Теснота

Из книги "Три мудреца", Калининград: КнигоГрад, издательство и типография ИП Пермяков С. А. Ижевск, 2013. - 102 с.
ISBN 978-5-9631-0252-7

Жили-были муж да жена. И росла у них дочка пригожая. Глядя на нее, люди радовались: ласковая, красивая, приветливая была девица. Но вот пришло несчастье. Умерла у девушки мать. Много ли, мало времени прошло – женился отец на вдовице. А та свою дочь в дом привела. И стало в семье четверо…

Петр Сергеевич работал архитектором. Он часто пропадал в своем институте допоздна. Вдовица Нина Станиславовна дома хозяйничала.
Квартира у них однокомнатная, но Петр Сергеевич устроил перегородку с настоящей дверью, чтобы получилось отдельное помещение для девочек. Стало еще тесней. А окно было поделено на две части, в каждой из которых на подоконнике стояло по кусту герани в маленьких горшочках.
В тот день после обеда Вера сидела у окна комнаты, которую в семье привыкли называть «детская», и читала книгу с алым парусником на обложке, а мачехина дочка Лида, напевая своему отражению в большом зеркале, что висело в прихожей, упражнялась в прическах, ловко владея гребешками, разноцветными заколками, ленточками, дешевыми резинками, которых у нее было вдосталь.
Душно и сладко пахло сухим липовым цветом. Его разложили на газетах под сервантом. На дощатом полу ослепительно горели солнечные прямоугольники. А за окнами гулял теплый ветер. Он вольно носился по улице, кружил бледную пыль и, заигрывая с юными березками, теребил их листву. Улица Приморская, стиснутая одинаковыми пятиэтажными домами, вдруг неожиданно поворачивала и дальше устремлялась к побережью среди вековых каштанов, сосен, лип и нескольких стареньких немецких особняков, а на исходе сбегала ступеньками прямо на желтый горячий песок. Молочно-синее с золотистыми бликами море как будто улыбалось на солнце, призывая курортников и обещая приятную прохладу.
Навертевшись перед зеркалом, Лида поправила длинную челку с розовой прядью, и направилась в «детскую». По пути она нечаянно вспугнула жирную муху, которая от усталости тщетных блужданий в поисках выхода на волю присела было на дверной косяк и теперь снова с тяжелым гудением пустилась бешено летать, натыкаясь на стены, потолок, шкаф и со звонким стуком ударялась об оконное стекло, а Лида, робко за ней проследив, обозвала «психичкой» и, войдя в комнату, от нечего делать завалилась на свою кровать. Некоторое время девушка следила за Верой. Глядела на ее бледное, на зависть милое лицо, светло-русые волосы до плеч, маленькие холмики грудей, скрытые клетчатой рубашкой с закатанными рукавами. Тут Вера будто очнулась, задумчиво поглядела на Лиду и снова продолжила чтение.
На стене постукивали круглые, похожие на луну, часы. Лида стала считать их шаги; этот звук напоминал стук каблуков. Мамочка должна скоро вернуться с полными сумками. Она обязательно принесет чего-нибудь вкусного. Сегодня, во всяком случае, обещала купить конфет. Лида повернулась к Вере и с дразнящей иронией в голосе произнесла:
– Вот мамаша придет, а тебе конфет не даст.
Вера продолжала читать, как будто слова нареченной сестры ее не касаются.
– А знаешь, почему? – хитро улыбаясь, продолжила Лида.
Вера неохотно оторвалась от книги и перевела взгляд на сестру.
– Нет, я тебе не скажу, – со вздохом промолвила Лида и, повернувшись, легла навзничь; уставилась в потолок.
Вера пожала плечами и вновь погрузилась в чтение.
Часы продолжали невозмутимо отстукивать свои шаги. Лида их задумчиво слушала, зевала. В голове ее теснились одни и те же скучные мысли. Подавив зевоту, она с деланным безразличием произнесла:
– И гулять тебя не пустит.
На губах Веры заиграла улыбка.
– Опять за волосы оттаскает. – Тут в голосе Лиды прозвучало сожаление. – Сказать? – все-таки предложила она с ухмылкой.
– Скажи, – ответила Вера равнодушно, понимая, что сестра не отвяжется.
– С тебя лосьон от прыщей, – тотчас оживилась Лида. – Тот новый, дашь?
– Бери, – вздохнула Вера.
Лида спохватилась, села на кровати и, сверкая темными глазами, быстро проговорила:
– Отлично. Вот мамаша придет, увидит пыль на зеркале в прихожей и накажет. Забыла?
Вера быстро кивнула, захлопнула книгу и поспешила из «детской». В голове девушки замелькали мысли: полы вымыты, в комнатах прибрано, картошка на ужин почищена, а зеркало вот осталось...
Тем временем утомленная бездельем и жарой, Лида сползла с кровати. Не таясь, подошла к сестрицыной тумбочке, открыла и с удовольствием стала в ней копаться, выуживая из полумрака и с интересом разглядывая баночки, тюбики, флакончики.
Но протереть зеркало Вера не успела. Когда она вошла в прихожую с влажной тряпкой в руке, там уже стояла большая сердитая мачеха. Нина Станиславовна медленно провела толстым пальцем по тусклой зеркальной поверхности, оставляя на ней серебристый след, и с презрением поднесла его к самому Вериному носу.
Вечером после ужина Лида надела наушники, раскинулась на своей кровати и стала слушать музыку. Нина Станиславовна сделала громче телевизор и приютилась в кресле смотреть любимую телевизионную передачу вприкуску с кремовым пирожным. А Вера перемыла посуду, начистила до требуемого блеска сковороду, кастрюли, протерла в кухне пол и отправилась в ванную, помочь отцу с ремонтом.
Петр Сергеевич был человеком крепким, простодушным и необыкновенно подвижным. Сидящим без дела его никому еще не удавалось застать. На сей раз подошла очередь выкладывать в ванной плитку, и нужно было, чтобы дочка глядела, ровно ли та прилегает одна к другой. Петр Сергеевич беспокоился, что усталые глаза подведут, и тогда придется все переделывать. Ремонт шел уже вторую неделю, и жена нервничала, что работа слишком затянулась.
Вера подавала очередную плитку, Петр Сергеевич намазывал раствор и прикладывал плитку к стене, после чего дочка, прищурив левый глаз, примерялась, верно ли та легла. Отец чувствовал, как дочка грустит по матери и досадовал, что новая жена слишком строга к своей падчерице. Вера тоже сочувствовала отцу, но понимала, что мужчина не может долго без женщины, что отцу с ней хорошо, что рано или поздно оба состарятся и будут друг другу помогать. Однако презрительное и надменное отношение мачехи все больше тяготило Веру. Все чаще сердце ее ныло и сжималось от досады. Бывало, она чувствовала себя так, будто ее околдовала злая колдунья, чтобы поскорее изжить со свету. И сейчас, находясь рядом с отцом в безопасности, она все еще испытывала негодование и ноющую боль синяка на плече от мачехиного тапка, которым та угостила за грязное зеркало. До сих пор Вера ничего про сегодняшнюю стычку отцу не сказала: не хотела расстраивать, но терпение начало ей изменять.
