С южным ветром в деревню Митохи пришла весна. И земля пробудилась. Горные луга покрылись цветами. Рощи наполнились звонкими птичьими голосами. Очнулись и расправили свои нежные крылышки бабочки и запорхали они, играя с Эолом в теплом воздухе над лугами. Из нор полезли черепахи. По нагретым камням зашмыгали ящерицы. А в деревенской кофейне по вечерам зазвучала веселая музыка.
С приходом весны селяне засиживались в кофейне старого Яниса допоздна. Питейное заведение располагалось в самом центре деревушки. Народу тут собиралось много, и потому на улицу вынесли дополнительные столики и скамейки. Теперь места всем хватало.
Завсегдатаи кофейни проводили время каждый по-своему: читали газеты, беседовали, играли в нарды, в жару пили холодный кофе-фрапе, а вечерами потягивали узо или вино, а потом заводили песни и весело плясали. Но когда по телевизору показывали футбольный матч, мужчины собирались перед экраном и с бурным увлечением следили за игрой. Телевизор стоял на полке возле бара, и сквозь громкий поток речи комментатора пробивался оживленный спор зрителей, а время от времени кофейню взрывали вопли безудержной радости от забитого в ворота мяча.
Однажды в Митохи забрел старик. Раньше его здесь не встречали. Он сел в сторонке у самой изгороди из кустов олеандра и пышно разросшейся по стене бугенвиллеи, и стал наблюдать за происходящим, с удовольствием вдыхая теплый воздух синеющего вечера. Старик сутулился и опирался обеими руками о пастуший посох. У него были волнистые волосы с сединой, аккуратно подстриженные усы, а взгляд, поначалу казавшийся суровым, смягчился от душевного тепла и праздничного веселья кофейни.
И вот, когда совсем стемнело, и звезды рассыпались по черному небосводу, а народ устал петь и плясать, старик достал свою свирель и заиграл на ней так умело и живо, что не каждый молодой селянин так сумеет. А потом, когда вокруг старика собрались увлеченные его музыкой постояльцы кофейни, он отложил свирель и начал удивительный рассказ. Пока он говорил, вокруг него мало-помалу собралась почти вся деревня, потому что жены явились в кофейню за своими пропавшими мужьями, дети за матерями, сестры за братьями и так пришли все, кто в силу своего возраста мог самостоятельно передвигаться. Они замирали и слушали. А старик рассказывал вот что.
Когда-то сосновые рощи вокруг Митохи были больше и гуще, и здесь было не так многолюдно, как нынче. В соседних лесах водилась всякая живность. А на заре пробуждались нимфы. Они перекликались звонкими голосами, смеялись, играли на залитых солнечными лучами полянах, бегали друг за дружкой среди деревьев – стройных кипарисов, густых сосен и ветвистых олив, а потом, взявшись за руки, кружили хороводы по росистой траве и пели красивые песни. Бывало, заслушаешься. А завидев крадущихся сквозь гущу кустарников сатиров, нимфы бросались быстроногими ланями в рассыпную и прятались в зеленых сумерках леса от похотливо сверкающих глаз козлоногих ухажеров, распаленных страстью преследования.
Кому удача выпадет поймать себе нимфу – тому желают счастье на долгие годы.
В деревнях играли свадьбы. За праздничными столами пели, смеялись, и пляски не прекращались до утра. Вино текло рекой, как из вечных источников. А темные ночи, словно покрывала, окутывали нагие тела влюбленных, льнущих друг к дружке крепко и страстно.
С приходом весны пастухи гнали стада коз и овец на зеленеющие горные пастбища. Бодрыми голосами пели их флейты и бряцали колокольчики на шеях животных. Ветер теплый, как дыхание пылкой любви, далеко разносил пастушью музыку по холмам. И пели они так:
Идет, ступает по земле красавица весна,
Улыбкой солнечной своей раскрасила луга.
Цветут сады, звенят ручьи;
Пой флейта – не молчи.
Эй, хэй! Встречай скорей
счастливую пору!
Эй, хэй! Пой веселей,
не сетуй на судьбу!
