летчиками мои одноклассники. Им командир постоянно внушал, что они по уровню летной подготовки идут впереди своих сверстников. И вдруг приезжает какой-то Романика, уже командир звена, уже имеет классификацию военного летчика 2-го класса, а по уровню полетов подготовлен до уровня 1-го класса (летающий ночью в облаках), уже слушатель Военно-Воздушной Академии, короче говоря, опережающий своих сверстников, руководимых Зайвым, на два года.
Зайвому, привыкшему только хвалиться, здесь было крыть нечем. Его летчики имели только 3-й класс и ночью не летали. В общем, командир части заявил моим одноклассникам, что Романика какой-то выскочка, что он с этим разберется, что он поставит меня на место. И он начал действовать — звонить в кадры Армии, чтобы меня не ставили на должность командира звена, а мне он говорил, что должность, на которую я приехал, у него занята и предлагал начать полеты в роли рядового летчика.
Я оказался в заколдованном кругу, обратиться за советом мне было не к кому. В летной работе у меня уже был перерыв 8 месяцев, семья жила в трудных условиях, а мне еще надо было учиться заочно в академии. Время работало против меня, мне же в свою очередь хотелось летать, и я сдался — дал согласие приступить к полетам в должности рядового летчика.
Подполковник А.Зайвый не успокоился и назначил мне в экипаж самого слабого штурмана Андрея П. Он был неплохим товарищем, но имел архислабую летную подготовку. Он прибыл к нам в Минск из ВВС незадолго до расформирования.
Я не стал отказываться от этого штурмана, хотя имел все основания, не стал «продавать» его Зайвому, хотя Зайвый ждал этого. Я дал согласие летать с Андрюхой, зная, что научу его. В штурманском деле я всегда преуспевал. Телеграфных сигналов азбуки Морзе я мог принимать 60-70 в минуту, а передавать до 80.
К тому же П. в душе оценил мой поступок, ко мне стал относиться с большим уважением, к полетам начал готовиться тщательно, старался оправдать оценку, данную ему мной Зайвому.
Я не буду больше описывать подлость по отношению ко мне Зайвого. Мой бескорыстный труд, учеба, прилежание сделали свое дело, и прав оказался я. А командир части вскоре сменился, и должность командира звена от меня не ушла...
Дальнейшее мое описание коснется лишь летной работы, службы, учений, учебы в академии, семейной жизни и спорта.