– Ты устал, – сказала она. – Давай завтра продолжим. Тебе еще на работу рано вставать. Посмотри, мы уже половину стены выложили.
– Нет, доченька, – упрямо возразил отец. – Дело слишком затянулось. Плохо без ванной-то. Нина Станиславовна не может больше ждать.
– Она не любит меня, – проговорила Вера. – Мне надоело скандалить с ней и ее дочерью. То ей не так, это плохо, там еще хуже. Не могу я так.
– Она строгая, – промолвил отец. – Но зачем ты обозвала ее стервой?
Тут Вера поняла, что отцу все известно.
– Я защищаюсь, как могу, – ответила она.
– Роза ты моя колючая, – грустно улыбнулся он и, прижав к себе дочь, поцеловал в лоб. – Не надо бы ссориться. Все наладится.
– Злая она, – выпалила Вера. – Она специально меня заводит. Хочет, чтобы я отсюда ушла.
Петр Сергеевич встрепенулся, украдкой оглянулся, будто из опасения, не слушает ли кто, и посмотрел на дочь.
– Что ты, доченька?! – возмутился он. – Ну что ты говоришь?
– Знаю, что говорю.
– Ты, наверное, притомилась. Уже поздно. Иди-ка спать. Я сам тут закончу.
– Не пойду, – возразила Вера. – Слышишь, телевизор смотрит, он орет на всю квартиру, все равно не заснуть. Лучше тебе помогу.
– Вот сделаем ванну – все будут довольны, – ласково проговорил отец и взял следующую плитку.
– А я сомневаюсь, – снова не удержалась Вера. – Она решила нас работой заморить и эту квартиру себе с дочкой забрать. Вон у них от жадности глаза так и сверкают. Немки, – в сердцах добавила она.
 – Не надо, милая, – с досадой промолвил отец. – Ну что ты такое выдумываешь?
– Как ты не понимаешь, папа? – Вера покачала головой. – Ей квартира нужна. Она специально за тебя вышла. Они же с дочкой приезжие. Переселенки. У них там ничего не было. А теперь все есть.
Петр Сергеевич при этих словах смутился.
– Никогда так не говори. Прошу тебя.
– А Лида тоже со странностями. То и дело пропадает на каких-то сомнительных эмо-вечеринках. Черти чем занимается.
За таким вот тяжелым разговором отец с дочкой клали плитку и закончили свой труд далеко за полночь.
Когда Вера шла в «детскую», комнаты уже окутывал полумрак. Нина Станиславовна похрапывала в кресле. Телевизор она выключила. Было тихо. Лишь ветер что-то сонно шептал, проникая в приоткрытую дверь балкона, и надувал парусом полупрозрачную лиловую занавеску. Лида спала; вокруг ее постели валялись конфетные фантики, были разбросаны вещи, а наушники сползли с кровати и болтались на проводе. Вера прикрыла за собой дверь, разделась, легла, стараясь не скрипеть пружинами кровати, и тотчас же провалилась в глубокий сон.
***
Осень прибрела позже обычного и часто хмурилась, будто сварливая старуха. С каждым днем в комнатах становилось прохладней. В окна задувал сырой западный ветер. Солнце с прохладным равнодушием то и дело скрывалось за клубящимися ворохами туч. И те поливали дождем, не скупились. Можно подумать, и в природе пошел свой разлад.
В какой-то мрачный и промозглый субботний день Вера взялась мыть окна и заклеивать рамы на зиму лентами бумаги, намазывая их мыльным раствором, как это раньше делала мама. Лида только что проснулась и перед обедом занялась собой, решив пойти вечером на танцы. Нина Станиславовна испекла яблочный пирог, а потом устроилась в кресле, отдохнуть перед телевизором. Петр Сергеевич еще ранним утром ушел по делам срочной работы и снова пропал на весь день.
Закончив с окнами, Вера протерла полы и, ожидая, пока они высохнут, села почитать. За этим занятием ее увидала мачеха.
– Ох, устала я что-то, – горестно пропела та. – Голова кругом идет. У жаркой плиты настоялась. – Бросила презрительный взгляд на девчонку. – Но пирог, слава Богу, удался. Все утро на него потратила, а съедите его в пять минут.
Вера поглядела на мачеху, пожала плечами и снова опустила глаза в книгу.
– А ты все сидишь, читаешь какие-то сказки, – продолжала ворчать Нина Станиславовна. – Куда только совесть девается? Бога побойся. Одни развлечения на уме.
– Могу и без пирога обойтись, – вспылила Вера, продолжая глядеть в книгу.
– Помогла бы прибраться в квартире. – Нина Станиславовна поднялась с кресла, величественно выпрямилась и подбоченилась.
Вера перестала читать: глаза все равно попусту бегали по строчкам, потому что все сознание было занято мачехиным нытьем.
– Попробовали бы хоть чуточку изменить отношение, – промолвила она.
– Изменить? Вздор какой-то. Чепуха, – не понравилось Нине Станиславовне.
Вера захлопнула книгу, бросила ее на стол и отвернулась к окну.
– Вынеси-ка ведро, – попросила Нина Станиславовна, подбирая и вешая на спинку стула Лидины вещи. – Переполнилось уже. Разве не видела?
– А вы дверь закроете и меня потом не пустите, как в прошлый раз, – сказала Вера, бросив на мачеху взгляд полный негодования.
– Ты мне тут не ври, – Нина Станиславовна помахала указательным пальцем. – В тот раз дверь от сквозняка хлопнула. А я ключ не могла найти.
– А я мерзла, как собака, под дверью в одном халатике. – Сказав это, Вера снова отвернулась к окну и пробормотала: – Как только не простудилась.
– Ведь не заболела же, – нашлась Нина Станиславовна. – Шагай. Мусор некуда бросать.
– Вы меня не любите и выгнать хотите, – твердила Вера. – Да мне идти некуда, а то давно бы ушла.
– Какие глупости! – покачала головой мачеха. – Начиталась вредных сказок, вот и приходят тебе на ум дурные соображения. Оставь книжки, вынеси ведро и проветрись немного.
– Я вам не служанка, – огрызнулась Вера. – И вообще, я за порог – Лида в мою тумбочку залезет без разрешения.
Нина Станиславовна нахмурилась. Брови ее опустились, губы плотно сжались и сделались тонкими, глаза заблестели, как у соколицы. Что-то девчонка сегодня капризничает. Не заболела ли она, в самом деле?