Вставай, гони стада пастух,
В горах свирель потешит слух.
Звучат мелодии весны,
И флейта больше не молчит.
Несколько голосов подхватывали припев:
Эй, хэй! Встречай скорей
счастливую пору!
Эй, хэй! Пой веселей,
не сетуй на судьбу!
Вперед! – зовет певучий голос твой.
Вперед спешим мы за тобой!
Приятно теплое дыхание земли,
Щебечут птицы о любви.
Наступит праздничная осень, жди –
Тогда поймешь цену трудов весны...
Скакали по лугам козы и овцы, радуясь свежей зелени, будто бы травы те не соком налиты, а пьянящим нектаром. И ухмылялись пастухи: пусть прыгают друг за дружкой – козлят и ягнят больше рождают. Только следи за ними, чтобы не разбрелись по широким холмам и не полезли в чужие сады за молодыми виноградными побегами.
В ту весну Адонис – юный пастух из Митохи – вел свое стадо овец на свежие пастбища. Радуясь приходу весны, он следил за любовным порханием птиц и всякой букашки. Высокий красивый юноша с черными, как звездное небо, глазами, темными кудрями он привлекал к себе девичий взгляд. Но эти симпатии всегда заканчивались для него в холостую. Был он беден, не блистал умом, и после школы в город не поехал, чтобы там продолжать свое образование, как многие его сверстники. Никакая девушка не желала выйти замуж за простого бедного пастуха, который целыми днями бродил в горах и рощах, да ко всему прочему овчиной пропах. Серая льняная рубаха, штаны обтрепанные внизу, пара стоптанных сандалий, сумка да посох – все его пожитки. А кроме того, стадо овец и хозяйство Адонис не хотел оставлять на одинокую мать: не справиться ей одной. Мать его подле себя удерживала, была строга и требовательна к нему. Вдруг ей занеможется, и тогда чашку снадобья лекарственного поднести будет некому.
Отец рано умер, он успел обучить сына лишь игре на свирели. Вот Адонис и пас овец, играл на свирели и за домашним хозяйством приглядывал в свободное от школьных занятий время. Поэтому, когда вырос он, единственное, что умел лучше всех делать – это на свирели играть, и среди пастухов он своей музыкальностью превозвысился. Как заиграет он, так все деревенские жители умолкают и слушают, затаив дыхание. Сердцем своим мелодию переживают – не хотят упустить ни единого звука. Говорят, даже сладкоголосый Орфей с неба спускался в такие минуты, заслушивался, восхищался талантом Адониса. От музыки юного пастуха деревья и травы в росте преуспевали. Так свирель его на все живое действовала благотворно.
Праздничными вечерами селяне собирались вокруг Адониса в кофейне. И пастушок то веселую мелодию наиграет, такую, что подпевать хочется или в пляс пуститься, то заведет музыку лирическую, как счастливое общение с природой, а бывало, в игре его раскрывается грусть и тоска от глубоких переживаний. И за свирель эту чудесную, которая так глубоко чувства трогала, все жители деревни и окрестностей Адониса очень любили.
В тот раз Адонис со своими овцами ушел в горы как никогда далеко. Пройдя через узкое ущелье, где отвесные склоны поросли редкой растительностью, и овцы могли пройти не гурьбой, как обычно, а по одной, он направился дальше по козьим тропам среди пахучих зарослей фриганы, от которых ноги покрываются желтой пыльцой. Овцы послушно следовали за своим пастухом. И вскоре они спустились с гор Парнисы в широкую долину, окруженную скалами и открытую лишь на востоке, откуда виднелось поблескивающее под солнцем синее море.
Забрел Адонис – сам не ведал куда. Ни поселений не видно, ни единого человека не встречалось, только Эол уныло посвистывал в серых камнях. Зато пастух нашел здесь свежие зеленые луга, покрывавшие склоны густым разнотравьем, – вот, где раздолье для овец.
