Ю. К. Катаенко
– Витя, а ты помнишь, как мы прятались у забора? Помнишь, как мы с тобой поднимались по крутой лестнице на сторожевую вышку
....
1942 год. Город Краснодар....., без Гитлеровцев! еще лежал в развалинах. За короткий период времени после их бегства успели только снять фашистские плакаты, таблички, сбить с фронтонов фашистских орлов, с растопырившими от страха перьями, и…. демонтировать виселицы с веревочными петлями, на которых следы крови советских граждан, и, с искусно завязанными немецкими палачами, узлами. Совсем недавно, совсем недавно!.... на этих виселицах раскачивались на ветру безжизненные тела с табличками на груди «Партызан».
И все же город начинал оживать. На улицах, расчищенные от завалов разрушенных зданий, появились прохожие со спокойными лицами, идущие без страха, улыбаясь друг другу. Над городом перестали реветь моторы самолетов и перестали раздаваться громкие крики фашистов. А где-то, на западе, гремели канонады. Гром победы «Ура» гнал фашистов на запад к их логову. Смерть войны продолжала собирать свою ужасную дань. Каждая пуля, каждый осколок от взрыва, каждый штык или нож – смерть, слезы матери, сиротство детей! и затем, навеки застывшие в металле, мраморе, бетоне памятники воинам!
Из «подземелий», вышли детишки. Маленькими стайками бегали по улицам с палками на перевес и импровизированными пистолетами, играя в войну. Порой между ними разгорались жаркие споры. Никто не хотел играть на стороне немцев. С трудом они меж собой договаривались, кто будет врагом. Для этих маленьких граждан понятия немец и фашист сливались в одно слово «фриц». Маленький, тощий, сопливый мальчик, отбиваясь от старших, заставляющих его в игре быть фрицем, картавя, говорил:
– Не хочу флицем! Папа на флонте их бьет! Не буду я флицем.
– Тогда уходи из игры.
Мальчик отошел в сторону, обиженно опустил голову, сдерживая слезы.
– Пошли Витя домой. Скоро мама придет с работы. – Предложил, подошедший к нему мальчик чуть старше Вити.
Это его старший брат Николай. Он взял Витю за руку, и они пошли вдоль забора парка «Имени Горького», затем вдоль трамвайного пути, который вел их на Юг на окраину Краснодара под названием «Горогороды». Осторожно шли, наступая босыми ногами на разбитую машинами и взрывами дорогу. Они остановились около двух мужчин, сидящих по разные стороны трамвайной рельсы. У одного мужчины не было ноги, и рядом лежали костыли, у другого мужчины не было левой руки, пустой рукав сложенный пополам и сколотый булавкой свободно свисал с плеча. Оба были одеты в солдатскую форму. Мальчиков заинтересовала работа, которую выполняли бывшие фронтовики. Они монотонно, поперек рельсы, перемещали загадочный предмет, который, издавая скрипучий звук, вгрызался в металл. Недалеко от них женщины устанавливали шпалы и укладывали на них трамвайные рельсы. Командовал всеми мужчина, тоже в военной форме, недостающую часть ноги до колена заменяла деревянная «колодка», он подбадривал женщин:
– Давайте, бабаньки, пошевеливайтесь, скоро закончим, и побежит по рельсам первый послевоенный трамвай. Давайте, бабаньки,…. дружно взяли….
Понаблюдав за работой, Николай и Витя пошли дальше, и вскоре остановились у стихийного рыночка, расположенного у конечной трамвайной остановки. Их на рынке привлекали косточки от вишен, абрикос, алычи. Дети собрали немного косточек, спрятали в карманы и пошли домой. Хатка, где они жили, находилась напротив трамвайной становки.
Эта хатка много пережила, видела бегство фрицев по дороге, которая шла вдоль трамвайного полотна. Когда появлялись советские самолеты-штурмовики, дорога для отступающих плотной живой лентой фашистов, превращалась в Ад. Они разбегались в панике, кричали, падали на чужую землю, стараясь в нее вдавиться, надеясь, что эта, для них чужая земля, их спасет. Напрасно. Дорога и обочина превращались в кипящий слой от взрывов в сопровождении ревущих моторов. А затем на дороге, и на обочинах, лежали неподвижные тела чистокровных арийцев, которых уж никогда не дождется их родина. Шли убивать, и оказались убитыми. Сейчас все убрали. Только, кое-где остались стоять скелеты сгоревших автомашин, и еще дальше,.. там, вдалеке, виднелся силуэт фашистского танка, с прогнувшимся вниз стволом пушки под ударом могучей и праведной руки Советского воина.