– Глядите-ка новость! – насмешливо воскликнула она. – А тебе жалко, что ли? Краски мало? Тебе все равно мазаться бесполезно. Ты некрасивая. – Тут раздалось хихиканье Лиды, она только что вышла из ванной, застала свою мамашу сердитой и решила переждать в прихожей у зеркала. – Ни к чему тебе краски. Лучше бы ты мальчиком родилась. Уродина, – в сердцах заключила Нина Станиславовна.
 Вера вскочила со стула и, блеснув на мачеху полными ужаса глазами, пошла из комнаты прочь.
– И запомни! – крикнула ей вдогонку Нина Станиславовна. – Ты должна любить младшую сестру и с ней делиться всем, чем тебя судьба балует.
Вера наскоро собралась и выскочила из дому.
Она бросилась к морю. Прошла по мягкому сырому песку, нашла старый отшлифованный волнами и белый, как скелет, ствол дерева под самым песчаным склоном и села на него, убитая своим горем. Позади нее растопырил колючие ветви рыжий от ягод куст облепихи. Где-то высоко на вершине обрыва гудел в кронах морской ветер, пахнущий водорослями, кораблями, рыбой, счастливыми ожиданиями, горем и безудержной печалью. Море шумно волновалось, несло зеленовато-серые змеящиеся волны издалека, и те плевались пеной, едва достигнув берега, на который они яростно обрушивались. Было очень холодно. Ветер бросал в лицо девушки солоноватые капли, которые сдувал с гребня волн. Вера зябко поеживалась в сером пальтишке и прятала руки в карманах. Вязанную сиреневую шапку она натянула до самых бровей, джинсы заправила в полусапожки, только шея оставалась голой, и ветер забирался к ней под воротник.
Который раз Вера прибегала сюда, к облепиховому кусту, и плакала под боком у моря, словно надеялась на его защиту и утешение. Она вглядывалась в морской горизонт. Где-то там, за этой темно-синей чертой, ходят корабли. И она мечтала. Пристал бы к берегу корабль. Пусть самый маленький. Забрал бы мачеху отсюда и унес далеко, далеко. Или потонул бы где-нибудь посреди моря... Она вспоминала, что сказки обычно заканчиваются добром, но понимала, что в жизни так хорошо не бывает. Или бывает, но очень редко и вовсе не здесь. Эта мысль разрывала ей сердце. А волны накатывались на песок, смывали чужие следы, мелкие камешки, водоросли, словно обиды, которые море хотело кому-то простить.
Выплакав свое горе, Вера почувствовала себя лучше. Она вновь посмотрела в морскую даль и вдруг заметила, как там, в серой дымке, словно призрак, вырисовался маленький кораблик. Пучки солнечных лучей вдруг пробились между лиловых туч и, растворив туман, озарили его золотистым сиянием. Корабль шел в порт, и у Веры появилась надежда. Ее сердце заколотилось в волнении. Поблагодарив море за добрый знак, она поднялась, утерла под носом, шмыгнула и уверенно зашагала домой. Теперь все будет по-другому. Папочка прав, жизнь обязательно наладится.
Лида была одна. Мачеха с подругой ушли в салон красоты, значит, надолго. Не зная чем себя занять до вечера, Лида сидела на балконе, грызла яблоко и слушала карканье вороны. Видимо, птице тоже было скучно: она покачивалась на голой ветке как раз напротив балкона, ворчала и покрикивала на прохожих.
Вера вышла на балкон и встала рядом с сестрой. Лида поглядела на нее недвусмысленно: мол, чего тебе надо? А потом размахнулась и запустила огрызком в ворону. Не попала. Птица в ответ прокричала какую-то грубость, снялась с ветки, опустилась на землю и принялась клевать угощение.
– Ты посмотри, какая хитрая, ничего не упустит, – улыбнулась Вера, кивая на ворону. – Дождалась.
– Знала бы – прицелилась лучше, – с обидой в голосе пробурчала Лида.
– Ничего, пускай лакомится, впереди зима.
– А ты чего улыбаешься?
– Так. Солнце выглянуло, – ответила Вера, повернулась и направилась в «детскую» почитать.
Лида пожала плечами, хмыкнула и стала смотреть, как ворона доклевывает ее огрызок.
Вечером, приготовив ужин, Вера застала мачехину дочку перед распахнутым шкафом с зеркальными дверцами. Пользуясь моментом, Лида примеряла Верину блузку, она была розовая, и Лиде очень ее хотелось. Вера остановилась в дверях.
– Нравится? – спросила она.
Лида вздрогнула и принялась торопливо стягивать с себя чужое. Вера подошла к ней, помогла снять и, подняв блузку за плечики, проговорила:
– Мама сшила. Она была рукодельницей. Хочешь, надень на вечеринку, она тебе очень идет. – Посмотрела на Лиду с улыбкой.
Лида замялась, она совсем не ожидала такого щедрого предложения, но все-таки согласно кивнула. В следующую минуту, оживленно болтая, девушки разбирали Верин гардероб и примеряли наряды. Потом Вера нашла губную помаду подходящего цвета и отдала ее сестре. Вскоре Лида преобразилась. Она повертелась перед зеркалом и, счастливая тем, что мучительные поиски так хорошо закончились, на радостях обняла сестру крепко и поцеловала в губы. Через несколько минут она упорхнула из дому.
В другой раз дверцы шкафа в «детской» не закрывались весь вечер. Девушки снова были одни. Их платья, блузки, свитера лежали, висели, валялись повсюду. С той поры они полюбили быть вместе.
А тем временем напряжение в семье унялось. Наладилась мирная жизнь. И это радовало Веру. Радовало, не смотря на цену этого хрупкого мира, которую она решилась заплатить. Она была готова на все, только бы дружба в семье продолжалась как можно долго, чтобы не было больше страха и ненависти, чтобы отец не переживал из-за склок и скандалов. Ей хотелось, чтобы все были счастливы, и семью согревала любовь.
Угрюмость Лиды как будто исчезла, девушка стала мягче, отзывчивее, и улыбка все чаще играла на ее лице искренне. С отчимом Лида сделалась обходительнее, желала удачного ему дня, когда тот собирался утром на работу. И Петр Сергеевич, наблюдая такую перемену, с удовольствием замечал про себя: как девушка повзрослела и остепенилась.
А вскоре и с мачехи спесь сошла. Теперь она возвращалась из магазинов с пирожными для девочек, и тогда они пили чай втроем, обсуждали модные вещи, рецепты и современные диеты. Неприязнь между ними сама по себе как-то стерлась. И однажды, когда Лида попросила мать купить ей новые наушники для iPod, Нина Станиславовна взяла такие же и для Веры.
...