Утомленный жарким солнцем, Адонис увидал неподалеку единственное в долине дерево – старую оливу и направился к той оливе ухабистой каменистой тропой, змеящейся среди валунов, чтобы в тени ее отдохнуть от палящих солнечных лучей, напиться воды из фляги, подкрепиться сыром-фета, хлебом и сушеным инжиром. Между тем его овцы, радостно блея и взбрыкивая, бросились на луг, щипать свежую траву. Адонис сел под оливой, вытянул усталые ноги, достал из сумки припасы и принялся за еду.
Рядом камень превратился в черепаху. Она высунула из панциря голову, поглядела на пастушка любопытным старушечьи мудрым взглядом и поползла прочь. Несколько ящериц засуетились на камнях привлеченные мухами.
Олива была очень старой, корявой и давала жиденькую тень. Адонис давно приметил, что среди всех деревьев только оливы имеют удивительную особенность: со временем их стволы приобретают необыкновенные формы. Чем старше олива, тем фигурнее и дуплистее ствол. А тысячелетние деревья – свидетели древней истории – и вовсе настоящие скульптуры: в стволах их отразились все беды и радости минувших эпох. Чудные, странные и уродливые, иногда жуткие, иногда забавные рельефы на них выделяются: то звери лесные и существа мифические, то люди, замершие в удивительных позах и чудовища редкие. Дупла бывают вроде ртов разинутых в безмолвном крике, а сучья – все равно что руки или лапы, протянутые в мольбе. Но ствол этой оливы очертаниями напоминал прекрасную женскую стать с красивой грудью и глубоким дуплом внизу. Адонис глядел на дерево и, мечтая, жевал пироги.
Покончив с едой, он достал из-за пазухи свирель, облокотился на дерево и заиграл. И полилась мелодия такая печальная, что даже пролетавшие мимо дрозды, расселись в кроне оливы, смолкли и заслушались, пуская слезу. Потом Адонис запел:
Днем меркнет свет,
За мглою скрылось солнце:
Нет счастья больше! Нет!
Печалью истомилось мое сердце.
Любовь обходит стороной,
Она ко мне глуха;
Никто не говорит со мной:
Весь мир забыл про пастуха.
Перед глазами призрачные тени
Бредут безмолвною толпой;
И я взываю к ним в смятении:
Возьмите и меня с собой!
Так сетовал Адонис на свою судьбу. Не с кем было разделить его одиночество. Тосковал он среди холмов по звонкому девичьему смеху и семейному счастью. «Видно, быть мне одному до конца дней своих, – вздыхал он. – Только старый Пан, этот козлоногий дурень, надо мной потешается. И развлеченье мне одно – глядеть, как мои бараны на овец прыгают».
Он часто думал о девочке, с которой дружил в школе. Ее звали Афродита – младшая дочь Афинского инженера-программиста Зевса. Адонис вспоминал счастливые вечера, проведенные с ней, как сладко целовались они в роще под соснами и как нежно ласкали друг друга. Но подружка не отдала ему свое сердце: они расстались, не успев познать любви до конца. Она полюбила какого-то молодого офицера по имени Арес и уехала с ним из родной деревни в Афины. Первая любовь распалила и раздразнила Адониса и, потеряв ее, он лишился покоя.
Долго сидел Адонис под оливой. Опасаясь тревожить дневной отдых Пана, он затих и, утомленный, вскоре совсем забылся, задремал, блуждая в печальных мыслях своих, орошая сухую почву слезами. Капля за каплей слезы просочились до самых глубинных корней оливы. И тогда произошло чудо: вдруг зашелестело дерево грубыми ветвями, и в следующую минуту Адонис услышал позади себя шорох и треск. Он вскочил, обернулся на оливу с изумлением и отпрянул, увидав, какие с деревом странные движения происходят. На глазах пастуха кора на стволе лопнула и разошлась, и на землю ступила прекрасная нимфа. Как только она из дерева вышла, кора за ней тотчас же сомкнулась.
Стройная юная нимфа предстала перед пастухом. На ней было легкое украшенное цветами платье. Длинные темные кудри ласково перебирал ветер. Ее проницательный взгляд был устремлен на Адониса. И сам он не мог от ее зеленых глаз оторваться. Нимфа улыбнулась и обратилась к пастуху с такими словами:
– Земля цветет, в синем небе птицы щебечут, радуясь весеннему солнцу, ветер теплый по лугам гуляет, и травы ему кланяются, каждая былинка торжествует, встречая весну, а ты, Адонис, слезы проливаешь, не в силах найти своего счастья и радости.