Витя и Николай зашли во двор и стали камнями разбивать косточки, добывая из них ядрышки. Вкус у них несколько терпкий, но вполне они съедобные.
Вскоре во двор зашла худенькая, среднего роста, молодая женщина. Дети с возгласом, Мама, побежали ей на встречу.
– Мои хорошие, мальчики! У вас, деточки, все хорошо? – Обнимая ребят, заговорила Людмила Иванова. – Я получила продуктовый паек, пойдемте в хатку, я вас покормлю.
Маленькая хатка-времянка, "камышевка", с одним окном, с одним уцелевшим стеклом. Стены во многих местах отмечены осколками и пулями. Удивительно как она уцелела, стоящая у дороги как сторожевая вышка, пережившая и бомбежку, и перестрелки, и приход немцев в Краснодар, и их поспешное бегство. Устояла хатка и при взрыве горящего железнодорожного вагона с боеприпасами, который катился по рельсам и остановился против хатки. Насыпь виднелась со двора, за трамвайными путями. И еще большее удивление, и восхищение вызывает Людмила Иванова. Молодая мать двоих сыновей, хрупкая, истощенная женщина, сохранившая себя и детишек в этот час жесточайших испытаний войной, голодом в оккупированном городе, в одиночестве, когда нет никого, кто бы мог поддержать кружкой чистой воды или добрым словом.
Людмила усадила детишек за стол, стоящий у окна, и развернула небольшой сверток. Там оказался кусочек черного хлеба, грамм триста, ровно и аккуратно отрезанный и еще никем не тронутый. Кусочек черного хлеба - богатство! это кусочек жизни, кусочек надежды выжить!
Людмила разрезала хлеб на три кусочка. Резала осторожно, чтобы меньше было крошек, которые она собрала в аккуратную горку. Детям достались одинаковые кусочки хлеба, а Людмиле, достался кусочек поменьше. Дети смотрели на хлеб и ждали, пока мать не сказала:
– Витя, Коля, кушайте, – сама откусила хлеб, медленно жуя, смотрела как дети активно ели хлеб, и на ее длинных ресницах молодых глаз повисли слезинки. – Кушайте мальчики, кушайте. Скоро война кончится, придет папа, тогда больше будет хлеба…..
– Полная талелка? – Спросил Витя.
– Да, Витенька, полная тарелка.
– И много можно будет кушать.
– Да, сколько сможешь, столько и можно!
– Мама, я в обе щеки буду к-у-шать и к-у-у-шать! Я наемся? – Закончил вопросом Витя.
– Наешься сыночек, наешься, – отвечала Людмила, смахивая одной рукой слезу с ресниц, а другой гладила ребенка по головке, – завтра я буду дежурить на сторожевой вышке, на той самой, куда вы уже приходили. Приходите, там поиграете, и я буду вас видеть, и моему сердцу спокойнее будет. Коля, ты старшенький, куда идти знаешь.
За железной дорогой, где когда-то взорвался вагон, восстанавливали завод и уже частично он начал работать на фронт. Территория огорожена высоким забором из досок новых и досок повидавших войну, поверх забора расположена колючая проволока, а по периметру располагались сторожевые вышки. Людмила работала в военизированной охране и на одной из вышек несла службу. Витя и Николай уже прибегали к вышкам, и видели мать, которая почти неподвижно стояла на вышке, держа винтовку на перевес, готовая в любую минуту защитить охраняемый объект.
На следующий день, когда проснулись дети, их мать уже давно ушла на работу. Дети подбежали к столу, и нашли небольшой кусочек хлеба, который вчера Людмила недоела. Они переглянулись между собой, и в их глазах отразился вопрос: «Брать, или не брать?». Дети привыкли к чувству голода. За долгие месяцы войны они привыкли к этому чувству, и оно стало их обычным состоянием. Нет, они не возьмут этот чудесно пахнущий кусочек хлеба. Этот хлеб они оставили для матери, она его просто не доела.
Когда дети вышли во двор и замкнули двери хатки на замок, солнце уже поднялось над горизонтом. Николай взял Витю за руку, и они отправились через железнодорожную насыпь к сторожевой вышке. До знакомого забора добрались благополучно и нашли вышку, на которой с длинной винтовкой стояла Людмила Иванова. Она увидела своих сыновей и помахала им рукой:
– Играйте здесь, что бы я вас видела. Далеко не убегайте. Когда помашу рукой, то спрячьтесь у забора.
Для детей игра была одна, это война, прятаться в ямках, за холмиками и издавать звуки выстрелов, или собирать осколки от бомб и снарядов, патроны и гильзы от ружейных патронов. На этот раз увлеклись поисками осколков и патронов. За этим занятием время шло быстро. Николай, как старший, время от времени поглядывал на сторожевую вышку, и вовремя заметил сигнал матери. Николай скомандовал брату:
– Прячемся, – и побежал к забору.