У Веры был друг с детства – Алеша – кадет, с которым она любила проводить время. Он тоже учился в девятом классе. Алеша в красивой военной форме теперь с медалями и погонами, стройный, воспитанный мальчик очень Вере нравился. Она любила его, хотя не спешила признаться, ждала. И Лида об этом догадывалась.
Зато теперь Вера могла пользоваться добрым расположением сестры по своему разумению и, напустив на себя деловой вид, говорила:
– Если желаешь опять, приберись в квартире, пока я схожу в магазин за продуктами. А потом поставим вариться бульон. И все повторится.
– Хорошо, – неохотно соглашалась Лида, отбрасывая очередной мамочкин журнал мод на диван, и добавляла: – Только ты недолго.
– Мы все успеем, – обещала Вера и, закрыв дверь, бегом спускалась на улицу.
За хлопотами Лида мечтала, и от мечтаний этих тело ее наполнялось приятным трепетом, она с нетерпением дожидалась возвращения Веры.
На Рождество было много смеха, обильный стол и гости – подруга Нины Станиславовны с мужем. Все дарили подарки. А после, тот ясный морозный вечер они провели на катке в городском парке, где празднично звучала музыка, сияла гирляндами высокая елка и трещали разноцветные фейерверки. Девушки нарезали круги, изящно скользя по льду, пока на каток не прибежал запыхавшийся Алешка. Он где-то задержался в такой необыкновенный вечер и от того был немного смущен. Теперь Вера и Алеша стали кружиться вокруг елки, взявшись за руки, а Лида, заскучав, прислонилась к забору, кусала холодные губы и не хотела к их веселью присоединиться. Ее звали, но она отмахивалась, а потом угрюмо пошла кататься сама по себе. Отец с мачехой и ее подруга с мужем стояли у палатки с блинами, ели, пили чай и наслаждались здоровым морозным воздухом. Петр Сергеевич глядел на дочь, на Алешку и воодушевлялся счастливыми мыслями об их дружбе.
– Ишь, кренделя выписывают, – проговорила Нина Станиславовна, ткнув мужа кулаком в бок. – Молодцы!
– Похорошели наши дочки, – отозвался тот. – Одно загляденье.
– С чего бы это? – сказала она как бы самой себе и добавила внушительным тоном: – Вот выдадим их замуж и останемся мы с тобой.
– Успеется, – заключил Петр Сергеевич. – Всему свой час.
***
Прошло несколько месяцев.
Однажды Нина Станиславовна раньше обычного вернулась из санатория, где они с подругой принимали лечебные грязи. Наговорившись вдоволь, женщины наконец расстались и разошлись по домам. Нина Станиславовна вошла, сняла в прихожей пальто, и тут ее внимание привлекло что-то необъяснимое, заранее наводящее на пугающие мысли. Она задумалась на мгновение. В комнатах была та странная, таинственная, настораживающая тишина, которая до мурашек пробирает мнительного человека. Не стряслось ли чего? Нина Станиславовна повесила пальто, сняла сапоги и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, пошла в кухню, затем в «детскую». Она чуть толкнула дверь и вошла. Девочки были дома недавно: пообедали, прибрались и куда-то подались.
На постели валялся забытый дочкин iPod. Нина Станиславовна подняла его, хотела положить на стол, но тот вдруг очнулся, и взору матери открылась неприличная картинка. Не сразу Нина Станиславовна сообразила, кто это на снимке, как вдруг застыла на месте, не веря глазам своим. Нажав на кнопку, она просмотрела запись целиком. Дыхание женщины перехватило, теряя силы, она испуганно бросила iPod на кровать и, пошатываясь, хватаясь рукой за дверной косяк, затем угол серванта, добрела до своего кресла и свалилась в него. Чувства позора и ужаса смешались в ней и заклубились, одурманив сознание и лишив ее воли. Не скоро к ней вернулось самообладание. Ощущение стыда сменилось гневом. «И какой такой бес их попутал, – негодовала она, не зная, что теперь делать. – Вот так бестия. Чего я не ожидала! Боже, сохрани!» – и при мысли этой троекратно перекрестилась. Нина Станиславовна все-таки сумела взять себя в руки. Внутренний голос посоветовал ей дождаться прихода супруга.
Остаток дня полз с медлительностью улитки. Нина Станиславовна смотрела телепередачи подряд. Но это едва ли отвлекало ее от мыслей возмездия, которые путались в ней, как голодные тараканы.
Ужинали в обычном настроении: каждый блуждал в своих мыслях. Правда, Петр Сергеевич попытался рассказать какой-то свежий анекдот, но вышло не очень ловко, с топорной пошлецой. Смеялся только он один. Девушки в недоумении переглянулись, а Нина Станиславовна как будто еще больше помрачнела.
Поздним вечером она позвала мужа на кухню пить чай.
– Твоя дочь сошла с ума, – проговорила Нина Станиславовна, разливая по чашкам чай. – Она развратила мою Лидочку.
Петр Сергеевич не сразу понял всей опасности надвигающегося разговора и с простодушной веселостью, откинувшись на спинку стула, ответил:
– Ну что ты, дорогая, разве плохо, что девочки вместе ходят на танцы. Теперь им хочется быть с мальчиками. Так должно быть.
Нина Станиславовна со звоном поставила чашку на блюдце и села за стол.
– Мальчики? – повторила она, устремив в глаза мужа сверкающий огнем взгляд. – Нет, не мальчики. Твоя дочь сделала это специально! – Не в силах справиться с накатившим волнением, она запнулась и не смогла продолжать.
Петр Сергеевич, заподозрив недоброе, неловко улыбнулся, смутился и рассеянно уставился на жену.
– А что случилось? – промолвил он, наконец.
– Ты даже не догадываешься, чем они занимаются в наше отсутствие, – продолжила Нина Станиславовна. – Какой ты, однако, слепец. А то, что происходит между ними – неприлично. – Она сделала над собой усилие, но так и не выговорила название того неприличного, чем девушки занимаются.
Пауза недоумения затянулась. Петр Сергеевич глядел в ошеломлении. Нина Станиславовна подняла чашку, сделала глоток и опустила глаза.
– Этого не может быть. Она не могла. Неспособна, – наконец промолвил Петр Сергеевич.
– Только мне это не говори, – отрезала Нина Станиславовна. – Я сама видела.
Петр Сергеевич запечалился, потупил взор, заколебался в сомнениях.
– Трудно поверить, дорогая, – пробормотал он.
– Все видела, – заверила она.
– Не губи, – вдруг попросил Петр Сергеевич с мольбою в глазах. – Погоди немного, девочки образумятся. У них такой возраст.
– Позор! – вспыхнула Нина Станиславовна. – Так они никогда не выйдут замуж. Ты должен что-нибудь сделать.