Удивленный пастух стоял неподвижно, будто околдованный словами и видом прекрасной девы, и ответить ничего ей не мог.
– Что же ты молчишь, как неживой? Разве вид мой тебя напугал? Или женщины никогда не видел? – Она улыбнулась.
– О, госпожа! – робко начал Адонис. – Я, я не нахожу слов… То есть, твое появление так неожиданно… – запнулся. – Я никогда не представлял себе, что и в наш век встречаются еще лесные нимфы. А тем более здесь, у этой старой одинокой оливы в пустынной долине, – проговорил он робко.
– Это мой дом, – загадочно произнесла она, показывая на оливу. – А имя мое – Элиес. Я здесь обитаю. Выросла вместе с этой оливой и все, что происходило на этой земле, мне пришлось пережить вместе с ней. Ты хочешь услышать, почему я одинока? – спросила она, потеряв прелестную улыбку. – Так слушай.
И нимфа рассказала, как три тысячи лет назад бог Дионис вырастил в этой долине сад для своего удовольствия и отдыха. Сад быстро рос, набирался силы и был полон жизни. Росли, цвели и плодоносили здесь яблони, груши, оливы, смоковницы, а виноградные лозы оплетали стволы прекрасных деревьев и повисали под тяжестью налитых сладким соком гроздей. Птицы в ветвях вили гнезда. Пчелы собирали с благоухающих цветов нектар. Нимфы обитали в деревьях и были счастливы. Радовал их Дионис обильными урожаями фруктов, ягод и устраивал самые веселые праздники. Нимфы пели, плясали под флейту Пана, охотились с Артемидой и прятались среди деревьев от похотливых сатиров. Жизнь в этих кущах была радостной и беззаботной.
Но прошли века, и мир изменился. Загрохотали на благодатной земле великие битвы. Из века в век здесь проходили легионы страшных воинов в тяжелых доспехах. Бились они в беспощадных сражениях. Часто в стволы деревьев вонзались черные стрелы, застревали в коре длинные копья, обжигало оливы пламя пожаров, и ранили их ветви острые мечи. Деревья истекали живицей. А бывало, к стволу привязывали пленного воина, пытали его, секли плетями, пока он не умирал.
Стонали нимфы, обливаясь горькими слезами, и заживляли свои раны дикорастущими травами. Много ужасных страданий пришлось пережить деревьям. Но войны продолжались, а едва стихнув, разгорались вновь, и каждая следующая битва становилась ужаснее предыдущих.
Услышав это, Адонис снова взглянул на дерево и увидел, что оно и в самом деле покрыто глубокими трещинами.
– Я вижу, как твоя олива печальна, – согласился он.
А Элиес с грустью продолжала, рисуя перед Адонисом страшные картины, которые хранила ее память. В этом саду рубили деревья солдаты, взрывались артиллерийские снаряды, раня осколками, испепеляя огнем все живое, а тяжелые машины изувечили землю, ерзая по ней широкими гусеницами. С болью сердечной нимфы оплакивали погибающий сад и, покинув спаленную жестокими войнами родную землю, искали себе другое пристанище. Они забирались в лесистые горы подальше от человеческих глаз. Так священный сад – творение Диониса – был уничтожен. Многострадальные деревья исчезли. Только одна олива уцелела на окраине бывшего сада. И преданная ей нимфа осталась здесь навсегда, томясь одиночеством, вспоминая веселый смех подруг своих, нимф, и любовь Диониса.
Тут Элиес полной грудью вздохнула и сказала следующее:
– Твоя свирель, Адонис, разбудила оливу, вывела из долгого оцепенения, тоски и печали. Но чтобы возродить жизнь в этой долине, вернуть благоволение богов, – нужна жертва. И вот судьба привела тебя, юный пастух. За все страдания погибшей земли ты будешь принесен в жертву справедливым богам, и гибель твоя искупит вину всего человечества. Но как поступить: содрать с тебя кожу, затравить собаками, приковать к скале? Выбирай, Адонис, избранный на жертвенный алтарь. – Пристальный взгляд нимфы в эту минуту вспыхнул яростью. Гнев, накопленный в душе Элиес веками, теперь вырвался наружу, нимфа была готова к возмездию.
