Из книги "Три мудреца", Калининград: КнигоГрад, издательство и типография ИП Пермяков С. А. Ижевск, 2013. - 102 с.
ISBN 978-5-9631-0252-7
– Ты пока осмотрись, а я приготовлю нам чаю, – сказал Рябинин, поправил светлые, зачесанные набок волосы и захлопотал у журнального стола.
Маленькая тесная мастерская. Комната с одним окном. Ломаный прямоугольник солнечного света разложился по частям, сияя на полу, мольберте и корешках книг в шкафу. Пространство для перемещения стиснуто столом, стульями, лестницей, поднимающейся куда-то на полати. Все заставлено реликвиями прошлого, отчего кажется, будто попал на склад какого-нибудь успешного кёнигсбергского старьевщика. Средневековые кирпичи со звериными следами, фаланги бутылок столетней давности, аптекарские пузырьки, россыпи керамических пробок из Понарта, древние замки от амбаров, облизанные морскими волнами коряги. По стенам развешаны уличные вывески, указатели, потрепанные сквозняками вымпелы – все эти несчастные свидетели штурма родного города нашли тут последний приют. У мольберта и кистью как следует не размахнешься. В тесноте разве что хозяину с его скромным ростом удается развернуться. Зато все рядом – только протяни руку. Стоят, лежат, висят себе долгожители и терпеливо дожидаются, когда задумчивый взгляд художника остановится на одном из них. Им хочется начать жизнь заново в какой-нибудь чудесной инсталляции. Мастерская увлекла меня своей сокровищницей тайн. Здесь рождаются и сбываются мечты. Они раздвигают пространство для полета мысли в творческую стихию художника. В его душе помещается весь мир! Его картины притянули мой пытливый взгляд. Сдержанные тона полотен. Краски с оттенком печали. Я словно вышел на улицу старого города. Многолюдная, она загудела, заговорила, засуетилась. А потом груды хлама, кирпича и вокруг обстрелянные остовы зданий с зияющими черными окнами. Стены громоздятся вдоль улиц. Среди обезглавленных, поросших сорняками молчаливых останков города-призрака чувствуешь зябкую робость. И гуляет музыка. Это ветер дует в пустые глазницы руин, будто в свирель. Откуда ни возьмись над городом появилась черная туча. Она крадется и глядит на меня своими круглыми золотистыми глазами с кошачьим недоверием и презрением. От ее пристального взгляда мною овладевает скорбь. А кончик хвоста ее нервно подергивается туда-сюда, сметая с обломков стен не погребенный прах. Неужели это одичавший от одиночества кот знаменитого новеллиста Гофмана обходит родные руины? Мне захотелось бежать от его взгляда. Скорее из мертвого города. Я огляделся. На берегу залива, освещенном печальным солнцем, среди жухлой травы вдруг появилась лодка, полная цветов. Вода, заигрывая, плещется о левый борт. Я поспешил к этой лодке. Раздвинув охапки кудрявых лилий, я забрался в нее и затаился среди ароматных букетов. Кажется, я понимаю, что значат эти цветы. Так благолепно вплыла восточно-прусская поэзия в российскую и расцвела. Но в лодке не оказалось весел. Она сама собой тронулась в путь и, как по волшебству, перенесла меня в старый парк. И вот уже я шагаю по тенистой аллее среди вековых деревьев. Выхожу на светлую поляну и вижу, как на каменной площадке возле останков готических сводов играют мальчик и девочка. Завидев меня, они обернулись и стали глядеть с любопытством. Большой стул, на котором они стоят, застыл двумя ножками над ступенью террасы. Мальчик в шортах с подтяжками, в белой рубашке с галстуком и его сестренка в светлом платьице из ситца – еще не понимают, какая опасность нависла над ними: часть полуразрушенной арки позади коварно изогнулась и, словно протянутая лапа, держит над головой девочки роковой камень. А замерший на стуле мальчик еще не знает, что, став художником, однажды запечатлеет в этой картине свое горе. Грусть тяжелой утраты. Только искренний художник своей работой способен тайное поведать, вернуть к жизни, одухотворить… до бессмертия. Пока не поздно, – спохватился я, – их нужно предупредить. Я поспешил к детям, чтобы увести подальше от зловещих развалин. Но не успел. Время рассыпало этот образ, как мозаику. Как будто сердце оборвалось: нет – убеждаюсь – ничего уже не поправить. А затем передо мной вытянулись травы. До самого лазурного неба выросли они и склонили свои цветочные головки на прощание. Раздвинув их руками, я увидел кривую песчаную тропинку и вышел на нее. Тропинка повела меня через луг, куда-то в сияющую под солнцем прибалтийскую даль. Я уверенно шагал по тропе, покидая жертвенный мир прошлого, как вдруг меня окликнули. И я обернулся.
– Вот и чай готов, – услышал я и, опомнившись, вернулся в мастерскую.