Тут оба замолчали, собираясь с мыслями. В воздухе повисла гроза. Вот-вот грянет гром, и черные тучи разразятся морем слез. Петр Сергеевич осунулся, глаза его погрустнели, на лице проступили глубокие морщины, а на лбу собрались складки тяжелой задумчивости. Он силился перебороть в себе растущее негодование и переборол.
– Не губи, – снова промолвил он.
– Да что ты говоришь? – возмутилась Нина Станиславовна. – Неблагодарная коза, вот кто она такая. Я не потерплю этого. Я в колонию ее отправлю.
– Перестань, – попросил Петр Сергеевич. – Не расстраивай мир в нашем доме. Он такой хрупкий. Давай прежде сами успокоимся.
– Что будут люди говорить? Нет, я не смогу жить в таком позоре. Эта девчонка хочет свести меня в могилу, – сказав так, она сурово поглядела на мужа и твердо заявила: – Или я, или она.
– Тогда мне легче броситься с обрыва, – трагически проговорил Петр Сергеевич.
Нина Станиславовна задержала на нем тяжелый взгляд, поднялась и пошла в комнату.
– Боже мой, когда это кончится? – горестно протянула она. – Грех-то какой!
«Вот и почаевничали», – подумал Петр Сергеевич, глядя в полную чашку остывшего чая.
Разговор с мужем еще больше рассердил Нину Станиславовну. «Тогда я сама справлюсь, – решила она твердо, устроившись в своем кресле перед телевизором, не видя и не осознавая того, что там показывали. – Прекращу, наконец, это глупое безрассудство. Обеих из виду не выпущу. Одних дома больше не оставлю. Ведь эта мерзавка хочет отнять у меня дочь, – продолжала она взвинчиваться: злоба разжигалась в ней образами, которые она сама создавала в своем разыгравшемся воображении. – Назло ее совращает. Пришло время наказать эту потаскушку. В колонию ее. Там ей, паскуде, место. Это она назло мне делает. Доконать решила любым способом. Лучше я ее в психбольницу определю. Пускай у нее там из головы дурь вытравят. Посидит, одумается, может, успокоится. Будет знать, как семью разрушать. А моя поддалась, пошла на ее поводу, как безмозглая. Ничего, дочка, я тебя вытащу из-под влияния этой извращенки. Лидочка моя, как же так получилось-то? – Сердце Нины Станиславовны разрывалось от горя. – Только бы не узнал кто. А то со стыда сгорю, провалюсь на ровном месте, на улице будет совестно показаться перед соседями. Ведь это каждый станет пальцем указывать и говорить: «Вот эта мамаша воспитала двух потаскушек». Позор-то какой, а! – Нина Станиславовна содрогнулась от этой мысли. Она была настолько взбудоражена, что пропустила любимый сериал и даже не вспомнила о нем, пока на экране не пошли ночные новости, и Петр Сергеевич неслышно устроился на разложенном и застеленном диване, смотреть их. – Ах, как поздно уже! – только теперь и спохватилась она, хмуро глянув на мужа, затем поднялась и пошла в кухню убрать за ним посуду. А горестные мысли все продолжали крутиться в ней и никак не останавливались. – Нет, больше одних не оставлю. Не позволю ей губить мою дочь. Это она из мести творит безобразие… – И потом, лежа в постели, Нина Станиславовна долго не могла уснуть. И муж, безмятежно спящий под боком, теперь раздражал ее. Лишь под утро она провалилась в сон, измученная своими переживаниями.
На другой день Нина Станиславовна побежала в церковь «Покрова пресвятой Богородицы», долго молилась там, чтобы отвел Бог от дома грех. Потом купила икону освященную. Вернувшись домой, поставила эту икону на подоконнике в «детской» в надежде, что Господь суровым ликом своим всякие дурные помыслы будет отпугивать.
И вновь между мачехой и падчерицей отношения похолодели. Еще не понимая причины, Вера обвиняла во всем теснотищу в доме. Кроме того, мачеха с этого времени старалась не выпускать из виду девушек, и всем оттого было только хуже. Напряжение в семье росло и ветвилось, словно чертополох, но деваться было некуда.
В один из весенних дней девушки возвращались из школы и, зайдя в подъезд, не стали торопиться домой, где ждала мать. Они слишком устали от ее постоянного надзора. Теперь она всегда была дома. Ее презрение к Вере усиливалось новыми требованиями, холодным взглядом, недовольством. И Вера, путаясь в догадках, чрезвычайно из-за этого переживала. Она боялась возобновления прежних стычек. А Лида отчаянно искала выход из-под ненавистного «колпака». Любая задержка ее после школы вызывала необъяснимые подозрения матери. Последовали запреты на посещение вечеринок в молодежном клубе. Дома чрезмерное к ней внимание все больше Лиду раздражали. Оказавшись в подъезде, она не выдержала и стала жаловаться Вере, искала в ней поддержки. А в это время Нина Станиславовна, высмотрев девушек из окна, поспешила было из квартиры с мусорным ведром и, услыхав голоса сестер, задержалась на лестничной площадке.
– …давай ее  закопаем, – сказала Лида.
– Не надо, зачем? – смутилась Вера. – Она твоя мама.
– Она достала меня.
– Просто она беспокоится о тебе. Это нормально.
– Да ведь я уже не маленькая, чтобы так следить за мной, за нами обеими.
Поразившись словам дочери, Нина Станиславовна застыла в оцепенении, едва не выронив полное ведро. Негодование захватило ее. «Лидочка, дитя мое, это как же такое получается?! За что ты окрысилась на маму? Что я плохого тебе сделала? – спрашивала она, сдерживаясь, чтобы не заговорить вслух, а то не дай Бог услышат. Ее сердце вновь залилось кровью. Опомнилась она, лишь когда раздались шаги снизу. Тогда Нина Станиславовна тихонько вернулась в квартиру, прикрыла за собой дверь, прошла в кухню и встала там, у окна, в отчаянных размышлениях. – Вот до чего довело влияние Веры! Лида сошла с ума. Терпеть этого больше нельзя. Как такое можно говорить о матери? Этого я не оставлю. Нужно что-то делать…» Когда девушки вошли, она собралась с духом а, проходя мимо них с ведром, поздоровалась и заторопилась на улицу к мусорному контейнеру. Впервые ею овладел страх. Гнетущая мысль о заговоре падчерицы овладела ею. Она теперь не сомневалась, что однажды та подсыплет ей в чашку яду. Но так не должно быть, с этим, пока не поздно, надо что-нибудь делать. Эта девчонка отыгрывается на моей дочери. Она задумала меня извести. Боится, что я отберу квартиру. Вот, о чем она думает. У нее, похоже, твердый план. А я, мол, дура и ничего не понимаю. Эти мирные дни, вежливость и забота – лукавая ее игра. Вот, что это было, – заключила Нина Станиславовна. Разыгравшаяся в ней ненависть душила ее изнутри.