Бедный Адонис, услыхав намерения нимфы, оцепенел от страха, выронил из рук свирель и задрожал. Бежать! Собирать овец своих и бежать отсюда скорее!.. Но, обессилев от ужаса, он с места не двинулся.
– Судьбу не обманешь, от Рока невозможно спастись, – страшным холодным тоном произнесла Элиес. – Ты умрешь, Адонис, и кровь твоя окропит многострадальную землю – таким будет возмездие. Да произрастут ростки нового сада на крови твоей!
С этими словами Элиес приблизилась к пастушку. Она подняла вверх правую руку, и тотчас в ней вспыхнул, появившийся из ниоткуда, меч. В стальном глянце его отразились лучи полуденного солнца. Яростно сверкая глазами, нимфа со всего размаху опустила меч на голову несчастного пастушка. Клинок без сомнения раскроил бы голову Адониса, но вместо этого, лезвие едва коснулось его прекрасных черных волос. Нимфа посмотрела в юное лицо мальчика искаженное страхом, послушала, как дрожит его дыхание, как отчаянно бьется сердце, и тогда задумалась. Мрачный, горящий жаждой мести взгляд нимфы прояснился. Элиес проговорила:
– Как ты молод, милый Адонис. – Опустила меч и с улыбкой снисхождения продолжила: – Нет, не сейчас прольется твоя кровь. Ты искупишь вину людей иначе. Но прежде ты познаешь счастье, о котором мечтал и проливал свои горькие слезы. Я подарю тебе страсть, ты познаешь любовь, но такую, какую ни один человек до сих пор не испытывал.
Адониса потрясли слова нимфы. Плененный ее красотой, он уже приготовился ко всем испытаниям, даже самым жестоким. И сказал:
– Я в твоих руках.
Улыбнувшись, Элиес бросила меч, и он исчез в воздухе, не достигнув земли. После этого она скинула с себя платье, переступила через него и протянула руки Адонису.
Она была прекрасна. Даже многочисленные увечья, шрамы и рубцы, покрывавшие сплошь тело нимфы, не могли исказить ее совершенной красоты.
Увидев обнаженную нимфу, юноша безвозвратно пропал. Не было сил бежать, спасаться от неминуемой гибели. Вместо этого Адонис растерянно стоял. Его дыхание перехватило, сердце замерло, ноги подкашивались и не слушались, будто чужие.
Жаркие губы Элиес коснулись лба, щек и полураскрытого рта Адониса. Ее поцелуи горячо тронули его сердце, и оно забилось во всем теле, бойко и волнительно. Уже ни он владел собой, а руководило им распаленное нимфой желание. Разум его подчинился ей всецело. И возникла между ними страсть – напряженная, дрожащая, безграничная.
Уже от первых поцелуев и ласки Адониса грубая кожа Элиес изгладилась, а рубцы и шрамы исчезли, как будто их и не бывало вовсе.
На мягкой зеленой траве, в тени оливы, влюбленные долго ласкали друг друга. А в это время случайно, но как всегда кстати, пролетавший мимо Эрот, увидел прекрасную пару. Он весело ухмыльнулся, зарядил лук и пустил одну стрелу в Адониса, затем вторую в Элиес, чтобы придать их любовной игре больше силы и вдохновения. Давно Эроту не приходилось застать человека и нимфу вместе. Понаблюдав за ними некоторое время, он взмахнул крыльями и продолжил свой путь.
Много дней и ночей продолжалось их чудесное увлечение. За это время отцвели фиалки, появились красные лилии, по склонам разбрелись овцы, дважды пролился дождь, а потом окрепший ветер сдул последние облака. Такой страстной любви не испытывал до сих пор ни один смертный. И казалось Адонису, что он не терял силы, а напротив, силы вливались в него. То была энергия солнца, звезд, лугов, лесов, ручьев, моря и ветра.