За ним последовал Витя, и оба спрятались у небольшого куста, росшего у забора. За кустом, под забором, был небольшой лаз, проделанный дикими собаками, размером он был достаточный, чтобы можно было пролезть. Дети терпеливо ждали, когда мать их позовет. Они слышали, и, через небольшую щель в заборе, видели, как три женщины несли в руках небольшие, зеленого цвета, термосы и сумку. Около сторожевой вышке, на которой находилась Людмила, остановились, поставили термосы на землю. Старшая женщина достала из сумки котелок, другие тем временем открыли термосы. В открытый котелок налили жидкой пищи, а в крышку, из второго термоса, положили порцию каши и кусочек черного хлеба. Крышку установили на котелок, и самая молодая женщина, которую называли Машей, стала подниматься с котелком на вышку. Завораживающий запах пищи донесся до детей. Витя стал глотать выделявшуюся слюну, как собачонок, ожидающий лакомый кусочек. А легкий ветерок дул в их сторону, словно дразнил детей.
Скажу я вам, дорогой читатель, что этот запах недавно сваренной пищи не просто завораживающий, он волшебный, сказочный, современная молодежь двадцать первого века этот запах на своем «суррогатном языке» определила бы как «потрясный», «обалденный» или «прикольный».
Когда женщины, разносившие обед, ушли к следующей сторожевой вышке, Людмила, негромко, позвала детей к себе на вышку. С ее стороны это было нарушение дисциплины, и оно могло закончиться увольнением с работы, и это понимала Людмила, и все же она позвала детвору к себе.
Виктор и Николай проворно пролезли в лаз, находившийся за кустом, и вскарабкались на вышку к матери. Людмила их усадила на полу вышки и поставила перед ними котелок с супом и кашей. Хлеб она разломила на три кусочка и два отдала детям. А вот ложка одна, пришлось Вити и Николаю по очереди пользоваться ложкой. Одна ложка супа Вити, затем ложка переходила Коле, и одна ложка супа Коле. Дети деловито и честно передавали друг другу ложку и быстро справлялись с едой. Закончив с супом, приступали к каше.
– Кушайте детки кушайте, – приговаривала исхудавшая их мама, – кушайте.
Ребята кушали, и ложка еще не раз скребла по пустому котелку и крышке.
А Людмила спрашивала:
– Маловато? Не наелись?......... Идите играть, а то скоро вернутся за котелком разносчицы………
Дети быстро спускались с вышки и оказывались с противоположной стороны забора. Людмила давала детям немного порезвиться и затем приказывала бежать домой и ждать ее с работы.
– Хлеб на столе я вам оставила, попозже поделите и кушайте, – кричала она им вдогонку……
С открытой террасы было видно Черное море с синей водой, по которой катились небольшие волны с белыми вершинами. Справа в дымке виднелась вершина Ай-Петри Крымских гор.
– Витя, а ты помнишь, как мы прятались у забора? Помнишь, как мы с тобой поднимались по крутой лестнице на сторожевую вышку к маме, и ели суп и кашу? Ты помнишь? – Спрашивал седой человек лет семидесяти, у такого же пожилого и тоже седого собеседника.
– Не помню, давно это было, хотя память хранит многое из тех далеких голодных дней. – Отвечал слегка картавя Виктор Николаю.
Николай задумчиво смотрел вдаль, в его руке заметно дрожал бокал красного вина, доносился легкий шум моря.
– Я помню, все хорошо помню, – прервал молчание Николай. – Я только не помню, оставалось ли хоть немного еды для матери в котелке и крышке…. Помню только, как мать, небольшим кусочком хлеба, отломанным для себя, тщательно вытирала крышку котелка, с которого исчезала такая вкусная каша. Затем, клала себе в рот, и долго и осторожно жевала….
Николай отпил вина из бокала, печально посмотрел на брата, и промолвил:
– Чем старше я становился, те мучительнее мне становилось вспоминать то время, тем дороже становилась мне наша мама. Как она смогла! Хрупкая, стройная, красивая, с косами вокруг головы спасти нас! Как!
– Это подвиг не только нашей мамы, это подвиг всех матерей Советской родины! Многие из них, погибая сами, спасали нас. – тихо проговорил Виктор.
Матери, того тяжелого, беспощадного, сурового, голодного, вздымающегося взрывами времени, матери, той Великой Отечественной, спасибо вам за любовь и слава вам! Памятники Вам, это мы! живые ваши дети.