Когда я просыпаюсь, на меня всегда смотрит яркий, веселый разноцветный самовар. Розовые и лазоревые оттенки, в центре нарисован серп и молот: такая классика советского арт-деко. Вообще вся эта комната с темно-бордовыми обоями и коврами, старинной мебелью и черным расстроенным пианино впечатляет и заставляет смотреть на жизнь как-то по особенному. Идешь на кухню, делаешь себе чай и садишься играть, поначалу совсем неумело, но потихоньку пальцы немного вспоминают, простые переборы аккордов. В квартире никого нет, солнце пробивается через пыльные занавески. И тут я неожиданно запел. Сначала тихо, но потом все громче. Тоска в голосе, боль в груди, невозможность принять все так как есть. Я уже все перепробовал, чтобы избавиться от этого ощущения, все бесполезно. Вдруг придумались слова и легкий мотив, и я сижу и пою, вытаскивая из себя это колотун и тряску. И хорошо, что никто этого не слышит и не видит. Я, пианино и самовар, мы как-то вместе несовместимы. Но все-таки реальны.
***
Я выхожу на улицу, надеваю наушники и слушаю прекрасную Флоренс. Она поет с каким-то надрывом, но я иду и ловлю себя на мысли, что все, что у меня осталось от *** - эта странная страсть фотографировать людей или стены на мобильный. И я уже смотрю на окружающий меня мир совершенно по-новому. Хорошие, сильные кадры у меня пока не выходят. Я встречаю очень близкого моего друга и мы идем гулять по тверским-ямским улицам. Это место напоминает Тель-Авив. Низкие квадратные домики, деревья, какой-то покой. Около загса, где я первый раз женился, везде на асфальте разбросаны конфетти, пьяный жених покачивается у лимузина, страшные подружки невесты суетятся вокруг. Полупустая бутылка из под шампанского и гламурный бомж в пальто с меховым отворотом, который неторопливо разбирает мусорный бак у загса, добавляет всем этим любовным переживаниям особый привкус.
***
Спускаясь по Страстному бульвару, проходим мимо старинного здания больницы, где досками заколочены все окна. Москва так легко расстается с красивыми зданиями. От моего роддома, в котором я родился на улице Лесной, уже ничего не осталось, теперь это солидное здание банка, и как-то странно смотреть на это и пытаться ассоциировать начало своей жизни с этой коробкой из гранита и неона. Хорошо, что еще есть какие-то маленькие кусочки, где ты можешь погрузиться в забытое ощущение покоя. И если в Тель-Авиве как-то ощущается разница между выходными и рабочими днями, то в Москве как будто праздник каждый день. От этого тишина вокруг бульваров становится еще ценней. Наверху Рождественского бульвара вдруг ловится огненно рыжий закат. На несколько минут становится очень тепло, и так хочется перенести это тепло на несколько месяцев назад, когда я бродил в переулках около Олимпийского, поскальзываясь и разбивая себе коленки об лед. Может, и вправду уехать на Кубу?
***
На улице Машкова вдруг из темноты выплывает странный дом-яйцо. Рядом на стене литературный слоган «Лев Толстой oi oi oi». На соседней улице фанаты жгут файера. Хотя до дерби еще один день. Мир вокруг начинает напоминать какой-то клип. Москва живет своей собственной жизнью, где мы все маленькие винтики в большом механизме. Мы вертимся, крутимся, влюбляемся и разочаровываемся в людях. Мы совершаем одни и те же движения, даже не задумываясь попробовать что-то иное. Мы перестаем замечать цвета вокруг, мы перестаем придумывать что-то новое. Но, если взять и остановиться, выключить обязательства и просто идти и гулять по Москве, ее маленьким улочкам, то в конце можно все-таки откопать сокровище. И хотя до Садового совсем рукой подать, почему-то очень тихо. Ни машин, ни людей, никого. Только одинокий огонек в окне на первом этаже. Мы идем мимо, и вдруг я понимаю, что я слышу, как человек поет. Вот он стоит такой за занавеской и поет. И я сразу возвращаюсь в свое одинокое утро, когда я почему-то запел. День замкнулся. Я почему-то был уверен, что так поют люди, которые потеряли свое собственное отражение в бесчисленных переулках судьбы. Тихо, с дрожью в голосе, обреченно и очень тепло. Как жаль, что я не видел его лица, но ему вряд ли бы хотелось, чтобы его кто-то слышал. Понимая это, унося с собой слова его песни, я ушел бродить дальше в ночь, пытаясь в миллионный раз найти ответ на вопрос: почему все сложилось так, а не иначе.