К концу последней их ночи любви они лежали в тесных объятиях, слушая ветер, а потом уснули.
Где-то вдохновенно пел скворец. Бабочки лихо кружились. Стадо овец бродило по долине залитой солнцем, которое поднималось над восточными скалами. С гор подул теплый ветерок. Нимфа безмятежно спала, улыбаясь чему-то во сне. Адонис, как только очнулся, тотчас вспомнил о своей страшной участи. Надо скорее собирать овец и убираться отсюда, из этой долины подальше – решил он. Тогда он осторожно поднялся, оглядел темнеющие горы вокруг и принялся собираться.
– Не торопись, Адонис, – промолвила Элиес, поднимаясь с травы и потягиваясь. – Останься, тебе больше некуда идти.
Пастух сел рядом с ней под оливой как обреченный.
– Останься со мной, – продолжала она. – Боги милостивы, ты смог разбудить и вернуть мне забытое чувство доброй, счастливой жизни. Никто не дарил мне столько искренней нежности с тех пор, как эту землю покинул Дионис. Я не хочу твоей гибели. Ты должен спастись и найти свое счастье.
Услыхав это, Адонис с восхищением поглядел на нимфу, его глаза заблестели надеждой.
– Элиес, я полюбил тебя, – робко ответил он. – Ты открыла мне то, чего я прежде не знал. Жаль, что я познал любовь только теперь, перед смертью.
– Адонис, прошу тебя, забудь о смерти, – сказала нимфа. – Я подарю тебе шанс. Возмездие не будет угрожать тебе, если выполнишь одно условие во искупление человеческой вины перед богами.
– Какое это условие, Элиес, скажи мне? – оживился юноша и вскочил с места. – Ради нас, нашей любви я готов на все, что только в моих силах.
– Хорошо, мой друг, послушай. В этой долине ты посадишь и вырастишь сад лучше прежнего. Своим потом оросишь сухую землю. И когда жизнь вновь вернется в эту долину, боги оценят твой преданный труд и простят.
– Хоть и тяжелым будет дело, но я исполню твое условие, – смело пообещал Адонис.
– Тогда приступай, мой милый пастух и прощай. Я ухожу. Но знай, если не выдержишь, сдашься, – тогда от кары небесной тебе не будет спасения.
– Когда ты вернешься? – с печалью спросил он.
– Как только вырастит сад, заблагоухает цветами, а ветви деревьев отяжелеют от плодов, – ответила она загадочно и исчезла в лучах яркого солнца.
Адонис постоял некоторое время в грустной задумчивости, глядя на мрачные камни. Прохладная тоска окутала его сердце. Ничего не поделаешь, обещание придется исполнить. Утвердившись в этой мысли, он вернулся к своему стаду. Его овцам было хорошо здесь, в тиши среди скал, где на лугах много свежей травы.
День за днем Адонис обрабатывал пустынную каменистую землю лопатой и киркой, затем сажал ростки плодовых деревьев и кустарников. С утра до позднего вечера трудился Адонис, не жалея, и не помня себя от усталости. Лишь ночь приносила Адонису свежесть и отдых. Оставив работу уже в темноте, он брел в пещеру, падал на жесткие камни и мигом погружался в сон, глубокий, как бесконечность. Отныне его овцы без надзора паслись там, где им вздумается. Утром Адонис гнал овец прочь, на соседние луга, чтобы они не топтали посадки и не повреждали молодые виноградные лозы в долине. А вечером они послушно возвращались к пещере, где им было спокойно.
Адонис печалился, не переставая думать о прекрасной нимфе Элиес, а иногда вспоминал Афродиту. Много времени пройдет, прежде чем вырастит сад, и нимфа вернется. Адонис набрался терпения.