Каким-то промозглым вечером, когда семья ужинала, в дверь позвонили. Вера вышла открыть и вскоре вернулась с молодым человеком. Он был высокий, восточной наружности, его короткие черные волосы были ровно уложены, с пробором. В руке гость держал толстую кожаную папку. Пожелав всем доброго вечера, он представился как Юнь Чан Хуа – агент по сделкам с недвижимостью и, с обаятельной улыбкой поглядывая на хозяев узенькими глазами, стал объяснять, что скоро приморский городок станет известным курортом, что ветхий дом этот на первое время заселят рабочими из Китая и среднеазиатских республик, что потом его и вовсе снесут вместе со сквером и липовой аллеей, потому что здесь будут возводить большую гостиницу, магазины, кинотеатры, бары, игровые клубы мирового уровня, поэтому всем жильцам предлагается заблаговременно позаботиться о новом жилье, и что сейчас он готов предложить на выбор дом, квартиру или деньги.
– Вы кто такой? – вспыхнула Нина Станиславовна и хмуро покосилась на падчерицу, как будто это она его позвала.
Молодой человек назвался повторно и добавил:
– Учился экономике в Стокгольме. Несколько месяцев назад приплыл сюда кораблем. Работаю в агентстве. Сейчас готов уладить любые жилищные вопросы. На размышление еще много времени, но через месяц самые выгодные условия будут невозможны. Соседи тоже заинтересованы. Требуется подписать кое-какие бумаги уже сейчас.
– Чего? – вызывающе воскликнула Нина Станиславовна, она все еще находилась в замешательстве, остерегаясь обмана.
– Для вас есть прекрасные большие квартиры. Многие жильцы вашего дома уже согласились. Поверьте, глава Прибалтийского района господин Чжан Цзе сделает эту землю богатой, – искренне улыбаясь, сказал агент. – Будьте уверены, пожалуйста. Решение за вами.
Нина Станиславовна, наконец, увидев для себя выгоду, теперь одобрительно закивала. Петр Сергеевич насупился и пожал плечами: «Они завоюют нас мирно». Лида с ужасом поглядела на мать, на Веру, затем на пришельца, вскочила с места и с горестным отчаянием проговорила:
– Не надо!
– Почему нет, милая? – поинтересовалась Нина Станиславовна, пристально взирая на дочь.
– Я здесь привыкла, – в отчаянии ответила та.
– Но вы больше не можете жить в одной комнате, в этой… этой ужасной отгородке, вы большие, – принялась уговаривать Нина Станиславовна. – У каждого из вас должна быть личная жизнь. Разве я не права?
Слушая все это, Лида менялась в лице, признаки тревоги отчетливо отражались в нем. Она не смогла справиться с чувствами, и глаза ее заблестели от накатившихся слез.
Нина Станиславовна тотчас заметила перемену в лице дочери. «Я спасу тебя, – пообещала она мысленно. – Вырву из лап этой коварной бестии».
– Нет! – простонала Лида и, закрыв лицо руками, пошла из кухни прочь.
Мать проводила ее сердитым взглядом и уверенно проговорила, взирая на Веру:
– Наконец мы сможем разобраться в наших отношениях, – и добавила: – Пишите, Хуа, мы согласны.
***
Документы на квартиру в строящемся доме были оформлены быстро. За увеличение жилой площади пришлось доплатить: Петр Сергеевич снял в банке кое-что из накопленного, взял кредит на пять лет и заключил договор. Семья набралась терпения. Ждать, как им было обещано, оставалось недолго.
Порочное отношение между девушками лишило Нину Станиславовну покоя. Не желая оставить их наедине, она изменила своим привычкам и отныне спешила домой из своих походов по любимым магазинам, салонам и массажным кабинетам, чтобы успеть к возвращению девушек из школы. А от Лиды она требовала незамедлительного возвращения домой после уроков.
Однажды, не дождавшись Веры в школьном дворе, Лида пошла домой одна. В парке, где им, бывало, удавалось ненадолго укрыться от посторонних взоров, она шла по аллее, как вдруг увидела Веру с ее кадетом Алешкой. Они шли, держась за руки, весело о чем-то говорили, а потом он положил на ее плечо руку и, прижав к себе, поцеловал. Лиду охватила ревность. Она всем сердцем почувствовала, как счастлива сейчас Вера с этим парнем, и как дерзко после этого выглядит Веркино отношение к ней. Лида проводила их взглядом и, дождавшись, когда они скроются за поворотом, поспешила по тропинке к шоссе, чтобы сократить путь домой и прийти первой.
В угрюмой задумчивости вошла Лида в кухню, где встретила ее мама, и, старательно скрывая свои тревоги, села с ней обедать. А потом в «детской» она легла на кровать и все думала, как теперь быть. Значит, Вера бросит ее, как не обещала сохранить их тайную любовь. Однажды она уйдет из дома жить своей семьей с Алешкой. Она бросит ее ради этого долговязого кадета. И вернуть ее уже будет невозможно.
Тем вечером, когда все легли спать, хмурая Лида, не пожелав сестре спокойной ночи, уткнулась носом в стену и всхлипнула. Она весь вечер ни с кем не разговаривала, блуждая в своих печальных мыслях, и Вера забеспокоилась, отчего на нее дуется сестра. Тогда она тихонько подошла к ее кровати и присела с краю.
– Что с тобой? – спросила она.
Молчание.
– Я чем-то обидела тебя? – продолжила Вера.
– Ты не любишь меня, – наконец ответила Лида.
– Почему ты так думаешь? – удивилась Вера.
– Сегодня я ждала тебя возле школы, – проговорила Лида. – А потом в парке видела, как вы целовались с Алешкой.
Вера улыбнулась, наклонилась к сестре и стала поглаживать ее волосы.
– Ну что же ты? – сказала она. – Напрасно ты расстроилась. Ведь я по-прежнему буду с тобой. Алеша мой давний друг, я не могу его взять и оттолкнуть, что я скажу ему на это?
– Что хочешь, – отмахнулась Лида. – Я не верю. Ты все равно бросишь меня. Тебе с ним хорошо.
– О, ну что на тебя нашло? – возмутилась Вера. – Мы дружим давно, бывало, и целовались, но я не собираюсь тебя бросать.
Лида промолчала, ей больше не хотелось говорить, она шмыгнула носом и, потянув одеяло, укрылась с головой.
Вера не стала продолжать свои оправдания, раскаиваться, убеждать. Она разделась и легла в свою постель, уверенная, что со временем все образумится.
Подслушав разговор девушек, Нина Станиславовна вернулась в постель, где уже спал Петр Сергеевич, и призадумалась. Ловкая, полезная мысль заискрилась в ее голове. Обдумав ее хорошенько, она решила, что нашла надежный способ прекратить эту безнравственную связь девчонок.
На другой день Лида вернулась из школы в дурном настроении. Встретив ее на пороге, Нина Станиславовна, пока не пришла Вера, решила поговорить с дочкой откровенно и проводила ее в «детскую». Но разговор поначалу не удавался, Лида на все вопросы отмалчивалась, и только когда мать стала настойчивее, вспыхнула и проговорила сквозь зубы:
 – Ты меня ненавидишь.
– Девочка моя, откуда ты это взяла? – удивилась Нина Станиславовна. – Я только поинтересовалась о твоих успехах. Разве я не забочусь о тебе? Обидно слышать такое. Это ты от Веры научилась, да?
Лида промолчала.
– Не уж-то у Веры и в самом деле любовь к этому кадету? – заговорила Нина Станиславовна дальше, как ни в чем не бывало. – Красавец, настоящий жених.
– Скажешь тоже – жених, – фыркнула Лида.
– А что, тебе не нравится, что ли? – с игривым удивлением спросила Нина Станиславовна.
– А чего в нем хорошего? – с презрением спросила Лида.
– Такой приятный кавалер при форме, медалях, с хорошими манерами – составил бы пару самой лучшей девушке, – продолжала свое мать, тщательно подбирая нужные слова, чтобы навести Лиду на верную мысль. – Удивляюсь я, чего он нашел в этой девчонке, она не пара ему. Есть девушка поинтересней.
– Что ты такое говоришь? – возмутилась Лида.
– А то, почему бы тебе не встречаться с ним? Ты достойна этого. Лучше тебя – не найти.
– Отбить его у Верки?
– Пока не поздно, ты могла бы и подружиться с ним. И не сомневайся, он полюбит тебя, как никого больше.
Эта мысль Лиде понравилась. Можно и попробовать. Это хорошо, если он охладеет к Вере, она тогда задумается. Главное, чтобы не догадалась, в чем дело.
Заметив, как вспыхнул на дочкиных щеках румянец, Нина Станиславовна поняла – разговор удался. Теперь нужно набраться терпения, ждать. Лида сообразительная девушка. Она сделает все правильно.
А Лида и в самом деле заинтересовалась новой идеей. В один из тех дней, тайком от Веры, она дождалась кадета после занятий и подошла к нему:
– Послушай, ведь ты прекрасно соображаешь по математике, правильно?
– Да так, вроде бы неплохо, – ответил Алеша, поморщив лоб, немного смущаясь напору Лиды.
– Ну, за восьмой класс тебе не сложно будет вспомнить. Прошу тебя, помоги мне, а то, понимаешь, у меня в четверти может выйти единственная тройка, а это повлияет на итоговую оценку. Позанимаешься со мной, а?
– Я? Я, конечно, не против, – неуверенно промолвил Алеша, сжимая в руке фуражку. – А Вера дома?
– Не волнуйся, она не узнает, мы найдем подходящее место, – пообещала ему Лида.
Алеша коротко кивнул и, оставаясь в замешательстве, быстро надел фуражку.
– Вот и хорошо, начнем прямо сейчас, а то на следующей неделе контрольная будет.
– Хорошо.
Сначала они решили заниматься в школьной библиотеке, но там были одноклассники Веры, и тогда, передумав, отправились к морю. Там, на пляже, устроившись на скамейке, они раскрыли учебники и тетради.
Ежедневные занятия вскоре сблизили их. Алеша так искренне хотел помочь сестре своей подруги, что незаметно для себя оказался под ее влиянием. Он уже не отдавал себе отчет в том, что с каждым ее поцелуем, там, на пляже, он все больше привязывается к ней, а от Веры отдаляется, стыдясь сказать ей правду. И однажды, в одно из таких замаскированных под учебу свиданий, он признался Лиде:
– У меня такое чувство, будто я разделен вами надвое. – А затем подумал и добавил: – Но ты, пожалуй, мне нравишься больше.
– Я знаю это, – скромно ответила Лида. – Я тоже тебя крепко люблю.
И занятия математикой на скамейке у моря становились с каждым днем все короче, а разговоры, смех и поцелуи – все продолжительнее.
Вера ни о чем таком не догадывалась. С Лидой у них снова наладилась тайная связь, украдкой по ночам, и обе вновь были счастливы. Переезд в большую квартиру, где бы их развели по углам, откладывался, и это обстоятельство Лиду очень радовало.
С Алешей Вера встречалась все реже и только по вечерам. Она заметила, что он стал к ней относиться с прохладой, говорил мало, скучал. С каждым днем эти свидания давались ему тяжелее. И Вера чувствовала это всем сердцем. Но не могла найти причины. Неужели он больше не любит ее? Или появилась другая? Значит, он с кем-то встречается. Эти страшные мысли все глубже печалили Веру. Нужно было набраться смелости и заговорить с ним об этом. Но Вера никак не решалась.
***
В начале осени летнюю жару, словно бы сдуло первым холодным ветром, а потом полили дожди. Курортники стали кутаться в теплую одежду. Очередной шторм повалил на приморских обрывах деревья. Волны принялись обгладывать их и облизывать.
Переезд в новый дом сорвался: владелец строительной компании сбежал с деньгами дольщиков, он исчез в неизвестном направлении. Стройка застыла на неопределенное время, как поговаривали несостоявшиеся и обделенные жильцы – навсегда. Рухнувшие надежды еще больше ожесточили Нину Станиславовну. Она озлобилась на падчерицу, словно та была задействована в махинации с новостройкой, и, сама не осознавая того, вымещала на ней все свое негодование. Она не давала девушке покоя, ко всему придиралась и стыдила – так вернулось злое прошлое, когда Вера получала подзатыльники, ругалась с мачехой и убегала из дому. Бывало, Нина Станиславовна едва не срывалась, чтобы обвинить Веру в растлении своей дочери, но что-то останавливало ее. Это было не то, что она стыдилась выразить вслух наименование того греха, при одной мысли о котором краснела, а то, что она боялась помешать задуманному с Лидой делу. Поначалу Вера не понимала, что такое происходит с мачехой, и находила оправдание ее нервозности в неудаче с новой квартирой. Пытаясь вернуть семье счастливую жизнь, Вера не спорила с этой капризной женщиной, соглашалась во многом и усердно помогала по дому, но все бесполезно. Убеждаясь в своем бессилии, она страдала, и постоянное беспокойство подтачивало ее силы. Жизнь в этой тесной квартирке вскоре превратилась в новую пытку. Под пристальным бдением несносной мачехи существование стало невыносимым.
Когда Вера собралась поговорить с Алешей об их отношениях, было уже слишком поздно, он уже не думал когда-нибудь к ней вернуться. Между ними продолжалась дружба не больше той, что была когда-то в детстве – ребяческая и беспорочная. Вера, и спустя месяц, не догадывалась о том, что происходит на самом деле.