С того времени перестала звучать свирель Адониса на деревенских праздниках. А пастухи, не находя его, качали головой и спрашивали друг друга: «Куда же он запропастился? Неужели заблудился наш Адонис, пропал на чужбине?». – «Он ушел к богам». – «Говорят, он там овец бросил, да какой-то сад растит». – «Бедняга, совсем голову потерял». – «Злой дух овладел им». – «Верно, нимфы околдовали его: не пастушье это дело – сад растить». – «Кто же теперь будет нам играть на свирели?» – «Да никто! Лучше Адониса нет музыканта». – «Пастуха надо вернуть». – «Ничего, сам вернется».
Но проходили годы, а пастух из Долины богов в деревню не возвращался, даже на празднества. Никто не знал, в какой такой стороне Адонис обретается, и только сплетничали, пока совсем о нем не позабыли.
Адонис жил среди скал, куда никто не заглядывал, в пещере увитой плющом. Ел, что давала ему земля, пил дождевую воду, которую собирал в листья лопуха, и каждый вечер после работы в саду он играл на свирели. Все деревья и травы, упоенные чудесной музыкой пастушка, росли, поднимались и крепли под солнцем. И пел он так:
Песня иволги веселой,
Переливчатый, звонкий ручей,
Шорох рощи листвой зеленой –
Звучат отрадно в душе моей.
А потом так:
Цветет земля долины дикой –
Спасен от казни пастушок;
Останется он с нимфой милой,
Он верит, к ним опять любовь придет.
Со временем поднялись, разветвились, окрепли деревья. И разросся дивный сад. По всей долине земля покрылась буйной зеленью, виноградниками и цветами. Возвратились сюда певчие птицы и пчелы, ожил пересохший ручей и, звеня, заструился по камням среди деревьев, питая их корни.
Наконец, с приходом осени, деревья в саду родили первый богатый урожай яблок, груш, слив, апельсинов, инжира, персиков и миндальных орехов. А винограда в долине созрело столько, что вина девать было некуда. Так вернулась жизнь на благодатную землю. Такого роскошного сада во всей Греции до сих пор не бывало.
А однажды в осенний день, посвященный плодородию щедрой земли, в сад вошла Афродита. Эта прекрасная золотоволосая девушка была красива, точно царица любви богов и смертных. Адонис взглянул на гостью и ахнул от изумления. Он тотчас узнал ее. Ведь это она, милая подруга детства! Вот так волшебство! Та милая девочка превратилась в красавицу. Афродита, об одном взгляде которой мечтает каждый мужчина. Афродита – младшая дочь известного теперь греческого миллионера Зевса, преуспевающего владельца корпорации новых компьютерных технологий в Афинах. Афродита – супруга греческого офицера. О дружбе с ней Адонис, простой пастушок, боялся и мечтать.
Афродита подошла к нему и сказала:
– Так это ты, тот самый пастух, что снился мне едва ли не каждую ночь, не позволяя забыть Адониса?
Он закрыл свой удивленный рот и, едва сдерживая волнение, проговорил с немалым удивлением:
– Да, Афродита. Ты разве решила вернуться?
– Значит, я нашла тебя, – проговорила она, и глаза ее загорелись счастьем. – Я так и не смогла забыть тебя, Адонис.
– А где же Арис? Что с ним?
– Он на войне.
– С ним все в порядке?
– Адонис, прошу тебя, – она печально склонила голову и продолжила: – Мы переписываемся по электронной почте. Он только и думает, что о службе. Теперь полковник. Ему нравится армейская жизнь.
Адонис понятливо кивнул и улыбнулся.
– Погляди, я вырастил этот сад, чтобы искупить вину людей перед богами. Отныне мир и счастье вернется каждому человеку. Так обещала нимфа Элиес. Ведь я исполнил ее просьбу. Вот он сад. – Повел вокруг рукой.
– Я все знаю. Вчера Элиес была в моем сне. Адонис, я так мечтала увидеть тебя снова!
– Я часто думал о тебе, и мысли эти помогали даже в самые трудные и тяжелые дни, – проговорил он, еле сдерживая волнение.
И вдруг по саду пронеслись торжественные звуки рожков. Из-за старой оливы вышла Элиес. Она одарила Адониса и Афродиту благодушной улыбкой. А потом, окинув взглядом сад, просияла от счастья, радуясь, что на ее землю вновь вернулся праздник. Элиес трижды хлопнула в ладоши, и тогда на поляну хлынули звуки бубнов, свирелей, тимпанов, кифары, под которые легким танцем шествовали нимфы, силены и менады, их сопровождали сатиры, а четверо из них внесли толстого бога Диониса на сосновых с позолотой носилках. Нимфы спрыгивали с ветвей деревьев, окружив Адониса и Афродиту, они принялись водить хоровод. Сладкоголосыми песнопениями лесные девы желали влюбленным вечного счастья. Сатиры подносили вино в рожках и кубках, сами много пили, дико плясали и, захмелев, щипали нимф за мягкие места и громко блеяли от удовольствия. Опьяненные вином Дионис и Элиес восседали в креслах под сенью старой оливы. Они благословляли Адониса и Афродиту, пили за их счастье и свое долгожданное возвращение в заветную долину. Нимфы плели цветочные венки и украшали ими свои головы, пели дифирамбы, славя Диониса. Кто-то из сатиров выпустил из лубяного садка белоснежных голубей, и те взметнулись в небо серебристым облачком. Праздник продолжался до глубокой ночи при горящих факелах. А после веселья, в ночной тишине, истомленные любовной жаждой, Адонис и Афродита, наконец, отдались друг другу в пещере, выстланной теплым руном и прилежно убранной цветами роз, ромашек и маков.
Прошло время, и Афродита родила сына и дала ему имя Дионис. Но вскоре была вынуждена покинуть сад возлюбленного: Арес вернулся домой с очередной победой и миром.
– Я оставляю тебе сына, – сказала Афродита на прощание. – Дионис будет напоминать тебе о нашем счастье.
– Но ты вернешься? – с надеждой спросил Адонис.
– Как только будет возможно, – пообещала Афродита, садясь на белоснежного, как морская пена, коня.
Адонис проводил ее печальными глазами.
Покинутый Адонис горевал весь оставшийся день, и только маленький сын радовал его, бормоча и улюлюкая в своей плетеной из лозы колыбельке, точно прирожденный артист. Адонис кормил его молоком от овец, пеленал в льняные лоскутья и заботливо укутывал куском теплой овчины. И только Элиес время от времени навещала Адониса в пещере, помогала по хозяйству и утешала его.
Дионис рос красивым златокудрым мальчиком. Он помогал отцу пасти овец, собирать урожай, делать вино. Когда пришло время, стал ходить в деревенскую школу, а в свободные дни охотился в горах с ружьем. Он ничего не знал о своей настоящей матери, ведь Адонис отвечал сыну, будто бы она умерла. Афродита изредка наведывалась к ним и, вынужденная скрывать от мальчика тайну страстной любви к его бедному отцу, представлялась маленькому Дионису теткой.
Когда Дионис вырос, то уехал в город, чтобы продолжить свое образование. Он выучился на актера и драматурга, работал в театре, преуспевая особенно в комических ролях, а в свободное время навещал отца в родном саду.
Тут необыкновенный старик умолк, задумчиво поглядел на селян и проговорил следующее:
– Такая вот история. Завтра утром вы, жители Митохи, отправляйтесь в Долину богов и там сами убедитесь в правдивости моих слов.
В кофейне Яниса застыла тишина. Тогда старик вновь достал из кармана рубашки свирель, поднес ко рту и заиграл. Полилась прекрасная музыка и взволновала сердца слушателей. И поняли селяне: старик этот и есть Адонис, вернувшийся в Митохи, чтобы поведать свою историю.
На другое утро старый Адонис повел односельчан в Долину богов. И увидели они большой цветущий сад. Не было конца их радости. А когда наступила осень, жители Митохи с предвкушением хорошего урожая вновь отправились в ту долину. Плодов там уродилось так много, что потребовались долгие недели, чтобы их все убрать. Селяне собирали фрукты и ягоды, вывозили их большими фургонами, а винограда там созрело столько, что потом не знали, где выдерживать бесчисленные бочки вина. И благодарили крестьяне Адониса, давшего им такое богатство, а по вечерам слушали его свирель.