Был поздний вечер, когда Петр Сергеевич нерешительно вошел в «детскую». Вера была одна. Она сидела за столом и читала «Норвежский лес» в электронной книге.
– Я хочу поговорить, – нерешительно начал он.
Вера посмотрела на отца с недоумением.
– То, что у вас с Лидой, – переступил с ноги на ногу, – это необдуманно. – И продолжил с укором: – Ты не должна так поступать. Это надо прекратить, понимаешь?
Вера, покраснев, опустила глаза.
Его слова, произнесенные так неловко, с надрывной печалью, обожгли ее сердце. У нее перехватило дыхание. Вера страшно смутилась. Неужели ему все известно, значит, все давно знают. Ах, она дура, разве не могла догадаться об этом раньше. Как она допустила этот позор! Слезы покатились по ее щекам.
– Прости, – выговорила она тихо.
Пребывая в какой-то неловкости или нерешительности, Петр Сергеевич тяжело вздохнул и, в отчаянии покачав головой, вышел из комнаты, не желая ответить. Жена проточила-таки в его сознании брешь против дочери. Но высказанное сейчас Вере еще больше отяготило его.
Оставшись одна, угнетаясь от стыда, Вера бросилась на кровать и разрыдалась, а когда послышались шаги Лиды, с трудом сдержала свой безмолвный плач, чтобы не выдать его сестре, и глубже зарылась лицом в подушку.
Лида тоже пришла хмурая и, не говоря ни слова, стала укладываться спать. Алеша остопротивил ей своей навязчивостью. Она искала повод с ним расстаться. Вечер, который они провели в кафе, прошел скучно. Провожая Лиду через парк, Алеша тщетно искал повод провести остаток их встречи повеселее, но девушка была погружена в свои мысли, а потом вдруг решилась и призналась ему в своей, как нелегко было признаться, нетривиальной связи с Верой. Но ее надежда не оправдалась.
– Правда! – сияя, воскликнул Алеша, ничуть не смутившись. – Вот это новость! Даже не знаю, радоваться или горевать.
Вспыхнув от этих его слов, Лида с размаху врезала ему по лицу и яростно сверкнула на него глазами полными презрения.
– Ты свободен, придурок, – злобно бросила она и, повернувшись, торопливо пошла к дому.
Алеша так онемел от потрясения, что не сразу решился последовать за ней, высказать чего-нибудь в свое оправдание. Наконец встрепенулся, бросился за Лидой и встал перед ней весь взволнованный и в полном отчаянии. Разве не были они счастливы вдвоем? Сколько приятного времени они провели в объятиях друг друга. Как ласкова она была с ним. Неужели он не достаточно отвечал ей заботой и нежностью, чтобы вот так резко все прекратить, перечеркнуть все, что до сих пор между ними было прекрасного… Все это он произносил возбужденно, как в помешательстве, боясь потерять Лиду для себя. И обещал ей, что впредь будет внимательнее к своим словам. В те минуты Алеша не смог объяснить того, что с ним теперь происходит – так он был поглощен своей тревогой. Долго он просил прощения, умолял, опустился перед Лидой на колени и расплакался, обхватив ее ноги и прижавшись к ним сырой щекой, пока девушка не сжалилась. Она верила, что этот мальчишка влюблен в нее, но не ожидала, что так страстно он будет отстаивать свою любовь.
– Встань, – потребовала она. – Ну что ты, как маленький. Вставай же наконец.
– Я так люблю тебя, – всхлипывая, молвил Алеша и, поднявшись, обнял ее крепко, продолжая изливать свои чувства, а потом дал слово быть к ней внимательнее.
Его страстные обещания растопили лед в сердце Лиды, она поддалась его увещеваниям, страстным поцелуям, ласкам. Ну хорошо, пускай еще немного порадуется своей одержимости, а дальше будет видно. Она надеялась, что это все равно пройдет, и с непреодолимой силой желала восстановить с Веркой их прежнее увлечение, томилась, ждала удобного случая.
На другой день, когда окончательно разругавшись с мачехой, от чего было разбито об стену несколько тарелок и чашка, Вера выбежала из дому и поспешила к морю. Только море могло успокоить. Ему Вера доверяла свои тяжелые мысли. Она вновь хотела побыть одна, упорядочить свои чувства, подумать, надеясь, что море вновь утешит ее своим свежим ветерком, шелестом волн и необъятным простором – свободой. Неужели все кончено, – думала Вера, обливаясь слезами, – и не будет больше покоя в семье. Горестные мысли преследовали ее неотступно. Она спустилась на пляж. И тут, на берегу, она застала Алешу и Лиду вместе. Вид целующихся любовников привел ее в смятение. Она встала среди дюн, дико взирая на счастливую пару, не зная, что делать. Руки ее бессильно повисли. Чувство досады нахлынуло на нее холодной волной. Она стояла и смотрела на них, не смея двинуться с места.
А потом Алеша подарил Лиде золотую цепочку с янтарным кулоном и сам застегнул ее на шее притворно радующейся девушки.
В полном отчаянии Вера устремилась прочь. Обида, словно кровоточащая рана, раздалась в ней нестерпимой болью. Дикая боль эта захлестнула ее, но это была не физическая боль, а другая – жуткая, страшная боль разочарования. Торопливо поднявшись по склону, Вера побежала в парк и там бросилась к скамейке, села и, закрыв лицо руками, в голос разрыдалась. Все было напрасно. Своей любовью к сестре, своими ласками она так и не смогла спасти семейного счастья. В душе ее образовалась пустота. Вера терзалась от мысли, что истинная любовь ее теперь уже в других руках. И с этим ничего уже нельзя поделать. Все мечты потерпели крушение.
Отец нашел Веру только на следующий день. До полуночи в тревоге семья ждала ее возвращения домой, Лида бегала по друзьям, потом заявили в полицию, Нина Станиславовна сердилась на безмозглую девчонку, пока волнение супруга не передалось ей, и тогда, сделав беспокойное лицо, заходила по комнате из угла в угол, обещая себе оставить девушку в покое. А под утро ей пришлось утешать отчаявшегося Петра Сергеевича, который не спал вторые сутки и валился с ног от усталости и переживаний за любимую дочь. Едва рассвело, как он вновь с осовелым от недосыпания лицом кинулся из дому, и, казалось, не было уже того закоулка в городке, в парке, на побережье, где он не побывал. Лишь к полудню, в смятении пройдя еще раз весь парк, он вышел к обрыву, где накануне случился обвал, и наконец увидел свою дочь среди глинистых глыб сошедшего там оползня. Маленькие морские волны ласково покачивали ее бледное, как мел, тело в промокшем насквозь платье, словно пытались разбудить ее, но тщетно.
С тех пор прошло несколько лет, и в том месте, где отец нашел погибшую дочь, вырос куст шиповника, на котором каждый год распускаются прекрасные цветы.

2008, 2015